EN
Старый сайт
Автор: Лилли Берзух
Саади Исаков: после выхода на пенсию, некоторые немецкие журналисты либерального толка меняют свою идейную ориентацию. Я всегда задаю себе вопрос относительно каждого из них, после каждого конкретного прозрения: когда же ты был честен, до или после?
С Саади Исаковым, прозаиком, эссеистом, журналистом и драматургом мы знакомы давно.
Родился 21 мая 1955 года в Москве. День его рождения чудесным образом совпал с днем рождения А.Д.Сахарова. Это, наверное, определило многое в дальнейшей судьбе Саади.
В его жизни вообще немало примечательных совпадений.
С 1973 по 1975 год служил в Советской армии. Окончил факультет русского языка и литературы Московского государственного педагогического института им. Ленина. Около шести лет успешно преподавал в школе.
1988-1990 — семинар для молодых писателей под руководством Д.М.Урнова.
С 1 апреля 1991 года живет в Германии. Так, собственно, пошутил. Думал, что удачно. Преподавал славистику в Университете г. Билефельд.
С 1994 по 2015 бессменный редактор русской страницы в немецкой еженедельной газете Osnabrücker Sonntagzeitung.
С 1998 по 2010 руководил крупнейшим проектом для соотечественников «Русская Ярмарка» в Германии. С 2010 по 2015 — зам. генерального директора холдинга Werner Media. С 2013 по 2015 год — главный редактор «Еврейской газеты», Jüdische Zeitung и газеты «Европа-Экспресс».
Публиковаться начал в 1988 году в журнале «Столица» у Андрея Мальгина. В 1994 году стал победителем Конкурса им. Феликса Нуссбаума, немецкого художника, погибшего в лагере Освенцим. Печатался во многих изданиях в СССР и Германии на русском и немецком языках.
Член партии ХДС с 2002 года.
Член Русского ПЕН-центра.
В этом году у тебя произошло много событий, которые можно назвать знаменательными. Прежде всего, вышла твоя новая книга. О чем она?
Мне лет тридцать назад предсказали, что вторая часть моей жизни будет успешной. Я все ждал, когда это случится. Все подсчитывал, когда начнется вторая половины. В 40, 50 лет, но когда я приехал в Израиль в 60 лет, я понял — вот оно началось! Кстати, ровно через 40 лет после того, как я впервые пытался сделать алию и прилично поблуждал по свету. Стало быть, началась моя вторая половина жизни. И началась она с книги. В ней собраны мои рассказы разных лет. Первую половину сознательной жизни, до 35 лет я прожил в СССР, а вторую — в Германии. Все мои истории о жизни и судьбе обыкновенного русского человека — какого бы происхождения и вероисповедания он ни был, — умудряющегося вдали от родины сохранить все типические черты и повадки своих бывших соотечественников. Рассказы простые. Но за обычным повествованием о сиюминутном и обыкновенном ненавязчиво проступают рассуждения о главном и вечном.
Можно ли в нескольких словах рассказать об особенности твоего творчества?
Да пожалуйста. Я с юности, раз и навсегда усвоил максиму Б. Шоу, «что жизнь слишком коротка, чтобы воспринимать её всерьез». Я иронически отношусь к жизни, это помогает взглянуть на нее в целом, в крупном и мелком её проявлениях, причём с такого ракурса, что многое, о чем человек склонен задумываться, становится понятнее, выпуклее и очевиднее.
Мои герои — русские люди, повторюсь: в какой стране они бы ни жили, сохраняют свои типовые морфологические черты. Иногда комично, а иногда просто дико выглядят они на фоне других национальных ландшафтов, тем не менее я отношусь к ним с огромной симпатией, с любовью, сочувствием, никогда не перехожу ту грань, за которой начинается обличение и злобно маячит дамоклов меч позора. Русский человек в моих рассказах не лучше и не хуже других, просто он другой, не лишен странностей, глупости, даже поступков, сродни помешательству. Но это, опять же, с какого ракурса посмотреть. Герои некоторых рассказов, скажем так аккуратно, аборигены, втянутые в круговорот образовавшейся под боком русской жизни, охотно её принимают, и их жизнь становится более насыщенной, перестает быть той однообразной, которую они вели прежде.
Ты нередко обращаешься к русской классике. Что это, ностальгия по ушедшим временам?
