Проводив дорогих гостей, мы с мамой и доктором Свиридовой вернулись в мою нескромную обитель.
Я включил “Учебку”. Немного послушал, что там делается и объявил: 

— Внимание, внимание! Сообщаю всем, страдающим начальствофобией. По состоянию на настоящий момент ситуация такова: план, разработанный по итогам мозгового штурма, полностью выполнен и даже перевыполнен. Абордажная атака отбита без потерь и с приобретениями. Продолжаем путь прежним курсом. Команде объявляется благодарность, дозволяется отдых и развлечения, шефу — передышка. На этом —всё. 

— Шеф, а что за приобретения? 

— Целых два. Обе очень полезные и ещё больше красивые. Одну вы уже знаете, вторую покажу завтра. Всё, коллеги. Отбой тревоги. Живём дальше. 

Раскинув руки, плюхнулся на тахту. Гора-не гора, но рюкзак с кирпичами с плеч свалился. Мне тоже можно отдохнуть и развлечься. 

— Дорогие дамы, располагайтесь и располагайте мной. Можно без чинов. 

— Только и ждали твоего разрешения, сынуля. Я, вообще-то, домой хочу. Мавра сделала своё дело, Мавра может уйти. Я там тебе ещё полблокнота исписала, потом посмотришь. 

— Мам, не спеши. Я и так тебя редко вижу. А тут ещё очаровательная Мария Николаевна у нас в гостях. Пообщаемся не о делах, давай, а? Сходим поплаваем. У нас тут бассейн шикарный. И ещё одно дело. 

Уже сидевшая в позе строгой начальницы, вся чёрно-белая и официальная, Свиридова возмутилась: 

— А о своём обещании вы забыли, Марк Борисович! Да, забыли! 

— Помню. Именно это дело и есть. Мама Рита, признавайся, что ты наобещала этой достойнейшей даме в юбке ниже колен и без трусиков выше оных? 

Ах, какая прелесть, дама в смущении и возмущении. Каким праведным гневом пылают её глаза и как великолепны ярко-алые щёки. Как восхитительно она задыхается, вздымая грудь. Того и гляди, пулемётной очередью выстрелятся пуговки с застёгнутой до горла официальной блузки, а с жакета полетят уже бронебойные, крупного калибра.  

Как подброшенная взрывом, профессор Свиридова подскочила с кресла и тут же рухнула обратно, закатившись сначала беззвучным, а потом оглушительным хохотом. Маминой выдержки хватило секунд на двадцать. Дальше они уже заливались хором. 

— Ри... ри...рит-та, т-ты г-говорила... же. Я видела много нахалов, но такое чудо — первый раз. Чччем хочешь, клянусь! У-уникум! 

Дождавшись, когда припадок веселья пойдёт на спад, вежливо извинился. 

— Уважаемая Мария Николаевна, простите бога ради. Может быть, я ошибся, но у меня было именно такое ощущение. 

Когда все свои резервы смеха они истощили полностью и немного успокоились, а я прочитал, всё, что возможно через одежду, предложил им, слегка осушившись от слёз и косметики, вернуться к теме. 

— Марик, но я же видела своими, вот этими, собственными глазами, из какого ужаса ты восстанавливаешь людей. Неужели здоровому человеку ты не в силах помочь? 

— Дело не в силах, мам. Как вам это объяснить. Ну вот скажите, легко ли выбрать человеку подарок? Не спешите, подумайте. 

Подумали. 

— Ты хочешь сказать, что трудно выбрать подарок человеку, у которого всё есть. Согласна. И понимаю, куда ты клонишь. Я ошибаюсь в самооценке.  

Она помедлила. 

— В чём-то ты прав. У меня не было сомнений до сих пор, и я сама тебе говорила, что многим мужчинам нравится полнота, умеренная, конечно. И я, вот такая, нравлюсь. Знаешь, я где-то вычитала такую сентенцию: “Мужчины только притворяются, что им нравятся сухие вина, худенькие девушки и музыка Хиндемита. На самом деле они любят сладкие вина, полных женщин и музыку Чайковского”. 

— Именно так, не пытаюсь спорить. 

— Но как твою мать увидела — после стольких лет — всё куда-то рухнуло. Потом поговорила с ней и решила... 

— Стоп! Этот момент пропустите. Я сам о нём помню и очень ценю. Уже говорил о генах и непрерывной, всю жизнь, правильной заботы о себе. Время не вернуть, но что возможно, я исправлю. Но и самой придется крепко поработать, а потом уже продолжать, иначе сработает “эффект велосипеда”. Знаете такой? 

— Не знала до сих пор, но понимаю. Велосипед устойчив пока крутишь педали. Согласна. 

— Не только это. Пока не поехал, ты в безопасности, по крайней мере — не упадёшь. А начал движение, разогнался, особенно под гору, и не сумел правильно вырулить... 

— До сих пор рулила без ошибок. 

— И чудес я творить не умею. Волшебной палочки у меня нет. 

— Есть, сама видела. Ещё какая волшебная! Фффф! 

— Ладно, тогда начнём с осмотра. Раздевайтесь, профессор Свиридова. Меня вы уже голым видели, а я вас ещё нет. Вставайте, идите сюда. Мам, а ты — вон в тот угол, подальше, мне не нужны сигналы от тебя. 

Она оглянулась на улыбающуюся маму, медленно встала и приблизилась ко мне. 

— Хотя бы свет убавь, ну... мне так стыдно, при ней. А, ладно, чёрт с вами, похоже, мне тут не скоро дадут одеться. Смотрите! 

Через полминуты светило советской медицины сияло своими нагими прелестями в окружении разбросанной по полу одежды. Черт возьми, а хороша! Стоит прямо, осанка, что называется — гордая. Ещё и руки заложила за голову, развернула плечи. Груди — сразу вспомнилась ефремовское —” высоко посажены, широкочашные, сближены у основания”, круглые, большие, размер   четвертый-пятый, примерно. Уже очень заметно обвисают, но меньше, чем должно быть в её возрасте. Ах, да, она же не рожала. 

— Опустите руки, профессор. Вот так. Повернитесь в профиль. Теперь спиной. 

 Попа, она тоже заметно отвисла, но и при том не плоская, это за счёт жира. Бёдра красиво очерчены, но коррекция нужна. 

— Лицом ко мне, очаровательная. 

