Они оставили на войне молодость, 1 часть

  Анна Максимовна смахнула рукой навернувшуюся слезу, помахала рукой удалявшемуся поезду и повернулась к отцу:

   – Вот и Ваня вырос, в армию пошел, а давно ли ребенком носился по двору. Кто же ему будет теперь завтраки подавать? Время струится тихонько песочком сквозь пальцы, молодежь взрослеет, мы старимся. Так не заметим, как жизнь пробежит.

   – Да, младший сын стал мужчиной, а тебе, Аннушка, рано причислять себя в старухи. Бога не гневи, ведь, тридцать три года стукнуло всего-то, жизнь впереди. Все есть у тебя: муж, сын, здоровье. Сама, смотри, какая красавица стала – высокая, статная, лицом чистая, как родниковая водица. Так, что не жалуйся на судьбу! А, от службы нашему Ивану не будет вреда, только польза.

   – Я и не плачу, папочка. У меня все в порядке, как и у нашей Фенечки. Теперь живи и радуйся, лишь бы не было войны, а то смутное предчувствие какое-то на душе,  – оправдывалась обычно насмешливая дочь, хотя все заметили, как вспыхнуло румянцем  ее щеки от похвалы всегда сурового и скупого на похвалу отца.

   – Ть-фу, ты! – выругался Максим Селифанович. – Как старуха причитает. Какая война? То, что происходит в Испании, нас не коснется, я читал в газете.

  Максим был грамотный, любил читать газету «Правда»,  которая сдержанно комментировала о поддержке фашистской Германией Франкистского режима в 1938 году.

   – Дай-то Бог!

   – И запомни, Анна, если случится беда. Мой дом примет всегда детей и внуков.

  На следующий день Анна Максимовна с сыном вернулась в Ленинград из Старой Русы, куда приезжала на проводы в армию младшего брата Ивана.

  Весна была в разгаре. Снег растаял, и только кое-где виднелись небольшие снежные потемневшие от пыли бугорки.

  Анна Максимовна с сыном поднимались по гулким лестничным ступенькам на четвертый этаж. Она не стала открывать дверь своим ключом, чтобы не ставить мужа в неловкое положение.

  Анна, когда уезжала, оставила на хозяйстве свою подругу Марию. Анна Максимовна всегда заботилась, чтобы Иосиф ни в чем не нуждался в ее отсутствии – уж очень любила мужа.

  Дверь открыла Мария. Иосиф был еще на работе.

   – Ты же говорила, что задержишься на неделю, а побыла всего-то пару дней. Я не ждала тебя сегодня, – белокурая и высокая подруга Анны прикрыла рукой большие груди, выпирающие из разреза халатика, и поздоровалась с мальчиком, когда они вошли в квартиру. – Привет, черноглазый! Понравилось гостить у дедушки?

   – Угу, – буркнул Олег. – Только пробыли мало.

   – Хватит с тебя, в другой раз надолго задержимся, – Анна Максимовн придирчиво осматривала прихожую – все ли в доме хорошо. Она так любила чистоту и порядок, что у нее портилось всегда настроение, если видела брошенную вещь или пятно на мебели.

  Но придраться было не к чему, и Анна поставила на керосинку чайник, чтобы согреть воду для чая.

  Мария сразу собрала свои вещи и попрощалась:

   – Ну, принимай хозяйство и мужа в целости и сохранности, а я пошла домой, загостилась у тебя.

   – Спасибо тебе, надеюсь, ничего не сломала без меня! – не стала ее задерживать Анна Максимовна. – Приезжай к нам на дачу, когда поспеет редиска.