Не совсем. Конечно, мне хочется таким образом возбудить интерес к классике. И не только русской. Прочтет мой читатель про моего Раскольникова, может, и в оригинал заглянет. Но мне интересно еще и другое: как бы известные каждому школьнику герои жили бы среди нас, в настоящее время. Кстати, мой герой Че Гевара не настоящий — это бунтарь, со всеми качествами команданте, к сожалению, вынужденный жить в Германии, в обществе, где самой большая проблема — опоздание трамвая на 5 минут. Естественно, он ищет приключений сродни подвигу. Я использую этот прием для лучшего переосмысление сегодняшних житейских обстоятельств, однако прекрасно понимаю, что жизнь — это жизнь, а литературные реалии — это вымышленная жизнь, даже если она и кажется живее и правдивее настоящей.
Не боишься конкурировать с классикой?
Есть, как говорится, кому Тур де Франс, а кому медведи на велосипеде. И кто кому конкурент?
Ты член партии CDU (Христианско-Демократический Союз), не противоречит ли это твоему еврейскому происхождению?
Если бы была дохристианская демократическая партия, а бы в нее вступил охотнее. Но таковой, увы, нет. Я убежденный консерватор. У меня толерантность имеет границы. Поэтому эта партия мне близка своими ценностям. Мне нравится консервативная идеология, состоявшиеся люди, уверенные в себе. Это личности уровновешенные, без психопатических черт, не самовлюбленные, не эгоцентричные, не жаждущие быть в центре внимания и постоянно ищущие объекта для реализации своей потребности диктовать и указывать другим, как следует поступать и думать. Это спокойные люди, как правило, принимающие взвешенные решения. Мне посчастливилось общаться с бывшим Президентом Европарламента Хансом Гертом Пёттерингом и Президентом Германии К.Вульфом. Я был с ними в Оснабрюке в одной партийной ячейке. Последний, впрочем, как и первый, — очень простой и достойный человек. Его как раз за это и сожрала либеральная пресса.
Но какая реальна польза от твоего членства в CDU?
Недавно в Берлине было собрание, на котором разрабатывалась пункты программы к предстоящим выборам Управляющего Бургомистра города. Мне удалось наш круглый стол убедить поддержать тему и внести пункт, чтобы следующий Сенат позаботился о более достойной и безопасной жизни евреев в Берлине.
Мне, конечно, небезразличен тот факт, что государство выбрало между безопасностью евреев и спасением беженцев в пользу вторых. Не хотелось вспоминать прошлое, но приходится: мусульмане во время Второй мировой войны были союзниками нацистов, и в партию НСДАП им был открыт путь. Такая параллель, к сожалению, напрашивается. Есть и психологические особенность — стремление к упрощенным понятиям и незамысловатым структурам.
Известно, что в отношение к беженцам твоя позиция расходится с генеральной политикой партии и лично с позицией Ангелы Меркель. Не противоречит ли это партийной дисциплине?
Нисколько. У нас не принято за точку зрения, за слова или «за мысли, принципы и позицию» выгонять из партии или, по иезуитский советской традиции, депортировать из страны. Моя позиция такова: европейцы повторяют ошибки Израиля, стремясь быть гуманными к тем, для кого гуманизм как понятие отсутствует напроч. Я стремлюсь видеть действительность целостно и способен, в частности, понять заранее, еще до начала дорогостоящего и печального опыта с принесением множества человеческих жертв на почве ошибочного решения, что в наших условиях демократии любое наше одностороннее действие и любая уступка на основе наших европейских ценностей воспринимается враждебным фанатиками как проявление слабости и спровоцирует агрессию. Для понимания этого надо видеть и чувствовать наших реальных, а не вымышленных новоприбывших соседей иной культуры, не идеализировать абстрактный образ «таких же, как мы». Надо, прежде всего, понимать идеологию и психологию Ислама.
Как ты относишься к нынешней власти в России?
Лица, стремящиеся уничтожить власть Путина, для меня столь же нелепы, что и восторженные его сторонники. В России время от времени бредят революцией, в то время как везде в цивилизационном мире идет эволюционное развитие. Пора бы и россиянам поостыть. Революция — это всегда жертва меньшинства ради большинства или идеи. Наверное, революционное мышление в таком объеме — признак российской массовой гуманитарной отсталости.
