ДРУГОЙ-44. КПП МЕЛЬПОМЕНЫ И ТАЛИИ  

И был вечер и было утро, день субботний. Можно было никуда не спешить, рано не просыпаться и из постели не вылезать, предаваясь блаженству законного отдохновения. Как всегда, у нас с Эллой, весьма интенсивному. Часам к десяти мы полностью израсходовали запас сил и фантазии. Телефонный звонок вмешался в процесс восстановления энергетических резервов. Поскольку я не мог прервать священнодействия над сковородкой, к телефону подбежала Элла. И мигом вернулась с аппаратом на длинном шнуре. Поэтому весь разговор мне был слышен отлично. Звонил папа.  

- Доброе утро, Эллочка!  

- И вам доброе утро, Борис Давидович! Слышу по вашему голосу, что вы хотите нас с Мареком чем-то удивить.  

- И порадовать, Эллочка, очень надеюсь, что порадовать. Слушайте внимательно.  

- Я уже вся в нетерпении. У вас всегда очень приятные сюрпризы. Так что вы собираетесь нам поведать?  

- Не вам, а именно и персонально вам, красавица. Хочу вам поведать, что ваш высокий знакомый не шутил, когда обещал протекцию в мире искусства. Пока ничего не знаю о «Мосфильме», но в нашем «Музыкально-драматическом» уже очень хотят с вами познакомиться. Если вы, конечно, не против, вас пригласят на собеседование. Так вы сильно против?  

- Мамо боза, вы это серьёзно?! Да хоть прямо сейчас! Ой, как интересно!  

- В таком виде, как прямо сейчас, вы произведёте страшный фурор, но погода холодновата даже для такой закалённой девушки, как вы. Поэтому вам надо будет подготовиться. Что, где, когда — это вам скажут непременно, а вот, как и кому и что вас ожидает — это я вам сейчас расскажу. И это очень важно. Слушайте.  

- Борис Давидович, а давайте не по телефону. Приезжайте к нам вместе с Маргаритой Львовной. Мы никуда не собирались уходить и всегда рады вас видеть. Для вас погода не холодновата?  

Я сказал громко, чтобы ему было слышно:  

- Папка, у меня сейчас руки заняты. Элла дело говорит. Посидим вместе, займёмся взаимным мучением. Ты будешь Эллу мучить, а я — маму. У меня к ней куча вопросов. Вы с Эллой будете о возвышенном, а мы с мамой - о нашем, о земном.  

- Сейчас у Ритки спрошу. Рит, прокатимся к ребятам?  

В наших профессиональных вопросах мы с мамой разобрались довольно быстро, и она переключилась на Эллу. Папа уже заканчивал свой инструктаж.  

- Теперь вы поняли, что представляет собой каждая из театральных персон и в каких отношениях они там все между собой. Театр — это те ещё джунгли, и вам надо заранее хорошо понимать порядки тамошних Шерханов и Табаки, а главное — кобр, чтобы вас там не съели. Всё остальное у вас есть. Дал бы бог им хоть половину ваших достоинств. Именно поэтому особо имейте в виду Светлану Павловну. Талантливая баба, ничего не скажешь, и собой хороша. Но, увы, стареет. Именно поэтому опасна. В охране своего места в постели главрежа абсолютно бескомпромиссна. А из тактических приёмов предпочитает, как говорят у вас в медицине, интенсивные профилактические мероприятия. Так, в общем, всё. О товарище Сандомирове я вам уже сказал. Да, вот что важно. Сандомиров — страшный бабник, этакий альфа-самец, и не пропускает ни одной новой юбки в театре. Сандомиров — закадычный приятель Заварского — главрежа, и Светлана Павловна старательно поддерживает общее мнение, что без его протекции получить роль и вообще, как-то продвинуться в театральной иерархии, невозможно. Таким образом она замыкает на Сандомирове тех, на кого мог бы положить глаз её любовник. Особо опасных успешно выживает из труппы. 

- Борис Давидович, откуда вы всё это знаете, в таких подробностях?  

Папа самодовольно ухмыльнулся.  

