Он стоял у газетного киоска на углу Пушкинской улицы и Невского проспекта.
Вот-вот она должна подойти. День был субботний зимний, да и не день, собственно, а уже вечер. Темнеет зимой рано, как-то странно быстро, буквально на глазах, все углы и закоулки вымазываются чернью, небо сгущается, и обыкновенный человек с грустью осознаёт, что суббота для него подошла к концу.
Он прохаживался и ждал её, Элю. Прохаживался потому, что было морозно и нельзя было не прохаживаться. Пальцы ног начинали понемногу замерзать – башмаки и нейлоновые носки – не преграда для мороза. Пальцы на руках уже порядком замёрзли – приходилось стаскивать перчатки и дыханием согревать их. Щёки, нос и уши зарумянились и пощипывали. Наконец он в толпе, метрах в двадцати от себя, заметил её и юркнул за газетный киоск. Не хотелось, чтобы она видела его, хотелось попрятаться, поиграть, на минуту напугать, будто не пришёл или не дождался. На витринах киоска плотной занавесью лепились журналы, открытки, но через небольшие щели-штрихи можно было увидеть, как Эля быстрым и коротким шагом стремительно подошла к тому месту, где он только что стоял. Он почувствовал, что она заметила его, но сразу выйти, открыться как-то не хотелось. Эля повернулась и сделала шаг в его сторону. Ещё таких два шага – и она увидит его. Молодой человек решается обежать киоск, делает рывок, сталкивается с пожилой женщиной, стоявшей возле киоска, отстраняет её, извиняется и устремляется дальше. Но Эля уже повернула голову.

– Здравствуй.

– Здравствуй, здравствуй, – проговорила Эля, быстро, кокетливо губы растянула улыбка.
– Ты что это прячешься?

– А ты почему опаздываешь? Сколько можно?!

– А девушкам можно опаздывать. Это вам нельзя, а девушкам можно.

– Как это можно опаздывать? Обещала прийти в пять часов, а сейчас, посмотри, двадцать минут шестого. На двадцать минут. В будущем я буду встречаться с тобой с учётом твоих опозданий.

– Ну, ничего, ничего. Ты же знаешь наш троллейбус: ждёшь, ждёшь его…

– Ладно, пойдём.

– А куда ты меня поведёшь сегодня?

– В кино.

Эля недовольно хмыкнула.

– А можем посидеть где-нибудь.

– Давай лучше где-нибудь посидим, – быстро отреагировала Эля, улыбнулась, показав красивые зубы, взяла молодого человека под руку, и они пошли.

На Невском проспекте людей всегда много, а в субботу вечером тесно, как на демонстрации. Толпа движется по тротуару плотной стеной, одна часть – в одну сторону, другая – в другую. Белый свет витрин и фонарей, и разноцветный свет реклам освещают это шествие. Дрожит воздух от мороза, а по краям дороги и тротуара длинной лентой тянется куча синего снега.

Он открыл перед девушкой дверь, девушка толкнула вторую, и они оказались в ярко освещённом тёплом помещении. Молодой человек немного растерялся, снял перчатки, быстро расстегнул три пуговицы пальто и прошёл вперёд. Справа за прилавком, заставленным печеньем в пакетах, шоколадками, сигаретами и прочей мелочью копошились в белых халатах и кокошниках две женщины-буфетчицы. Налево, под зеркальной аркой, просматривалось второе помещение – со столиками и посетителями. Буквально все стены были в зеркалах. Люстры разбрызгивали свет повсюду. По углам у окон зеленели и переплетались высотой на уровне груди разнообразные растения. Все столики были заняты, но в одном месте у стены за четырёхместным столиком сидели две девушки. Ждать, когда освободятся места получше, или занять эти? От света хотелось жмуриться. Стоять было неловко.

– Пойдём туда

Эля согласно кивнула и двинулась вслед.

– Вы позволите? – молодой человек сделал улыбающуюся гримасу и посмотрел на девушек.

– Да, да, пожалуйста, – проговорила одна.

– Пожалуйста, – одновременно выпалила другая.

Отставляя стул для Эли и затем садясь сам, молодой человек ещё раз быстро оглядел девушек. Обе они показались ему очень молодыми и очень привлекательными. Они ненадолго притихли, посмотрели на тех, кто нарушил их интим, и стали как ни в чём не бывало продолжать свой разговор, иногда, правда, поглядывая на Элю и молодого человека.

Эля распахнула пальто, поправила волосы на лбу и висках. От неё исходил едва уловимый чудный аромат духов. Молодой человек сидел, подавшись вперёд, и мял в руках шапку. Он видел белую изящную Эллину шею, тонкую золотистую цепочку на ней, малиновый воротничок рубашки и малиновые манжеты этой же рубашки, высунувшиеся из-под рукавов пальто. «Какая она очаровательная!» – подумал он с замиранием в сердце. В нем вспыхнула страсть и робость одновременно. Робости было больше. Он продолжал вертеть шапку, а взгляд его полоснул сначала двух девушек, потом забрался куда-то в угол кафе и вновь вернулся к Эле. Нежный профиль, тёмно-коричневый зрачок глаза, длиннющие чёрные ресницы, а в мочке правого уха горит-переливается золотистая серёжка не то с рубином, не то с аметистом.

– Какая ты сегодня красивая,– нарочито равнодушно сказал он.

– Я всегда такая, – убеждённо ответила она и прищёлкнула язычком.

– Завтра воскресенье. Куда бы ты хотела пойти? В Эрмитаже, говорят, выставка. А можем в театр попробовать…

– Лучше в театр, лучше в театр. Я ужасно хочу посмотреть «Историю лошади». А ты? И «Генриха» тоже.