Уничтожение нынешней власти неминуемо приведет к хаосу и гибели людей, на которых либералам наплевать, потому что у них есть запасной аэродром. А вот у большинства россиян его нет. Кто этого не понимает, пусть посмотрит внимательно на Украину, её предсказуемый развал и множество жертв среди тех, кому некуда бежать.
Но стоило мне написать об Украине и предостеречь россиян, попытаться создать объективную картину событий 2 мая в Одессе и того, к чему привел Майдан, как мои либеральные друзья и коллеги обрушились на меня с упреками: Как ты мог? Это же предательство еще не окрепшего демократического режима. То есть по их понятиям убийство людей можно оправдать интересами государства. Так ведь это косвенное оправдание ленинского террора и сталинских чисток: лес рубят, щепки летят. Так вы уж определитесь, кто вы, чтобы не было таких противоречий, либералы или сторонники сильной руки. Или в России вы либералы, а на Украине вы живодеры? Стоило мне это сказать, сразу стал нерукопожатным, потерял друзей.
Не мешает тебе твоя позиция?
Смотря чему. Не секрет, что ради карьеры журналиста в Европе следует придерживаться исключительно либерального толка. Но именно для этой цели преимущество имеет идеология, популярная, привлекающая к себе сочувственное внимание общества и особенно средств массовой информации и пользующаяся репутацией "гуманной". В нашем западном "политкорректном" обществе правая и консервативная идеология такой репутации не имеет и не приносит дивидендов, а приносит много неприятностей, от преследования масс-медиа до судебных преследований, а в академической среде - до обструкции коллег. Способность противостоять этому давлению сама по себе требует мужества и самоуважения. Таково положения в Израиле, точно так в Германии. Гораздо легче и безопаснее слиться и самоидентифицироваться с лево-либеральным агрессивным большинством.
Слава богу, как писатель я могу себе позволить быть независимым. Самое интересное, несмотря на давление, либеральный тоталитаризм в прессе, консервативное мышление в народе доминирует. Хуже всего другое: либеральная пресса во многом способствовала усилению партии Альтернатива для Германии, народ проголосовал за них во многом из протеста против массированного шельмования этой партии.
Тебя в последнее время обвиняют в перемене убеждений, не смущает ли тебя это?
В перемене убеждений я не вижу ничего плохого, если это искренне, если эта перемена вызвана глубокими раздумьями, отсутствием карьерных, конъюнктурных интересов, стремления нажить денег и оппортунистическими настроениями. Я колеблюсь, меня берут сомнения прежде чем я скажу слово.
Да, до событий на Украине я был непримиримым антипутинцем, впрочем, я остался критиком его политики. Ни одной строчки из интернета не выкинул. Мой герой Супер-Путин живет и процветает по сей день. Но после Майдана и гибели людей, до сих пор не расследованной, особенно после событий 2 мая, я понял, куда может завести Россию аналогичный сценарий, и мне стало не по себе. В России потенциал агрессии, ненависти, нетерпимости, стремления к самоутверждению на национальной почве, карьеризм не меньше, а то и больше, чем на Украине, и с учетом территории и населения может привести к такому взрыву насилия, что Украина покажется мирным черноморским курортом. Все относительно.
Известно, что быть против всех не приносит никаких дивидендов. Ни та, ни другая сторона не терпит критики и отступничества.
Да, не прибыльное это дело. Мало кто может себе позволить быть честным. Есть мейнстрим, если ты пошел против течения, то тебя публиковать не будут. Это существенный удар по твоему карману. Неслучайно, после выхода на пенсию, некоторые немецкие журналисты либерального толка меняют свою идейную ориентацию. Я всегда задаю себе вопрос относительно каждого из них, после каждого конкретного прозрения: когда же ты был честен, до или после? Есть задание редакции, есть много условностей и причин, почему журналисту приходится писать так, а не иначе. А у свободного журналиста текст просто не примут. Как ни странно, виноват и читатель. Я подписывался на другую газету, — говорит он, если газета меняет свой курс соответственно времени, начинается массовый исход подписчика. Он хочет получать ту информации, к какой привык. Ему плевать, что время меняется.
Как случилось, что тебя депортировали из Украины?
Вообще-то в этой истории много мистики. Прежде всего сама встреча с человеком, у кого я брал интервью, из-за которого весь сыр-бор.