- Эллочка, я же репортёр! Сейчас у меня ранг, конечно, повыше, но, чтоб вы знали: бывших репортёров не бывает. О, чуть не забыл! Кто именно вас протежирует, никто там не подозревает. Похоже, он — папа указал пальцем вверх — решил поставить чистый эксперимент  

На встречу со служителями муз моя ненаглядная заявилась в скромных джинсах, кроссовках и в тоненьком чёрном свитере. Наряд, который не скрывал ни малейших деталей её идеальной фигуры и очень даже подчёркивал все её выдающиеся достоинства. Свои слегка вьющиеся волосы она собрала в простой «конский хвост». При полном отсутствии косметики всё это было неминуемой наискромнейшей смертью жеребцам любой породы.                   Пара приводов в милицию за мелкое хулиганство таки имела место в её детско-юношеской биографии. Смесь шляхетской и цыганской кровей — это вам не динамит. Это гораздо опаснее.  

В дверь, за которой заседала — можно сказать «приёмная комиссия» — Элла осторожно постучалась и, очень вежливо испросив разрешения, вошла. Пред театральным ареопагом предстала довольно рослая, но очень-очень провинциальная застенчивая скромняшка, слабо соображающая, куда она попала,   

- Простите, я не ошиблась? Мне сказали в комнату семнадцать. Насчёт работы в театре. Я правильно попала?  

- Наверно, правильно, если насчёт работы. - улыбнулся солидный мужчина с красивым, породистым лицом, сидевший за длинным столом. Справа и слева от него располагались ещё четверо: двое мужчин и две женщины. Все весьма приятной наружности. - Может быть вы представитесь?  

- Ой, простите. Конечно. Я Элла. Элла Феликсовна Страшножвидецкая. - Польский акцент звучал очень мило. Бедняжка не знала, куда девать руки, и нервно теребила ремешок висящей на плече сумки. - Понимаете, мне часто говорили, что у меня артистические способности. Вот. Я, правда, ещё в школе в драмкружке была. Вот. В самодеятельности. Вот, у меня даже грамоты есть! И в Доме культуры. А тут мы у одних знакомых были, ну веселились, ну, как бывает. И опять про мои способности. И он сказал, что мне в театре надо. Обещал узнать. Вот, а позавчера позвонили. Я думала, он шутит, а…. Ну вот, я пришла.  

- Понятно. Что вы можете рассказать о себе? Похоже, вы недавно в нашем городе?  

- Ага, несколько месяцев. Я в Станиславе родилась, в Ивано-Франковске, то есть. В школе хорошо училась, и в самодея…. Это уже говорила. Работала у вас тут недалеко, в Рудногорске. А сюда на учёбу приехала.  

- Так вы с Украины родом?  

- Не, не совсем. С Западенщины. Она Украиной недавно стала. А сама я полька. Так и в паспорте. А что?  

- Да нет, ничего. Просто это ваше произношение, акцент. Очень заметно.  

Элла заметно смутилась, но быстро взяла себя в руки.  

- Я знаю. Но мне говорили, что это даже красиво, прямо как у Эдиты Пьехи. И пою, ну прямо как она.  

- А знаете, очень похоже. Наверно ваши знакомые правы. Ну-с, и на какую работу в театре вы претендуете?  

- Артисткой, конечно. А кем же ещё? Я вам и спеть могу, и стихи прочитать, и танцевать умею.  

Ареопаг синхронно саркастически улыбнулся. Ещё одна Фрося Бурлакова припожаловала. Стоило на это тратить время. Ладно уж, пусть хоть будет развлечение. Теперь уже заговорила красивая блондинка. Опытным женским взглядом она уже вполне оценила внешние данные этой простушки и решила немедленно устранить даже минимальную потенциальную угрозу.  

— Значит, художественного, актёрского образования у вас нет. Ладно, бывают самородки из народа. Например, Фаина Георгиевна Раневская театрального института не кончала. Но благодаря своему таланту, своим выдающимся способностям стала великой актрисой. Вы, милая девушка можете здесь продемонстрировать свои таланты?  

- Могу, конечно, если надо. А что я должна делать.?  

- Хм...что? Вы сказали, что хорошо поёте. Вот и спойте нам что-нибудь.  

- А как? Без музыки?  

- Нет, с музыкой, конечно же. Вы подойдите к нашему концертмейстеру и скажите ему, что собираетесь петь. Он вам саккомпанирует.  

Блондинку кивнула в сторону пожилого мужчины, скромно сидевшего у рояля. Элла направилась к нему и тихо, так, что остальным не было слышно, объяснила, что ей от него нужно. Брови концертмейстера удивлённо поползли вверх, потом он улыбнулся и показал большой палец. Элла вернулась на прежнее место. Кивнула. Зазвучала мелодия.  

