EN
Старый сайтСТАКАН С ХРЕНОМ
(трагедия местного значения)
С некоторых пор в эти лесные края повадилась наезжать серьёзная компания в составе районных и выше козырных чиновничествующих иждивенцев, их холуяжа и «шестёрки»-егеря из местного охотохозяйства. Всегда два-три джипа, роскошная экипировка, помповые ружья, карабины с оптикой - никаких шансов всему живому. То, чем они здесь занимались, для простого смертного было обычным браконьерством - фас их, чертей, чтобы природу не истребляли! - а для этих же - просто заслуженным отдыхом, душевным оттягом после городских «трудов непосильных».Чтобы, значит, набраться свежих нервных сил для новых нетрудовых поползновений. С кем-либо договариваться, умасливать им не особо требовалось - сами себе и короли, и закон, и суды, а стало быть какие могут быть церемонии-антимонии в своей-то вотчине.
Несмотря на основательно организованную кабанью охоту, могучий, умный и хитрый секач сумел-таки увести стадо из-под облавы, но одну из своих жён с детьми всё-же не уберёг. Раненая кабаниха с поросятами не смогла поспеть за своими, и вот теперь они оказались в кольце. Куда бы она ни метнулась, везде её встречали выстрелы, больно жалящие беспощадными злыми осами. Наконец, уже ослабевшая ,вся израненная, поняв, что не спастись, ведомая материнским инстинктом, собрав воедино остаток сил, она бросилась в последнюю, смертельную атаку на врага, навстречу ружейному грому, и какая-то жестокая сила вбилась ей в череп, погасив свет...
А поросята бестолково кружились вокруг мёртвой матери, визжа и кувыркаясь в крови под шквалом выстрелов...на радость стрелкам. Ведь убивать - самое размужское дело. Кайф..
Колька-Стакан, последний забулдыга в деревне, давно нигде не работал, жил один в полусгнившей избе умерших родителей, сажал только картошку и лук,и перебивался случайными заработками у сельчан и дачников. Этим на деревне всегда можно прожить, да и много ли ему надо? Картошка, хлеб, самогон да какая-нибудь одёвка с помойки - сущая безделица. Остальное давали лес и озеро. К тому же,при нынешнем вырождении мужика на деревне, любая бабка,даже что ни есть вреднючая, не даст помереть с голоду всякому завалящему обдергаю-охломону:всё же мужик какой ни есть, всё ж подмогнёт когда-нито. А больше-то и некому. На это и рассчитывают многие из подобных бесстыдников, и дуроплясничают себе, пьют,собаки. Э-хе-хе...
В тот день с раннего утра Стакан шлялся по дебрям, в надежде насшибать грибов и толкнуть их дачникам за бутылку. На заросшей тропинке он увидел неподвижно лежащего дикого поросёнка. Хрюшонок был ранен в шею, истёк кровью, но был ещё жив. И до того, видно, жалкое и трогательное зрелище он представлял, что пропитая Колькина душа ворохнулась и скрючилась от жалости и сострадания к этой маленькой, беспомощной твари божьей. Матюгнувшись, Стакан без колебаний вывалил из корзины грибы, бережно положил туда поросёнка и поспешил в деревню.
Дома сразу обмыл самогоном рану, неумело перевязал, налил водички. Но раненый не хотел ни пить, ни шевелиться, ни хрюкнуть, ни даже двинуть пятачком. Его бока еле видно часто вибрировали и похоже, что жизнь покидала беднягу.
Тогда Колька,чертыхаясь и приговаривая :»Ну на кой хрен ты мне сдался на мою голову?!»,постелил в корзину сенца, опять аккуратно положил поросёнка, для тепла бережно накрыл его тряпицей и почти бегом помчался с ним в соседнюю деревню, где жила бабка Вера, умеющая лечить всякую домашнюю скотинку. Бабка, недолго думая, предварительно «поднеся» для стойкости духа, велела Стакану крепко держать хрюшонка, чтобы не дрыкался. Потом остригла шерсть вокруг раны и , протерев первачом руки и обыкновенную вязальную спицу, долго шурудила ею в ране. Поросёнок не дёргался,даже не пикнул. Но Колька - почти валился в обморок, пробитый насквозь холодным потом.
Наконец бабка, с деловым видом выудив картечину, залила рану какой-то вонючестью и залепила пластырем. Потом насильно влила в рот раненого неведомого зелья бурдомажьего цвета и перекрестила напоследок. «Всё, - прошамкала Стакану. - Дуй домой. Пусть лежит, отдыхает. К утру должно полегчать», - озорно подмигнув при этом сквозь треснувшее стекло допотопных, скреплённых пластырем очков на резинке.
