Наша  буровая переезжала на следующий  участок  работ, и погода словно противилась: с утра моросило, небо  до горизонта без просвета, иссиня-чёрные  лохматые тучи не проливались  дождём, а пакостили, изводя монотонностью.
     Ползли по »дороге»,  отсыпанной корейцами: у них (не только в Амурской области) леспромхозов  как долгов  у   пьяницы. 
Неподалеку от  дороги  по всей протяжённости вечным укором  «хозяевам» т. есть  нам (« человек  проходит как хозяин») гнили огромные штабеля  брёвен: Корея не вывезла. Куда там  нашим кооперативам! А Лес не  мог  сопротивляться указу  Родины - друзья ведь…
Таким  невесёлым путём  тряслись уже  часа четыре.  Пора бы и поесть - чайку  попить , хоть  консервов разогреть, а вылезать  из –под тента, ох, не хочется.
Воздух пропитался влагой  и дрова напитались водой. И, как в сказке, впереди замаячило жильё - не  то база, не то времянка - сарай какой-то.  Рядом  самодельный  вагончик  на  санях, сделанный из фургона  хлебовозки,  груда  бочек  из-под бензина  или солярки,  трелёвочный тягач  без  гусениц,  поленница  дров, эстакада  с брёвнами. В окружении  чахлых  лиственниц (листвяка)  довольно  убогая картинка.  Решили хоть  по очереди попроситься перекусить под  крышей у печки, тем более, что из трубы змеился  дымок.  
Выпрыгнули   из машины, подходим - и вот  тебе:  из - под  саней  раздался истошный лай, а вслед за ним  выцарапалось  Существо, мало похожее  на «братьев  наших меньших»: кусок  шерсти  со свалявшимися  прядями, на них комья грязи.  Уши - опахала, пуговки  чёрных глаз и нос, розовым  пятаком торчащий на громадной  для мелкого  тельца  голове, да веник хвоста указывали на собаку.
На истеричный  визг и вой дверь  приоткрылась  и,  не  выходя на приступок из чурбаков,  хозяин «дворца» хриплым голосом  спросил: "Кого  бог  несёт?» 
Мы  начали переговоры  под дождичком, но голос  позвал зайти. Зашли,  кто поместился,  огляделись. 
Обустройство минимальное даже для тайги: узкие нары,  столик  у оконца как в купе, два  чурбака для сидения и лавочка для ведра с водой. Всё древнее, в паутине и копоти, вместо стекла полиэтилен.
 В центре  съёжилась печурка типа голландки, только из жести,  на плите поместится - самое  большое - 5-ти  литровый чайник.
Коптила лампа,  вместо стекла - обрезанная  литровая банка. 
Представились, познакомились. 
Сторож -    дед  Пахомыч  среднего роста,  широкоплечий с бородой в седине, но, на удивление  , с чистыми серыми грустными  глазами, лицом в морщинах -  был явно с бодуна.
   Первыми словами его был вопрос,  нет ли чего–нибудь? 
"Чего-нибудь" немного было, для «бодрости».  Угостили.  По очереди, наспех хватанули чая,  чего–то пожевали и в путь, пока  светло  - ещё 60 км  впереди, да разгрузка.
Это было первое мимолётное знакомство с  Пахомычем.    Опускаю  подробности  следующих встреч.
Если  не  было дождя,   располагались  у костра - уж больно  мал был «теремок». 
Рядом  с дедом - неизменный  спутник  Февраль - хитрющий, но верный  Пахомычу  товарищ: украв из чьего-то рюкзака пирожок, принёс и положил у ног хозяина, скорее,  друга, стуча хвостом и тычась носом в колени. К этому времени он был вымыт,  расчёсан, но для нас  всё равно  оставался «ЧУМАданом»- гибридом  с неприглядной внешностью. 
«Люблю я его, - говаривал  Пахомыч , гладя жёсткую, как щётка, шерсть, - Хоть и ворует, но, не у меня, хотя, у меня и воровать-то нечего».
Позднее, под влиянием винных паров, дед поведал (правда, отрывками) свою грустную эпопею, не жалуясь,  не сетуя на судьбу, не ища виноватых. Вот что мы выцедили  из скупых  фраз (и это подтвердили знающие его люди).                                                
   Пахомыч  когда–то работал шофёром  в леспромхозе,  женился, родилась дочь. Понемногу стал выпивать. Из шофёров попёрли, и начал пить уже запоями, подолгу на других работах не задерживался. Заболела  и умерла жена. Остался с дочерью в однокомнатной квартире. Как смог, поднял дочь, закодировавшись на три года. Три года всё шло неплохо: работал, заботился о дочери. Кончилась кодировка - всё по новой.  Опять  на три года закодировался. Не дотянув до конца, сломался. 
Дочь  поступила в техникум, уехала в обл. центр на учёбу. Чем мог, помогал, хоть и сам с места на место устраивался - водка. Пришёл  день, когда некуда стало сунуться - везде «поработал». С трудом  устроился на сезон рубить просеки под  линии электропередач. Народ в отряде подобрался - «оторви и выкинь».  Жили в рваных палатках - некому починить было. Пили, пропивая продукты, потому и жили впроголодь. Однажды, упав от выпитого, храпел, ничего не чуя, а два шпанёнка , соседи  по палатке, пользуясь невменяемостью, приклеили ему на  лысину клеем  БФ-6 (который и пили по своим рецептам) кусок овчины от старой безрукавки. Проснулся. Чего так тянет затылок?  Пощупал: а, мама моя родная!  С  криком «поубиваю!»  вылетел с ножом из палатки.  А, на кого грешить?  Народу хватает и все друг друга не лучше. Вокруг хохотали, но, увидев нож, разбежались. После этого начальник «предложил» уйти.
   Взяли  его сторожем  «базы» в кооператив,  заготавливающий лес, без записи в трудовой книжке за  продуктишки и  тысячу  в месяц на руки.  Домой – не моги:  дочь  привезла с собой «друга»,  какая  жизнь  в одной комнате?  Да ещё его запои…Короче, остался дед  хоть и с пропиской, но без права на проживание: выдавила его дочка- рожать собралась. До пенсии немного осталось, надеялся дожить, хоть так - в сарае этом, а, там  будь  что удет.                                          
Надо  сказать,  у сторожа не было даже транзистора, не говоря уже о рации, у него много чего не было! Чтобы  перезимовать, привозили  наши ребята, что могли:  вот только  продукты сначала не хотел брать ни в какую.  К  примеру,  отсыпаем сахара, а он эдак  гордо - я, мол, сахар только в браге уважаю. Но, объяснили:  где Гордость, а где Гордыня, не отказывался больше.  Дочь о себе и не напоминала или и не хотела вспоминать - вот и куковал  он с Февралём, что стал ему и сыном, и дочерью.   
   В последний раз мы виделись с Пахомычем в самом  начале февраля, выезжая на отдых. Дед уже тогда сильно кашлял, но к врачам не обращался - полиса нет.
В конце  месяца его уже не стало: двухсторонняя пневмония - посмертный  диагноз.
Мужики из  его  шарашки  рассказывали  (Пахомыч  умирал  у них  на руках): бредил и всё звал  Февраля.
Не  мать , не дочь, а собачку.
Умер в феврале и остался с Февралём …
Мир его праху.
Хоронили вскладчину- с мира по нитке, а дочка и на похоронах не была…
Февраль  выл неделю и пропал.
  
              *  *  *