- Знов зозули голос чуты в лиси, ластивки гныздэчко звылы у стриси… - выводила Элла ужасно задушевно, стоя прямо и неподвижно перед взыскательной публикой. - Знову буйно квитнэ черемшина, як в дощ люб вубралася долына…  

Ареопагиты дружно захихикали. Не меняя позы, Элла трижды быстро сжала и разжала кулак. «Черемшина» резко оборвалась и грянуло лихое вступление.  

Нам бы, нам бы, нам бы, нам бы всем на дно.  

Там бы, там бы, там бы, там бы пить вино.  

Там под океаном  

Мы трезвы или пьяны -  

Не видно все равно.  

Эй, моряк, ты слишком долго плавал.  

Я тебя успела позабыть.  

Мне теперь морской по нраву дьявол.  

Его хочу любить.  

Простушка-провинциалочка исчезда. На её месте возникла сильная, гордая, отчаянно грешная и прекрасная, всё познавшая и неодолимо соблазнительная портовая королева. Метаморфоза была мгновенной и ошеломительной.  

Элла взлетела на подоконник и, держась одной рукой за ручку оконной рамы, как за корабельную снасть, взмахнула другой, отдавая команду и указывая направление.  

С якоря сниматься, по местам стоять.  

Эй, на румбе, румбе, румбе так держать!  

Дьяволу морскому  

Свезем бочонок рому,  

Ему не устоять.  

Она спрыгнула на пол и с такой силой толкнула в грудь вскочившего Сандомирова, что тот рухнул обратно, чуть не опрокинув стул.  

Эй, моряк, ты слишком долго плавал.  

Я тебя успела позабыть.  

Мне теперь морской по нраву дьявол.  

Его хочу любить.  

Королева испарилась. Вернулось слегка бестолковое существо, просительно-вопросительно взирающее на вершителей судеб. У неё даже дыхание не сбилось. И слабым, едва слышным голоском:  

- Ну, як вам, панове? Ой, пршепрошам… как вам, товарищи?  

Пауза получилась супер-мхатовская. Глубочайшую тишину нарушило раздельно произнесенное полноватой шатенкой:  

- О б а л д е т ь!  

Это было самое точное определение душевного состояния всех, без исключения, присутствующих. Прошло ещё несколько секунд. Главреж, основательно прокашлявшись, наконец выдал:  

- Да, товарищи, неплохо. Весьма неплохо. Несколько излишне экстравагантно, я бы сказал, но весьма, весьма. Что мы там планировали дальше? Да, весьма. Скажите, милая, а стихотворение вы нам могли бы прочитать? Так сказать, как у вас с декламацией?  

- Могла бы. А какое? Я ж специально не учила. Не Маяковского же.  

- А почему бы не Маяковского?  

- Да он ещё со школы надоел. И стихи у него… очень не женские.  

- Как это?  

- Ну, вот к примеру: «Я достаю из широких штанин, толщиною с консервную банку». Это же ужас какой-то! Маяковский — это вообще не искусство. Его, именно, что только декламировать.  

Её последние слова утонули в дружном смехе. Шатенка осведомилась, кто же в таком случае, для уважаемой Эллы Феликсовны (правильно?) — искусство? Чьи стихи?  

- Ну, к примеру, Фейхтвангера очень люблю.  

- Дорогая моя, Фейхтвангер — п р о з а и к. Известно вам это, если вы его так любите?  

- Известно. Только непонятно, как люди искусства не знают, что го собрание сочинений начинается комедией в стихах «Мир», а заканчивается циклом стихотворений «Пеп». Не считая допечатанной «Испанской баллады», разумеется. И в “Гойе” имеются стихотворные вставки. О, там у него, как раз есть. Так и называется: «Искусство». Можно?  

- Однако! - сочно пробасил массивный мужчина в свитере а-ла Хэмингуэй, всё время вертевший в руках курительную трубку. О нем Элла не знала ничего. Об этом персонаже отец Марка ей не рассказывал. Значит, пригласили для кворума.  

- Ну-ну, извольте.  

- Ладно. Искусство.  

Элла заговорила с интонацией телевизионного комментатора.  

- Пять тысяч американцев из армии и флота   

изображали эмблему каФСких-то индийских племен:   

звезду и голову с трубкой изображала пехота,   

а матросы, одетые в синее, обозначали фон.   

Господин Х.-Л.Памфри - оптовик, продававший свинину,   

который всегда утверждал, что В.Шекспир,   

Рафаэль и Эдгар Аллан По - "зеленая муть",   

увидев своими глазами эту живую картину,   

впервые постиг Искусства священную суть.   

Последние слова были очень явно обращены к хэмингуэеобразному. Кто-то сдавленно хрюкнул. Элла выдержала паузу.  