Колька от радости сграбастал бабку в охапку, чуть не подбросил её вверх тормашками, закружил по избе, и неумолимая центробежная сила сдёрнула с ног народной волшебницы огромные латаные-перелатанные валенки и разметала их по углам, запылив всё вокруг трухой, посыпавшейся с её махонькой, сухонькой, одревесневшей плоти. Вот ведь бес!
- Спасибо тебе, бабка-а-а! Дай бог тебе ласкового мужа-а-а! - Стакан весело, вприпрыжку уже «дул» обратно. Орал на всю округу похабные частушки - других не помнил - и всё приговаривал, ласково гладя раненого по спинке:»Ничего, мой миленький, потерпи, уже немного осталось». И ещё долго он не мог заснуть, ворочался, кряхтел, вздыхал и всё косился на поросёнка - как он там?
Наутро Колька судорожно проснулся: ему почудилось, что кто-то хрюкнул. Глядь - а хрюшонок-то: стоит шатаясь на ножках, шевелит пятачком и тихо похрюкивает. Оклемался! Живой! Етит твою в жисть ети! Колька на карачках подполз к нему и, пригнув голову к самому полу, нежно захрюкал: мол, привет, как жизнь? Давай знакомиться? А тот обнюхал его нос и тоже хрюкнул в ответ: здорово, мол, а пожрать ничего не найдётся?
Как наскипидаренный, Стакан вскочил, налил ему водички, запалил печку, накидал в чугунок картошек прямо в мундире и помчался к соседям стрельнуть какую-нибудь свеклину или морковину, а вернувшись, увидел, что вода вся выпита - нормалёк!
Когда картошка поспела, он свалил её в тазик, накрошил туда хлеба, морковки и свёклы прямо с ботвой, подсолил и поставил перед поросёнком. Потом встал на карачки и , призывно хрюкая, стал есть сам, цепляя кусочки ртом, помогая языком, а подцепив, смачно чавкал и довольно похрюкивал: мол, ай, как вкусно! - давай присоединяйся... Скоро его физиономия, вымазанная до ушей, по цвету и фактуре ничем не отличалась от содержимого тазика. Поросёнок думал-думал, а потом уткнулся в еду, понюхал и тоже начал чавкать, постепенно набирая «обороты», и в конце так вошёл во вкус, что стал кружить вокруг, егозя хвостиком, и вроде как отгонять Кольку. Колька ликовал:»Ах ты ж, хрен моржовый-суковатый, убил дедушку лопатой! Ты чего же это - наглеть уже стал?!» А потом, когда всё было съедено, он взял поросёнка к себе на топчан, и тот затих, пригревшись у тёплой подмышки. А довольный Колька лежал и думал о жизни, о поросёнке, что надо бы завязать, что как всё-таки хорошо жить вдвоём, и божья благодать разлилась теплом по всем его членам. - От, бабка Вера, - думалось ему сквозь полудрёму. - Какая молодец, дай Бог ей здоровья! И ведь ни разу в школе не училась, в вон что творит! А возьми в городе: все грамотные, культурные, на кампидорах с мудэмами да на кулькуляторах колбасят. А вот случись что такое, - и ничего и не смогут.
И ему захотелось выстругать из бревна памятник во славу бабке-целительнице и поставить его у околицы. А саму её деревню назвать Верино - не то, что нынешнее Бляхино, чёрт-те что такое. Почти что Бляха-Мухино какое-то. И Колька порешил дать своему мил-дружку имя - Хрен.
Хрен быстро поправлялся, много ел уже без Колькиной помощи, а сам Стакан стал каким-то более серьёзным и ответственным. Пил совсем мало и всё суетился вокруг Хрена. Шло время, и через год Хрен превратился в приличного кабанчика. Весёлый, ласковый, он дружил со всеми котами, петухами и ребятишками. А уж эти бегали за ним косяком, баловали всякими штуками, что удавалось умыкнуть с родительского стола, и по очереди норовили прокатиться на нём верхом - он позволял им и это. Местные дворняги поначалу взъярились было супротив такого бесцеремонного насаждения чухонского «интернационала» на их кровной территории - эва, блин! - и посходили было с ума от возмутительности, но после хозяйских потычек, а больше в силу своей природной сообразиловки, скоро печёнками уяснили, что с этим диким вепрем дешевле не связываться, и теперь, соблюдая, однако, достоинство, они делали вид,что шибко заняты по хозяйству или очень спешат по делам, - короче, «не замечали» зверюгу, притихли. Хрен же - вообще был добр со всякой мелкотой, а потому наступила та самая дипломатия - уговор, значит, то есть продукт полного непротивления сторон. Этот, как его...да консенсус же! Вот.