Живот. Да, не шибко эстетичен, но это легче всего откорректировать. Но в общем, до чего же она аппетитная! Зрелая, сочная. Правильно, что она мужчинам нравится. Лишние килограммы её не так уж портят. Хорошенько натренировать, убрать лишний жир, не весь, груди жалко. Придётся помудрить. Но, ладно, просканирую хорошенько, пойму, что с гормональными делами.  

— Марк! Ну что ты делаешь? Мать же смотрит. Ну, что это? 

— Маша, успокойся. Это он называет “сканировать”. Я же тебе об этом говорила. Он просто таким способом как-то получает информацию. Со мной он иногда делает тоже самое. 

—  С тобой?! Ох, ничего себе. Тогда ладно. Потерплю. 

— Правда, приятнее, чем какая ни будь гастроскопия? - рассмеялась мама. 

— Правда. Даже слишком приятно. Нет уж, продолжай, раз начал. 

Что мы имеем в графе И ТОГО? Имеем умеренный гипотиреоз, вот в общем и всё. Это очень легко поправимо. Эстрогены повышены. Этим можно объяснить такую сексуальность. Но только отчасти. Вполне здоровая и красивая женщина. И какая умная! С ней вполне можно сделать то, чего она так хочет. Интересная задача. Даже, если полностью её не удастся решить, не довести точно до маминого уровня, секс-бомбу я из неё изваяю. Как она мило возбудилась. 

— Что скажешь, сынуля? 

— Что такого профессора у меня в руках ещё никогда не было. Будем работать и творить чудеса. Вот только ещё раз подумайте: стоит ли? А пока подбери с пола свои официальные доспехи и повесь в вон тот шкаф. А я посмотрю, как ты это делаешь. 

Она насупилась. 

— Фиксируешь позицию повелителя. 

— Нет, просто хочу посмотреть, как ты двигаешься. Мужчинам не очень нравится, если женщина голая только под одеялом, да и то в темноте. Тест на “потенциометре” и прочее — это оставим на завтра. 

— Ты прав. Это я ляпнула не то. 

Она без малейшей спешки убрала свою одежду и даже слегка навела порядок в кабинете. Никакой застенчивости, но и никакого бесстыдства напоказ, “на публику”. Она уже чувствует себя той, новой. Вот это — Женщина! Я оглянулся на маму. Она восхищена не меньше. 

— Ну что, получится из меня что ни будь? 

— Получится. Решила, выбрала образец? 

— Сразу сказала: её. 

Я достал “Никон” и “Полароид”. Включил ещё свет. 

— Это ещё зачем? Никогда голой не снималась. Не хочу! 

— Ну и зря. Я тебя поняла, сынуля. Где нам лучше стать? Пожалуй, вот тут. Согласен? 

Пока Свиридова возмущалась, мама успела снять топик — так это правильно называется, просветили в вопросах моды — и шортики, и стала рядом с ней. Вот теперь разница между телами двух женщин стала видна предельно ясно. 

— Марк хороший фотограф. Даже на международных выставках есть его работы. Особенно ему удаётся жанровое фото и ню. Я ему много раз позировала. Дома целый альбом таких фотографий: и в интерьере, и на природе. Вот придёшь в гости, покажу. 

Свиридова ахнула: 

— Голая позировала сыну?! С ума сойти! 

— И племяннику. Он прекрасный художник. - мама рассмеялась. — Ну, чего ты так удивляешься? Дома мы все голышом. Соберешься прийти, можешь не мудрить с нарядами. Разденешься — и всё. А сейчас Марик просто хочет сохранить исходный момент. А потом, когда соберешься домой — ещё раз. Будет, что сравнить, и на память. 

— Что-то ещё непонятно, Марья Николавна? 

— Непонятно, чего я куксилась, когда меня из отпуска сорвали. Там же скука смертная, в Пицунде в этой. Марк, в какой позе ты меня хочешь? 

— В разных. Но это потом. А пока просто станьте рядом. Так. Теперь руки за голову. Отлично. Повернулись в профиль. О’кей! И попками ко мне. Готово.  Теперь ты одна. 

Отделил от снимков чёрные плёнки негативов и отправил их в мусорную корзинку. Фотки отдал Свиридовой.  

— В любое время можешь сравнивать себя с твоим идеалом. Ну, и в любом зеркале, когда вы вместе. 

Пока убирал фототехнику и окончательно расставлял всё по местам — не терплю беспорядка — эталон и заготовка интенсивно шушукались. А когда закончил это дело, мама напомнила о бассейне. Она, видите ли, давно не плавала, только из-за этого осталась. Опять же, там и сауна, а она Карелию ещё не забыла. 

— Только оденьтесь, дорогие дамы. Иначе вас оценят, но не поймут. Профессор, вот вам мужской комплект. Унисекс сейчас в моде. 

— Можно и женский. Я тут уже посмотрела. Ткань эластичная, натяну как ни будь. У тебя здесь одна девушка, Тамара, кажется, примерно такой же комплекции, как я. Можешь найти такой? Не хочу здесь выделяться. 

— Должен быть. Вот, держи. 

Эластичность ткани оказалась очень кстати. Шорты натянулись в обтяжку без особых проблем, зато топик — на пределе. Из-за этого он стал ещё короче и полупрозрачнее, а грудь, и без того большая и красивая — просто изумительной, глаз не оторвёшь, а мои руки надо прямо-таки удерживать от самостоятельных действий. Или это я так по Элле соскучился?  

Мама оценила объективно. 

— Ну, хороша! Тебя старит твоя одежда или полное её отсутствие. А вот так — смерть мужскому полу. 

— Профессор, вы неотразимы. 

— Марк, хватит уже. После того, что ты вытворял у меня под юбкой, вполне можно перейти на ты, тем более что и так на него перескакиваешь. 

— Просто не знаю, как тебя правильно: Маша, Маня, Муся или Мэри? Как-то стеснялся спросить. 

— Маша. Ты же слышал: как племянницу. 

— Замётано. Кстати, какое у тебя звание в конторе? 

— Майор. Панику из-за купальника изображать не обязательно? 

По пути в СПА-комплекс я поинтересовался: 

— А кто был второй? 

— Не было. А ты правда хороший фотограф? 

— Кое-что у меня есть здесь, а остальное покажу дома. Сама решишь. 

— Тут только этим переходом или можно было прогуляться по свежему воздуху? 

— Можно и так, и так. Сегодня погода мерзкая, чёртов циклон. Нам с мамой ничего, а как тебе — не знаю. Тут заведомо тепло и приятно. 

— Сынуля, мы пришли. 

