Лицедейка и Гончий

Рассвет еще не скоро. Прожектор выхватывает конвой, рвущихся собак. Мороз. В фашистском государстве все это называется концентрационным лагерем, а в нашем коммунистическом - исправительно-трудовым.

Лес валят мужчины. Между ними и уголовницами идет битва не на жизнь, а на смерть за место под сосной. Выжить можно только под верхушкой. Трижды в лагере Лицедейку спасал её народ. Здесь все рассчитано на то, чтобы человека превратить в животное, чтобы мать могла вырвать хлеб у дочери, чтобы дочь могла толкнуть мать в беду...

Мало кто знает, что именно личность Фуше стала для Гончего примером для подражания и его путеводной звездой. Если миллионы советских пионеров брали пример с Ленина, то он стремился во всем подражать этому революционеру с титулом герцога Отрантского. 

Фуше был основателем тайной полиции при Наполеоне Бонапарте.

Их жизненные пути и впрямь были похожи. В начале 30-х годов советское издательство «Время» выпустило собрание сочинений Стефана Цвейга в 12 томах, среди которых был и роман «Жозеф Фуше».

Когда он об этом узнал ,тут же распорядился изъять и уничтожить весь тираж. Так Цвейг на долгие годы стал запрещенным антисоветским писателем. Это был единственный случай его вмешательства в литературную жизнь. Но тогда он просто испугался, что кто-то внимательно прочитает роман с карандашиком, сопоставит факты, проведет аналогии и сделает далеко идущие выводы… 

.....Она идёт по бульвару, шурша большущими желтыми листьями клена. Она взрослая, ей уже исполнилось семнадцать лет. За ней давно идет мужчина, и она должна делать вид, что не замечает его.                                                                                                                                                                                                                                                  - - Извините, пожалуйста... Я ассистент режиссера... Мы сбились с ног, разыскивая героиню в наш фильм... Я хотел проследить, где вы живете, но боюсь вас потерять...                                               

- Я бы на вашем месте придумала что-нибудь менее тривиальное.                                                                                                         
   - Но все, что я сказал, это действительно правда.

Она изобразила на лице великое безразличие.

- Все зависит не от меня, а от папы, и он к такому предложению отнесется отрицательно!                                                                                                                                                                                                                   - А можно мне поговорить с вашим папой? 

  Папа не был так мудр, и у него радостно, удивленно раскрылись глаза...

У матери Гончего было трое детей.Старший сын в двухлетнем возрасте умер от оспы, дочь Анна — младшая — после перенесенной в детстве болезни осталась глухонемой. Одна была радость — он. 

Что такое бедная крестьянская семья на Юге — разговор особый. Это совсем не то, что называют бедностью в наше время. Даже с бедностью в России это было не сравнить, ведь в России до революции крестьянская семья могла считаться бедной, но иметь лошадь или корову, или даже и то и другое. А на Юге больше половины крестьян вообще не имели никакого скота.

Гончий очень рано начал работать — после уроков он писал для неграмотных письма и прошения, а когда немного подрос, стал работать письмоводителем-курьером в нефтяной компании Нобеля. Он с детства прекрасно рисовал и мечтал стать архитектором. Так что, если бы не революция, он, скорее всего, осуществил бы свою мечту. Но архитектура осталась его любовью на всю жизнь.

Студия, в которую её привели была огромной, мрачной, неуютной, как катакомбы, совсем не такой, какой она ее представляла. Её водят по длиннющим коридорам, гримируют, одевают, дают заучить текст и снимают на пленку. Это называется "проба", и от нее зависит, возьмут её сниматься или нет. Она должна изобразить школьницу-немку, вскочить на парту и сказать пламенную речь.                                                                                                                                                              Вспыхнуло много света, она прыгнула на парту, начала пламенную речь и сразу не заметила, что свет погас, а она стоит на парте с раскрытым ртом. Ей объяснили, что оператор хочет в этой роли снимать свою жену и отказывается тратить на неё пленку как на недостойную кандидатуру.                                                                                                                                                             Слёзы лились до самого дома...