Хрен бегал по деревне совершенно свободно и рылся за сараями вместе с курами, сильно облегчая им поиски червяков, заслужив тем самым глубокое уважение с их стороны и горячую любовь. Все от него умилялись, подбрасывали что-нибудь вкусненькое, а дачники фотографировались с ним в обнимку: кто ж тебе в городе за так поверит, что ты обнимался с настоящим диким кабаном?! Над Колькой теперь подшучивали:»Ну,как там твой сынок?»
А Стакан и впрямь привязался к нему всей душой, как к сыну. Он всегда брал «сынулю» с собой. В лесу Хрен с удовольствием ел червивые грибы и сам азартно рыл пятаком, как бульдозер, выискивая чего-то. На рыбалке - Хрен сидел в лодке и терпеливо ждал, когда «папочка» бросит ему мелкую рыбёшку. Он ел буквально всё. Но особенно любил подсоленные сухарики. Ради этого лакомства пытался становиться на задние ноги, смешно подпрыгивал и крутился, визжа, - совсем как собака, только гораздо забавнее. Колька всегда готовил ему эти сухарики, специально покупая побольше хлеба, обделяя себя в самогоне. А ещё Колька любовно сплёл из белых проводов ошейник и подвесил махонький колокольчик. На тёмной Хреновой шее ошейник выглядел как галстук с медальоном - было очень красиво и благородно. Бывало, Колька пьяный выползает на карачках на улицу да ка-а-к рявкнет: «Хрен,ко мне!» Глядь, через минуту уже слышен малиновый звон - Хрен несётся к нему, сломя голову, и вот они уже стоят друг против друга, трутся друг о друга «пятаками». Колька целует его в щетинистую морду, чешет за ушами, ласково материт; Хрен всхрюкивает, подпрыгивает от радости, облизывает хохочущего «папаньку» и чувствовалось, что оба они были счастливы, как дурачки, будучи проще и выше всяких загибонов про смысл жизни, суть счастья, есть ли жизнь на Марсе и прочей мутоты. Оба рано потеряли родителей, грамотёшки обоим явно не доставало. К тому же в деревне не до наук, философий и высоких «штилей» - некогда, выживать надо, чем все и занимаются всё жизненное время.
Так что некому и недосуг было обогатить их обоих простой истиной, что счастье - это та нечастая,но самая ценная и для каждого своя малость, когда просто всё путём в данный момент. И именно тогда организм бессознательно реагирует на эту благодать совсем вот как сейчас - глупейшим выражением на лице и не сходящей дурацкой улыбкой (это касательно Кольки). А счастливый Хрен - либо вертелся, как заводной, и подпрыгивал в бешеном темпераменте, радостно всхрюкивая (например,общаясь с Колькой),либо, скажем, умиротворённо «оттопыривался», томно отбросив копыта где-нибудь под забором, - прищученный ребятнёй, хором взявшейся чесать его за ушами или грязное,сытое пузо. У него там в шерсти много чего шевелилось - жуки ли, блохи или ещё какая кусучая мерзота, - и этот «массаж», как и куриная долбёжка, расслаблял его и счастливо успокаивал. А уж как Хрен любил Кольку! Он научился понимать все его команды и интонации и вообще оказался очень смышлёной хрюшкой. Неужели в природе они все такие?
Вот, бывало, Колька надерётся до беспамятства да и застрянет в какой канаве, уткнувшись рылом в грязь. Так Хрен отыщет «папаньку» по следам, схватит за штанину и попытается вытащить на сухое. А ежели не получается, так возьмёт и перевернёт его лицом вверх и начинает вылизывать от грязи. И никогда не уйдёт, а приляжет рядом и сторожит, покуда Колька не очухается. Так вместе и поплетутся к дому. Теперь, нажравшись, Колька знает, куда идти: теперь у него есть друг, и он заползает к нему в хлев на сенцо, в уголок, обнимает «сынка» за загривок, ласкает; плачется ему в ухо, что, мол, девушки его не любят, насмехаются над ним; люди стали злые, выпить ему не дают. Только ты-де у меня самый родной и единственный. И плачет, плачет горючими слезами. А растроганный, сочувствующий Хрен слизывает солёные слёзы, сопли, а заодно и всю грязь с любимого, немытого, заросшего Колькиного мурла.