- Мне ещё продолжить?  

- Даже попросим продолжить. Интересное вы существо. Выдайте нам ещё что-нибудь этакое.  

- Ага, тут же театр. А в театрах ставят ревю?  

Семнадцатого января, устав от оборудования потустороннего света,  

 бог решил сходить в "Хрустальный дворец" на Большое ревю, где роскошные женщины, шикарные туалеты,   

"крик сезона", как сказано в каком-то из интервью.   

Купив билет за семь долларов, бог вошел в помещение,   

занял место в партере, сидел, благодушен, весел и отменно здоров.   

И так как он был намерен в тот вечер являть чудеса всепрощения,   

он тут же простил устроителям первые пять номеров.   

Шествие лилипутов простил, парад шансонеток и всадниц,   

даже поаплодировал "Пляске с бананами" и "Негритянской борьбе",   

но постепенно от вида бесчисленных голых задниц   

богу становилось все больше не по себе.   

Во втором отделении бог поднялся со стула   

и, никому не мешая, тихонько покинул зал.   

"Глянь-ка на старую перечницу!" - дама соседу шепнула.   

"Лысая образина!" - сосед вдогонку сказал.   

Но бог на них не обиделся. Ведь он был все-таки бог.   

И ревю ему, в общем, понравилось, особенно - "Пляска с бананами".   

Он простил этих грешных. Себе лишь простить не мог   

того, что людей сотворил он такими баранами.   

Последние слова были произнесены с такой искренней, такой глубокой душевной горечью и страданием, что аплодисменты последовали незамедлительно.  

- Кстати, красавица, а куда подевался ваш милый акцент?  

- Ой, простите, увлеклась, забыла. Пшепрошем пана, вернуть?  

— Если можно. Очень приятно звучит. Но, вот что: на такого рода, скажем, собеседованиях мы обычно просим засмеяться. Заплакать. Да погодите вы! И без того уже ясно, что вы это проделаете запросто. Согласны, Светлана Павловна?  

Блондинка важно кивнула.  

— Но театр у нас музыкально-драматический. Значит, без хореографии нельзя. Понятно, что вы не балерина, но танцевать-то вы умеете? Сами сказали.  

— Как всякая женщина. И ещё кое-что. Но тут вы правы: не балерина я. Они все такие тонкие, изящные, воздушные. Почти бестелесные и бесполые. Прямо неземные создания. А я, сами видите, вполне телесная и земная. И хорошо покушать люблю, и в морду заехать — это запросто, если кто очень просит. И очень даже не бесполая.  

Коллективная улыбка ареопага на этот раз была однозначно доброжелательной. Заговорила прима.  

— Вы упоминали самодеятельность, Дом Культуры. Значит, вальсы, польки, хороводы и всякое народное наследие. Это понятно. Но у вас так многозначительно прозвучало это “и ещё кое-что”. Я прямо заинтригована. Что именно, детка?  

— Аэробика и полданс. Аэробика — это не просто физкультура, это можно делать очень красиво под музыку.  

— Видела по телевизору. Но это всё-таки спорт, хотя и под музыку. Согласна, для эстрады можно изобразить что-то очень впечатляющее. Но здесь — театр, милочка. На театральной сцене требуется другое искусство. А это, как вы сказали?  

— Наверно вы правы. Не готова спорить. Но, если я вас правильно поняла, вам хочется проверить не моё умение исполнять какие-то определённые танцы, а пластику, чувство ритма. Так?  

— Вы правильно поняли, милочка.  

— Тогда смотрите.  

Элла обратилась к концертмейстеру и напела; “Дождь за окнами, весь день за окнами, бежит за окнами опять...” Тот кивнул и … Такого в этом просмотровом зале ещё не видели.  

Дождь за окнами весь день за окнами  

 Бежит за окнами опять,  

 И мы заохали, и мы заохали  

 И мы заохали - нельзя гулять!  

Дайте музыку, скорее музыку,  

 Скорее музыку, музыку, всё кувырком...  

 Туфли узкие скинь туфли узкие  

 Скинь туфли узкие - и босиком!  

Есть выражение: “Она отпустила себя в танце”. Вот это именно и было. Элла дала волю цыганской половине своей натуры. Плясала и пела одновременно, не сбиваясь с ритма. Кувыркнулась, кроссовки слетели с ног и приземлились где-то в углу.  

А за окнами гроза за окнами  

 Гремит за окнами в саду  

 Сирени мокрые сирени мокрые  

 Сирени мокрые  

 Кого - то ждут  

Дайте музыку, скорее музыку,  

 Скорее музыку, музыку, всё кувырком...  