В апреле 1920 карьера Гончего делает новый крутой поворот – его направляют на нелегальную работу на меньшевистский Юг в качестве уполномоченного Южного крайкома РКП(б). Но карьера нелегала не задалась – почти сразу же после приезда он был арестован, и весь июнь и июль 1920 года провел в тюрьме. Впрочем, за время отсидки он познакомился со своей будущей женой...

Гончий познакомился со своей будущей женой будучи в тюрьме. Она носила передачи дяде, так они и познакомились.

Он специально снова приехал на Юг, чтобы попросить руку племянницы. Дядя отказал: девочка, мол несовершеннолетняя. И она решила, что можно выйти замуж и без благословения старших, поэтому похищение Гончим своей возлюбленной — это лишь красивая легенда… 

                                                                                                                                                                                                                                     Семь звонков. Она бежит по коридору, открывает. Стоят мужчина и женщина.                                                                                  
     - Мы с киностудии, нам хотелось бы с вами поговорить.                                                                                                                        
     Она сидит чинно, внутри неё поет, с ней разговаривают, как с настоящей лицедейкой.

И действительно, вскоре её вызвали на пробу в фильм. Героиня - шахтерка, откатчица угля.

...Сойдя с поезда, она увидела маленькую станцию и стоявшую в грязи лошаденку с телегой, на которой приехали её встречать. Унылая дорога, унылый, черный шахтерский поселок, ни одного деревца, крошечная мазанка с никогда не открывающимися окнами, за занавеской пожилые хозяева.

Съемки идут вяло, материал неинтересный, фальшивый, совсем не такой, каким мог бы быть, сроки затягиваются, к осени не успеваем отснять натуру. Начались дожди, и поселок потонул в грязи.

Её карьера в кино тоже закончилась печально: съемки фильма затянулись, нашли похожую на неё девушку, стали снимать, а её оставили только на общих планах в больших массовых сценах, снятых на шахте. А потом был какой-то пленум ЦК по идеологии и почти готовый фильм закрыли как не отвечающий линии партии на шахте...

В августе 1920 года Гончий был назначен секретарем Чрезвычайной комиссии по экспроприации буржуазии и улучшению быта рабочих. Самое поразительное, что свою чекистскую работу он никогда не любил. Напротив, сколь это ни парадоксально звучит, он пытался при любом удобном случае удрать из органов. Он мечтал завершить учебу, стать инженером и добиться успехов в этой области…

Как-то она побежала в булочную и видит - двое мужчин ищут её дом. 

      -Это меня! Меня! Из кино!                                                                                                                               Она быстро обежала их и влетела по лестнице.                 

Семь звонков... Её приглашают сниматься на студию «Мосфильм».

И надо же так случиться, что почти год, каждую ночь, фильм снимается по ночам, потому что днем для студии не хватает электроэнергии, она среди первоклассных артистов. Это, наверное, единственный фильм, в котором все артисты все время вместе в дилижансе. Она одна не артистка, ничего не умеет, и не смеет этого показать. У режиссёра тоже первый фильм, он сам учится у этих же артистов.

Семь звонков... На пороге незнакомый мужчина объясняет, что она должна явиться в Реалистический театр.                                                                                                                        

Один спектакль талантливее другого! Яркие, разные, необычные! Успех театра настоящий, не придуманный, не заказанный сверху.

                                                                                                                                                                                                                                    А после премьеры на двери гримерной Лицедейки появился шарж, отлично нарисованный художником: она в космосе, среди звезд, в профиль, вся в полете с развевающимися волосами, в своем единственном черном выходном костюме, и надпись:                                                                                                                                                                                                       "Кинозвезда чуть-чуть лишь тлеет,               
       Да только светит, а не греет..»

