ЭПИЗОД-12 

Небольшая бухта на одном из внешних островов архипелага узким дугообразным, свободным от рифов проливом соединяется с океаном, так что совершенно не видна проходящим мимо острова кораблям. В бухте на якорях стоит “Чёртова дюжина”. На берегу — несколько домов, обычных для таино. Несколько навесов из пальмовых листьев. Гамаки. 

Мирэй, Окайя, Брессон и де Вилье прерывают беседу и оборачиваются на голос подбегающего юнги Эмиля. 

— Капитан! Капитан! 

— Что-то важное, Эмиль? 

— Так точно, капитан. Галеон огибает остров и явно готовится бросить якорь с подветренной стороны. 

— Дьявол раздери их души в клочья! Что им там занадобилось? 

Затянувшееся молчание нарушает де Вилье, до того с крайне задумчивым видом вглядывавшийся в клубящиеся на горизонте тучи. 

— Осмелюсь предположить, капитан, что я знаю ответ на ваш вопрос. Очень может быть, что я ошибаюсь... 

— Без церемоний, Жан. Выкладывайте ваши идеи. 

— Я мысленно представил себе их курс по отношению к нашему острову и к вон тем облакам. Если они увидели сигналы нашего гелиографа на фоне туч, то вполне могли принять их за вспышки молний и решили переждать шторм у нас в гостях. Там изгиб берега образует нечто, вроде небольшого залива. Какое-никакое, но укрытие.  

— Интересно, очень интересно. Возможно, вы правы. Этим хорошо объясняются их действия. И дай бог, чтоб вы не ошиблись. 

Ненадолго задумывается. 

— Но есть ещё второй корабль. Что, если они тоже видели вспышки и последует за этим чёртовым галеоном? 

— О нём мы знаем только то, что он вообще существует. Где он сейчас и каким курсом следует, нам неизвестно. Поскольку новых сведений о нем нет, остаётся только ждать. 

Брессон: 

— Эмиль, возьми ещё двоих и вместе идите на пост. Любые новые сведения о втором корабле передавать нам немедленно. Давай, беги. 

Юнга убегает. 

— Капитан, а что, если они оба окажутся в этой недобухте? Берега там крутые, обрывистые. Выбраться на них, да ещё в шторм, ох, как непросто. И спуститься к воде — тоже. Вот только не знаю, какое там дно. Удастся ли стать на якорь двум крысам в одной крысоловке? 

— Вы уже что-то замышляете, Брессон? 

Камера, стоп! Снято. 

То же место. Ближе к вечеру. Те же персонажи. Юнга Эмиль докладывает. 

— Галеон стал на якорь у северо-западного скального выступа, примерно в полутора-двух кабельтовых от берега. Там есть отмель из крупной гальки и валунов и маленький водопад. Для якорей дно идеальное. Джо прикинул, сколько они стравили якорного каната. Футов двести или немного больше. 

— Стало быть, глубина там футов пятьдесят. Как оно вам, капитан? 

— Лучше бы поменьше, но что есть, то есть. Продолжай, Эмиль. 

— Бригантина несёт на палубе два шестивесельных вельбота и один четырёхвесельный. Далековато, но под чехлами на больших вельботах, похоже, уложены мачты. Судя по всему, идут в ту же бухту. 

— Стало быть, они тоже видели “молнии”. А что означают вельботы на бригантине, вам понятно, господа офицеры? 

— Понятней некуда. Не на китов же они пришли охотиться. По нашу душу. 

— О нас они не знают. 

— Простите, капитан, не так выразился. Они хотят проникнуть внутрь архипелага. Бригантина идеально подходит для этой цели, а вельбот — самая маневренная из лодок, и осадка у него небольшая. Если идти через мели и рифы, то только на нём. Оставят корабль в подходящей бухте внешних островов, а внутрь отправят отряд на лодках. Весьма разумно. 

— Испанцы никогда дураками не были. 

Подходит Окайя. 

— Свежие новости, господа. С бригантины увидели галеон и подняли флаг. Расстояние велико, да и погода не подарок, но похоже, что это англичане. С испанцами у них сейчас мир, но вряд ли они встанут рядом. 

— Это очень важно, Окайя. Дай бог, чтобы они оказались далеко друг от друга. 

Мощный порыв ветра вмешивается беседу. 

Брессон: 

— Не знаю, что они там видели, но шторм нам очень кстати. Оркестр будет особенно мощно звучать. 

Камера, стоп! Снято. 

Видеоряд. Вид сверху. 