— Да, мам, в эту дверь. Тут раздевалка. Вот и раздеваемся. Шкафчики без замков. Ручка вверх — свободен, вниз — занят. 

Дальше мы с мамой пошли спокойно, а Маша — отважно. Характерные бассейновые звуки за дверью, и Маша озадаченно принюхалась. Понятно, запах не такой. 

— Санаторий тут построили не случайно. Два больших горячих источника — почти кипяток, а чуть дальше из скалы выбивается речка. Вода и тепло — задаром, круглый год. Бассейн проточный. Зачем портить чистую воду хлором? Входите, не стесняйтесь. 

— Попробую. А, была-не была! Сняв трусы, по чепчику не плачут. 

В бассейне народу хватало. С восьми вечера и до утра он открыт для всех работников нашего центра. Кстати, плавки и купальники тут не запрещены, мы чай не в Германии какой ни будь, просто не приняты. Но не лишать же такого удовольствия очень уж стыдливых или чересчур пуритански воспитанных. Но и вёл себя народ не так, как флегматичные благовоспитанные немцы. Что, по моему скромному мнению, ист зер гут.                                           
Естественно, большинство из моей команды было здесь. В тои числе и Дергачёвы со своей малышнёй. Завтра же суббота, в садик с утра не надо. 

Сдвоенный восторженный визг: “Ура! Дядя Марик пришёл!” - перекрыл все остальные звуки.
Я был атакован с обоих бортов одновременно.  Даже ахнуть не успел, а две белобрысые мартышки уже карабкались на меня, как на пальму. Ну, отдыхать, так отдыхать! Подхватив их под прохладные попки, бултыхнулся с бортика в воду. Ахнула и схватилась за сердце Свиридова. Совершенно зря. Эти детёныши плавали, как лягушки. 

Вдоволь накувыркавшись с этими чудесными созданиями, я выбрался на сушу. Маму и Марию Николаевну уже окружили мои дорогие коллеги. Мама стойко держала оборону, отбиваясь от всех попыток определить, кого она привела. Ближе всех к истине оказалась Тамара. Пристально вглядываясь в лицо Свиридовой, она, с большущим сомнением в голосе, выдала версию. 

— Лицом вы очень похожи на ту профессоршу из Москвы. Она полчаса от меня чего-то добивалась. Но они все уже уехали. К тому же та была мымра-мымрой, как из кино, только блондинка. -  Тамарин взгляд переместился ниже. — Зануда, сухарь заплесневелый. От неё старой девой за версту разит, хоть нос затыкай. Не то, что вы. 

Мымра-мымрой выслушала убийственную характеристику с самым невозмутимым видом и с полнейшим удовольствием. 

— Точно, одно лицо. - согласился Михаил. Он подошёл с двумя своими сокровищами, сидевшими, как на скамейках, на широченных папиных плечах. — Я тогда, как шеф учит, попытался смоделировать её темперамент., когда она выспрашивала, как меня уговорили выйти в отставку. Ей до вас, как снежной бабе до. кубинской медсестры. 

— Ага, вот какие подробности из твоей биографии открываются! То-то ты во сне бормотал. Вот теперь понятно, какие тренировки тебе снились. Значит, не “и сабель”, а Исабель? Ну, погоди дорогой, дома я тебе такую Исабель изображу! Мигом про эту знойную Кубу забудешь. 

Все расхохотались, включая саму Ирину. 

— Ирка, а ведь точно. Вылитая ты, когда мы тогда с Аллой вам с шефом чай приносили, помнишь? Шеф, колись, опять чудеса творишь? 

— На этот раз ты ошиблась. Чудеса у нас впереди. Можете хоть до завтра в “Угадайку” играть, если вам скучно. Вы уже наплавались, а мои дамы ещё сухие. 

Я подхватил профессора на руки и вместе с ней спрыгнул с бортика. Мама увернулась от Алексея и — ух, как эффектно у неё получилось! — прыжком без разбега пролетела над головами какой-то парочки, сидевшей, свесив ноги на бортике, и почти без всплеска вошла в воду. 

Слегка замёрзнув, мы снова отправились в сауну. Вдохнули раскалённый ароматный воздух и с наслаждением растянулись на теплой деревянной полке. О впечатлениях не спрашивал. И без слов всё было понятно. Вместе с нами предавались блаженной расслабухе еще четверо: три женщины средних лет и молодой парень. Все не из моей команды. Они лениво болтали о каких-то своих делах, не обращая на нас никакого внимания. Минут через десять они ушли. 

— Ну, что, заплесневелая старая дева, пойдем еще поплескаемся? Не перегрелась? 

— Ещё немножко погреемся тут и пойдем. Не представляла себе такого блаженства. 

— Никогда в жизни не была в сауне? 

— Бывала. Я не только об этом. Фантастический сегодня день. Представляю, какая будет ночь. 

— Почему “будет”? Уже одиннадцать с четвертью. 

— Правда? Как ты так точно определил? 

— Как факир из анекдота — по часам. Вон они. Не все способны вовремя почувствовать, что перегрелись. И нам уже хватит. Окунёмся ещё разок, и займемся ещё чем ни будь интересным. 

— Блестящая идея! А прямо тут нельзя? 

— Нельзя. Вот с этим у нас строго. Часть работников из посёлка. Вот те четверо, что тут были, например. Подписки и запреты действуют, но сама знаешь, информация, она, как керосин у Джерома-Джерома, имеет свойство просачиваться. Мне не надо, что бы нас считали очагом разврата, причём реально доказуемого, а не придуманного старой курицей. Здесь именно и только оздоровительный центр, а не шикарный бардак. Кому это нужно, у тех и так есть, сама знаешь, товарищ майор. 

— Похоже, тебе известно больше, чем мне. 

Мы вернулись в бассейн. Здесь осталось совсем мало народу. Две юные парочки страстно обнимались на мелкой воде в разных углах бассейна. Не только обнимались, на что Маша немедленно обратила моё внимание. Значит, кому-то можно нарушать правила? 

— Прикажешь подойти и гаркнуть: “Чаво творитя, бясстыжаи?!” Что с ними случится может, ты хорошо представляешь. Чем они виноваты, что не устояли перед напором гормонов? Через недельку они получат по письму с фотокарточками и ласковым увещеванием, типа мы всё понимаем, но, если ещё раз... Пока рецидивов не было. И первичных эпизодов становится меньше. 

— Говоришь, просачивается? - она тихонько, чтобы не потревожить влюблённых, засмеялась. — А почему через недельку? Хотя, понятно. 