 У Гончего не было своего клана, поэтому Владыка рассудил что, своей карьерой тот будет всецело обязан лишь одному своему покровителю, а не целой камарилье родственников, друзей и знакомых. Это и стало главной причиной возвышения Гончего.

Лицедейку утвердили на главную роль на студии "Ленфильм". Снимают фильм два молодых режиссера. Проба была в Москве. Ленинградцы гостеприимны, они мягче, интеллигентнее во взаимоотношениях, а может быть, и холоднее, москвичи проще.

Сама студия тоже не такая, как "Мосфильм", уютная. И режиссеры совсем другие. Здесь все евреи, но тоже не такие, как на "Мосфильме". Они как иностранцы, особняком, и уж даже чересчур интеллигентны, она не знает правильного значения слова снобизм, но, как она это понимает, они снобы. Она здесь чувствует какую-то неприязнь, фальшь, холодок, за ней как будто наблюдают, следят, чтобы она не вырвалась, чтобы не пришлось потесниться, может быть, это оттого, что все режиссеры снимают своих жен и боятся конкуренток.                                                                                                                                         

Папа её выгоняет в первый в жизни отпуск! На курорт! В Кисловодск!

Телеграмму из Кисловодска о приезде она решила не давать, появиться на пороге комнаты неожиданно, загоревшей, счастливой с букетом знаменитых черных кисловодских роз. Тихонько открыла входную дверь ключом, побежала по коридору к комнате, распахнула дверь: вещи вывернуты, разбросаны, Мама на стуле посреди комнаты в оцепенении, смертельно спокойная.                                                                                                                  

    - Папу арестовали четыре дня назад, двадцать четвертого августа, в три часа, ребенка при обыске простудили.                                                                                                                                                                                                             Кинулась к маме, трясёт, приводит в чувство, говорить не может.

А потом закружилось, покатилось. Как дочь врага народа Лицедейку уволили из театра, сняли с фильма, в котором она только что начала сниматься...

Война... Все куда-то колыхнулось, двинулось, заметалось, понеслось. Вши. Омерзительные, белые, хуже крыс, они везде, начался сыпной тиф. Ташкент, как насосавшаяся пиявка, вот-вот лопнет - некуда больше селить, нечем кормить .Ни денег, ни квартиры, ни еды,она живет в подвале без единого окошка, в узбекском дворе . Получает зарплату по фильму , но что она значит для рынка, если молоко для девочки стоит 300 р. за литр - это четверть её зарплаты.

А сама студия?! Убожество! В старом городе, три сарая, огороженные глинобитной стеной. Ничего нет.

Как-то раз подходит к ней на студии странный молодой человек, неприятный, и говорит, что её вызывают в органы госбезопасности в таком-то часу, в такой-то кабинет, и чтобы она никому, повторил, никому об этом не говорила, поэтому они и не вызвали её повесткой.

-Неужели что-нибудь о моих?! Неужели нашлись?!

Зарешеченный, двухэтажный особняк, на неё уже выписан пропуск. Навстречу встает какой-то офицер, на вид большой начальник. Аккуратный, подтянутый, даже интересный, приветлив.

- Здравствуйте,!

- Здравствуйте.

-Вы удивлены, что мы вас вызвали?..

- Нет, я так надеюсь, что что-то выяснилось о брате, бабушке, папе...

- А разве они у вас арестованы?..

- Да.

- А я не знал, мы, конечно, поможем их разыскать, но сейчас речь пойдет о вас... У вас такой успех, на улицах распевают вашу песню, поздравляю вас, это талантливо... Вы могли бы оказать нам небольшую услугу... все-таки мы русские в чужой стране... к вам хорошо относятся на студии, доверяют вам свои тайны... вы могли бы помочь нам предупредить какие-то выпады против нас, какие-то настроения...

- Я не общаюсь с узбеками.

- Не обязательно с узбеками, русские тоже разные бывают, в их головы не влезешь...

- Вы хотите, чтобы я стала стукачкой?

- Ну, ну, ну, зачем же так уж...

Он искренне рассмеялся.

- Откуда у вас такие познания в жаргоне...

- Я была в лагере на свидании с братом.

- Ах вот откуда! Настоящему гражданину совесть должна подсказать помочь нам в такое тяжелое время, как война...

- Доносить на своих друзей, близких!

-Ну, ну, ну, зачем же быть такой агрессивной, вы же мягкая, красивая, молодая, талантливая женщина, никому и в голову не придет, что мы с вами связаны... у вас все впереди, я понимаю, что у вас есть основания быть настроенной против нас из-за родителей, но это несправедливо, мы можем быть вам друзьями, к вам-то мы относимся хорошо, вы нас знаете с чьих-то чужих слов. Мы рискуем многим, работая на отечество, и вас просим быть не стукачкой, как вы сказали, а просто, если вы что-нибудь заметите вредное нашему обществу, сказать нам, никто знать об этом не будет .                                        .

- Москва! Её Москва! Застывшая в холоде, жалкая, оскверненная, оскорбленная, поруганная не немцами - нами. Бог создал сердце вместительным для горя, иначе бы оно разорвалось. Её Никитский бульвар мертвый. По городу бродят, как зачумленные, одиночки. Грязь. Черные дыры пустых окон, а ночью город страшный, как после чумы.

- Окаянные, негодяи, мерзавцы, преступники, что вы сделали с Россией! Вашего Владыку надо судить как уголовника! Как убийцу! Его надо расстрелять! Он истукан! Объясните мне, что происходит: почему война неожиданна, когда ему было ясно, что война шагает по Европе?! Как могло случиться, что немцы были в двадцати минутах от Москвы?! Кто командует на фронтах? Деревенские парни, и если они талантливы, интуитивно, у них иногда что-то получается?! Зачем ваш Владыка перестрелял всех настоящих командиров?..

Звонок по телефону, вызывают в ЦК партии к высшей власти по искусству, той самой, которая уродует и запрещает фильмы, спектакли и все на свете.

- Здравствуйте, дорогуша! Вот я и увидел вас живую, и мы хотим, чтобы все видели вас не только здесь. Мы хотим, чтобы видели вас везде, где стоят наши войска, Хотим, чтобы вы и иностранцам себя показали, они же, кроме фронтовых бригад, ничего и не видели. Слышал, вы поете, так тем более это интересно... Подумайте, составьте программу, покажите мне, в ВОКСе вам сделают оркестровки ваших песен...

- Здравствуй, Европа!                                                                                                                                                                                                       На Лицедейку посыпались, как из рога изобилия, блага: прикрепили к больнице, прикрепили к снабжению продуктами, да такими, которых нет и в "Торгсине", и почти за гроши; скоро будет большая квартира.Только за что? Она всего лишь лицедейка.

И уже совсем чудо: она приглашена на кремлевский концерт, в который приглашаются только народные Союза, и то избранные, любимые "ими", одни и те же; бывают эти концерты, как ей рассказывали, по ночам, после "их" совещаний, заседаний, в виде развлечения. Заехать за ней должен сам Гончий.                                                                                                        

 Из машины вышел полковник и усадил её на заднее сиденье рядом с Гончим, она его сразу узнала, видела на приеме в Кремле. Он весел, игрив, достаточно некрасив, дрябло ожиревший, противный, серо-белый цвет кожи. Оказалось, они не сразу едут в Кремль, а должны подождать в особняке, когда кончится заседание.Полковник исчез. Накрытый стол, на котором есть все, что только может прийти в голову. Она сжалась, сказала, что перед концертом не ест, а тем более не пьёт, и он не стал настаивать, как все южане, чуть не вливающие вино за пазуху.

- Может потанцуем?

- Извольте.

После танго пригласил к столу.

- Чем богаты. Присаживайтесь, дорогая!                                                                                      

Он начал есть некрасиво, жадно, руками, пить, болтать,её попросил только пригубить доставленное с Юга "наилучшее из вин". Через некоторое время он встал и вышел в одну из дверей, не извиняясь, ничего не сказав. Могильная тишина, даже с Садового кольца не слышно ни звука. Она вспомнила этот особняк, он рядом с Домом звукозаписи, на углу Садового кольца, и она совсем недавно здесь проходила. Огляделась: дом семейный, немного успокоилась. Уже три часа ночи, уже два часа они сидят за столом, она в концертном платье, боится его измять, сидит на кончике стула... он пьет вино, пьянеет, говорит пошлые комплименты.

Опять в который раз выходит из комнаты. Она знает, что все "они" работают по ночам.. На сей раз, явившись, объявляет, что заседание у "них" кончилось, но Владыка так устал, что концерт отложил. Она встала, чтобы ехать домой.                                                                                  

-Теперь можно выпить, дорогуша! Если ты не выпьешь этот бокал, я тебя никуда не отпущу.

Она выпила. Он обнял её за талию и стал подталкивать к двери, но не к той, в которую он выходил, и не к той, в которую они вошли, и, противно сопя в ухо, тихо сказал:

-Поздно, надо немного отдохнуть, потом я тебя отвезу домой...

И все, и провал. Очнулась, тишина, никого вокруг, тихо открылась дверь, появилась женщина, молча открыла дверь в ванную комнату, молча проводила в комнату, в которой вчера был накрыт ужин, вплыл в сознание этот же стол, теперь накрытый для завтрака, часы, на них десять часов утра, она уже должна сидеть на репетиции, пошла, вышла, села в стоящую у подъезда машину, приехала домой, попросила не подзывать к телефону, кто бы ни звонил, и никому не входить.

Изнасилована! Случилось непоправимое! Чувств нет, выхода нет, сутки веки не закрываются даже рукой.                                                                                                                                                                                                                                   Телефонный звонок.

-Приятно услышать ваш голос хотя бы по телефону, вы кончили наконец ваши путешествия - ха-ха, дома-то вы живете или где-то в другом месте, почему не здороваетесь... – прозвучал голос Гончего.

Ожог. Бросила трубку. Звонок.

- У меня к вам дело, ха-ха, вы же умная, а трубочку бросили, нехорошо. Нужно только подойти к машине. Я подъеду и скажу все то, что должен сказать не по телефону. Это касается вас. Я подъеду к вашим воротам в двадцать три часа.

Она вышла из подъезда и через длинный двор увидела машину. Сердце колотится, повернуться и бежать, бежать куда глаза глядят! Навстречу из передней дверцы выходит полковник, тот самый, что и в первый раз, открывает заднюю дверцу, оттуда протягивается рука,... мгновение... полковник наклонил её голову, втолкнул в машину, она упала лицом в колени, полковник садится справа, машина рванулась.

- Ну, как мы вас обхитрили, ха-ха-ха! Думаете, как меня убить?!! Ха-ха! Это не удастся!

Огромный парк. Двухэтажный почти дворец. Зимний сад. Полковник исчез. Горничная другая, в опущенных глазах презрение.Он такой же, как в первый раз, пьет дорогие вина, жрет руками, хихикает, начал пьянеть, глазки налились салом, скоро начнется её голгофа... Она схвачена на руки, раздета, поставлена на стол... Сопротивление бессмысленно, невозможно, унизительно... Только бы сердце не разорвалось... Жаба, гнусная, безобразная, жирная, раздувающаяся... не отрывает от неё глаз, ползает по кровати, задыхается от счастья завоевателя... зверь, поймавший жертву... он истаскан, иначе ночь для неё была бы смертельной... рассвета все нет... тогда в особняке в полузабытьи было легче...

Тогда она его не видела утром. И сейчас он ночью исчез, но он здесь, где-то рядом, жрет, пьет...

