Вечерело. Тучи раньше времени погасили день, сгустили сумерки, дождь барабанил по каменной площадке, разлетался холодными каплями о корпус катапульты, заливал ее водой. Каждые полчаса на ее вытянутую руку заводили мужчину или женщину, помогали стать у нужной отметки лицом к восходу. Операция «Упругий ветер» набирала обороты. Она проводилась всегда весной. Жители огромной планеты получали предварительно извещение: кто и где должен покинуть мир. Почему-то считалось, что после долгой зимы уйти весенним солнечным днем легче. Все расходы по избавлению от лишних ртов, как в народе назвали эту акцию, брало на себя всемирное правительство. Почетная миссия ухода граждан голубой планеты из жизни ради благополучия потомков приходила с шестидесятилетним возрастом. Счастливчики, покинувшие мир по болезни или иной причине раньше времени, считались почти святыми.  

   Я глядел на современную катапульту и желал, чтобы всё это поскорее закончилось. Гуманный аппарат «Мир без границ», гордость инженерной мысли, сейчас походил на что угодно, только не на катапульту гуманизма, а я не на ее капитана.

  – Жестокий мир, несчастные люди, – промолвил я во тьму, когда катапульта забросила в черную дыру очередного пассажира. Одним едоком пред пенсионного возраста стало меньше. Продовольствие и питьевая вода на планете Земля – стратегический запас в условиях межпланетных санкций в отношении голубой планеты с суверенной политикой. Вот и пришлось принять драконовский закон на земле, ограничивающий жизнь людей. Добровольный уход человека раньше срока всячески поощрялся в семьях.

  Исключением являлся лишь народ страны, объявившей себя сверх державой. На момент всеобщего кризиса их государство было первой экономикой мира. Оно и продавило на конгрессе исключительный закон для своих граждан, использовать их в качестве мирового генофонда. По нему ограничили жизнь собственных исключительных людей до восьмидесяти лет.  

   – О тебе говорят, будто из вранья можешь выделить истину. Клевещут, поди, как всегда у нас на земле? – спросил механик.

   – В каждой лжи заложена доля правды. Только к чему это сейчас знать истину? Все урегулировано современными законами и предписаниями мировой властной элиты. Благородная ложь во имя всеобщего благополучия на земле. Мы в свое время голосовали за ту власть, за их вечное правление на земле ввиду исключительно враждебного настроя общества Вселенной. Из всех зол выбрали меньшее тогда. А там, – я кивнул на небо, – преобладает настрой партии разрушительных космических войн. Они хотят лишить кислорода непокорную планету и воспользоваться шариком по своему усмотрению.

  В моем доме всегда пахло искусственным березовым дымом и настоящим табаком последнее время. Этакая интерференция из дровяного эрзац запаха и природного наркотического аромата. Отец, высокий и тощий, как несгоревшая свеча, сидел у имитатора камина в мягком кресле и с удовольствием тянул трубку, туго набитую собственно выращенном под окнами настоящим табаком. По стенам висели старые дигитальные фотографии, картины разных размеров, где преобладали реальные мотивы, а виртуальные зарисовки привлекали необычными красками на потолках, огромные расписные, как в старину, вазы были расставлены по углам.

  Его жена, моя приемная мама, умерла в пятьдесят лет от нераспознанной болезни. Папа получил за нее пятилетний бонус. Половину из десяти не прожитых женщиной по закону лет. За преждевременную гибель моей кровной матери в авиакатастрофе мне добавили десять лет жизни, а за вредную работу капитаном катапульты – еще пять лет. «Руководству мира не откажешь в благородстве», – так писала мировая пресса на появление таких законов.

  Завтра папе исполнится шестьдесят. У меня в кармане лежало предписание от мирового департамента прав человека для него – явиться на последний пункт. Он, как мне сообщили, не использовал пятилетний бонус для себя, а подписал его в мою пользу. Я не могу изменить его добровольное решение.

  Отец – прекрасный художник. Это его картины украшали наш дом и находились в национальном музее. Папа очень впечатлительный человек.