Причём нет-нет, да и открючит рыло на сторону - глотнуть свежака: ведь это ж просто невозможно! - терпеть эту адскую смесь перегара, табачища и гнилых зубов. А уж когда Стакан глушанёт отрыжкой желудочной закиси, - тут прямо хоть беги! Были б руки, - хоть засунул бы два пальца в пятак, чтобы только не вдыхать эту гадость.
Только Хрен всё терпел - папанька ведь. Родненький! Такой уж у него дух...Зато подмышки, ноги, интимные места - совсем другое дело. Бродячей козой разит - вот это вещь! Вкуснятина! Вот это он понимал!
Само собой, было бы куда веселее, кабы у Хрена завелась подружка. Только на деревне белые чушки почти перевелись от убыточной дороговизны кормов и общего осточертения жизни. Да и кто бы с ним пошёл, с косматым дикарём-квазимодой?! Животное - более тонкий организм... Хотя, впрочем, почему нет? Девкам-то вона: уж как страшно на негров, а поди ж ты - интересуются, лярвы! Небось, чуть что, - и будьте любезны. И за уши не оттянешь: Баунти с Фазером, мать иху! Приглядел он тут одну симпатию - молодой ведь,поиграть охота. Но она даже и не смотрит на него. Пройдёт мимо с подружками - белыми задами верть-верть: мол,мы таперича культурные мадамы. Куда тебе до нас, арапу бусурманскому, лешаку лишайному!.. Во какие чушки-задаваки пошли на деревне! Не дай бог полюбить такую, - заколебает своим фасоном.
А Хрен постолбенеет на них немного, потом хрюкнет их на хрен и другими словами ( Стакан обучил), хвост кандибобером - да и помчится по своим делам. Хрен, лесная душа, не давал овладеть собой низменным инстинктам. Он верил, что ещё придёт к нему настоящее, светлое и взаимное чувство. Ну а пока ему оставалось только тщетно бегать в поисках любви по лесу. Видать, не рождён он был «светским львом» - молод был и клёвых мест ещё не знал.
На Кольку тоже никто не зарился: кому там нужен он ли или любой другой беспородный Иван Петров,что сидит без дров, хрен по колено, а дров - ни полена. И без всякого капиталу и путной недвижимости. Да Стакан уж и свыкся со своей непутёвостью и что не бывать ему негром. А если честно, так он просто побаивался женский пол: девки-то нонича пошли не то, что давеча, - бедовые. На какую ни посмотрит, - всё кажется, что подпоит его, обворует и сбежит.
Он хоть и шалопутный был, а всё ж всякого добра по углам накопилось. Не говоря уже о ценном самогонном аппарате, взять хотя бы ботинки - правда, не его размера - удобная обутка:высокий верх,настоящая спиртовая коже, по подмётке медные заклёпки в два ряда, на каждую мозоль своя вмятинка. Подковки - искру высекают! Это тебе не какие-нибудь «прохоря» мордовской ИТК, - износу нет! Их ещё его дед у германца воевал!.. Опять же валенки... А вот отцовская гармонь - настоящая тульская «хромка»! Стакан и играть-то не умел, но частенько, бывало, по-пьянке растянет меха, беспорядочно затычет перстами в «голоса» и старательно так затянет одну и ту же жалостливую песню:
Ой-да ты свяжи мне,девочка,носочек -
В синюю полоску да по белому,
Чтоб согрел он ногу перебитую мою,
да уцелелую. Родиться в рубашечке мне, ох,не довелось,
Но чтобы, как в тельняшечке, ей, бедной,
В том носочке прижилось...
Хорошая песня - и где только прознал?..
Вроде, бродяга какой-то перехожий научил: вышел из леса - пошутил: «А что, мужик, немцы в деревне есть?» - переночевал и опять в лес ушёл - долю свою искать .
Пропев два куплета, Стакан обычно смахивал слезу, высмаркивался, опрокидывал ещё полстакашка и , даже не занюхав, доканчивал песню. После чего, - головой в подушку и выл некоторое время, но быстро успокаивался и засыпал - в слезах и соплях. С размякшей, хорошей душой...