Ранней осенью 2014 года я шел по берлинской Фридрихштрассе. Смотрю на углу Русского дома стоит человек, крепкий, с русыми волосами, редкого, незабываемого цвета, который называется «натуральный блондин». Я его вроде как узнал, а вроде и нет, засомневался, но спрашиваю: Вы Олег Музыка? Оказалось, не ошибся. Я его снова спрашиваю, хотите, сделаем интервью? Он согласился.
Я тогда был главным редактором журнала Европа-Экспресс.
Почему именно у него?
Он был одним из тех, кто с самого утра был на Куликовом поле, а потом горел в Доме профсоюзов и чудом не попал в число жертв. Мне было интересно поговорить с настоящим. Было много слухов, немало статей в прессе, но только таких, что поддерживали официальную точку зрения, которую можно было свести к одному: сгорели сепаратисты, подожгли себя сами, неумело пользовались огнем. Мне такая точка зрения показалась кощунственной и я дал возможность выговориться тому, у кого другая точка зрения. Причем, без комментариев. Описать события практически поминутно.
Меня за это осудили многие мои коллеги.
За что?
За то, что я не дал альтернативную точку зрения, то есть версию властей, котороя лезла из всех щелей, покрывая правду, как бык овцу. То есть официальная точка зрения не обязана учитывать альтернативную, а наоборот — нарушения журналистской этики? В этом и есть двойная мораль сегодняшней прессы, преимущественно комплементарной по отношению к Украине и президенту Порошенко.
Почему ты не дал хотя бы комментарий?
Зачем? Чтобы себя обезопасить? Чтобы остаться рукопожатным? У меня не было такой задачи. Я не хотел, чтобы свидетельство пострадавшего, одновременно и преследуемого якобы за организацию беспорядков, утонуло в лицемерной проправительственной лжи. Тогда прошло полгода с момента событий 2 мая, расследование велось плохо, впрочем, как и сейчас. Виновные известны, но судят тех, кто горел и чудом остался в живых, а не тех, кто устроил беспорядки и бойню, в результате чего погибли 48 человек.
И за это тебя депортировали из Украины?
Именно. Я летел в Одессу по приглашению матерей жертв 2 мая в ночь с 29 на 30 апреля прямым рейсом из Тель Авива. Тут тоже мистики было достаточно. Во-первых, по моему недосмотру рейс был до такой степени некошеный, что лететь было просто нельзя. В аэропорт надо было ехать на исходе Песаха и захода Субботы, то есть во время, когда ни ехать, ни лететь категорически нельзя. Но менять рейс и вводить в затруднение принимающую сторону я посчитал неправильным. Надо было ставить условия заранее, и я решил смиренно принять все как ест. Видимо, напрасно. Потому что сразу начались приключения.
То есть?
Уже в аэропорту Бен Гурион. На границе меня задержала израильская пограничница, ей не понравилось, что вылетал я по паспорту без усов, а прилетел в Израиль с усами. Отпустила она меня через несколько минут, но, как потом выяснилось, эта задержка была неслучайной, так сказать, с намеком.
Как говорится, совпадения видит тот, кто хочет их видеть? Не так ли?
Наверное. Но для меня подобные совпадения переходят в разряд знаков, которые надо правильно осмыслить. Мне бы прислушаться. Но нет, я иду напролом. Мне бы на даты посмотреть повнимательнее. Я уже потом заметил, что задержали меня ровно через 60 лет после ареста моего отца, Играми Исакова, студента 2-го курса Литинститута имени Горького, тоже 30 числа, только не апреля, а марта 1956 года, с затем приговорен много Московским горсудом 12 июля 1956 г., обвинение: 58-10 ч.1. Враг народа. Погрешность в один месяц я считаю допустимой вследствие смещения времени. Судьба мне напомнила об этом факте, чтобы не забывал. Ну и всегда помнил, что отец держит мою судьбу на длинном поводке, иногда сокращает до короткого, как в этот раз.
Тебя задержали по требованию СБУ. Они объяснили, почему? В чем была твоя вина?
На границе мне прямо сказали, что речь идет об эпизоде полуторагодовалой давности, то есть приходится на сентябрь-октябрь 2014 года. Я вспоминал, что же могло произойти? Последний раз был на Украине ровно 3 года назад, в Киеве, с 3 по 5 мая, и тоже на Православную пасху. Все дни провел в Лавре журналистского интереса ради о ради православной подруги. Не дрался, старушек на авто не переезжал. К тому же тогда еще майданом и не пахло. Единственный подходящий эпизод — это беседа с Музыкой. Причем это вообще не мое, а его мнение. Моя вина оказалась в том, что я его опубликовал.