Зелёный тропический остров с обрывистыми скалистыми берегами окружён белой полосой прибоя. В маленькой бухте, соединенной с океаном длинным проливом, стоит на якоре бриг. Небольшой посёлок из типичных индейских домов на берегу. Тропический лес. Противоположный берег. В неглубоком заливе стоит на якоре испанский галеон. Паруса убраны.  Пушечные порты закрыты. Народ на палубе толпится у правого борта.                                                                                
Лавируя против ветра, в залив входит бригантина с “Юнион Джеком” на грот-мачте, с красным с крестом в белом поле флагом Роял Нэви на кормовом флагштоке, и направляется в удалённому от галеона берегу залива.  

На грот-мачте галеона поднимается желтый с красным Бургундским крестом военно-морской флаг Испании. 

Капитанская каюта бригантины “Нан Кэт”. Корабль заметно качает. 

Капитан Сайрус Мортон, старпом Джон Кэрри, канонир Питер Форд, штурман Уильям Томсон. 

— Не самое приятное соседство, господа, вы не находите. 

— Я бы тоже предпочёл уединение, сэр. Но не думаю, что нам следует чего-то опасаться. Между нашими монархиями наконец-то установился мир. К тому же: оцените осадку испанца. Он загружен до предела, и вряд ли ищет приключений на своё набитое брюхо. А нам тем более нет смысла ввязываться в неприятности. Видит бог, он просто решил укрыться здесь от шторма, который с каждой минутой усиливается. 

— Видите, они демонстративно закрыли пушечные порты. Показывают миролюбие. Хотя, какой противник наша Кэт такому кораблю? 

— В этих водах, далеко от метрополий, всякое случается. А этот архипелаг с недавних пор стал пользоваться особенно дурной славой. 

— Не удивительно. Те, кому удалось благополучно выбраться из этого лабиринта, рассказывают жуткие вещи. Рифы и мели — это хотя бы понятно. 

Капитан неторопливо раскуривает трубку, пододвигает поближе кожаный бювар, вынимает из него несколько исписанных листов. 

— Вот, господа, извольте ознакомиться. Это, так сказать, экстракт из донесений наших агентов в испанских колониях. Признаться, я сам с трудом верю тому, что здесь изложено, но ведь приведены рассказы самих участников описанных событий. Впрочем, читайте сами. 

Несколько минут спустя. 

Канонир настроен весьма скептически. 

— Испанцы прославлены как своими достижениями в мореходстве, так и суевериями. Морская дева смерти является прямо из трюма с факелом в руке.  Восхитительно! Или вот: портовая девка учиняет драку на палубе, какой-то придурок роняет в воду — где не менее тридцати футов глубины — свой кинжал, а следующим утром его находят зарезанным этим же кинжалом! Бред, простите сэр, но это бред! 

Тему продолжает старпом. 

— А вот это как понимать? Посреди ночи из воды... из воды сэр! … поднимается пламя, окружающее весь корабль. Якобы удалось спастись только нескольким бедолагам, находившимся в тот момент в шлюпке. Что они там делали посреди ночи, чёрт побери?! 

Капитан слушает с совершенно невозмутимым видом, попыхивая трубкой. Достаёт из бювара ещё один лист. 

— Это копия донесения, отправленного испанцами в Мадрид. Наши люди знают своё дело. Ознакомьтесь. 

Старпом и канонир склоняются над документом. Бормочут, читая вслух. 

— Из восьми кораблей, специально направленных... так... бриг, шхуна, фрегат, шхуна, бригантина... так... Вернулся только один... команда совершенно деморализована... признаки одержимости... Так... Шхуна         “Изабелла”... Достигли Эспаньолы... треть экипажа или более... так... поскольку все судовые документы безнадёжно испорчены морской водой и гнилыми водорослями. В запертом сундуке! 

Капитан: 

— При всех испанских суевериях, согласитесь, господа, не найдётся такого губернатора, который осмелится отправить в метрополию заведомые бредни. Исчезновение перечисленных кораблей есть факт. А эта самая “Изабелла” и сейчас стоит в порту совершенно пустая. Ни один матрос не соглашается выйти на ней в море, несмотря на то что сам епископ заново освятил корабль. Но это проблемы испанцев. Главное, что все эти странные события как-то связаны с этим архипелагом. 

— Простите, сэр, но почему вы только сейчас сообщили нам эти сведения? 

— Потому, что следую строжайшему предписанию: до прибытия экспедиции на место держать содержание прочитанных вами документов в строжайшем секрете. И считаю своим долгом приказать вам держать в тайне от экипажа всё, что вы узнали сейчас. Вот только паники, а наипаче бунта нам тут не хватало. И будем готовы ко всему. Более вас не задерживаю. 

Капитан собирает бумаги в бювар. Внезапный сильный удар волны, и бювар вылетает у него из рук. 

— Проклятый шторм! Да ещё... 

— Да сэр, в открытом море нам было бы спокойнее. 

Камера, стоп! Снято. 

Катрин Читанг встала с шезлонга и поднесла к глазам бинокль. 
Вынырнули наконец-то. Поразительно, сколько времени они проводят под водой, даже страшно. Хотя, чего бояться? После того рассказа Евы о срыве съёмок советского фильма из-за смерти ведущего актёра, режиссёр и продюсер прямо помешались на мерах безопасности. Запретить этим отчаянным русским подругам их любимое развлечение они даже не попытались. Дело изначально безнадёжное. Но теперь их обязательно страхуют трое-четверо аквалангистов. И её, Катрин, тоже. Даже просто искупаться без сопровождения нельзя. Удивительно, но со стороны актрисы и каскадёрши ни малейших возражений не последовало. Впрочем, у обеих удивительным образом сочетаются отчаянная смелость с редкостным благоразумием и ответственностью. А уж преданность делу... Вот сегодня они сами предложили совместить из подводные прогулки с репетицией пары подводных сцен. Поиск жемчуга. А вдруг и вправду найдут? 

Похоже, нанырялись. Плывут к берегу. И мигом оказались только по пояс в воде. У этих островов берега почти отвесно уходят в глубину, и прибрежная отмель совсем короткая. И обе голые, разумеется, только тонкие пояски на талии и висящие на них ножи и сетки с добычей. Нет, не только. Ещё водолазные маски, сдвинутые на лоб, и дыхательные трубки. Чем бы им помешали купальники, вот хотя бы как у неё? Вполне миниатюрный, но скрывает то, что полагается скрывать. Вышли на сушу морские девы. Девы! Три раза ха! Ах, да, они ещё и в тапочках. На ней самой такие, из плотной резины. Оказывается, в этом тропическом раю водятся опаснейшие твари. Наступишь босой ногой, и этот шаг может стать последним в жизни. А эти ещё и лезут к ним прямо в пасть. Или что там у них: щупальца, шипы? Ага, вот и телохранители в масках и с баллонами за спиной. 

Катрин вздохнула с вполне осознанной завистью. И она далеко не дурнушка, но вот такие тела, наверно особенно приятно охранять. Особенно такие бесстыжие. Чёртовы нудистки! Но хороши же обе, до чего хороши. Она вспомнила ту аборигенку с Тобаго, Фаину Гринфорд, что исполняет эпизодическую роль дочки жреца. Вот и она такая же. Умеет же мэтр подбирать исполнителей. Не актриса она никакая, бухгалтерша, но и роль у неё — пара десятков слов. Такая же отчаянная, красивая и бесстыжая. Не удивительно, что с этой Файной мигом подружилась и эти два десятка слов, по сути — прощальных — так произнесла, как свои, не выученные. Странная у них обеих красота: не сияющая она, а какая-то... 

Катрин задумалась над определением и... 

— Катрин, ловите! 

Она автоматически поймала летевший в неё предмет и отчаянно завизжала от ужаса и омерзения. Вокруг руки плотно обвились щупальца небольшого, с яблоко величиной, осьминога. Стряхнуть надёжно присосавшегося и ярко-красного от возмущения таким обращением моллюска никак не удавалось. Катрин уже размахнулась, чтобы основательно приложить его о раму своего шезлонга, как её остановила Ева. 

— Секунду, мадам! 

Ева подставила свою мокрую руку, и осьминожек, почувствовавший путь в родную стихию, немедленно перебрался на неё.  

— Иди ко мне, маленький. Злая тётя хотела тебя обидеть. 

Она подошла к воде, наклонилась и опустила в неё руку с осьминожком. Тот моментально побледнел, собрал щупальца в пучок и дал дёру. 

— Гуляй, малыш. 

Теперь раскраснелась Катрин. 

— Что за дурацкие шутки, Элла?! Даже при всей вашей экстравагантности, это уж слишком. Что вы себе позволяете? 

Элла искренне удивилась. 

— Простите, Катрин, я же не знала, что вы боитесь этих безобидных существ. Вот клянусь вам, у меня и в мыслях не было вас обидеть или напугать. Просто для нас с Евой это была редкая возможность пообщаться с ними. А тут их множество, целая колония. Под водой скалы все в трещинах и пещерках, вот они там и сидят. Этот был крошка совсем, но мы там и побольше видели, с мешок картошки. 

Теперь Катрин побледнела. 

— Я их уже встречала несколько раз, но как-то не до них было. Такие занятные создания, вы не поверите. Мы с ними поиграли и заодно порепетировали. Вот, набрали ракушек, и на вашу долю тоже. Сейчас честно поделим на всех, и все откроем. Вдруг кому-то повезёт и попадётся жемчужина.  

Катрин угрюмо молчала, и ситуация из глупого недоразумения грозила перерасти в серьёзную неприятность. Это почувствовали все. 

— Няня Окайя, ты же говорила, что умеешь правильно готовить этих спрутиков. А меня научишь? 

Мгновенное превращение Эллы в маленькую Мирэй и разительный контраст детского голоска и умильной мордашки с великолепной фигурой актрисы произвели эффект ошеломительный и ошеломляющий. Несколько секунд продлилась немая сцена. Первыми отреагировали бурными аплодисментами операторы-телохранители, ещё не успевшие избавиться от своих аквалангов. 

— “Ну как можно бояться тех, кого ешь?” - процитировала Мирэй Жака Паганеля, который должен был родиться на пару веков позже. — Ну, няняааа... 

— И не боюсь я их вовсе, моя девочка. - подключилась сообразительная Ева. — Это дураки моряки их боятся, как нечистой силы. Мы с тобой их этими спрутами закошмарим. Только ты этими холодными тварями больше в меня не швыряй, когда я на солнышке греюсь. 

После этого к аплодисментам присоединилась и оттаявшая Катрин. Неожиданно для самой себя, Ева очень точно спародировала её мимику и интонацию.  Если бы не акцент... 

— Катрин, право же, не обижайтесь. Я же помню по сценарию все эти эпизоды со спрутами, вот и не ожидала от вас такой реакции. Ну, простите мне эту глупую шутку. 

Сменившая угрюмость на подобие улыбки, Катрин только махнула рукой. 

— Оставьте. Всё я поняла и не обижаюсь. Просто это так неожиданно. Он был такой холодный и противный... бррр... Сама виновата. Забыла, что имею дело с отпетой хулиганкой, и от вас всего можно ожидать. Ну, где там ваши ракушки с жемчужинами. 

Ревизию потенциальных сокровищ устроили в тени, под какими-то растениями с огромными, как зонтики, листьями. Освободившиеся от своей амуниции аквалангисты расстелили большой кусок прорезиненной ткани, на которую выложили всю добычу. Оказалось, что это съедобные и, по заверению опытных в этом деле парней, очень вкусные моллюски. Какая-то разновидность устриц. 

Информация была встречена с большим энтузиазмом: после подводной репетиции у всех здорово разыгрался аппетит.                                                
Ева уже пробовала устриц раньше, когда была с цирком на гастролях во Владивостоке, а Элла познакомилась с ними в Кайене. Поначалу особого восторга они у неё не вызвали, но потом распробовала и решила, что дома ей придётся скучать по этому живому лакомству.  

Мужчины добавили на общий стол и свою добычу (ну, не торчать же под водой совсем без дела), и все заработали ножами и зубами. Катрин нашла устриц превосходными, а их вкус прямо-таки изысканным. 

Когда с деликатесом было покончено и опустевшие раковины утоплены, Ева отправилась с одним из парней поохотиться на омаров.                          
Катрин вернулась в свой шезлонг, а Элла улеглась рядом на песке. 

— Теперь я понимаю, почему здесь собралось столько осьминогов. Они тоже утончённые гурманы. Очень кстати: легко будет набрать артистов для сцены со спрутами. 

— Элла, умоляю, не напоминайте мне больше об этих ужасных тварях. Знаете, я, наверно, должна вам быть благодарна за ваше хулиганство. Не знаю, что бы со мной было, если бы я встретилась с этим ужасом в воде. 

— Катрин, ещё раз простите. Просто вы не любите нырять, и много на этом теряете. Там так красиво и интересно! А с головоногими ребятами вы наверняка встречались не раз, просто они от вас удирали раньше, чем вы их замечали. Они ужасные трусишки, даже самые большие. А ваши очки для плавания, они, конечно, защищают глаза, но разглядеть через них что-то весьма проблематично. Возьмите нормальную маску и шнорхель и просто полежите на воде лицом вниз. При такой прозрачности всё увидите сверху. 

— Похоже, вы собрались и меня перекрестить в свою веру, как вы это проделали с Мари. Со мной это у вас не получится, уверяю вас. 

— Зачем мне это? И не получится, согласна. Человека можно сломать против его воли, но исправить — нет, ни за что. Нужно его желание измениться, пусть даже не вполне осознанное. Но его собственное. А в вас нечего исправлять. Вы вполне нормальны. У любого человека в любой необычной ситуации действуют два жизненно важных психических феномена: ориентировочный рефлекс или, иначе, рефлекс “Что такое?” и инстинкт самосохранение. Что-то преобладает у одного, что-то — у другого. На самом деле всё сложнее, но мне сейчас лень забираться в дебри. Да и вам оно надо, тем более — именно сейчас? Satur venter non studit libenter.  

— Что вы сказали?! 

— Сытое брюхо глухо к учению. Латынь. Застряло в памяти с первого курса. 

Элла сладко потянулась и свободно раскинулась на теплом песке. 

— Благодать. Знаете, даже не мечтала никогда оказаться в таком раю. И завтра ещё мы с вами свободны, пока наши мэтры снимают массовые сцены с пальбой и резнёй. Наплаваемся и наныряемся всласть. 

— А по здешним джунглям вам погулять не хочется? 

— Очень хочется, но опасно. Этот островок не Тобаго, и ядовитых змей тут предостаточно. А навыков поведения в таких местах у нас нет. Жить пока ещё не надоело. И насекомых кусачих там полно. Не смертельно, но могут надолго испортить внешность, а мы уже послезавтра вернёмся к работе. Надо очень хорошо выглядеть. По плану у нас с вами интимные сцены. У меня аж сразу с двумя партнёрами. Вам-то проще: в кадре только лицо, а вот нам с Евой достанется вся остальная работа. 

Элла мечтательно улыбнулась, а Катрин, глядя на неё рассмеялась. 

— Не даёт покоя слава Сильвии Кристель? 

— Ага. Но больше — Ракел Уэлч. Ещё в детстве увидела её в “Миллионе лет до нашей эры” и вот знаете, восхитилась. Потом ещё пересматривала. Идеал женской красоты. Кристель, она да, очень красива, но она хрупкая, изящная сексуальная игрушка. А Ракель — воплощение мощной и всемогущей женственности. Вот, если бы она была в роли Эммануэль! 

— Увы, Арсан в своём романе описывает её именно так: худенькая, с маленькой грудью. Кристель подошла идеально. К тому же ваш идеал — Уэлч — никогда не снималась совершенно голой. В отличие от вас. 

— А “Плейбой” поместил её фото на обложку и назвал самой желанной женщиной года. Там она только в трусиках, таких, что их почти не видно. 

Катрин полюбовалась на Эллу, валявшуюся на песке, свободно и широко раскинув все четыре конечности. Ну до чего же хороша бесстыжая чертовка. Наконец нашла определение: пронимающая красота. Да, именно так: пронимающая. Она вздохнула. Ей бы самой такую смелость. Может быть тогда Ален... 

— И ещё одно отличие от вас: она очень слабая актриса. Внешность и темперамент — этим исчерпываются все её достоинства. 

Элла открыла один глаз, взглянула на француженку. Такой комплимент дорогого стоит, тем более что Катрин сказала это с заметным усилием, переступив через что-то внутри себя. Она легко поднялась с песка, подала руку Катрин и вытянула её с шезлонга.  

— Идёмте купаться. В такую жару это просто необходимо, чтобы не получить тепловой удар. Нырять вы не любите, а на поверхность наши восьмилапые приятели всплывать не любят. К тому же мы будем барахтаться так, что они и со дна разбегутся. И, знаете что? Снимайте свой шикарный купальник. Мужа и сыновей здесь нет, а ощущения совсем другие, особенно в компании с такими милыми мальчиками. 

Она оглянулась на двоих подводников, возившихся невдалеке со своей аппаратурой. 

— Эй, бодигарды! Идём купаться! Нырять не будем, оставьте свою технику в покое.  

— Элла, но нельзя же так! - Катрин попыталась вернуть себе верхнюю часть бикини. 

— Можно и нужно! - безапелляционно заявила та, одним движением освободив мадам Читанг от трусиков. — Да будьте же вы, чёрт побери, француженкой! 

Подхватила ошалевшую от неожиданности актрису на руки и ринулась с ней в воду. 

Капитанская каюта английской бригантины “Нан Кэт”. Стоящий на якоре корабль заметно покачивает. Несмотря на наглухо задраенные окна, хорошо слышен рёв ветра и какие-то ужасные звуки: вой, стоны, вопли. Такой звуковой фон должен быть в аду. 

Присутствуют: капитан Сайрус Мортон, старпом Джон Кэрри, канонир Питер Форд, штурман Уильям Томсон. Все крайне встревожены. 

Канонир: 

— Сэр, команда близка к панике. Эти ужасные звуки, подобных которым никто никогда не слышал, сводят людей с ума. На палубе ни одного человека. Все укрылись во внутренних помещениях и никакими посулами или угрозами невозможно заставить хоть кого ни будь нести вахту на палубе. 

Старпом: 

— Он не преувеличивает, сэр. Похоже, секретные документы, с которыми вы нас ознакомили, не содержат ни грана лжи. Эти острова во власти Сатаны. 

Штурман: 

— Надо уходить отсюда. Но пока ветер не утихнет или не переменится, сняться с якоря невозможно. 

Старпом: 

— Даже обрубив канаты, мы не сможем уйти. Нас выбросит на берег рядом с этим галеоном, если только не столкнёмся с ним. Здесь слишком тесно для маневров в такую погоду, да и чёрта-с-два заставишь матросов лезть на реи. Не удивлюсь, если они взбунтуются. И я их понимаю, сэр. 

Капитан: 

— Вынужден согласиться с вами, господа офицеры. Ситуация чрезвычайная, не предусмотренная никакими уставами. Думаю, что выражу общее мнение: всё, что нам остаётся - ждать. Переждать этот дьявольский шторм, а далее, если на то будет воля Всевышнего, и мы останемся живы, приступим к исполнению нашей миссии. 

Штурман: 

— К исполнению, сэр?! 

— Да, мистер Томсон, к исполнению. Приказ получен и должен быть исполнен. Шторм когда ни будь кончится, а внутри архипелага новая буря будет уже не та страшна. Мы будем прикрыты внешними островами, а вельботы беспрепятственно пойдут дальше. 

— Если найдутся матросы, которые сядут за вёсла. 

— Что?! Что вы сказали, Томсон?! 

— Я осмелился усомниться, что экипажи вельботов... 

Сильный удар в борт, ещё один, чуть слабее. Ещё один. Несколько слабых ударов. 

— Это ещё что?! 

— Похоже, это сам Сатана стучится в двери и просится войти. 

Офицеры дружно крестятся, бормочут “Отче наш”. 

Капитан: 

— Оставьте дурацкие шутки, господа. Что это, по-вашему? 

— Может быть, ветром сломало и сбросило в воду какое-то дерево, и теперь оно бьётся о борт? 

— Правдоподобно. И дай бог, чтоб это было так. В любом случае, пока эта чертовщина хотя бы не ослабнет, выходить на палубу крайне рискованно. Скоротаем время за вином и картами, господа. 

Камера, стоп! Снято. 

Кают-компания испанского галеона. Присутствуют несколько офицеров и знатных пассажиров и капеллан.   

Слышен шум ветра и жуткие завывания, похожие на стенания и вопли терзаемых демонами грешников в аду. 

— Похоже, что в поисках укрытия от шторма мы оказались в самой преисподней. 

— Согласен, дон Хименес, эти ужасные звуки сводят с ума даже здесь. Что же творится на верхней палубе? Даже страшно себе представить, что испытывают там вахтенные матросы и офицеры. 

— А что делать? Уйти отсюда мы не сможем до окончания этой бури. Нечего и думать сняться с якоря при таком ветре. Нас разобьёт о скалы раньше, чем мы успеем поднять хоть один парус. 

— Что делать? Уповать на волю Всевышнего и на милоть его. Молитесь за нас, отец Доминик. 

— Credo in Deum, Patrem omnipotentem, Creatorem caeli et terrae. Et in Iesum Christum, Filium eius unicum, Dominum nostrum: qui conceptus de Spiritu Sancto, natus ex Maria Virgine, passus sub Pontio Pilato, crucifixus, mortuus et sepultus: descendit ad inferos; tertia die resurrexit a mortuis: ascendit ad caelos; sedet ad dexteram Dei Patris omnipotentis: inde venturus est iudicare vivos et mortuos... 

Все присутствующие опускаются на колени, подхватывают “Символ веры” и дружно крестятся. 

Камера, стоп! Снято. 

Видеоряд. 

Вид сверху. Стоящие на якорях галеон и бригантина. Людей на палубах нет. Небо начинает проясняться, в розовом свете рассвета видно, как от галеона отходят три среднего размера каноэ и скрываются за выступом скалы. 

Стоянка “Чёртовой дюжины”. 

Мирэй, де Вилье, Брессон, ещё несколько корсаров. 

Голос юнги Эмиля: 

— Капитан, капитан! “Морские черти” вернулись на берег. Потерь нет! 

Юнга подбегает, запыхавшись. 

— Капитан, что передать от вас? 

— Ничего, отдыхай. Брессон, остановите музыку. Ветер явно стихает. Не надо им понимать связи между ней и погодой. Де Вилье... 

— Я уже распорядился, капитан. 

— Отлично. Концерт закончен, переходим к фейерверку. Как только погода достаточно успокоится, выходим в море. 

Камера, стоп. Снято! 

Палуба английской бригантины. Ветер ещё очень сильный, небо затянуто тучами. Заметная качка. Палуба завалена всяким мусором, принесенным волнами и ветром: какими-то водорослями, ветками, дохлыми рыбами. Матросы приводят судно в порядок после шторма. Время от времени чертыхаются, наступив босой ногой на колючие ветки. 

Один из матросов вдруг оседает на палубу. 

— Что с тобой, Джонс? Перетрудился, лентяй?! Живо вставай, мать твою каракатицу! 

— Что-то не то со мной, сэр... 

Голос переходит в хрипение, лицо матроса синеет и он скрючивается на палубе. 

— Что за дурацкие шутки?! Поднять негодяя! 

Другие матросы бросаются к Джонсу, пытаются его поднять. Крики ужаса. 

— О, Господи! Пресвятая богородица! Он мёртв, сэр! 

На палубу с вант падает и застывает неподвижно ещё один матрос. Вопль с бака: 

— Господи, помилуй наши души! Здесь два покойника в гальюне! 

Начинается паника. Вопли, молитвы, богохульства. Матросы мечутся по палубе, кто-то падает за борт. Один из матросов спотыкается и валится на затянутый парусиной вельбот, срывая парусину. Из образовавшейся щели лезут большие, пёстро окрашенный змеи. Палуба превращается в сущий ад. Матросы убегают с палубы во внутренние помещения, лезут на мачты. Палуба пустеет. 

Камера, стоп! Снято. 

Балкон кают-компании галеона. Капитан de mar, капитан de guerre, ещё несколько офицеров, капеллан. 

Капитан de mar опускает подзорную трубу. На лице его полнейшее недоумение. 

— Вы что-то понимаете, сеньор Альфонсо? Что там творится у этих англичан? 

— Ничего не могу понять, сеньор Родригес. Там творится что-то невообразимое. Но из-за чего эта паника? Похоже, они все там посходили с ума, но чем вызвано это внезапное помешательство? 

— А не мог ли лишить их разума ночной кошмар? Они были ближе нас к источнику этих дьявольских звуков. Что скажете, святой отец? Наверняка среди них немало еретиков, коих постигла кара Всевышнего. 

— Не вижу смысла спорить с вами, сеньор Родригес. Это же очевидно. Расстояние между нашими кораблями совсем не велико, однако же у нас, истинно христианских мореплавателей, всё благополучно, да сохранит нас и далее Пресвятая Дева. Однако, позволительно ли мне будет спросить, сеньор капитан, когда мы сможем продолжить наш путь и удалиться от столь негостеприимного места? Шторм, вроде бы миновал. 

— Я и сам рад бы поскорее убраться подальше от этих островов, о которых с некоторых пор ходят весьма недобрые слухи. Однако ветер сейчас не позволит нам сняться с якоря. Мы слишком близко к берегу, и очень велик риск быть выброшенным на него. Придётся подождать, пока ветер переменится или хотя бы ослабнет. 

Доносятся крики: Каррамба! Дьявольщина! Что это?! Господи, помилуй! Пожар! Пожар! 

Камера, стоп! Снято! 

Видеоряд. 

Обращённый к берегу борт корабля охвачен пламенем. Поднимаются клубы чёрного дыма. Три каноэ под прикрытием этой дымовой завесы огибают галеон с кормы. Несколько гребцов оставляют вёсла, и в руках у них появляются глиняные горшки, из которых торчат горящие фитили. Горшки летят в окна кормовых помещений. Дым, языки пламени. 

По палубе в панике мечутся испанские моряки и солдаты. Несколько из них с топорами в руках бросаются к якорным канатам, начинают их рубить. Движения их замедляются, они роняют топоры и падают на палубу. 

Слышна команда, истошный вопль: 

— Затопить крюйт-камеру! Любой ценой затопить крюйт-камеру! 

Из-за мыса показывается фрегат под белым флагом с чёртовой дюжиной. 

Камера, стоп! Снято. 

— Ева, вы совершенно уверены, что они не ядовитые? 

— Совершенно, Катрин. К тем, что были заранее приготовлены, я добавила ещё вот эту парочку. 

Ева запустила обе руки в террариум и вынула оттуда двух ярко окрашенных змей. 

— Смотрите, какие красавицы! Сама отловила их в лесу на Тобаго. Они же просто прелесть. Вот эта поменьше. Я сама вчера скормила им по две лягушки, поэтому они сытые и ленивые. Возьмите, не бойтесь. 

— Дай и мне одну поиграться. 

Элла взяла змею, позволила ей обвиться вокруг своей руки, поднесла к лицу. 

— Ух ты, какая ты красавица! И совсем-совсем не страшная. Хочешь меня попробовать язычком? Да пожалуйста. Ой, хватит, щекотно! 

Змея перебралась на шею, обвилась вокруг неё и через пару секунд её изящная головка с мелькающим раздвоенным язычком оказалась над лбом. Элла тут же приняла величественную позу. 

— Похоже на царский урей? 

Ева немедленно подтвердила: 

— Точь-в-точь, как на картинке. Тутанхамонша — ни дать, ни взять. Прямо один к одному. Да держи ты её! Удерёт, гоняйся за ней потом. 

Катрин смотрела на это представление, широко раскрыв глаза и забыв дышать.                                          
Конечно, она много раз видела всякие трюки со змеями: и в кино, и в цирке, но вот так, в двух шагах... какое там “в двух”. В одном! Ладно, каскадёрша, циркачка. Ей в цирке и не такое приходится вытворять, привыкла. Но эта русская актриса, явно — аристократка, она так забавляется с этой жуткой тварью, и ни малейшего страха, брезгливости. По ней ползает это холодное, склизкое, а она... Да боже мой, она этим наслаждается! Ну да, испытывает явное удовольствие, наслаждается ощущениями. Как? Нет, ну как это у неё получается, чёрт её побери? 

Элла как будто прочитала её мысли. 

— Она совсем не холодная, сухая и такая приятно шершавенькая. Тридцать два градуса, и она такая же. Смотрите, какая прелесть. Ева, можно Катрин с ней тоже поиграть? 

— Ммм, если не упустит. С ними ещё репетировать и сниматься. Я самых спокойных отобрала, жалко терять. 

— Катрин, можете потрогать, пока Ева не передумала. Вот, пока в моих руках, а то упустите с непривычки. Она не кусается. Смотрите, я даже не могу засунуть ей палец в рот, ей невкусно. 

— Эй вы там, не мучайте красотку. Давайте её сюда. 

— Нет, секунду, мадемуазель, секунду. Я просто ещё не успела. 

Катрин перехватила змею на полпути к террариуму. Правда: не холодная, сухая, шершавенькая живая игрушка. Ничего страшного и противного. Она так увлеклась, что сама не заметила, что улыбается и сюсюкает с этим занятным существом. 

— Катрин, хватит на первый раз. Замучаете мою красотку. Пусть отдохнёт. Ей ещё неделю лягушек переваривать. 

Ева вернула змею в террариум, опустила сетчатую крышку. 

— Ну, как: страшно и противно? 

— Нет, что вы! Удивительно. Но как это у меня получилось? Я всю жизнь их боюсь... боялась. Элла, вы так загадочно улыбаетесь. Ваши психологические штучки? 

— Есть немного. Змей боятся все приматы. Обезьяны шарахаются даже от картинок. Этот страх преодолевается сознательно. Для этого нужен стимул. Этот стимул в вашем случае — зависть. Вы с Евой очень похожи внешне, именно поэтому она вас дублирует. Когда фильм выйдет на экраны, вся слава достанется вам — второй главной героине, а Еву, её разве что упомянут в титрах, в самом конце. В той версии, что пойдёт у нас, не будет и этого. Просто другие правила. Так чему вы завидуете? Её смелости и независимости. Не показной, а внутренней,  для себя. А зависть — это очень плохое чувство, она разрушает... 

Элла помолчала несколько секунд. 

— Кажется, я запуталась. Всё-таки мне трудно даётся французский. 

— Заметно. Но я поняла. 

— Обиделись? 

— Очень. Но, знаете, это как-то странно: проходит. Обида проходит. За ту вашу выходку на пляже я тоже страшно разозлилась, а потом... 

— Потом вы что-то не спешили влезать обратно в свой купальник. 

Катрин немного подумала и согласилась. 

— А знаете, да. Мне даже понравилось. Странно. Хотя... Вы же специалист по нервным расстройствам. Применили ко мне какой-то гипноз? 

— Пока не специалист. Только начала специализацию. Просто сработало то, что называют “эффектом пляжа” — как частный случай. Или — в общем — “эффектом лавины”. Всё было неизменно и устойчиво, но столкнули один камешек и мигом изменился весь ландшафт. Ну вот, я столкнула. Изменила ландшафт. Неужели не рассчитала и ухудшила? Принести вам мои самые неискренние извинения? 

Катрин расхохоталась. 

— Мне уже говорили, что вы любите играть на парадоксах. Даже на совершенно новом для вас языке у вас это прекрасно получается. Может быть, и этому научите? Кстати, зачем вам это всё? Не парадоксы. Вы такая альтруистка или вам просто нравится манипулировать людьми? 

— Вы не поверите: я это делаю из чистейшего эгоизма. 

— Опять парадокс. 

— Ничуть. Это первый мой фильм, первая роль в кино. Я очень не хочу, чтобы она осталась единственной. А для этого фильм должен получиться не просто хорошим — среди множества хороших. У Жаннэ ещё не было неудач. Нет, он должен быть выдающимся, он должен стать бомбой! Вот тогда я буду уверена в своём будущем.  

— А при чём тут я? Ладно, Мари вы просто пожалели. Тот водолаз. Может быть, вы оставили медицину, но не она — вас. Чего вы добиваетесь от меня, причём не спросив моего согласия? 

— Да. И я ещё сказала, что вы в порядке, лечить вас не от чего. 

— Так в чём же дело? 

— В вас. Это же вы жаловались, что мэтр Жаннэ относится к нам обеим несправедливо. Когда я в кадре, то один-два дубля, и готово в сопровождении комплиментов. А когда вы: несколько проб, несколько дублей и плохо скрываемое неудовольствие. И вы нашли этому объяснение. Забавное, согласна, но далёкое от истины. 

Катрин слегка покраснела. 

— А разве не так? 

— Не так. Различие между нами в другом. Я не играю роль Мирэй.  Мирэй — это я. И Карола в той пьесе — это тоже я. Поймите же, это я — такая, как есть: девчонка-сорвиголова. Когда мы на фрегате подходили к Тобаго, я разревелась, стоя за штурвалом. