В. Останд.
РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ХЛОПОТЫ
Корпоратив скандалом закончился.
Ещё топтались у входа смущённые сотрудники и возмущённые приглашённые, когда Шеф, лично обойдя «периметр», по-военному чётко дал команду охране,
- Всё здесь вылизать до блеска, мишуру - на помойку, запереться и никому, без моего разрешения, не открывать!
- А что со мной? - подставился Семён Семёныч.
- С тобой, ротный, отдельный разговор. Набедокурил, - ответишь. Сейчас, - марш домой, запрись и жди. Всё, - пошёл.
- Вот так мода пришла, - ворчал про себя Семён Семёныч, пробираясь в предпраздничной толчее Тверской к станции метро. - Рождество в декабре! Скоро православное вовсе заменят католическим. И куда дальше? А дальше, сплошной корпоратив, пропади он пропадом. Час назад на своих кулаках испытано.
Сияющая предновогодней мишурой, но расквашенная мокрым грязным снегом, столица не успокаивала отставного служаку. У входа в подземку его подхватила суетливая толпа, потолкала у касс, перегнала на «Тверскую» диагональную, впихнула в поезд, плавно тронулась.
- Кор-по-ра-тив, кор-по-ра...- стучало в висках Семён Семёныча, - да, нынче корпоратив, а раньше был партактив и табель о рангах, и дисциплина. Даже, в ходе праздников. В принципе, всё то же, - пей, хоть залейся, но только в узком кругу приближённых к телу и доверию Шефа. Без этих, наёмных, валютных прости... Господи! В своём коллективе воспитывали. Правда, лоск был не тот и возраст, подстать нам, старперам, и наряды, в лучшем случае, от индпошива. А главное, субординация соблюдалась при выборе партнёрши на тур вальса. Порядок и чёткая дисциплина разврата. Пригласи, попробуй-ка, парторгшу Чаркину вне очереди, - так отошьёт! Её, после первого танца с Шефом, тут же первый зам, моложавый, подхватывал, в сторону своего кабинета увлекая. И такие звуки страсти неугасимой оттуда неслись, если остановиться и прислушаться. А всем прочим, и тебе, отставной, коллек-тивная «летка-енка» вдоль праздничного стола, держась за мощный ствол бухгалтерши Сысоевой. Правда, после четвёртой - пятой «Столичной» самоконтроль терялся, но не до такой же степени, как нынче...
А вот как нынче, - коньячок, шампань рекой, адвокатишки прилизанные, мордовороты неизвестного назначения, девицы от кутюр, пробы ставить негде. Гуля эта, несчастная, из-за которой весь сыр-бор. Что за имена нынче, - Гуля? Это что, - птица счастья?
Вот и подхватил её под крылышки хозяин жизни новой, поволок в уголок. Девчонка, - в крик, упирается, отбивается, а эта сволочь, откормленная, за волосы её волочёт, на ходу воспитывая, - Тебя, сучка, для чего сюда привезли? Шампанское хлебать? Отсосёшь сначала...
Ну, и не стерпел, проснулся в груди отставной вояка, прошедший Афган от и до, - ринулся на защиту девчонки. Полномочий не имел, но не стерпел...
- Зря ты встрял, - запоздало досадовал на себя Семён Семёныч, - ох, зря. Теперь гадай, мучайся, чем тебе эта свара обернётся. Всё Шеф решит. Да, теперь Шеф решает... А двадцать пять лет назад, когда прорывались через узилище Мараварское я за него решал. И за всё отвечал, и ответил. Только времена давно не те, и фирма эта мутная, - его личная собственность, и мордоворот, которого ты с малолетки сегодня сдёрнул, чем только ни грозил...
- Станция Автозаводская, следующая, - станция Коломенская, - расслышал он сквозь наваливавшую дрёму, - Вставай, отставной, подъезжаем. И хватит уже об этом, хватит. Да, не сдержался, дал в рожу этому подонку. Да, устав службы нарушил. Но, что сделано, то сделано, и будь, что будет.
На свет Божий из подземки вышел, - снова праздник. К ночи чуть под-морозило, сухой снежок поскрипывает, искрится. Проспект Андропова в пробке застыл, голосит - заливается, суббота. У кинотеатра «Октябрь» базар ёлочный раскинулся. Музычкой лёгкой и пивным разнообразием завлекает. Молодёжь, снежки, визг, хохот...
Вот так же, под нежным снежком, на Казанском вокзале. Это сколько же? Неужели, десять лет? Да, десять лет в феврале было. И навалилось прошлое...