Какой резонанс имело тогда интервью?
Относительно громкий в узких кругах. Тираж нашего журнала по тем временам был около 35 000. Было много писем читателей как в поддержку, так и с анафемой, а через редакцию прошла украинско-российская государственная граница, перейти которую было смертельно опасно. Украинцы, точнее, евреи из Украины, для кого Бандера в одночасье стал героем-освободителем и перестал быть патологическим антисемитом-погромщиком, в подавляющем большинстве перестали со мной здороваться, но кормиться из редакционной кормушки не прекратили. Фотографию Олега Музыки для журнала сделал прекрасный фотограф, одессит-майдановец. Стонал, плевался, но сделал. Деньги потом тоже взял. Ну это как водится: страдаю, но от бабла не отступлюсь.
Но со временем о нем забыли. И я в том числе. Я не мог предполагать, что слово может иметь такой резонанс в свободной и демократической стране, сломя голову движущейся к европейским ценностям. По своей уже немецкой простоте и наивности я и не думал, что попал в черный список СБУ.
Об этом интервью, наверное, уже давно успели забыть?
Да, однако, подфартило с СБУ. Благодаря этим ребятам, я стал «врагом украинского народа» и мне поставили на границе железный заслон сроком на 5 лет.
В результате «Выжженная совесть» стала хитом и её снова читают в интернете тысячи.
Спасибо ребятам из СБУ за нечаянную радость на Православную Пасху и минуту славы.
Так вот я пытаюсь понять, кто здесь «враг украинского народа», я или ребята из СБУ? Или это их тайный заговор против нынешней коррумпированной власти?
Так может теперь распиарим мои статьи о коррупции в здравоохранении? Надо же с ней как-то тоже бороться.
Насколько мне память не изменяет, когда из страны депортируют за клевету, ложь или «заведомо ложные измышления», то со временем становится очевидным, что изгнали за правду. Конечно, пришлось претерпеть некоторые неудобства, просидеть 18 часов в депортационной комнате, вернуться назад и только потом лететь в Брюссель на заседание по поводу событий 2 мая.
Кстати, не мне одно. Кроме меня был задержан немец Ульрих Хайден, поляк Томаш Мацейчук. Ему повезло больше, его завернули на сухопутной границе и ему не надо было ждать депортации. Не пустили в Одессу всего 22 человека.
Сама процедура задержания довольно комичная. Когда я протянул паспорт, началась суета. Девушка-пограничница покраснела, показала паспорт старшему, соседу по кабинке, и ткнула пальцем в экран. Я подумал, что вот так на экранах остаются жирные отпечатки пальцев. Сразу позвали солдата в камуфляже. Меня сопроводили в предбанник и подождать. Потом начались типичные советские хождения мимо меня с моим паспортом и важным видом туда-сюда по 4, по 6, по 8 в кабинет. Дверь умышленно не закрывают, вижу, как совещаются, звонят, пишут, и я слышу издалека полугромким шепотом: «персона нон грата». Тут я понял, что меня на Украину не пустят. Но они еще долго звонили, но там, куда они звонили, были непреклонны. Я переживал больше всего за паспорт, чтобы не вырвали страницу, не потеряли, не сожгли, чтобы собака не съела. Переживал все время. Даже в самолете, куда депонированного заводят под конвоем последним, паспорт передают летному персоналу, а в аэропорту назначения уже ждет служащий. Он сопровождает до паспортного контроля. Тот с недоумением смотрит на документы, спрашивает за что? Когда узнает за что, смеется и отдает документы. Меня проводят на выход минуя очередь. Раскрываю паспорт, а там пятилетнее НЕЛЬЗЯ.
Страшно было сидеть в депортационной?
Страшного там ничего нет. Комната как комната, как все в аэропорту неуютное и временное. На двери комнаты табличка: «Служебное помещение». Голые стены, железные лавки по периметру с ободранной синей краской, мусор от прежних постояльцев, остатки еды. Кое-где надписи: «Валя + Коля = Депортация», «Здесь сидел Ашот» и внизу комментарий: «А шо такое?»