Мы немного поплавали в приятно прохладной воде, понежились в джакузи и направились в раздевалку. 

— Я даже забыла, что совсем голая, представляешь? Как же приятно, боже мой. Неужели это я? Невероятно! Что бы я вот так, свободно, голая среди кучи людей. Ой, думала, умру, когда мы только сюда вошли. А когда все начали меня разглядывать и обсуждать, чуть не упала в обморок. 

— Ага, со смеху. Тоже мне, невинное создание. В Пицунде ни разу на нудистском пляже не была. 

— Не была. А знаешь, как хотела? Но если бы встретила там кого-нибудь знакомого, это был бы конец. 

— Могла бы и знакомую женщину встретить. 

— Что? Не поняла, что ты имеешь в виду. 

— Подумай. 

Подумала. И впервые за всё время нашего знакомства отчаянно покраснела. Понять эту её реакцию я так и не смог. 

— Я совсем не то имела в виду. 

— Именно то, на что сейчас смотришь и облизываешься.  Это ты своим студентам на лекциях рассказывай, что Фрейд — это сплошная лженаука. 

— А ты с моих сисек глаз не сводишь и тоже облизываешься.  

— Ага, Я, во-первых, не аскет, а во-вторых — эстет.  

— А в-третьих? 

— А, в-третьих, давай галопом в мою берлогу, а то я сейчас сам все правила нарушу! 

Когда мы уходили из кабинета, я успел нажать кнопки у изголовья и открыть оба зеркала. Маша этого не заметила. На это и был расчёт. Удивлять, так удивлять.   
 Как только дверь закрылась, мы моментально сорвали друг с друга тряпки и, обнявшись, обрушились на тахту. 
 Прав был Пушкин: “Из наслаждений жизни одной любви музыка уступает, но и любовь — мелодия”.   
  Какая, к дьяволу, прелюдия?  Крещендо форте, фортиссимо и оглушительный финал! Впервые за несколько месяцев я был не учителем, не лечителем, не спасателем — я был... просто был. Не отдавал — брал, хапал со звериной жадностью, насыщаясь. 

Она лежала на спине, шумно и глубоко дыша, медленно приходя в себя. 

— Ты всегда такой? И со всеми? 

— Нет, очень редко. Но не только с тобой. 

— Честный. Я тоже второй или третий раз в жизни — так. А может — четвёртый. Нет, третий. 

Она медленно открыла глаза и уставилась на наше отражение в потолке. Моментально зажмурилась, потрясла головой и посмотрела снова. 

— Ох, боже мой?! Что это? 

— Зеркало. Слева от тебя такое же. Посмотри. 

Посмотрела. Потом опять вверх. 

— Кош-мар. - проговорила раздельно. — Ты жуткий бесстыдник, но это уже за пределом. Надо же до такого додуматься. Как это тебе в голову пришло? 

Произнося всё это, она не сводила изучающий взгляд с отражений, только переходила с фаса на потолке к профилю на стенке. 

— Не мне. Украл идею из одного романа. “День триффидов” Уиндема. Там героиня проснулась в брошенном доме после жутких приключений и обнаружила зеркало над собой. Так и сказала: “Это уже предел разврата”. Прямо, как ты. Закрыть, целомудренная? 

— Точно, прямо, как я. Нет, не надо, не закрывай. Мы сейчас отдохнём и нам опять захочется. - она засмеялась. — Я хочу всё видеть, что мы с тобой делаем. Интересно как! 

— Но зато я сам придумал зеркало сбоку. Роман был пятьдесят первого года, тогда секс был таким патриархальным. 

Она вдруг стала очень серьёзной, даже вдруг опечалилась. Понятно, насмотрелась. 

— Роман, наверно, фантастический, и мне с тобой хорошо фантастически, но вот смотрю в это зеркало: ты такой молодой и фантастически красивый, а я? Только не надо врать. Не ври, что все по-своему красивые и прочее, что я вру своим больным. 

— Грудь у тебя изумительная. Дай ещё полапаю, а то вдруг мне только так кажется. 

— Как-то не так ты лапаешь, не как любовник. Обдумываешь что-то. 

— Да. Как их сохранить и вернуть лет на пятнадцать хотя бы. Остальное проще. 

Она подскочила, села и уставилась на меня сверху. Голос у неё пропал, и она не проговорила — продышала: 

— Не верю. Если ты сейчас врёшь, то ты последний негодяй, садист, ублюдок.  

— Женщины прекраснее всего в любви и в ярости. Сядь на меня и наклонись, упрись мне руками в плечи. Мне нужно посмотреть в этой позиции. Но это можно и позже. 

— Тьфу на тебя! 

— Как этот мир несправедлив!  

Постарался максимально понизить голос и проревел басом: “Вы всегда плюёте, люди, в тех, кто хочет вам добраааа!”  

— Мерзкий шут и паяц! 

— Не-а, это Шостакович с Евтушенкой. 

— Что?! 

— “Казнь Степана Разина”. Если не слышала, то очень рекомендую. Всё, успокойся. Есть вещи, которыми не шутят даже последние негодяи с ублюдками вроде меня. Готовься к тяжёлой работе, какой у тебя отродясь не было. Завтра ещё будем отдыхать и баловаться. В субботу сам бог отдыхал. В воскресенье люди отдыхают независимо от бога. А потом...  потом будешь вкалывать, как негра на плантации. 

В “Учебку” мы пошли только в три часа. Надо же было хоть немного поспать после всего, что мы вытворяли ночью. Не смотря на выходной, народу там было немало. Понедельник у нас, как в сказке для младших научных сотрудников, начинался в субботу. Всё равно же работу с нашими пациентами нельзя полностью прерывать. И чем заниматься в свободное время в нашей глухомани? Не водку же пьянствовать и в посёлке безобразия нарушать. А у природы до фига плохой погоды, что бы там в песенке не пелось, поэтому на её лоно не шибко тянет. А среди своих не скучно. К тому же обещана разгадка тайны незнакомки. 

— Шеф, вы вдвоём? А где Маргарита Львовна? 

— Дома, наверно, или в своём отделении. У неё там накопилось дел.  

— Тогда выполняйте обещание. Представьте нам вашу даму. А то мы уже устали спорить. 

— Вчера у вас были интересные версии, очень даже правдоподобные. Вы почти угадали. 

—  “Почти” — не считается. Шеф, не издевайтесь над коллективом. 

— Так и быть. Маша, представься, пожалуйста, товарищам. -  попросил я Свиридову, которая, изобразив самую загадочную улыбку, разглядывал интерьер и его обитателей.  

