- Стоп! – режиссер хлопнул в ладоши. – Андрей, черт побери, ну, где ты стоишь? Почему ты не в толпе? Ты – нищий Том Кенти со Двора Отбросов, а вокруг тебя такие же побирушки, с которыми ты вырос, бегал взапуски, валялся в грязи. В каждом из них ты должен ощущать родную душу, ведь ты для них – свой. Не стой отдельно, не строй из себя Принца Уэльского, еще не время. У тебя должен быть вид мечтательного оборванца, а не мажора. Почувствуй себя нищим, представь, как ты на мусорниках общаешься с бродягами, вживись в роль, наконец! Татьяна, ёшкин кот! Ты по сценарию – любящая мать, ты сына должна подкармливать. Но главное – делать это скрытно! Убери хлеб со стола, найди для него укромное место. И только, когда Том появится, достанешь краюху и незаметно отдашь голодному сыну. Уловила?

- Уловила. Только вид у сына не больно-то голодный, - огрызнулась женщина.

Режиссер снова сердито хлопнул в ладоши:

 - До завтра все свободны!

В театралке Андрей не блистал, но и бездарным не был. А когда пришел в театр, мама, жаждавшая видеть в красавчике-сыне звезду, задействовала все свои связи для обеспечения ему стремительного взлета. Но отношения с коллективом у молодого артиста не сложились. Коллеги догадывались, что главную роль Андрей получил потому, что на режиссера надавили сверху. Атмосфера отчуждения угнетала молодого артиста, и, хотя он понимал, чего от него хотел режиссер, на сцене чувствовал себя скованно, не импровизировал, не подыгрывал коллегам. Однако отказываться от роли не собирался, несмотря на глухое неприятие собратьев по цеху, которое считал причиной своей зажатости.

- Ничего, я всем покажу, чего стою, - с обидой думал Андрей. – Вот только как себя представить нищим, если не только нищеты, а недостатка ни в чем не знал? Как найти родную душу, если они меня всерьез не принимают? Да и что значит, родная душа? И как вжиться в роль? Вжиться?! – повторил он взволнованно, озаренный догадкой. – А ведь режиссер прав. Надо реально прожить, испытать, запомнить эти ощущения! – и не смыв грим и не переодевшись он направился к выходу из театра. Открывая тяжелые двери, заметил, что продолжает сжимать в кулаке хлеб.

- Специально черствый дала, - зло подумал о Татьяне. Осмотрелся, ища глазами урну, и, увидев большую рыжую собаку, кинул горбушку ей.

Проспект, как всегда, был оживленным и шумным. Андрей любил гулять по нему, чувствуя на себе восхищенные взгляды девушек и безразличные или завистливые взгляды парней. Но сейчас молодой человек в лохмотьях из другой эпохи, с вымазанным невесть чем лицом встречным казался пьяным или наркоманом, люди смотрели на него с опаской, отходили подальше, некоторые, не сдержавшись, ругались. Недоумение, страх, брезгливое отторжение, которые читались в их глазах, были мучительны и обидны. Такого унижения он прежде не испытывал. Мимо прошла женщина с ребенком, во все глаза смотревшим на нищего. Актер услышал:

- Мама, а чего он такой грязный и порванный?

- Наверное, он лодырь, не работает. Вот денег на одежду и нет.

Юношу будто током стукнуло.

-  Вот же коза! Эта тетка обо мне ничего не знает, а по внешнему виду выводы сделала, совсем как я прежде. Ведь и я людей по одежке принимал, о большинстве думал, как о неудачниках или лентяях. Не уважал их, насмехался. А им, наверное, было обидно, как мне сейчас. Надо же быть таким идиотом!

Чувствовать на себе колкие взгляды стало невмоготу, и Андрей свернул с проспекта во двор многоэтажки.

Напротив углового подъезда стоял мусорный бак, в котором два бомжа, переругиваясь, методично перебирали отходы. Еще не зная, о чем с ними говорить, актер направился к ним. Вид Андрея вызвал у бездомных подозрительность и агрессию.

- Знаете, друзья, - начал он, но сильный удар кулаком в лицо заставил его упасть.

- Это наш бак!  Вали отсюда, пока цел, - сказал ударивший Андрея бомж, и они продолжили перебирать мусор.

Юноша с трудом поднялся. Перед глазами мелькали разноцветные круги, губа была разбита, и во рту ощущался вкус крови. Только сейчас он подумал об оставленном в гримерке костюме, в кармане которого лежал свежий носовой платок. Артист попытался вытереть кровь тыльной стороной ладони, но только размазал ее по грязному лицу.
«Попросить бы у кого-нибудь платок», - подумал Андрей и осмотрелся.
В глубине двора стоял киоск, над которым красовалась вывеска «Свежий хлеб». Какая-то женщина рассчитывалась с продавцом за покупку. Боясь, что она уйдет, Андрей побежал к ней, намереваясь попросить платок. Но та, увидев бегущего на нее грязного окровавленного нищего, испугалась так, что, выронив купленную булку, бросилась наутек. Из киоска выбежал продавец, оказавшийся здоровым детиной. С криком «Что ж ты, мразь, людей пугаешь!» он ухватил актера за грудки и отшвырнул так сильно, что юноша отлетел к ближайшему дереву и, стукнувшись о него спиной, сполз на землю.

Какое-то время он сидел, опустив веки и привыкая к тупой боли в спине. Внезапный шорох заставил его открыть глаза.

Перед ним стояла большая грязная рыжая псина, с вырванным клоком шерсти на боку.

В зубах она держала булку. Артист узнал собаку, которой у театра бросил хлеб.
«А булка, наверное, та, что женщина выронила», - подумал он. Увидев, что человек открыл глаза, собака подошла и аккуратно положила булку ему в руку. Юноша опешил: «Это мне?».  В собачьих глазах читалось сочувствие. Больно закололо в груди, на глаза навернулись слезы. Как сейчас ему, всячески униженному, нужны были эти сочувствие и поддержка! Как нужна была рядом родная душа!
Он разломил булку надвое и протянул половину собаке. Та доверчиво взяла хлеб с руки.
«Как же все оказалось просто, - шептал Андрей. – Родной становится душа, с которой ты готов делиться. И не важно последним или единственным, хлебом или заботой. А добро нужно делать первым. Тогда оно возвращается!»
И, погладив псину, юноша прижался к ее теплому боку, пряча в грязной шерсти мокрое от слез лицо. 

                               *  *  *