1.

У Валентина Бабушкина лучшая в России коллекция марок с изображением товарища Сталина.
Еще отец Вали, контр-адмирал в отставке, начал собирать, а он, как преданный сын, продолжил.

Как же обожал Валентин листать кляссер с этими маленькими зубчатыми бумажками!

Какая отрада для истомленного жизненными передрягами сердца.

Тигриный взгляд мудреца. Могучие усы. Сдержанно властная ухмылка. Уж он бы, хозяин, одним росчерком пера вышвырнул всю зажравшуюся нечисть из отчизны.

Однако нет его… Закопали, как пса, в мать сыру-землю, хотя и в козырном месте, у Мавзолея. А теперь эти богатые уроды рассекают Атлантику и Тихий океан на яхтах с золотыми унитазами, под алыми, мать ети, парусами. Черную икру жрут половниками. Трахают за ночь штук по пять топ-моделей.

Люто ненавидел г-н Бабушкин новую жизнь. Кусал до крови губы, так скрежетал зубами, что слева клык надломился. Надо бы сходить к дантисту.

А ему, Вале Бабушкину, уже 56 лет… Впереди маячит немощная слабоумная старость. У него уже сейчас диабет, гипертония, бурное потоотделение. Плюс к тому — простатит. Женщин у него лет 30 не было. Да и как они могут появиться? Он почти не выходит из своей огромной адмиральской квартиры на Шереметьевской. Спасибо папе! Наследство добротное: номенклатурные апартаменты, финская мебель, белая «Чайка» и, главное, пять кляссеров с изображением горячо любимого Сталина.

Валя давно нигде не служил. Зачем? Продав одну марку можно год-другой жить безбедно. И ведь он в деньгах ничего не терял. Энтропийный мир филателии он знал, как свои пять пальцев. Марки — те же ценные бумаги, то идут вверх, то рушатся в Преисподнюю. Надо просто подгадать момент, поймать волну. И тогда вместо одной проданной появлялось три, не менее ценных, а это, мать ети, солидный навар.

Вот совсем недавно он прикупил редчайший экземпляр. Сталин держит на руках свою крохотную дочурку, Светланку. Казалось бы, что тут такого? Тираж миллионный. А марочка с закавыкой! Вместо года издания 1937-го набрано 1997-ой. Весь тираж пущен под нож. Лишь парочку марок лихому печатнику удалось унести в семейных трусах. Цена на такого Сталина астрономическая. Не будь филателист Григорий Мамонтов (86 лет!) выжившим из ума, вряд ли этот артефакт оказался бы в кляссере Бабушкина.

Жемчужину коллекции Валя брал исключительно пинцетом. Упаси Создатель повредить хоть зубчик.

Как же здесь хорош Иосиф Виссарионович! Как еще молод… Эх, с ним бы пообщаться. Рассказать о наболевшем, всплакнуть на отцовской груди.

— Товарищ Сталин, — горячечно зашептал, — жить невмоготу. Нагрянули орды алчных разнузданных скифов. Все построенное вами, разом разрушили. Особенно достает этот ночной клуб под окном. «Заводной апельсин» называется. Приезжают к нему разные буратинки на бентлях, инфинити, с дорогими, вагинально озабоченными, блядями. Орут до пяти утра. А у меня проблема со сном, да и с мочеиспусканием нелады.

Иосиф Виссарионович молчал. Да и как он может ответить? Он же бумажка, марка.

Держит махонькую Светланку в своих богатырских руках. Усы смеются.

Такое отчаяние накатило на душу…

Валя, как подкошенный, упал на колени. В руках крепко держит пинцет с заветной маркой.

— Товарищ Сталин, тот Библейский Бог молчит уже две тысячи лет, и вы туда же?!

И тут Иосиф Виссарионович отвечает…

Или это только почудилось, так были взвинчены нервы.

— Товарищ Бабушкин, — с отчетливым грузинским акцентом, — плакать и причитать — бабья обязанность. А что лично ты сделал, чтобы жизнь стало лучше и веселее?

— Что я могу? Против меня целый мир…

— Эй, не надо! Дохлик ты. Козел без рогов. Не Богу свечка, ни чёрту кочерга… Тьфу!

— Подскажите! Себя не пожалею.

— Генацвале, это ты сам себе подскажи.

 2.