— Пожалуйста. Меня зовут Мария Николаевна Свиридова, доктор медицинских наук, профессор, заведую кафедрой психиатрии. Товарищи, мне совершенно непонятно ваше недоумение. Со многими из вас мы уже несколько дней знакомы. И вчера мы вместе так приятно провели вечер. Как можно меня не узнать, если я совершенно ничего не скрываю? 

Немую сцену, уже почти превратившуюся в минуту молчания, нарушил Алексей. 

— Мадрид твой Лиссабон! Так это я вчера профессора по попе веником охаживал? Ой, мамочка. 

— Ничего себе, “просто Маша и всё”. 

— Ага, она самая. Мымра-мымрой и заплесневелая. Принюхайтесь, от меня и сейчас старой девой за версту разит? Или ещё дальше? 

Глядя на ошарашенных и до предела смущённых ребят, она от души рассмеялась. 

— Стоп! Никто не извиняется. Кто только попробует, тому вечный неуд. И без права пересдачи, имейте в виду. 

— Но, Мария Николаевна... 

— Что “но”? Вы же мне вчера доказали, что я актриса лучше, чем Лёша — актёр. И это без всякого грима! И какие вы все хорошие, тоже показали. Марк, у тебя лучший в мире коллектив. И пусть там - она ткнула пальцем куда-то в пространство. — хоть попробует отозваться иначе. Со свету сживу. Ух, как я это умею! 

Когда галдёж прекратился и страсти улеглись, а все мало-мальски успокоились, всплыли два самых главных вопроса: “Что это всё значит?” и “Что будем дальше делать?”  

Что это значит, я просто и без лишних подробностей объяснил. А на второй вопрос Маша ответила предельно лаконично: 

— Будем меня переделывать. 

Пока я колдовал над данными с “потенциометра”, Маша отдыхала и болтала с ребятами. Одно преображение они уже наблюдали, но там был результат наших с Надей усилий. А тут прямо Джекиль с Хайдом, только в юбке. То-есть, без юбки. Сплошная путаница. 

— Коллеги, всё просто. Своего ревнивого дурака я послала ко всем чертям. Четыре года старалась быть образцовой женой, обихаживала и чуть не облизывала этого красавчика, терпела его жалобы на несправедливость жизни и припадки ревности, чуть не с мордобоем, для которых — вот клянусь — не было ни малейшей причины. Сама была влюблена, как кошка, вот же дура набитая! А потом раз поменялась дежурствами с одной сотрудницей — ей срочно нужен был свободный день на завтра — и застала своего аж сразу с двумя бабами в постели. Летели они все, в чём были, и с мусорным ведром вдогонку. 

— Лихо вы их! - восхитилась Алла. 

— Лихо. Почти год слёз, соплей и таблеток. Аспирантуру бросила. Потом как-то оклемалась и с почти готовой диссертацией прибилась к Зинаиде Гавриловне. Учёный она выдающийся. Это бесспорно и не обсуждается. Особенно тогда. Да и сейчас, хотя сильно заносит её в последние годы куда-то в не туда, но это у неё не главное. Ладно. Личность очень неординарная. А у меня настроение вот прямо под неё: наука, наука и ни... понятно, в общем, кроме науки. Вошла в образ мымры, даже не вошла, а стала. А когда блажь отступила, я уже с этим вросла в академическую среду, я там стала прямо образцом моральной нравственности, и на этой лошадке так хорошо поехала. 

— А почему сейчас решили слезть? Лошадка устала или вы? 

— Ни то, ни другое, Лёша. Я сюда скакала порядок наводить и крамолу изводить. К тому же злая была, как черт. Меня же из творческого отпуска сорвали. А тут Рита, Маргарита Львовна. Пообщались. Дальше объяснять? 

— Только один вопрос. Если ваша с шефом затея удастся, а он, когда берётся — делает, то как вы вернетесь в эту свою академическую среду? В новом образе. 

— А главное: как это отразится на вас, мои дорогие? 

— Это в первую очередь, но интересно, как вы обставите своё возвращение. Маска мымры вам уже не пойдет. И академик Бахтарова вас не примет. 

— Давно от неё независима. Своего потолка я достигла. Карабкаться выше не вижу смысла. Преподавать мне нравится, лечебная работа — тоже. Буду просто жить и наслаждаться жизнью вне курятника. Надоел он мне до смерти со всеми этими интригами, взаимными подсираниями и в задницу клеваниями. Осточертело, только сейчас поняла, когда увидела Риту и вас всех тут, поняла, насколько осточертело мне всё это. 

Ой, как интересно! Как это она собирается сочетать со службой? А ведь очень интересно может сочетать. Ох, как к ней народ потянется. А от неё — к нам. И работа наша станет разнообразнее. Времена, похоже, наступают очень больших перемен. Ай, да наша Маша! 

— “Жизнь невозможно повернуть назад и время ни на миг не остановишь.” Тут наша незаходящая звезда права, и спорить не о чем. А вот вернуть организм этой милой дамы лет на пятнадцать-двадцать назад мы всё-таки попробуем. И не просто вернуть, а улучшить. При этом нам предстоит решить очень нетривиальную проблему, сродни той, что решает скульптор: убрать всё лишнее и оставить необходимое. А это необходимое довести до совершенства. 

— А чём проблема, шеф? Диета и тренировки. Жирок уйдёт, мускулатура увеличится, и фигура будет, что надо.  

— Будет пожилая девушка с веслом. А вы задумали молодую секс-бомбу, если я правильно поняла. 

— Именно. Что-то вроде тебя, только не рыжую. 

— Цвет в наше время не проблема. Проблемой будет упругая девичья грудь и шея. Жир уйдёт и грудь ещё больше состарится и повиснет. Но вы же умеете трансформировать ткани. 

— В том-то и дело, что с интактными тканями я ничего поделать не могу. Только с травмированными. 

Свиридова забеспокоилась. Она явно ощутила запах хирургии. Этого счастья ей и задаром не надо. Выражение испуга на её лице сменилось решимостью бросить эту затею и... 

— Никто тебя резать не будет. А тяжело работать ты согласилась. Вопрос: почему после большой физической нагрузки мышцы болят? 

— Ну, это всем известно. Накапливается молочная кислота. 

— Ага, и никуда не девается потом несколько часов или даже дней, при том, что кровоток усилен? Этот древний миф удобен своей простотой, потому так живуч. На самом деле мышцы и суставы болят из-за микротравм. То же самое бывает после неумелого массажа. Идея ясна? 