На одной лавке подстилка, вероятно, если кто очень сильно захочет спать. Мне предстояло здесь пробыть до следующего рейса. С 4 утра до 22 вечера. Выход в нейтральную зону свободный. Беда только, что денег с карточки не снять, автомат за пределами зоны, а выйти даже в сопровождении пограничников нельзя. В магазине беспошлинной торговли алкоголь, сувениры и сладкое. В ресторане кредитную карту не берут. На мое несчастье летел я из Израиле. На Украине шекель в транзитной зоне не валюта.
Электронику, слава богу, не отобрали. Доступ в интернет свободный. Связался по Фейсбуку с встречающими и друзьями. Началась интенсивная переписка. Бросили клич, что задержанный голодает. Связались с адвокатом и консулом, друг позвонил послу Германии. Говорит, сделать ничего нельзя, но жди весточки. И она пришла: большой пакет с не украинской едой: нарезанный ломтиками мраморный сыр, салаты в пластиковых коробочках, бананы.
Пограничники в камуфляже до 6 утра дежурили возле комнаты, видимо, чтобы я не сбежал. Потом начался обыкновенный день. Представители авиакомпании МАУ принесли воды и булочку. Пытались развести на обратный билет, но не получилось. Лететь обратно за свой счет я категорически отказался.
Будете опротестовывать?
А смысл? Я туда не рвусь. Что касается событий 2 мая, то информационная блокада уже прорвана. И я в этом принимал посильное участие. Печать в паспорте ношу как честь, это как медаль.
Какого отношение в Европарламенте к событиям 2 мая?
Любопытно, что в Европарламенте прекрасно знают о событиях в Одессе. Я в этом успел убедиться на днях, во время слушания по вопросу о соблюдении гражданских прав на Украине в связи со второй годовщиной трагедии в Одессе. Есть даже документ, в котором пожурили руководство Украины за отсутствие желания расследовать эту трагедию.
Но как же её расследовать, если за два года предполагаемые виновные достигли сказочных политических высот и обладают депутатским иммунитетом? Две дамочки, разливавшие по бутылкам коктейль Молотова, — вот пока и весь улов следственных действий. Похоже, что истину узнаем, когда нынешний режим сменяется другой, приличной властью.
Смею заверить моих друзей, что мой текст о тех событиях самый полный и подробный, там есть детали, о которых рассказал Олег Музыка и предпочитают молчать. Особенно о предположительной роли СБУ, поэтому они так боятся.
Чем объяснить ваш интерес к Украине?
Я бы сейчас мог долго рассказывать о том, что моя ашкеназийская половина родом с Николаевской области, что я служил в армии на Украине и много прочего, но это, на самом деле, не имеет никакого значения. Меня возмутил тот факт, что людей загнали в дом, травили и жгли под радостные вопли, а виновных никто не ищет. Оправдываются национальной идеей и интересами защиты государства.
Но учтите и мое мнение: никакая национальная идея не может быть выше человеческой жизни. А если же это не так, то это обыкновенный ненацизм украинского разлива.
И последнее: очень прошу не оправдывать глупость, преступление и цинизм одних политиков аналогичными качествами и поступками других. Россия в данном случае не альтернатива Украине.
О каком нацизме может идти речь, если многие украинские евреи поддерживают майдан?
Все-таки сделаю поправку. Надо правильно употреблять слова. Неонацизм подходит больше. И тут нет никакого противоречия. Неонацизм может иметь любой адрес. Если раньше жертвами были евреи, то теперь выбор может пасть на кого угодно, например, на москалей. А это давольно широкое понятие. Желание повесить москаля мало чем отличается от желания повесить жида. Я никогда не предполагал, что евреи могут быть и неонацистами. Наивно предполагал, что после Шоа к национальной идее выработался иммунитет. Ерунда. Даже тот факт, что бандеровцы во время войны по собственной инициатив, еще до появления немцев, устроили погром во Львове, их не смущает. Для них бандеровцы — освободители Украины от москалей, поэтому погромы для них всего лишь легкий фон. Необандеровцы, если тал можно выразиться.
У меня был знакомый. Ему нравиться ходить в бандеровские ресторан «Схрон» во Львове, где его приветствуют как «недобитую жидовскую морду». Для него жрать в таком ресторане — участвовать в постмодернистской перформансе.
Он, как театральный режиссер, восхитился тем, как все было грамотно и талантливо поставлено в этом кабаке.