В 5.30 утра, когда вся шайка-братия на бентлях и маздах от «Заводного апельсина» отчалила, Валя вышел на тропу войны. В недрогнувшей руке держал жестяную банку. А в банке — фекалии. Его, родные. Собрал из унитаза сам, больше некому.

У клуба никого не оказалось. Знак небес! Однако камеры наблюдения включены. Поэтому Валентин заблаговременно натянул новогоднюю маску клоуна с алым раззявленным ртом, подошел к хрустальным дверям, с величайшим наслаждением вышвырнул смрадное содержимое прямо у парадного входа.

Ретировался домой. За ним никто не погнался.

Всё тип-топ.

В семь утра толстомордые вертухаи матом сгоняли таджиков-дворников.

Говно убрали. Пролежало немного. Но все-таки… Первый шаг сделан. Дорога в тысячу ли начинается с первого шага. Китайская мудрость.

Взял прибор для измерения артериального давления. 140 на 90! Отродясь не бывало такого. Всегда, как в розетке, 220 на 110.

Скосился на зеркало. Куда-то ушли лиловые круги под глазами. Плечи распрямились. А то ведь крючился, что твой паралитик.

Достал новехоньким пинцетом заветную марку.

— Товарищ Сталин, докладываю, я сделал свой выбор.

Иосиф Виссарионович усмехнулся:

— Всё это мелочевка, товарищ Бабушкин, большую игру можно выиграть только с большими ставками.

Что это значит?..

Стать террористом-бомбистом? Киллером? В его-то предстарческие 56?

Позвонил чеченский коллекционер Хасан Магометов.

— Слюшай, дорогой, хочу выменять у тебя марку, где товарищ Сталин пляшет лезгинку со счастливыми детьми в Грозном.

— Редчайший артефакт. Не для обмена.

— Так продай…

Валя хотел было послать Хасана куда подальше, да вдруг мозжечок ожгло: «Это сам Всевышний протягивает добрую руку».

— Приходи. Жду.

Бабушкин вспомнил, что сын Хасана был полевым командиром во времена Дудаева. Уничтожен спецслужбами ФСБ точечным взрывом. Кровную месть в Чечне еще никто не отменял. Хасан может еще ой как пригодиться.

Хасан явился с пузырем грозненского коньяка «Волк предгорий» и огромным бумажным пакетом пьяной вишни.

— Не пью я! — с порога заявил Бабушкин. — Диабет, гипертония, артрит.

— Вай! А кто пьет? Всего бутылка.

Странные дела творятся на свете. Вале внезапно захотелось дернуть. Под градусом и завести нужный разговор.

Выпили. Закусили вишней.

— Хасан, зачем тебе эта марка? — подмигнул Валентин. — Коба же столько твоего народа перещелкал.

— Коба, конечно, был шакал и злодей. Но он бы не допустил того беспредела, который нынче.

Накатили еще. Валя себя чувствовал все лучше и лучше. Будто десяток лет с плеч долой.

— Деньги мне не нужны. За марку я попрошу иное.

— Говори!

— Понимаешь, Хасан, дачу под Москвой строю. Нужно копать под фундамент котлован. А это долго и муторно. Проще взорвать. Бац — и готова яма.

Дядя Хасан внимательно поглядел на него:

— Дача, говоришь?

— А что же? Под фундамент…

— Надеюсь, на Лубянку на меня не настучишь. Ты не дурак. После стука сразу отправишься к всеблагому Аллаху.

— Говорю же, для дачки. Крыжовник, вишня…

— Остался схрон после сына. Пластит с будильником.

— Ой, как выручил!

 3.

Обмен произошел чин-чинарем.

Хасан принес средних размеров сумку с надписью «Adidas». Десять аккуратных пластиковых бомб с часовым запалом.

Показал как с этим хозяйством справляться. Все просто. Понял бы и малолетка.

Марку с танцующим Сталиным отдал без сожаления. Есть дубликат.

Пора было делать шаг второй.

И маска клоуна тут не канает. Засвечена на видеокамерах.

Прогуливаясь по родной Марьиной Роще, наткнулся на Еврейский культурный центр. Из него как раз выходили хасиды в черных костюмах жуков. Черные пейсы из-под черных шляп.

Имидж найден!

Реквизит прикупил в театральном магазинчике «Маска» на Тверской. Продавщица не задавала вопросов. Покупай себе хоть прикид бойца Аль-Каиды.