В театре тоже волнения: второй раз вызывали в отдел кадров и, разговаривая, как бы между прочим стали настаивать на её вступлении в партию, де, мол, ведущая артистка... такая популярная... несет свет в массы.

…..Москва напоминает тридцать седьмой год: снова аресты, снова открытый антисемитизм, снова запреты, разгромы.

Звонок в дверь, двое военных, почему-то не снимают шинели, один остался у двери, другой входит в спальню, это не фронтовые знакомые, она их лиц не узнаёт, но на всякий случай приветливо улыбается.

Этот другой, не здороваясь дает клочок бумаги, на котором написано: "Вы подлежите аресту" и подпись...

- Вот тебе и на! Сначала пытался лапать и целовать, а теперь по повестке...

Щелчок ключа. Это, наверное, и есть камера, одиночная: вместо досок - железная кровать, стол. Стены, как и во всей тюрьме, могильного цвета, хочется о них биться головой, окно с улицы закрыто железным щитом, и только наверху маленькое пространство... голубое небо... солнце...

Что же дальше... Что же дальше с её арестом... недоразумение..... когда же все выяснится... ?

-На допрос!

-Ну как ваше здоровье?

- Хорошо.

- Вы напрасно не стали пить лекарства, может быть осложнение после гриппа, тем более в таких условиях... Мы людей не травим! Нам нужно вскрывать врагов родины, мне надо вскрыть всю вашу цепочку шпионажа, как вы доставали сведения?Мы знаем все о вас. Мы следили за вами. Вам предъявляется статья 6.

- Что это?

- Шпионаж.

- С этой статьей я не согласна! Я действительно передавала Трилоки перепечатанные страницы из книги Станиславского "Моя жизнь в искусстве", о том, как стать хорошим артистом!

- Да вы к тому же еще и ехидная!

- Я хочу знать, кто и за что меня арестовал!

- Мало того что сама антисоветчица, еще и других втягивала и создала эдакую прочную антисоветскую группку! Все они уже признались.                                                                  

        Статья 58, пункт 10.

- А что это?

- Антисоветская агитация.

-В чем она заключается?

- А вот это уже покажут свидетели.

-Доносчики. Как я понимаю, свидетелей в вашем учреждении не бывает.

- Ну нет! Будет намного хуже!.. Так вот, лучше будет для вас, если вы признаетесь и все расскажете сами.

- А как, по-вашему, это не антисоветчина - сравнивать Владыку с Николаем II?!

- Нет, я такого случая вспомнить не могу.

- А где это вы в войну в компании поносили советское киноискусство?

- Я его могла поносить где угодно.

Почему молчат о Гончем... может быть, это он приказал меня арестовать ?                              

- А ведь вам в Ташкенте предлагали у нас работать! Что, тоже "невероятно"?! Брезгуете! Презираете нас! А я бы вас припер к стенке! Я бы вас заставил работать на нас, эдакую честную птичку, недотрогу! Интересно, какая бы из тебя вышла стукачка, какие доносы ты бы писала...

Лубянка - это не тупость, даже не садизм, это продуманная система уничтожения человеческой личности.

Лицедейке совсем плохо, теперь её мучает голод, настоящий, безобразный, считает минуты до еды, сдерживает себя, чтобы не броситься за миской, в желудке физическая боль.

Вводят в маленькую комнату, и она чуть не рассмеялась: перед ней смешной уродец, таких не бывает даже в плохом театре, она никогда таких не видела, совершенно не страшный, огромный, толстый, и как будто на нем маска: глаза как бусинки, большущий нос, большущий рот, большущие щеки, губы как сосиски, и голос, ну невозможно не расхохотаться - высокий дискант. Может быть, это игра какая-нибудь... а он длинно: "Именем советс... социал... 10 лет исправительно-трудовых лагерей", - приросла к полу.

Неужели Гончий тогда, в первый раз, готовил её для Владыки...?

Прощай, Москва.!

                     *  *  *