 Туфли узкие скинь туфли узкие  

 Скинь туфли узкие - и босиком!  

То это было: акробатика, аэробика, брэйк? А чёрт его знает. Это было нечто фантастическое.  

Дождь без устали - и мы без устали -  

 Мы с ним без устали вдвоём  

 Как серёжками качая люстрами  

 Качая люстрами, танцует дом  

Дайте музыку, скорее музыку,  

 Скорее музыку, музыку, всё кувырком...  

 Как серёжками качая люстрами  

 Качая люстрами, танцует дом  

 Качая люстрами, танцует дом  

 Качая люстрами, танцует дом.  

Высокий прыжок, сальто, и с последним аккордом она остановилась и страшно смущенно, одёргивая задравшийся свитерок, потупив глазки, еле-еле выговорила:  

— Ой, пппростите меня, еесссли можно. Это я как-то нечаааянно увлеклась. Давно не танцевала. У-у-у-у-чё-о-о-бба ввся эттта... Но я старааалась, правда. Я больше так не бууууду.  

И горько-прегорько расплакалась. Размазывая горючие слёзы, забубнила:  

— Не прогоняйте меня, пожалуйста, я хорооошая. Ыыыы! Простииите!  

Времени, за которое служители муз приходили в себя, как-раз хватило, чтобы восстановить дыхание.  После растерянного “Ох, и не х... хрена себе” главрежа, к Элле подошла шатенка и ласково утешила:  

— Ну, что вы так, ну, успокойтесь, милая. Никто вас не прогоняет. Вот вам платок. Идёмте, помогу вам привести себя в порядок.  

До их возвращения состоялась короткая дискуссия.  

Главреж:  

— Не прогоняйте! Да чёрт побери, её отпускать нельзя! Готовая актриса. И какая!  

Светлана Павловна:  

— Какая она актриса, это ещё надо посмотреть. Что спортсменка и темперамент — дай бог, это точно. Спела и сплясала здорово. Музыкальная девка. Этого не отнять. Но актриса? Не знаю.  

Сандомиров:  

— Но хороша, чертовка! И знает, что хороша. Актрису мы из неё сделаем быстро. Вы что, верите, что она взаправду разревелась? Какую дурочку изобразила, когда вошла — пальчики оближешь! И так одеться на просмотр. Или сама великого ума, или за ней кто-то очень толковый стоит. Так сыграть на контрастах! Учись режиссуре, начальник. 

Хэмингуэистый:  

— И не забывайте, нам срочно нужна подмена на Каролу. А эта — прямо идеальный типаж, с этим её акцентом.  Интересно, на какой-такой она учёбе тут. Откуда она вообще взялась?  

Главреж:  

— А чёрт ее знает. Мне позвонили из обкома, ну, ты знаешь. Сказали, чтоб посмотрели, и не просто, а чтоб очень внимательно, хорошо присмотрелись. И это всё. Тёмная лошадка. Но не бездарь. Тут без сомнений.  

Хамингуэистый:  

— Но мы же на этом просмотр не закончили? Попробуем разговорить. Не из пэтэушниц она, точно вам говорю. Как она меня этим “Искусством” поддела, а?  

Сандомиров:  

— А ты не переигрывай. Да убери ты эту дурацкую трубку, тоже мне... Ты ещё на неё пообижайся. Но с ней ещё работать и работать. Толковый наставник нужен.  

Хэмингуэистый:  

— А мне Карола позарез нужна. У Ермаковой скоро пузо на нос полезет, чёрт бы её драл. В кои-то веки у нас аншлаг. Народ лишние билетики за два квартала ловит. И что, прикажешь спектакль снимать? Катастрофа, мать её! Эта полячка нам как подарок судьбы. Хоть на пупе извертитесь, а Каролу вы мне из неё сделаете. Хао, я сказал!  

Светлана Павловна:  

— Гена, ты сказал: “Ей наставник нужен”. Вот ты и наставляй. Ты у нас наставник опытный. Все карты у тебя в руках. Только не перестарайся.  

Хэмингуэистый:  

— Вот именно. Уйдёт от нас это сокровище, я тебе вот этими самыми руками эту вот эту самую трубку вместо, сам знаешь чего, прикручу. У нас месяц, от силы. Потом я из тебя самого Каролу сделаю.  

Сандомиров:  

— Не кипятись, Тарасыч. Я тебя хоть раз подвёл? Ну, кроме...  

Светлана Павловна:  

— Тише вы, идут.  Так, решили в общем? Эллочка, ну, успокоились, милая моя? Нельзя же так всё близко к сердцу. Я понимаю, такое волнение, стресс. Но настоящий актёр должен управлять своими эмоциями, а не они — им. Садись, дорогая, побеседуем. Геннадий Сергеевич, принесите даме стул, будьте добры.  

Продолжая изображать смущение, Элла уселась и приготовилась к продолжению. Ольгины и мамины уроки она усвоила отлично и теперь грамотно “брала погоду”, психологическую, разумеется. И эта погода вполне соответствовала прогнозу.  

— Элла Феликсовна, уверена, ваши литературные интересы достаточно широки. Кто ещё вам нравится настолько, что вы могли бы прочитать наизусть? Вы сидите, сидите. После такого, хм... номера, вам просто необходимо отдохнуть. Может быть, вы помните что-нибудь нежное, лирическое, романтическое?  

— Если вы имеете в виду сюси-пуси соплюхи Люси, то это не моё. Абсолютно не соответствует моему психотипу. Но могу выучить, если надо. Я же не знала. А романтическое... Романтика мне не чужда.  

— Пожалуйста.  

Элла всё же встала. Ни одного движения, жеста. Только голос.  

Какое небо - гляньте, сони!   

Непостижимых чисел ряд!   

Как на сферической ладони   

Алмазы Чехова горят!  

И Сириус, и Бетельгейзе,   

И Вега — голубее льда,   

И неожиданна, как гейзер,   

Сорвавшаяся звезда.   

И Крабовидная туманность —   

до нас дошедший катаклизм.   

Здесь бесконечность — та же данность.   

Она — в зеркальных ядрах линз.   

В ночь телескопы!   

Даль сверля, их проницающая сила   

Неведомое нам открыла. 

Обсерваторией — Земля...   

Посмотришь в лики огневые,   

И вспомнится преданья дым:   

Увидел Галилей впервые   

В трубу, сработанную им,   

То, что во тьме, за гранью зренья   

Светил кипящих сочлененья!   

Качнулась твердь, распалась тьма,   

И на какое-то мгновенье   

Вдруг Галилей сошел с ума.   

А мы штурмуем Космос яро.   

К идёт концу двадцатый век,   

Экран межзвездного радара   

Рассматривает человек.   

Пульсирующие сигналы  

 В наплыве нервной тишины.   

Светящиеся интервалы  

Пунктиром изображены.   

Уверен он, что там не только  

Безжизненная пустота,   

И радиолучи несутся   

В район созвездия Кита.   

О, если там, в безбожной бездне   

Живые, мыслящие, если   

Такие ж, с крепкими костьми,   

Поющие, быть может, песни,   

Как мы на свадьбах, черт возьми!  

Он будет ждать десятилетья. 

Как знать, дойдут сигналы эти? 

Ждать, жить, чтобы распалась тьма,   

Дать выход истине надземной,   

Услышать отзыв из Вселенной,   

И вдруг на миг сойти с ума!  

Несколько секунд тишины, потом вопрос главрежа слегка хрипловатым голосом:  

— Что это было? Чьё?   

— Сергей Поделков. Вам понравилось?  

— Очень! — совершенно искренне ответил главреж. — Совсем не знаю этого автора. И такое чтение — редкость. Спасибо. Понятно теперь, что такое для вас романтика.   

— Элла, а кто из авторов точно соответствует вашему, как вы сказали, да, психотипу? — Это уже спросила шатенка. — Вы сейчас не играли. Это было ваше по духу. Это же очевидно. Так кто?  

— Киплинг. Джозеф Редьярд Киплинг.  

— Значит, нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род, если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встаёт?   

— Да, Нина Ивановна, именно так.  

— Мы знакомы?  

— Видела вас на афише. И кто-то вас окликнул, когда вы вели меня умываться. Какая-то девушка в синем платье.  

— Ох, ничего себе! Значит вы всю эту истерику сыграли?  

— Да. Я очень хочу к вам.  

Массивный мужчина в хэмингуэевском свитере встал из-за стола и подошёл к ней.  

— Можете поздравить себя с зачислением в труппу нашего театра. Пока — с испытательным сроком. Но обещаю: через месяц вы будете на сцене. Ну, а дальше...  

— Я понимаю. А кто вы?  