Дома надел шмотки, приклеил пейсы, на макушку насадил шляпу, глянул в зеркало. Вылитый хасид! Туз в туз! Еврейского акцента только нет. Лучше помалкивать.

В чем же нести бомбочку? В пакете из супермаркета? Нет, с таким пакетом хасид выглядит странновато.

Рылся в кладовке. Обнаружил дюжину черных футляров под дамские шляпки. Это презенты матери Валентина, отец привозил из-за рубежа. Та еще была модница!

С черным шляпным футляром он выглядел стильно. Евреев все считают зажимистыми, вот и он себе что-то в клювике тащит в гнездо.

Часы на взрывателе поставил за пять минут до полуночи. Вспомнил любимый кинофильм детства, «Карнавальную ночь». Гурченко там совсем молоденькая, с осиной талией, вся в конфетти и серпантине, поет: «Пять минут! Пять минут!.. Это мало или много?»

Актуальная песенка…

Подошел к «Заводному апельсину» с черного входа.

Как же тут все непрезентабельно. Никогда б не подумал! Навалена гора тарных ящиков. Пегий бельмастый кот старательно вылизывает яйца. Дернул за ручку двери. Хвала небесам, отперто.

— Отец, третьим будешь? — услышал голос сзади.

Оглянулся.

Два ханурика лыбятся в бражной нирване.

— Не пью! — произнес строго.

— Тогда добей чирик.

Валя выдал бабки. Забулдыги ретировались.

Шагнул в темный коридор подсобки. Под потолком тянутся какие-то пыльные трубы.

Встал на цыпочки. Пристроил футляр в сумрачном углу на трубе.

Скоренько покинул обитель разврата. Точнее, ее закулисье. Шагнул во двор. Пегого кота уже нет. Зато есть маленький кряжистый охранник с рацией в ухе, белая рубаха прилипла к телу, жара все-таки, 33 по Цельсию.

— Ты чего тут, жидовня, делаешь?

— Это разве не еврейский кампус?

— Проваливай, пархатый!

— Эй, полегче! Где твоя толерантность?

— Это чего?

Ушел домой надзвездной походкой. Дело сделано. Скоро будет подпевать лихой песенке Люси Гурченко.

4.

Вечером зорко наблюдал за входом в «Заводной апельсин». Видел пегого кота, столь старательно ухаживающим за своим мужским достоинством. Никого! Всё будто вымерло.

Ба! Неужели ему так подфартило?!

К парадному подрулили шесть бронированных джипов. Из них мускулисто выпрыгнули орангутанги-секьюрити, потом величественно вылез длиннющий, под два метра ростом, Михаил Альтшулер, президент «Бетта-банка», опорного хребта ненавистной власти.

Только бы не подвел пластит…

Помоги, Создатель!

Смотрел в щель из-за шторы. Свет вырубил. Конспирация.

23.45.

Минуты тянулись с черепашьей медлительностью. Да что минуты? Секунды! Каждая жалила в больное ишемией сердце.

— Пять минут… Пять минут! Это мало или много? — тихонько запел Валя, глянув на часы.

Рвануло так, что сама собой открылась форточка, а стекла в окне задребезжали. В комнату ворвался поток бетонно-штукатурной взвеси. Ранеными быками на корриде взвыли бронированные джипы, каменные осколки обрушились с небес на их стальные спины.

Минут через десять раздалось истеричное завывание полицейских машин и «скорой помощи».

Хасан не подвел! Его презент превзошел все ожидания. Одноэтажный клуб сложился внутрь карточным домиком.

Валя вспомнил детскую игру «Мокрая курица».

На колоде строится из карт домик. Затем нужно тянуть по карте. От чьего неловкого движения домик завалится, тот и «мокрая курица».

Правила немного поменялись. Курицей оказался Михаил Альтшулер.

Утром, с подрагивающими от предвкушения пальцами, врубил зомбоящик.

Полегли почти все. Альтшулер выжил. 40 % пораженной ожогами кожи. Лежит в Склифе. Видимо, у этого парня контракт с чёртом.