Подошла официантка и встала с блокнотом над ними.

– Что будете заказывать? – мягким уютным голосом спросила она.

– Пожалуйста, два бокала шампанского, по двести граммов мороженого и фруктов, – распорядился молодой человек.

– Мороженоe с сиропом?

– Да, пожалуйста, – проронила Эля.

Официантка удалилась.

– Да, конечно, я бы с удовольствием тоже посмотрел эти спектакли, – продолжил молодой человек прерванный разговор. Надо же было чём-то говорить, и потом в этом деле, в этой области разговора он мог быть нескучным собеседником. Любил порой делать набеги в театр.

Свет в кафе полыхал. Зеркала зрительно удлиняли перспективу, помещение казалось большим, чем оно было в действительности, а множество люстр блестели, сверкали и горели в зеркалах, как праздничный фейерверк. От такой яркости уставали глаза. Хотелось их на некоторое время закрыть. Две хорошенькие девушки недавно сменились другими. Когда они вышли из-за стола и направились к выходу, молодой человек не мог удержаться, чтобы не посмотреть им вслед .

– О чём задумался, гегемон? – произносит Эля. То ли иронизирует, то ли пытается уколоть.

– Да так…

Да, жизнь его проходит в обыкновенном кругу. Работа, заводские приятели, друзья детства (с кем бегал по дворам), знакомые – и всё это люди ординарные, ничем не примечательные. Коммунальные квартиры, сутолока, скромная обстановка. Претензии сведены до минимума. Мода не в опале, но и не на первом месте. У иных знакомых он, правда, замечал смешные потуги, мелкое стремление «красиво» жить.

– Да так, Эля, о своём, – повторил молодой человек и положил свою ладонь на запястье девушки.

Она руки не убрала. Её рука была тонкая и прозрачная, как у ребёнка, ладонь наполовину меньше придавившей её ладони, а пальчики длинные и прямые, как карандашики. Средний палец царапался перстеньком.

– Давай выпьем, Эля, за твоё здоровье.

– Давай, – согласно кивнула она и отняла руку, чтобы взять бокал.

Казалось, они выходили в ночь. Невский встретил их снежной метелью. Искры снега влетали в рукава и за воротник. А толпа всё сновала туда-сюда, хотя заметно поредела. Молодой человек поднял воротник и засунул руки в карманы. Эля взяла его руку, и они устремились в строну площади. Шампанское самую малость согревало изнутри и веселило. Метель была нипочём. Молодой человек вынул из кармана руку, забрался под пышный песцовый воротник и взял девушку за шею. Попытался склонить на себя. Подалась, прижалась плечом. Он всем нутром почувствовал эту податливость. Когда они проходили Старо-Невский, Эля вдруг сказала: «Мои папа и мама сегодня в гостях, поедем ко мне».

Эля долго открывала дверь квартиры, а молодой человек едва сдерживал дрожь. Страсть сводила шею и плечи и как-то даже поводила ими. В передней, ещё не раздеваясь, он стиснул Элю, сильно прижал к себе, увидел близко румяность её щёк и крепко поцеловал в холодные губы. Зубы ударились о зубы. Он сбросил с неё пальто и понёс в комнату. Под большим ковром в ногах широкой кровати стремительно вырастала пирамидка из одежд и белья. Вот Эля обронила малиновую рубашку, вот юбкой взбила себе волосы, вот пригнулась, снимая колготки, и, наконец, замерла во всём своём нагом великолепии. Затем шагнула навстречу…

Незнакомая будоражащая обстановка. Ласки, нежность, поцелуи… И в полумраке, нет, в полусвете, её глаза, её губы, шея, плечи, живот, бёдра, ноги… Ах! И она немножко капризна, и она немножко безвольна и томно-красива, и страшно чувственна и молода. Любовь! Вот бы всю жизнь так, как в ничтожные мгновения любовной кульминации. Жизнь – сплошное сладострастие, сплошной восторг.

Молодой человек вышел от Эли в начале двенадцатого. Метель унялась, кружился снег.
Дошёл до перекрёстка. Асфальт на дороге влажный – заездили машины. Но обочины тротуара выбелены снегом. Матовое люминесцентное освещение. Приглушённый шум машин, редкий грохот и позвякивание трамваев. Мельтешение человеческих фигур. Люди не ходят, не бегают, а будто вертикально плавают: кто медленнее, кто скорее. Женщины в изящных дублёнках и меховых красивых шапках роняют за собой стук каблучков. Молодые люди в коротких нейлоновых куртках лихо перебегают дорогу. На автобусной остановке три-четыре человека. Мужчина в сером пальто и в тёмной кепке прохаживает взад-вперёд. Брови густые, лицо недоброе. Из-за угла вырулил и остановился автобус. Салон автобуса, на две трети забитый пассажирами, ярко освещён. Одновременно притягивал и отталкивал. Раздвинулись двери, молодой человек вскочил на ступеньки и потеснил кого-то. Автобус плавно тронулся с места и устремился вперёд. Стоящие пассажиры, держась за поручни, подавались попеременно вперёд и стороны при частых торможениях и поворотах. Большинство смотрели в окна. За окнами – темень, вечер затушевал воздух. И в этом чернильном океане заметен только бег людей и чередованье фасадов зданий.
Дремлющий слух молодого человека улавливает фразу: «Ах, моя мама встанет в позу, начнёт жертвовать собой…». Минутное ленивое любопытство. Поворот головы. Две сидящие миловидные женщины беседуют между собой. Слух опять отключается. Хочется подремать, подремать в свежих сладостных воспоминаниях.

                                              Из «Сборника прозы» 2011. –  
                                                           
                                                                       * * *