Вот и выходило, что обоим дружкам выпала одна судьба-кручина - ни выбора, ни шансов на лучшую долю. Поэтому они беззаветно и щедро взаимодополнялись душевными проявлениями друг к другу, являясь ,к тому же, ещё и просто хорошими ребятами, не изуродованными учёностью, городской нервотрёпкой, вещизмом и жаждой наживы.
Вот так они и жили. Жаль только, что не могли «соображать на двоих».
Но вдруг однажды Хрен не вернулся домой из своей обычной прогулки по лесу. Не было его ни ночью, ни утром. Стакан обегал всю деревню, надрывая глотку: Хрена нигде не было. Никто его не видел, но многие слышали дальние выстрелы. Колька обомлел от недоброго предчувствия и кинулся в лес.
...На уютной поляне стояли два джипа; на костре, распространяя по округе невообразимый аромат, что-то булькало в котле. Пьяные охотники горланили песни на весь лес. Поодаль, на разложенной на земле плащ-палатке лежало роскошное вооружение и уложенные веером пустые бутылки. И весь этот «натюрморт» венчала кабанья голова с колокольчиком на белом ошейнике...
Всё померкло в глазах у Кольки. Земля стала уходить из-под ног. Но в следующий же миг мощная лавина ярости и праведного гнева заклокотала кипучей лавой и извергнулась из жерла его нутра. Не помня себя, со звериным рыком он схватил огромный дрын, припасённый для костра, и стал гвоздить им джипы. От серии мощных ударов они сразу потеряли свой блеск, осыпались стеклянными водопадами, ослепли и скукожились. Оцепеневшие охотники даже не шолохнулись в своём окаменении. Ещё удар! - и мириадами искр взорвался костёр, обдав паром, раскидав испуганных людей. Озверевший Колька намеревался сейчас же измолотить в шмазь всех этих гадов. Лично. Каждого. И он замахнулся на первого... Но в это время, на излёте замаха грянул гром, подвздевший Кольку вверх, и большой кусок его тела, вырванный из спины, разметался кровавыми клочьями по ближним сосенкам. С поднятым колом, уже неживой, Колька рухнул надломлено лицом в костёр, на шипящие остатки Хренова бульона...
Вся деревня хоронила Стакана и останки Хрена. От хрюшаньки совсем не много осталось: голова с колокольчиком, копытки-отрубочки, шкура да кучка вываренных косточек - вместе всё и положили, к «папе». Ребятишки все беззвучно плакали; глядя на них, потекли, а потом и завыли в голос бабы. Хмурые, поддатые мужики сжимали кулаки, играя желваками, а потом, обнявшись по-братски, поклялись на могиле отомстить гадам.
Несмотря на полное сиротство почивших, им честь- честью были устроены поминки, где почти у каждого нашлись тёплые слова в их адрес и светлые примеры из жизни на их счёт. Многие грустно виноватили себя, что иногда насмехались над Колькой,пренебрегали - вон ведь он какой герой оказался! А как с Хренчиком-то дружил! Как они любили дружка дружку! Заботились...А Хренчик-то,мол, наш - какой хороший свинюшка был...
Бабы опять плакали, а мужики молча курили, опять катая желваки. Общее чувство неподдельной печали как-то сблизило всех, подчистило души от скверны. Ребятишки потом даже озоровать меньше стали.
А ещё порешили ухаживать за могилой всем обществом, и скоро на ней появился железный крест с двумя сердцами, пронзёнными одной стрелой, и надписью: « Колька - Хрен. Мир вашему праху».
Жаль, что порой только лишь смерть снимает кисею с людских глаз, позволяет осознать всю истинную ценность ушедших навсегда.
Убийц-браконьеров никто не искал, да и кому он нужен, какой-то там шаромыжник Колька-Стакан и его дружок Хрен? Сейчас таких до хрена и больше - не убудет.
У Власти всегда достанет других печалей...
Через несколько лет в этих местах пропала группа охотников вместе с двумя машинами. Бесследно. Как испарились. Что тут было! Ментов понагнали, солдатни для прочёсывания, даже вертолёт с начальством привинтил - пусто. Должно, инопланетяне прибрали...гадов. Для опытов.
А мужиков потягали, помурыжили следователи, да так и отпустили: ни лес, ни никто не выдали их тайны.
Толокнов Юрий 
Белоцкий Сандро 
Киров Николай 
Вайнер Ирина 
Аарон Борис 
Талейсник Семен 
Стефанюк Cтанислав. 
Андерс Валерия 
Крылов Юрий 