   – Приеду! – крикнула уже за дверью она. Между двумя молодыми женщинами было все негласно определено. Мария всегда желанный гость в доме, но ничего лишнего не позволяла, когда Анна рядом с мужем. Но когда та уезжала на дачу или к родителям, Мария оставалась за нее хозяйкой в доме. Анна Максимовна отлично понимала, что пухленькая красавица не оставит равнодушным любого мужчину, на это и рассчитывала. Пускай муж гуляет со знакомой женщиной, чем бегает куда попало. Она не ревновала подругу, лишь бы Иосифу было хорошо. Такая уж у Анны Максимовны зародилась любовь к своему мужчине. Можно сказать, создала своим руками шведскую семью. А, что же Иосиф? Вопрос напрашивается сам по себе. Отвечу, а ничего! Он принимал все, как должное: всегда ухожен, накормлен, обстиран и ни одного дня без женской ласки. Иосиф любил свою темноволосую Аннушку, сына. А, что говорил в их отсутствие неотразимой блондинке Марии, что чувствовал, любил ли ее тоже, навсегда останется тайной для нас. Любовники никогда не расскажут об этом.

  Весной 1941 года люди тихонько судачили о скорой войне. Анна Максимовна не хотела в этот раз ехать на дачу в Тайцы, где отдыхала с сыном с мая по позднюю осень каждый год. Она умоляла мужа, чтобы разрешил остаться в городе, но Иосиф был неприступен, как скала:

   – Не выдумывай, Анна, какая война, поезжай, а я буду навещать вас каждый месяц.

  Анна Максимовна никогда не перечила мужу, но сейчас что-то ей подсказывало, пугало, что не нужно ехать из дома. И женщина в сердцах выпалила:

   – Если из-за Марии стараешься, то я не буду мешать, если останусь дома.

  Она сказала и испугалась слову, вылетевшему юрким воробьем из, казалось, неревнивых уст.

  Иосиф на секунду окаменел лицом, переваривая упрек жены, но затем решительно махнул рукой:

   – Все! Прекрати, машина ждет, поторапливайся.

  На даче работы хватало, и Анна в заботе о небольшом огороде почти забыла размолвку с мужем. Она ждала, когда он приедет сюда, чтобы повиниться в нехорошем поступке, и все станет на свое место.

  21 июня 1941 года Анна Максимовна заметила, что народ куда-то бежит. Все кричат что-то, дети плачут.

  Анна выскочила из дома на улицу, схватила за руку незнакомую женщину.

   – Война! – крикнула та и рванула дальше. Анна ахнула и, схватив сына, побежала на почту, звонить мужу. Там было не пробиться, люди штурмовали маленькое помещение, требуя телефонистку соединить с родными в городе.

  Анна Максимовна безнадежно махнула рукой и направилась в магазин.

   – Хлеба купим, – сказала она сыну. – Молока, если не разобрали.

  Магазин был пуст, все продукты вмиг исчезли с прилавков.

  Только на третий день удалось дозвониться до Иосифа.

   – Что нам делать теперь, куда подаваться? – спросила со слезами Анна.

   – Оставайтесь там! Немцев не допустят так далеко. В Ленинграде сейчас паника, люди бегут из города, нигде не пробиться,  – голос мужа звучал убедительно, и женщина почти успокоилась.

   – А, ты, как там один? – испуганно спросила она.

   – Обо мне не думай. Я ухожу в армию, согласно предписаниям, присланным на завод. Я же инженер-строитель, буду строить переправы.  Но не волнуйся, я обязательно заеду к вам,  попрощаться.

  Прошел месяц. Через станцию Тайцы каждый день проходили беженцы, войска. Анна часто ходила туда, надеясь встретить мужа с поезда, но он не приезжал. Телефон в квартире не отвечал, и Анна Максимовна отчаялась, не знала, что предпринять. Сводки с фронта приходили неутешительные, немцы успешно наступали.  Анна решила тоже отправиться на строительство оборонительных сооружений, как многие люди, но сначала позвонила домой.

  На этот раз ответила Мария, которая сразу заревела в голос, услышав голос подруги:

   – Иосиф ушел на войну. Он рвался к вам, но его не пустили, только просил передать, что после войны найдет вас, а вы не возвращались в город. Здесь стало страшно: люди бегут из Ленинграда, затемнение, налеты авиации. Он сказал, чтобы к Старой Русе пробирались, к своим.

  Анна посмотрела на сына и подумала, глядя на сынишку:

   – Там тоже сейчас война. Вон, сколько людей сбежало оттуда. Везде хорошо, где нас нет. Нет, уж останусь здесь, как-нибудь проживем вдвоем, пока война не закончится.

  Бои в Тайцах начались 10 сентября, когда передовые отряды противника подошли вплотную к поселку со стороны Красного Села. Весь следующий день, 11 сентября, они продолжались в самом поселке и южнее его у деревни Кюрлово, куда были отведены отступившие от Пудости подразделения. Вместе с подошедшим подкреплением бойцы атаковали противника и заставили его отступить на исходные позиции.  Бой с нарастающей силой продолжался до вечера.
Доты и дзоты на западной окраине Тайцев, смотревшие амбразурами на юг и юго-запад, были обойдены противником с севера и оказались неспособными обстреливать его. Поэтому гарнизоны в конце суток получили приказ отходить к санаторию «Тайцы», расположенному юго-восточнее поселка, где всю ночь с 11 на 12 сентября сосредоточивались подразделения батальона.

  Анна с сыном и толпой беженцев уходила в сторону Гатчины. Люди брели среди отступающих войск, но попали под сильный артиллерийский обстрел на выходе из поселка, и все вышли на территорию санатория «Тайцы».
  Почти весь следующий день, 12 сентября, сводный батальон вел бой с пехотой и танками противника у санатория, не отступив ни на шаг с занятых позиций. Анну Максимовну с другими женщинами, у которых были на руках дети, отвели в здание санатория, в котором находился госпиталь. Беженки помогали кормить и перевязывать раненных солдат. Дети  ходили между кроватями, поили водой бойцов.
  Это были последние часы боев под Тайцами. Несколько танков противника прошло по дороге на восток, оставляя санаторий в тылу. Затем усилились артиллерийский и минометный обстрелы позиций, занятых советскими подразделениями. Здание санатория, в котором размещался полевой госпиталь, сгорело. Анна с сыном едва успела выбраться из полыхающего дома. Кругом рвались взрывы, слышалась стрельба, крики, стоны. Казалось, что даже земля горела, дрожала под ногами от боли. Анна Максимовна, охваченная паникой, крепко держала за руку побледневшего от страха сына и тянула его к ближайшему лесу.

  Они выскочили на ржаное нескошенное поле, которое было буквально усеяно убегающими красноармейцами, ополченцами, женщинами с детьми и стариками.

  Тут и там уцелевшие командиры пытались остановить хаос и организовать бойцов для отпора наступающему врагу, но откуда-то бил немецкий снайпер, который перестрелял офицеров. Никто уже и так никого не слушал. Все неслись к лесу, надеясь на спасение в чащобе.

  Анна падала, когда рядом взлетала от разрыва земля, прикрывала собой сына. Затем поднималась и вновь тянула Олега за собой. Мальчик не плакал и даже не вздрагивал от взрывов. Он, прикрыв голову рукой, бежал с мамой к лесу.

  На краю поля какой-то комиссар построил шестерых солдат в одиночную колонну вплотную друг к другу и выстрелил из винтовки в затылок последнему. Четверо упали замертво, пятый забился в предсмертных судорогах, а шестой молодой и белобрысый солдат остался стоять на ногах, целый и невредимый. Он испуганно смотрел то на убитых товарищей, то на пробегающих мимо людей, то на ближайший лес. Парень беспомощно топтался на месте и не решался перевести взгяд затравленного зверька на комиссара, который передернул затвор винтовки и выстрелил в грудь парня. Тот снопом рухнул на землю. Комиссар выхватил из кобуры наган и с криком:

   – За Родину, за Ленина и великого Сталина! – выстрелил себе в рот.