Валентин бросился к своим маркам. У него же в коллекции не только Сталин. Вот он счастливый советский народ! Идет с транспарантами вождей по Красной площади… Малиновский, Берия… Атомный ледокол «Ленин». Ракета с Гагариным. Гастроли Большого театра в братском Мозамбике. Команда СССР по хоккею чемпион Олимпиады в Гренобле…

Бальзам на истомленное сердце.

Валя бодренько вышел на улицу. Лишь гора строительного мусора осталась от «Апельсина». Все обтянуто желтыми полицейскими лентами, опасаются мародерства. Правильно! Вдоль ленты топчется парочка вертухаев.

Под ногами Валя увидел крышку шляпной коробки. Замер.

— Проходите, не задерживайтесь! — гаркнул детина с рацией в ухе.

Крышку коробки, верно, снесло взрывной волной.

Прогулялся по Марьиной Роще. Воздух прохладный, чистый. Даже аппетит разыгрывается. Давно уж такого не было. Заставлял себя есть через силу.

Ладно, жратва подождет. Зашел в книжный магазин «Дрофа». А там продается роскошный фолиант об Иосифе Сталине. 835 страниц веленевой бумаги, на глянцевых вклейках фотографии. Тисненый под кожу переплет. Оказывается, у Сталина скоро юбилей. А кто выпустил? Издательство «Эксмо». Молодцы! Начинают мыслить синхронно с народом. В мейнстриме.

Зазвонил мобила. Из аппарата ВВЦ (ВДНХа). Голос почтительный, почти с придыханием.

— Валентин Федорович, добрый день!

— Добрый…

— Вы в курсе о юбилее Иосифа Виссарионовича? У вас же лучшая в стране коллекция, посвященных ему марок. Мы тут задумали провести выставку посвященную вождю. Собрать реальные артефакты его жизни. Несколько стендов с вашим собранием были бы крайне уместны.

— ОКей. Обеспечьте охрану.

— Арендуем целый взвод спецназовцев.

5.

Вокруг павильона №75 на ВВЦ тройным кольцом стояла охрана. Тощие солдатики, пятнистый ОМОН, испуганная полиция. Еще бы! Артефакты из жизни вождя народов воистину бесценны. Сапожки из кожи вологодского козла, трубка из арзамасской вишни, черепаховая расческа для усов, табачок «Герцеговина Флор», переписка с дочуркой Светланкой. И, понятно, эксклюзивные марки Валентина Бабушкина.

Правда, не обошлось без налета «желтизны». На аукцион были выставлены штопаные кальсоны главаря мирового пролетариата, застиранные портянки, да парочка семейных трусов в мелкий горошек.

— Зачем позоритесь? — спросил Бабушкин устроителя бьеннале, г-на Якова Альтшулера, как оказалось, родного брата взорванного банкира.

 Яша смущенно поправил круглые очки:

— Деньги нужны… Вы не представляете, сколько здесь стоит аренда!

Яков, в отличие от брата, был коротышкой с уютным пузиком.

Валя гулко сглотнул, задумался:

— Уважаемый Яков Михайлович, а не вкладывал ли в эту выставку средства ваш взорванный родственник?

Альтшулер мельницей замахал руками:

— Что вы?! За копейку удавится. Тем более, Сталина он ненавидит люто.

От сердца отлегло. Все сделано правильно.

— А лично вы к Иосифу Виссарионовичу как относитесь? К его, скажем так, Гулагу?

— Враки! Сейчас в российских тюрьмах народа сидит горазд побольше. Сталина оболгали щелкоперы журналюги. Им бы только кого облить блевотой.

— Дайте, я пожму вашу честную руку. Кстати, брат поправляется?

— С его-то деньгами? Что слону дробина! Сделали пересадку кожи. Заодно подтянули брыла. Сам президент РФ приезжал проведывать. Привез гостинец, три апельсина.

— Любовь и три апельсина… — пробормотал Бабушкин.

— Да-да… Есть такой роман. Читал. Грамотный… А Миша решил на порядок поднять финансирование нынешнего режима.

— Сука… — прошептал Валентин.

— Вы что-то сказали?

— Да я про того, кто брата взорвал.

— Найдут подлеца! Камера зафиксировала хасида. Спецслужбы сейчас шерстят еврейский культурный центр в Марьиной Роще.

— Пойду-ка я к своим стендам. У посетителей будут вопросы.

— Сделайте милость.

В мозгах стучало молоточком: «Залечь на дно! Не высовываться… Хасидский прикид и пейсы сжечь сегодня же вечером».