Я не представлял, как сообщу ему о почетном праве торжественно покинуть землю уже через месяц.

   – Ваш дом провонял табаком, – недовольно заметил как-то сосед.

  Отец приучил нас любить природные запахи, не пользоваться слепо искусственными. И еще научил разбираться в тонкостях политики современной элиты. Не так просто остаться честным в потоках сомнительной и часто лживой пропаганды во имя мифического общего светлого будущего жителей планеты. В семье из поколения в поколение передавалось предание о развитом обществе нашего народа, которое уже ошибочно строило безмятежное завтра тысячу лет назад. Для этого объединились в нерушимый союз нескольких стран. Он разрушился при первом серьезном испытании от собственной лени, принудительных действий и враждебных ложных обещаний извне.

  Теперь на всемирном уровне создали подобный проект. Чтобы противостоять недружественным вызовам Вселенной. Что-то подобное уже происходило между далекими предками моего отца на планетном уровне. Потом наши прадеды поддались уговорам и присягнули мировому руководству. Слепо поверили, чтобы сохранить свой народ от безжалостного истребления.

   – Я хочу написать последнюю картину истории нашей семьи, – отец был проницательным человеком и по моему виноватому взгляду понял, что его час пришел. – Как ты думаешь? Мне хватит одного месяца на это.

  Я утвердительно кивнул и спросил, будто предлагал выполнить последнее желание:

   – Что ты хочешь за нее?

  Старик улыбнулся в усы:

   – Я плохо вымываю крупицы правды из пустой породы лжи. Это твой редкий аналитический дар правдоискательства в сильно искаженном давно мире, и теперь отпущенной тебе жизни хватит с лихвой, чтобы изменить порочный бег бумеранга сомнительной истины. Жаль, не увижу твой триумф, но будь осторожен. Ты сравнялся теперь по продолжительности бытия с исключительными гражданами и вхож в любой правительственный институт, а это вызывает зависть у многих. А мою предсмертную картину «Голуби мира» сохрани для потомков. Я изображу на ней правду в виде давно вымерших на планете белых голубей. Как они отбиваются от когтей модных теперь черных ястребов. Ястребиная правда во имя самых святых идей не сможет заменить честным людям простое голубиное семейное счастье. Это, как благополучная жить среди гор из нечистот. Вроде и сыт, и нос в табаке, а бытие вызывает подавленное низменное чувство, не приносит счастья. Нельзя жить всем по одному рассчитанному кем-то эталону. У каждого свои ценности и, если они не грозят человечеству, имеют полное право на существование.

  Я снова кивнул, отец догадался, что сын планировал в голове всепланетный народный протест под названием «Весенний ветер перемен». Жаль, что я не смог ему продлить жизнь.

   – Я верю, что у тебя получится. А твою историю возьму для примера потомкам. Ты, как древний Данко нашего народа, вырвал сердце из груди, чтобы оно озаряло верный курс сбившемуся с пути народу, – как мог, утешил я отца.

  Старик прослезился. Он столько раз ее рассказывал детям и точно знал, что не бывает народа без старинных былин и своей истории. Ведь было бы трудно объединить людей без прошлого. Еще сложнее уважать народ, забывший свои корни.

 – И перекуют все народы мечи свои на орала и копья свои — на серпы; не поднимет меча народ на народ, и не будут больше учиться воевать, – так предрек пророк Исаия еще четыре тысячи лет тому назад, сказал мне отец.

   – Я не Мессия, отец. Просто настанет время, когда правда выплеснется и наведет должный порядок в мире…

 ... Это потом наш общий с отцом дом станет музеем, и «Голуби мира» окажется там же. Это потом три дочери станут моими советниками, а два сына спасут не раз мне жизнь. Это потом война с ложью станет историей, и я дослужусь до президента мира, а сейчас капитан катапульты «Мир без границ» просто смотрел, как отец стоит у нужной отметки лицом на восток и спокойно смотрит вдаль.