— Начинает проясняться. 

— Ещё один момент. Форма должна гармонично сочетаться с содержанием. В нашем случае это означает, что в теле с молодыми формами — тем или иным путём достигнутыми — все процессы должны быть тоже молодыми. Кстати, об упругой девичьей груди. Какой гормон управляет её ростом и состоянием? 

— Пролактин. 

— А когда ещё он резко повышается, кроме периода лактации? 

— При оргазме? 

— Весь оркестр гормонов должен играть слаженно и без фальши, иначе неизбежна какофония и провал концерта. Необходим концертмейстер и одновременно дирижёр, подчиняющий музыкантов своей правильной воле.  

— Маэстро секс? 

— Он самый. Или ты против? 

— Боже упаси! Только “за”, но ты объясни: что и как. 

 — Самые авторитетные специалисты по фитнесу — не тренеры по дурацкому культуризму — утверждают: “Идеальное тело невозможно без интенсивного секса”. Тут и расход энергии, и настройка гормонов, и упражнение, тренировка именно тех мышечных групп, которые формируют сексуально привлекательные, а значит — красивые формы. А главное, в нашем случае — это та самая максимальная стимуляция ”рая”, никаким другим естественным путём не достижимая. Разумеется, если не ограничиваться примитивным биологическим совокуплением. Исполнением “супружеского долга”. Вот уж дурацкое выражение.  

Я объяснил всё это и уже почти окончательно сложившийся план. Гоняем профессора в хвост и в гриву до предельно допустимой нагрузки и даже немного за её пределами, до легкой травмы. После упражнений — интенсивный массаж, тоже слегка травмирующий в тех зонах, что я подробно распишу и растолкую. Потом подключаюсь я и провожу управляемую регенерацию и коррекцию там, где это надо. В комплексе упражнений — борьба. Самые гармонично и красиво развитые тела именно у борцов классического стиля. Так зачем изобретать велосипед? Лучшим спаринг-партнёром будет Надя. Она очень сильная и, очень возможно, сработает на пользу делу и телу сексуальный компонент их занятий. Но это мы ещё посмотрим. 

— И с каким удовольствием посмотрим! - под общий хохот выразил общее же мнение Алексей. — А поучаствовать можно будет? 

— Нужно будет, Лёшенька. - старательно изобразив смущение, заявила Свиридова. — По программе Марка предполагается интенсивный секс, а у него и без меня много дел. Вот мы с тобой и поборемся. Но без болельщиков. Я дама скромная. 

Мы уточнили ещё кое какие технические детали, и я напомнил ребятам, что день всё-таки выходной. И завтра тоже. Поэтому всем, кто не занят с пациентами — отдыхать. В понедельник к нам поступят сразу четверо новых.  А во вторник — ещё двое, причем не привычные уже нам “афганцы”, а что-то совсем другое. Будем работать на пределе. 

— А вы, куда, шеф? 

— К Фроловой. Проведу сеанс, потом ещё кой-чего поделаю. Информация по новеньким должна прийти. А потом тоже буду отдыхаться.  Если успею. Но завтра бассейн и прочее — железно. 

— Ага, мы верим. Мария Николаевна... 

— Маша! Только так! 

— Ладно. Маша, мы — в бассейн. Идёмте с нами. 

— С удовольствием, но потом. Марк, можно посмотреть, как ты это делаешь? 

— Можно. Пошли. Пока, ребята. 
 

Галя уже ждала меня в своей комнате. Когда мы вошли, она внимательно изучала своё отражение в большом, во весь рост, зеркале. Следов от жутких ран на её лице и теле почти не осталось. Надо было хорошо всмотреться, чтобы их обнаружить. Уверен кто-то ещё будет, хочу надеяться — с любовью — смотреть на неё. А я хочу, чтобы он любовался ею.  

Новому человеку она слегка удивилась, но заметного смущения не выразила. Привыкла. 

— Вы не один сегодня, Марк Борисович. Что-то новое будете со мной делать? 

— Нет, почти как обычно. Знакомься: это Маша, наша новая сотрудница. Пока только входит в курс наших дел. Ты не против, если она немного поучится? Будет только смотреть. А то через недельку ты от нас улетишь, а других таких у нас нет. 

Какие могут быть возражения после такого обещания?           Свиридова устроилась на стуле так, чтобы всё хорошо видеть и не мешать. Я внимательно просканировал девушку и остался доволен. Насчёт срока выписки не соврал. Потом Галя легла на кровать, с которой сама уже сняла спинки перед нашим приходом, и я приступил к массажу: расслабляющему, усыпляющему. Тихо заговорил, погружая её в глубокий гипнотический сон. Стал у изголовья, положил обе ладони ей на лицо, подключился. Сигналы нарушений были совсем слабыми, поэтому почти не напрягался. Здесь важнее точность, а не сила импульсов. Всё, пошёл нормальный фон. С лицом работа закончена. Может перед выпиской ещё раз, для надёжности. 

Теперь кисти рук и стопы. Так, с этим тоже сегодня закончим. Посмотрю через пару дней. Может ещё разок, а может и не понадобится. Оставлю на последний день. Груди у неё небольшие и не очень красивые были до того, как она попала в лапы изуверов. А сейчас — ну прямо прелесть. Это ими она любовалась, когда мы вошли. Вот только вернуть нормальную чувствительность сделанным хирургами соскам и ареолам я не могу. Не волшебник. Но хоть какую-то. 

Я разделся, вытянул её руки над головой, лёг на неё, растёкся, проник глубоко, насколько возможно. Это всё уже проще, хотя тяжелее физически. Импульсы со всей поверхности контакта забирают много энергии. Зато мозги отдыхают. Чистая физика. Интересно, какая у меня самого сейчас температура? До сих пор ни разу не удосужился измерить. За сорок, это уж наверно. Насколько за сорок? Хватит, пожалуй, на сегодня. Надо себя, любимого, поберечь. 

Сполз на пол и вытянулся в блаженстве шавасаны. Двадцати минут мне хватит. Успел заметить испуганный взгляд Свиридовой и сделать успокаивающий жест: всё в порядке. 

Душ, свежая майка и шорты. Две бутылки “Тархуна” из холодильника. Ещё раз контроль. Отлично! Умеем, когда хотим. 

— Марк, если бы не видела своими глазами...  

— Не верь глазам своим.  

— Да ну тебя. У неё же стало нормальное тело. Гиперемия по всей коже, но все шрамы пропали! А лицо! Как из космет-салона. 

