«Там есть один мотив...
Я всё твержу его, когда я счастлив...»
(А. Пушкин «Моцарт и Сальери»)
Девушка любила музыку, и всё своё свободное время проводила за игрой на пианино. Помимо выполнения заданных ей упражнений, музыкальных композиций и экзерсисов, которые входили в программу музыкальной школы, она часами импровизировала, сочиняла, наслаждаясь звуками, рождавшимися под её нежными и тонкими музыкальными пальчиками. Закрывая ноты, юная пианистка продолжала играть без них, убеждаясь, что звуки музыки прочно закрепились в её памяти. Так было с самого детства, с той поры, когда она впервые села к инструменту в возрасте шести или семи лет.
В свои шестнадцать девушка заболела.
Когда её начали беспокоить утренние приступообразные головные боли, иногда сопровождавшиеся рвотой, родители и врачи думали, что, возможно, девочка перегрузилась, параллельно занимаясь в двух школах - общеобразовательной и музыкальной. Причину искали в питании, возможной простуде, наконец, в болезненно проходящих у неё месячных. Периодически больная наблюдалась невропатологом, который внимательно прислушивался к жалобам девушки и тщательно исследовал состояние её нервной системы. Ему не нравились утренние головные боли, и он посылал пациентку к окулисту и на рентгенографию черепа, чтобы не пропустить более серьёзное и опасное заболевание головного мозга, о чём он никому ничего до поры до времени решил не говорить, старательно скрывая от родных тревожные подозрения.
Беспокойство невропатолога оказалось не напрасным и усилилось, когда он услышал откровения девушки о том, что та стала забывать знакомые ей отдельные фрагменты и целые музыкальные фразы, и что, играя без нот, она испытывает затруднении, чего раньше не замечала. По её собственному выражению, девушка начала как бы «терять свою музыку». Аналогичные признаки поражения мозга опухолью, кстати сказать, проявились у актёра Владислава Стржельчика, когда тот начал забывать текст во время спектакля, и у Андрея Миронова во время начинавшегося инсульта на сцене театра, тоже временами терялась память и, внезапно, возникали затруднения речи. Неимоверно трудно стало петь и великолепному баритону Дмитрию Хворостовскому, из-за слишком быстро проявившейся внутримозговой опухоли головного мозга, которая оказалась давно бессимптомно растущей и лишь частично удалённой во время предпринятой операции.
Вскоре у девушки появилось также преходящее чувство онемения и неловкость в правой руке, что окончательно убедило доктора в необходимости консультации нейрохирурга на предмет исключения у пациентки опухоли головного мозга. Опухоль, по мнению невропатолога, могла располагаться там, где в височной доле коры головного мозга находится так называемый «музыкальный центр», недалеко от центров речи и руки. Нейрохирург осмотрел больную и, ознакомившись с данными окулиста, выявившего признаки повышения внутричерепного давления, согласился с этим предположением и назначил всестороннее обследование.
Худшее подтвердилось. Была выявлена внутримозговая опухоль, не сдавливавшая мозг, а прораставшая в его вещество, что делало радикальное удаление новообразования весьма и весьма проблематичным. Облучение и химиотерапия при таких опухолях мало или вообще не эффективны. Во время операции хирурги всё же пытались максимально удалить патологически изменённые ткани, стараясь при этом сохранить здоровые участки мозга. Оставалась надежда на то, что оставшиеся неповреждёнными клетки серого вещества головного мозга, освободившись от давления на них опухоли, возможно, снова вернут девушке утраченные звуки музыки. Нейрохирурги работали медленно и скрупулёзно, отыскивая чужеродную ткань опухоли, и деликатно, с максимальной ювелирной осторожностью, обращались с предполагаемой здоровой тканью головного мозга. Однако, в те времена без наличия современных диагностических методов, уточняющих природу и границы удаляемой ткани опухоли, да ещё при отсутствии операционных микроскопов, делали возможность радикальной операции неосуществимой...Да и в настоящее время хирургическое удаление глиальных (внутримозговых) опухолей не внушает оптимизма. Будущее таких опухолей, очевидно, проблема не хирургическая…
После операции возникло некоторое ухудшение в неврологической симптоматике, проявившееся в виде затруднения речи и наросшей слабости в руке, по причине вынужденно нанесенной дополнительной травмы мозгу. К сожалению, не состоялось чудесного быстрого улучшения, на которое всегда так хочется рассчитывать, и которое иногда радует хирургов и больных после удаления доброкачественных опухолей мозга.
Больная, разумеется, не была поставлена в известность о характере опухоли. Она знала лишь, что у неё полностью удалена доброкачественная опухоль, и что ей предстоит длительный период восстановительного лечения, требующий с её стороны терпения и настойчивости, а также веры в исцеление и надежды на его наступление. А с юной и впечатлительной особой, каковой была наша пациентка, другого пути успокоения и убеждений, кроме оправданной лжи во спасение, быть не могло.
Прошло время. Периодически девушка с мамой приезжали на консультацию, либо звонили лечащему врачу. Общее состояние улучшалось, исчезли приступы головной боли, рвота, уменьшились чувство онемения и неловкость в пальцах правой кисти, почти восстановилась речь, затруднения которой очень беспокоили девушку. Однако проблемы с музыкой всё ещё сохранялись, и это более всего мучило и волновало пациентку. Она, как в самом начале занятий музыкой, могла играть только самые примитивные пьески, словно бы впадая в детство. Иногда, когда ей удавалось по памяти вспоминать и проигрывать некоторые мелодии, счастью её не было границ, и она тут же звонила в клинику, чтобы поделиться своей радостью с лечащими врачами - нейрохирургами.
К сожалению, никто: ни нейрохирурги, ни сам Господь Бог, не могли предположить, как надолго и в какой степени продлится улучшение в состоянии пациентки. Сколько мелодий она вспомнит и сколько сможет наиграть на своём скучающем пианино. Вряд ли нейрохирургам во время операции удалось удалить все внутримозговые клетки опухоли, а это означало, что те продолжали расти, размножаться и разрушать мозговую ткань. И тогда снова грозило наступить ухудшение, способное привести к окончательной потере возможности вспомнить звуки музыки, одновременно с которыми насовсем позабудутся ноты и осиротеет инструмент. Музыка ускользала из её жизни…
Постепенное снижение интеллекта больной и уменьшение её критики к своему состоянию облегчали её страдания, уводили мысли в сторону, как бы гася их. Это было слабым утешением для родителей, которым ещё предстояло пережить назревавшую трагедию, известную врачам и сообщённую со временем и родным.
Самой же больной такое состояние помогало мириться с потерями и довольствоваться тем, что она будет просто хоть какое-то время жить. Жить без звуков музыки, которые постепенно растворятся, ускользая в небытие, и замолкавших там постепенно, но теперь уже навсегда…