— Простите, не представился. Кравцов Пётр Тарасович. Художественный руководитель вот этого нашего тайноградского музыкально-драматического театра. Очень надеюсь, что ни вы, ни мы не пожалеем об этом решении. Геннадий Сергеевич введёт вас в курс дела и, вообще, будет вашим шефом и наставником в нашей, можете мне поверить, очень нелёгкой профессии. Приготовьтесь к тяжёлым трудам. Ибо вита бревис арс лонга.  

— А дальше?  

— Что дальше? — слегка опешил худрук.  

— Вы произнесли только первые слова знаменитой сентенции Гиппократа. Дальше помните?  

— А вы?  

— В греческом оригинале не знаю, а на латыни: “Vita brevis, ars longa, occasio praeceps, experientia fallax, iudicium difficile.” Жизнь коротка, наука длинна, случай шаток, опыт обманчив, суждение затруднительно. 

— Ни фига себе. — охнул кто-то. 

— Не расстраивайтесь. Это обычное дело, когда от мудрых изречений отрывают неудобный кусок, и тем самым извращают смысл. Например, всем известное «В здоровом теле — здоровый дух». 

— Менс сана ин корпоре сано. — важно процитировал главреж. 

— Правильно. Оторвали начало. В оригинале сказано было: «Orandum est sit mens sana in corpore sanо». Следует молиться, чтобы дух здравый был в теле здоровом. Как видите, смысл здесь совершенно противоположный. Говорю же — обычное дело. 

— Ну и эрудиция у вас, Эллочка. 

— Да ничего особенного. — рассмеялась будущая актриса. — Просто мне нравится латынь, хотя она из моды вышла ныне. У каждого из нас свои причуды. У меня — такая. Кстати, я так понимаю, официальная часть моего испытания завершилась для меня благополучно. Не ошибаюсь? 

— Ни в малейшей степени. — улыбнулся худрук. Завтра приходите в отдел кадров с документами. 

— Ура. Можно я теперь задам вопрос? 

— Да бога ради, хоть сто. 

— Пока только один. Зачем вы нарядились в чужой свитер и размахиваете передо мной этой трубкой? Вы же не курите. 

— Ух ты, лихо! Да вы не артистка, вы сыщик. Прямо Шерлок Холмс. Как это вы? 

— Тогда уж мисс Марпл. Но всё просто. Свитер кусачий, вы всё время поёживаетесь. К своим вещам привыкают. Трубка необкуренная. От вас не пахнет табаком. Зубы белые. Решили произвести на девочку из глубинки особо творческое впечатление сходством со стариной Хэмом? Из зала смотрелось бы убедительно, но вблизи… нет. Не верю! 

Главреж и Сандомиров дружно и громко заржали. Кравцов какое-то время героически сдерживался, но потом закатился хохотом. Дамы присоединились. 

— Эллочка, милая, — вопросила Нина Ивановна, осторожно промокая платочком выступившие слёзы. — Вам когда-нибудь говорили, что вы — ужасная хулиганка? 

— Ага. Даже в милицию забирали. Грозились колонией, но потом пожалели круглую отличницу. 

Когда компания главных и заслуженных успокоилась и отдышалась, главреж решил расставить, наконец, точки над i. 

— Эллочка, вы самое милое существо из всех, кого я в жизни встречал. 

При этих словах прима поджала губы и пристально уставилась на Сандомирова. Тот утвердительно кивнул. Элла отследила эту пантомиму и обворожительно улыбнулась главрежу. 

— Но мы тут все гадаем: кто вы на самом деле? Ваша внешность, интеллект, эрудиция, артистичность. Кто вы и откуда: если это не военная тайна? Только не надо про драмкружок и Дом культуры. 

— Ну, какие тут могут быть тайны, если завтра я буду со всеми бумагами в отделе кадров. Я — Элла Феликсовна Страшножвидецкая, полька, беспартийная, не замужем. Врач-терапевт. Клинический ординатор в Областной больнице. 

Немая сцена. 

Первым пришёл в себя худрук. Его привело в чувство внезапное осознание чудесного обретения и одновременной горестной потери. 

— Как же так? — почти прорыдал заслуженный деятель искусств. — зачем вам было всё это представление, весь этот… этот цирк? Зачем?! 

— Затем, дорогой Пётр Тарасович, что я решила по совету друзей попробовать себя в новой профессии, о которой и сама давно мечтала. Какая женщина не мечтает о славе, блеске, поклонении? Ну вот, осуществляются мечты. 

— Но… но, как же? 

— Мне помогли. Тот звонок был не из обкома. У вас же тут нет определителя номера. И это всё. Остальное — я сама. Да опоментасе, пан, холера ясна! Вам нужна актриса или нет? Если нет, напшуд до дзябла, будем считать, что я развлекала вас тут просто так. До видзэння! 

Худрук опомнился окончательно. 

— До какого-такого «видзеня»? Сидеть, я сказал! В кадры сейчас, прямо сейчас со мной пойдём! Бумажки притащите завтра. Пришла, понимаешь ли, охмурила тут всех, очаровала и сразу задний ход? Нет уж, красавица, у нас теперь, на нашей ниве будете пахать. Мы из вас тут звезду театра сделаем. Ишь, чего удумала! Медицина без вас перебьётся. Вы теперь наша. 

— Своя в доску! — подтвердила шатенка. — Но ты погоди, Тарасыч, не гони волну. Если всё это серьёзно, хотя с большим трудом верится, Элла Феликсовна, она же не американская безработная. Ей надо сначала уволиться с прежней работы. Это не делается за один день. Уж тебе не знать. И ещё кучу вопросов решить. Но, что-то я не слышала о таких крутых зигзагах. Странно всё это. 

Элла улыбнулась. 

— Согласна, Нина Ивановна, странно. Но это та самая реальность, что дана нам в ощущениях. Хотите объяснения по порядку? Тогда давайте все успокоимся, сядем, и я всё расскажу. Попить у вас тут найдётся? В горле пересохло. Я, хоть и очень здоровая, но не железная же. 

— Геннадий Сергеич, ты побеспокоился бы о подшефной. 

Сандомиров вышел и очень быстро вернулся. 

— Сейчас из буфета всё принесут. Так мы слушаем, Элла Феликсовна. 

— Ладно. Раз уж я тут своя, то просто Элла. К тому же я тут самая младшая, во всех отношениях. Так вот, о Киплинге. Как его при жизни превозносили и как быстро забыли, как только он умер? Но он — мой, с детства — мой. 

Сумей всё то, что выиграл помалу, 
Поставить на последний чёт-нечёт. 
И проиграть. И всё начать сначала, 
Ни слова не сказав про свой просчёт. 
Сумей заставить сердце, нерв и тело 
Служить тебе, когда в них жар истлел, 
Когда, собрав всю волю до предела, 
Ты им стоять и выстоять велел. 

— Похоже на его знаменитое «Иф...», но слова какие-то другие. 

— Да, есть несколько переводов. Я знаю четыре, но мне нравится этот. Ну вот я и поставила. Похоже, не проиграла. 

— Не слишком ли круто, Элла? Как ты там говорила: случай шаток, опыт обманчив. Не страшно? 

— Нет. Я прагматик. Совсем медицину бросать не собираюсь, разве что в случае совсем уже громадного успеха. Но, при всём моём оптимизме... Ясно, в общем? Договорилась о длительном отпуске, если тут у меня получится. Получилось. Кроме того, я задействована в одном исследовательском проекте, из которого не уйду; разве что пинками выгонят. Но это вряд ли. Тут — без комментариев, простите. Не мой секрет. Театру это не помешает никак. А мне это поможет. Там нужна актёрская техника. Я буду очень старательной ученицей. Иначе не умею. Вот и всё. Готова вкалывать. С чего начнём, Геннадий Сергеевич? 

Сидевший с задумчивым видом Сандомиров ответил без промедления. 

— С фамилии. Для театра она у вас слишком неблагозвучна. Будет отпугивать зрителей, а не привлекать. 

— Идёт. В искусстве псевдонимы —старинная традиция. Что вы предлагаете? 

— Я бывал в ваших краях. В Черновцах, в Шешорах. Там особые словечки. Как у вас говорят о красивой девушке, о симпатичном парне? 

— Файна дивчина, файный хлопец. — моментально отозвалась Элла. — А что: Элла Файна? Элла Файна. Элла Файна. Звучит. Здорово звучит. Согласна. Ой, какой всем моим коллегам будет сюрприз! Согласна! 

В дверь постучали и женский голос спросил:  

— Сюда завозить, что ли? 

— Сюда, сюда давайте, на стол всё давайте, Катерина Ивановна. 

Главреж сказал короткий тост: 

— Друзья мои! За рождение новой актрисы — Эллы Файны! До дна, все до дна! 

Элла залпом опорожнила бокал и лихо, с размаху шваркнула его об пол. Со звоном разлетелись осколки. 

— На сшчейшче! 

После секундного промедления все повторили её расправу с казённой посудой. 

— На счастье! 

А пожилой концертмейстер добавил: 

— За твою удачу, дочка! За успех!