- Не волнуйся, батя, сегодня объявили по части, Трошев закрыл операцию, - сиял Димка, - хвосты зачистим, и по домам. Маму успокой, не на долго это...
Отбарабанил «Прощание славянки» полковой оркестр, отправился эшелоном отряд Сергиево-Посадского ОМОНА на зачистку покорённой Чечни. Таким же, искристым, снежным февралём. - Не волнуйся, батя, хвосты зачистим...
А через неделю Шеф на ковёр вызвал, - Мужайся, ротный, твой сын погиб смертью героя... И что-то про «дружественный» огонь... Сквозь ужас первой мысли, - Как же я Маше об этом? Не перенесёт она этого после двух инфарктов. Не выстоит.
Ещё через неделю, получите, распишитесь,- «груз 200». Вернули сыночка в цинковой упаковке, и покатилась жизнь под гору как мёрзлые комья земли на крышку гроба. Похоронили Дмитрия, на НовоАрхангельском кладбище, с тем же торжественным маршем и салютом почётного караула. Отсидели короткую тризну узким кругом, помянули сына добрым словом, всплакнули, да тихо разошлись.
- Ты ложись, отдохни, Сёма, а я с посудой пока управлюсь, - уговорила Маша. Поднялась, негромко охнула и осела. Третий инфаркт. Последний...
- Эх, Маша, Маша, - затосковал Семён Семёныч, - рановато ты к сыну на НовоАрхангельское съехала. Вот и тащись теперь по Нагатинке, в постылый, пустой, дом. Вон она, коробка бетонная, жёлтыми глазами печалится, день смурной провожает. Стариковские убогие «Лады» во дворе в белый саван кутаются. А вот что тут серебристый «Лексус» забыл? Кого поджидает, не меня ли? Понятно, Шеф прибыл, собственной персоной. Сейчас начнётся. Нет, не пройдёт мне даром урок тому мерзавцу.
- Привет, взводный, чем к ночи обязан? - перешёл сходу на сухой язык табели о рангах. На всякий случай, Афган напомнил.
- Виделись, ротный, - не изменил привычке Шеф, - только лучше бы в другой день и в другом месте. Знаешь, кого ты сегодня отвалтузил?
- А какая мне разница, если я за порядком следить поставлен. Он же девчушку эту за волоса тащил. И никто пальцем не пошевелил...
- Да такая разница, что папаша у этой гниды в районной администрации заседает. Наши деньги приворовывает, и нам же права качает. Что я ему за сынка отвечу?
- Что ублюдок его девочек насилует. При всём честном народе... Когда мы с тобой в Мараваре, спина к спине, от духов отстреливались, кого защищали? Этого выкормыша?
- Да, не путай ты одно к другому. И про Афган забудь, и про Чечню. Мы тогда не загадывали, чем всё обернётся. Мы, слава Богу, от духов. А Димка, твой, - от своих. Отстреливались, потому что жить хотели, другой цели не было. И сейчас отстреляться бы нужно. А лучше, отползти по-пластунски, затаиться на время.
- Это как? - сходу не сообразил Семён Семёныч.
- Слушай сюда, вояка. В понедельник на Тверскую не являйся. Я тебя там прикрою. С утра на лобнинские склады отправляйся, принимай наши грузы к охране. Отсидишься там, пока уляжется. Всё. Остальное беру на себя.
- А что с той соплёй зелёной, с Гулей? Я, допустим, в Лобне отсижусь, пока не уляжется. А девчушке куда деваться?
- Да вон она, в машине сидит, хлюпает. В агентстве слышать о ней не хотят. На шоссе, говорят, подобрали. Ни жилья, ни родителей, ни документов. Сама из Украины, других сведений нет. Куда девать, сам не знаю.
- Вези домой, жену к Новому Году, обрадуй.
- Легко тебе шутить, ротный. Может, что-нибудь конструктивное пред- ложишь?
- Запросто, - рванул дверку «Лексуса» Семён Семёныч, - вылезай, Гуленька, приехала, - и лёгкие руки девицы мгновенно потянулись к нему, обвились вокруг шеи.
- Как знаешь, ротный. Решения командира не обсуждаются, - перевёл в шутку Шеф, сбросил ответственность, - с наступающим тебя.
- С наступающим, - отозвался Семён Семёныч, - Ну, Гуля, с Б-гом, заходи в дом, не бойся. А дальше поглядим, что наступает.
И тащась вонючей, облезлой, лестницей на свой пятый, подвёл итог, - жену собачья жизнь отобрала, сына Чечня закопала, внучку Бог послал...