Но его нисколько не возмутило, что вся эта бандеровская постановка оскверняет память жертв нацизма. Мы потеряли больше всех в войну, треть, больше, чем какой другой народ.
Это и через 70 лет не смешно.
И вообще, складывается впечатление, будто у евреев нет большей задачи, что стонать за Украину. Раскол еврейства из-за Украины, особенно в самом Израиле, считаю позором.
Лучше бы сконцентрировались на помощи евреям, находящимся в следственных изоляторах как с одной, так и другой стороны, без оценки их политических взглядов. Только из гуманитарных соображений.
Но вернемся к книге. Там есть рассказ Депортация. Не накликал ли ты сам бед?
Тут совпадение совершенно случайное. В рассказе главные герои даже не люди, а камни преткновения, которые переселяют с одной части тротуара на другую, потому что они установлены в Берлине не по утвержденному порядку, то есть в нарушение общественных норм. Типичная немецкая история.
Что для тебя главное?
Самое главное для меня — это пребывание в гармонии с самим собой. Внешне это выглядит таким образом: улыбка до ушей и идиотское выражения лица. В этот момент я сочиняю. Когда я не сочиняю, мне грустно, потому что я жду, когда меня снова накроет волной вдохновения. Чем дольше это тянется, тем хуже у меня характер. Мне кажется, что никогда больше не напишу ничего стоящего.
Твое кредо?
Мое кредо — не бери перо и не пиши, лучше на диване полежи. Это я перефразировал классика. То есть я писатель ленивый и «ни дня без строчки» — это не ко мне. Но вот появляется внутри какая-то острая сила, смутно напоминающая состояние любви и томления тела, и уже цепляются события одно за другим, уже появляются какие-то непонятные персонажи и дополнительные люди, никогда не жившие в реальности, и возникает новый мир. И пока ты в нем, ты счастлив. Вышел из него, поставив точку, и начинаются будни. Ты, например, с удивлением узнаешь, что за это время от тебя ушла жена. Ревность к творчеству мужа — ужасное качество многих писательских жен. Потому что муж сидит дома, пишет, не обращает на нее внимания. Лучше бы он уходил на работу на целый день.
Твое любимое занятие кроме писательства?
У меня особое отношение к горячительным напиткам. Во-первых, они присутствуют у меня почти во всех произведениях по двум причинам: потому что выпить и закусить любимое занятие русского человека любого этноса, и без них не складывается задушевная беседа. Во-вторых, согласно Торе, без вина даже учение не идет на ум. Евреи — средиземноморский народ, без вина за стол не садились. Это сказки, что советская власть вывела породу пьющего еврея. Как говорится, еврей пил, пьет и пить будет. Но тут вопрос меры: иной раз выпьешь, а на другой день на чистый лист смотреть противно, ты в депрессии и затхл, а иной раз мысль льется потоком, и ты воодушевлен и светел.
Думать надо больше или меньше?
Ответить на него непросто. Потому что чем больше думаешь, тем больше отделяешься и удаляешься от близких, кто думает меньше, то есть не витает особенно в облаках. Литература требует мыслей о высоком. И в какой-то момент оказываешься в одиночестве. Хорошо если есть собака. В крайнем случае, кошка. Ты хочешь поговорить о Толстом, а тебе предлагают подумать об отпуске на Канарских островах. Тут не было бы никакого конфликта, если бы на Канарах с тобой говорили о Толстом. Нет же, там с тобой заведут беседу о назревшем ремонте в доме или о необходимости освободить большой кабинет и перевести его в маленький, потому что там уютнее и надо рационально использовать пространство. А в большую переселится собака. Или кошка. Я приблизительно об этом написал в рассказа «Неведомый избранник».
Как бы ты коротко сформулировал назначение писателя?
Одной фразой?
Да.
Это одинокая, глубоко несчастная и одновременно бесконечно счастливая личность, которая занимается своим прямым делом: не давать стаду волков сожрать стадо баранов.
Вайнер Ирина 
Шацкая Надежда 
Ейльман Леонид 
Демидович Татьяна 
Природин Оскар 
Голод Аркадий 
Адаева Айша 
Полар Эндрю 
Шашков Андрей 
Буторин Николай 
Аарон Борис 
Тубольцев Юрий 
Борисов Владимир 
Андерс Валерия 