— Она проспит ещё час примерно. Температура снизится, и кожа побледнеет. Всё опять станет заметно, но меньше. И будет проходить. Через пару дней регенерация остановится. Ещё сеанс, но уже только по локальным недоделкам. Если я не напортачил, через неделю проведу контроль и — на волю, в родные белорусские пампасы. Или прерии, что у них там? 

— Болота. Ты ещё потешаешься над Зинаидой Гавриловной. А сам — экстрасенс. 

— Сенс, конечно, но ничего экстра. И никакой фантастики. Одна голая физика. Ну, биофизика. Всё по Жюль Верну. 

Как пишут в романах, взгляд, преисполненный недоумения. 

— Помнишь, Мишель Ардан беседует с Барбикеном? “Я долго бежал, устал, остановился, с меня градом льёт пот. Значит, моя энергия превратилась в тепло”. Ты же сама это видела. Как это работает, пока непонятно. Но я не уникум. Как минимум, ещё двое это умеют. Всё вполне естественно. А меня, тоже вполне естественно, на всё не хватает. 

— Это что-то вроде “митогенетических лучей” этого... как его... Гуревича? 

— Гурвича. Может быть. Но мистики никакой. 

В кабинете первым делом проверил стол. Документы на новых ещё не принесли. Уточнил по телефону. Из-за плохой погоды аэропорт закрыт. Значит, авиапочта будет только завтра. Как только, так сразу. Позвонил домой. Лёнька доложил, что мама добралась благополучно и сразу умчалась наводить порядок у себя в отделении, предварительно наобещав кому-то больших неприятностей. Бедняжка этот кто-то, ох, бедняжка. 

Я достал из шкафа и вернул на стену фото со страстным поцелуем Юры и Веры. Чёртов ревизоконсилиум позади, а эта фотография одна из самых моих удачных. Маша долго рассматривала, любовалась. 

— Рита сказала, что ты хороший фотограф. Это твоё? 

— Чужих не держим-с. 

— Как ты нашёл таких натурщиков? 

— Я их не искал. Я их сделал. Из студента - недотёпы и аспирантки - невротички. Не веришь? 

— Не очень. Расскажи, спешить некуда. 

— Это мой двоюродный брат с женой. Портрет Амалы, который так тебя впечатлил — это его работа. Он художник, студент Суриковки. Вера — аспирантка Химтеха. История длинная, но ты права, времени у нас много. Мне надо отдохнуть после Галины. Потом проведаем некоторых сложных. 

— Кстати, о ней. У тебя был с ней какой-то странный секс, без движений. 

— Не секс. Не хочу рассказывать, что эти гады творили с её вагиной и всем, что рядом. Слишком страшно. Вполне достаточно, чтобы умереть. И слишком глубоко, чтобы хорошо отработать с поверхности. Это не лицо, где я работаю руками, а точность и концентрация потока нужна такая же. Сенсорный гомункулус Пенфилда помнишь? 

— Не очень. Не очень. А, вот ты о чём: у него, кажется, громадный пенис? 

— А я умею управлять эрекцией. Восстановил ей иннервацию. У неё уже нормальная чувствительность и все рефлексы. Так вот, про Веру и Юрку... 

Она слушала молча, а потом сделала правильный вывод: 

— Значит, они тебе не позировали. Изобразить так чувство невозможно. Подглядывал? 

— Поймал момент. Это очень другое. Ну, что, пошли к Бабешкину и Куманалиеву. По пути заглянем к Пашковой. Умудрилась растянуть голеностоп на ровном месте. Но это мне дел минут на двадцать, не успеешь заскучать. 

— А как насчёт того, что в субботу сам бог отдыхал? 

— Немцы говорят, что работа услаждает жизнь. А я не бог. Это ему и без работы хорошо. У Куманалиева в дневнике отмечено снижение либидо. Хочешь сама проверить? Пошли уже! 

И было число семнадцатое и было число шестнадцатое, день тридцатый. Всё это время я маму особо не беспокоил. Авторитетный консультант у меня всё время был под рукой. Не только под рукой, но это уже детали. Кроме того, мне не хотелось ослаблять эффект. Всё, что было в моих силах сделать для преображения солидного профессора Марии Николаевны Свиридовой в стройную очаровательную Машу, было сделано. И — жизнь есть жизнь — задерживаться дольше в нашем Центре она не могла. 

В общем, пришло время сдавать готовое изделие заказчику. А это значит — сравнить его с эталоном, дабы оценить качество работы. Вдруг остались какие-то недоделки, и надо ещё подшлифовать, подправить, подрегулировать, подогнать? А, если честно, вот совсем не хочется с ней расставаться, жалко выпускать из рук — в самом прямом смысле — такую талантливую любовницу. Но, надо. “Как дай вам бог любимой быть другим”. Даст, куда он денется. И не одним, при таком-то темпераменте. 

Ответственным приёмщиком назначила себя Ольга. Машу она ни разу в жизни не видела, хотя о нашем эксперименте знала и была в курсе наших дел. Даже дала заочно несколько дельных советов. И, кто как не она, моя Учительница, сможет объективно оценить результат моей работы? Не только моей. Машей занимались ещё Надя и Алексей: с огромным удовольствием, по их собственному признанию и моему впечатлению. Да со всеми нашими она отлично поладила и подружилась. При тех запредельных физических нагрузках, что пришлось на неё обрушить, она ещё ухитрялась учить и помогать. И вот приходится расставаться с таким сокровищем. Какая же ты сволочь, селявища! 

Мой “Замурзик” уверенно двигался по мокрой раздолбанной лесной дороге. Впереди показался выезд на приличную междугородную трассу. 

— Марк, тебе же положена служебная машина. Возле гаража я видела УАЗ. 

— Ага, с шофёром. Оно мне надо? Я люблю независимость. Кстати, мы и так едем на военном вездеходе, только в гражданском исполнении. 

— “Запорожец”?! Шутить изволишь, шеф. 

— Ни капельки. Он изначально проектировался как командирская или связная машина. Потом в этом же проекте сделали эвакуатор для раненых с поля боя. И ещё что-то. Воздушное охлаждение — это минус радиатор. Значит, вражья пуля менее опасна. Печка независима от двигателя. Это бесшумное тепло и экономия топлива. А главное: высокая подвеска при абсолютно гладком днище. По грязюке он скользит, как на лыже. Запросто проходит там, где застрянет любая другая легковушка. Проверено. И для ног достаточно места, даже такому коротышке, как я. 