На вопросы отвечал автоматически. Особенно достала одна 90-летняя бабушка на инвалидной коляске, 17-ть лет оттрубившая в Гулаге, однако не потерявшая веру в вождя. Чуть не по каждой марке у нее были вопросы. Достала карга!

— Я на свои гробовые деньги куплю кальсоны генералиссимуса! — в коде беседы произнесла она. — Боюсь, что они попадут во вражьи руки.

— Благородное дело.

Отправился в клозет. Терзали мысли: «В десять раз вырастет финансирование проклятущего режима! Надо что-то делать… И трусы товарища Сталина прикупить. Бабка права, еще угодят в скверные руки».

6.

Купил труселя Иосифа Виссарионовича в мелкий желтый горошек. Понюхал. Пахнет «Тайдом». Нет первозданности. Жалко…

Продолжать ли взрывать ненавистных уродов?

Да, продолжать!

Вместо «Заводного апельсина» появилась миленькая детская площадка с качелями горкой, песочницей и радужными скамеечками. Глаз радовался. Никакого разврата.

Следующим для операции «Возмездие» выбрал ночной клуб «Синяя птица». Пластит доставил туда в прикиде контр-адмирала. Нацепил отцовский золотой кортик. Хорошо, что множественные болезни прибавляли ему солидность. Разве ему кто даст 56 лет? Под семьдесят!

Всё прошло тип-топ. Да и как иначе? Ведь на дело отправился в трусах товарища Сталина. За большие деньги сделал на них нанонапыление. Труселя стали практически вечными. В воде не тонут, в огне не горят. Сохранился же до наших дней наряд египетского мальчика Тутанхамона? Эти ребятки в своих дремучих веках уже знали секрет нанотехнологий. Потом глупое человечество его утратило. Теперь вот, в 21-м веке, возродило.

В трусах товарища Сталина чувствовал себя неуязвимым что Горец.

И в «Синей птице», правда, не обошлось без накладки.

В клуб должен был приехать Андрей Макаревич, альфа-самец группы «Машина Времени», спеть неувядающие шлягеры «Пока горит свеча», «Однажды мир прогнется под нас». Песенки эти Вале нравились. Тем более, мир под него уже прогнулся.

Хотел даже забрать пластит, ретироваться.

Да тут пришло сообщение, Макаревич, мол, не приедет. Срочно улетел на Красное море, охотиться в акваланге на барракуду. Не до исполнения шлягеров. Он же вроде человека-амфибии. Если не поет, то ныряет.

Другие клубы разнес в костюмах дворника-таджика, полицейского, пожарника, даже престарелого рокера в кожанке, цепях и седой бороде.

И всюду на пепелище вырастали чудные детские площадки из разноцветной пластмассы.

Как-то наведался к нему для обмена марок дядя Хасан. Явился со своей девятнадцатилетней племянницей Гулей. Девушка поступала в МГУ, на факультет журналистики, не добрала балла.

Валя с удовольствием показал свою коллекцию, полистал кляссер Хасана. Больше всего глядел, да что там глядел, пожирал глазами Гулю.

В черном длинном платье. Фигурка точеная. Килограмм сорок, не больше. Огромные карие глаза, как у горной серны.

Поговорили о том, о сём. Полюбовались Сталиным, его дочуркой Светланой.

Знаешь, Валя, — тихо произнес дядя Хасан, — а ведь моя племянница считает тебя героем.

— Меня?

— Взрывы в Москве, это же ваших рук дело? — нежным тоненьким голосом, что свирель, спросил Гуля.

— Тссс! — Валя приложил палец к губам.

— Вы мой кумир, — прошептала красавица.

В предсвадебное путешествие они отправились на Багамы. Гуле надо было душевно восстановиться после облома с МГУ, позагорать, покататься на доске по волне океана, может быть, познакомиться с самим Макаревичем.

С взрывами Валя решил пока завязать. Впереди маячит медовый месяц.

За день до вояжа, на аукционе в Сокольниках, Бабушкин прикупил сапоги товарища Сталина, его вишневую трубку и табачок «Герцеговина Флор».

И когда на палубе яхты Валя сидит в обнимку с Гулей в семейных трусах в мелкий желтый горошек, с трубкой в зубах, в козловых сапожках, никто ему не дает больше тридцатника.