Мы выбрались, наконец, на асфальт и понеслись к городу. 

— Дорогие дамы, знакомьтесь. Маша, это моя первая женщина, моя Учительница с большой буквы — Оля. Заодно она директор химзавода. Олечка, это Маша. Моя ученица, моя нынешняя любовница и заодно — завкафедрой. Прошу друг друга любить и жаловать. Можете поцеловаться, я не ревную. 

— Ну, ты и нахал! - хором констатировали обе дорогие дамы, сразу понравившиеся друг другу, и потому моим разрешением немедленно воспользовавшиеся. 

— Оль, а где мама? Мы же договаривались на пять. 

— Немного припоздает. У неё там какие-то срочные дела в больнице. 

Пока Маша знакомилась с фантастической Олиной квартирой, я занялся изучением новинок. Все эти химические технологии и прочая техника мне, как шли, так и ехали. Пропускаем. Два совсем свежих номера “Nature” — это интересно. Оппа! “Плейбой”, все номера за прошлый год и четыре — за этот. “Aperture” — аж пять номеров! Это специально для меня, спасибо. О-ла-ла, мадамы и месье! “Эммануэль-4”! Уже успели перегнать на видео. Вот это у Учительницы суперблат!. Умеет жить. Мама придёт, посмотрим вместе вечерком. Потом скопирую для своих. 

— Оля, это гениальный дизайн! - восторгалась Свиридова. — Неужели это вы всё сами? 

— Нет, конечно. - рассмеялась Ольга. — Я только придумала и нарисовала. Ну и чертежи, размеры, материалы. Я же инженер. 

Она была одета в простой домашний халатик с пояском, под которым, как обычно, ничего не было. Кроме идеального тела, разумеется.                                                                                              А профессор Свиридова облачилась в строгий официальный костюм: почти точную копию того, в котором она явилась на консилиум. Тот уже был упакован и будет храниться, как память о былом. Или будет торжественно уничтожен — это ещё не было окончательно решено. 

Мелодичная трель дверного звонка возвестила о прибытии мамы. Оля пошла открывать. 

— Ну, где они там? Марик всегда был мастер на сюрпризы, но сегодня обещал что-то особое. Привет, сынуля! А где... ой! 

Маша — ну, язык не поворачивается называть это очаровательное белокурое создание “профессором Свиридовой” — скромненько нарисовалась в дверях ”индийской комнаты”, где до этого любовалась всякими экзотическими вещицами, и вежливо поздоровалась. Вот только книксен не сделала. 

Мама, с абсолютно несвойственным ей растерянным выражением, несколько секунд хлопала глазами, пока не сосредоточилась на лице и опознала свою давнюю знакомую. 

Ольга пришла ей на помощь. 

— Ты же сама сказала, что твой сыночек мастер на сюрпризы, так чего ты? Машу я вижу первый раз в жизни. Очень красивая девушка. Она, что, за месяц так изменилась? Ритка, да что с тобой? Очнись! 

— Уже очнулась. Ох, ничего себе! Она совсем другая. Если бы не лицо и костюм... Марк, я ждала, конечно, что как Райкой или с Таней, но это! Маша, иди сюда, дай рассмотреть. Ну, надо же. Слов нет. Мои студенты говорят: “Обалдемон!”. Вот оно самое. Ну, сынуля! 

— Ритка, помнишь, я говорила, что ты ещё не поняла, кого родила и кому отдала на расправу? Вот теперь поняла? 

— Кажется, начинаю. 

Пришлось подождать, пока она устанет восторгаться и напомнить о цели нашей встречи. Имело место принятие заказа и его исполнение. Было заказано довести имеющуюся в наличии заготовку до заданных параметров. Работа завершена. Осталось только представителю технического контроля в лице инженера Черниковой объективно оценить точность соответствия готовой продукции выбранному заказчиком образцу. И всё задокументировать во избежание отсроченных рекламаций. А для этого оба экземпляра следует распаковать. 

— Идёмте в спальню. - предложила Ольга. — У меня там большое зеркало и хороший свет из окна. 

Спальня у неё была ещё и тренировочным залом, поэтому там был пилон для полданса и зеркальная стена, обычно закрытая шёлковой занавеской. 

— Что бы не влиять своим присутствием на вашу объективность, я пока поколдую на кухне, а вы там без меня разбирайтесь. 

Мне отлично было слышно всё, что происходило за стеной., включая шуршание сбрасываемых одежд, выражения (в том числе — непарламентские) восхищения и тройное “АХ” на вдохе — после жужжания моторчика. Я уставил сервировочный столик кофейником, чашками, вазочками с печеньем и прочими причиндалами для кофепития и неспешно покатил его в спальню, хорошо представляя себе, что сейчас увижу и услышу.   

 Насчёт увиденного не ошибся.                                                        

Нагие мама и Маша стояли перед зеркалом, разглядывая широко раскрытыми глазами свои отражения и слегка поворачиваясь, чтобы увидеть больше. Выглядели они почти одинаково, особенно сзади, и, если не вдаваться в подробности, отличались только мастью. Блондинка Маша и брюнетка мама. Спереди отличий было больше, причём в пользу блондинки. Надо же, слегка перевыполнил план. Впрочем, это как сказать: тут вопрос вкуса. 

Услышанное оказалось неожиданным. Сидящая на кровати Ольга (я слышал, как она плюхнулась и потом не изменила позы), слегка прокашлялась и спросила слегка дрожащим голосом: 

— Контик, ты помнишь Маринку, на которой ты сдавал экзамен? 

— Помню, конечно. А что? 

— Я тогда сказала, что, если у нас получится, я у тебя учиться буду. Ну и вот оно. Теперь ты — гуру. 

Потом мы пили кофе с кексом и печеньками. Ольга принесла ещё крошечные рюмочки и бутылку в форме земляники. Этот ликёр был вкусным умопомрачительно. 

Потом смотрели новый фильм про Эммануэль. 
  Сильвия Кристель и, сменившая её по ходу действия Миа Нигрен, безусловно очаровательны, но, на мой взгляд, слишком хрупки и изящны, как фарфоровые статуэтки. В жизни мне нравятся другие, как те, что сейчас рядом со мной. 

После эпизода с преображением Сильвии в Эммануэль, мама заметила: 

— Ты прямо, как этот доктор Сантана. 

А что Маша немедленно возразила: 

— Рита, не смей даже сравнивать сына с этим мясником!  

 Фото из журнала "Плейбой".

                                      *  *  *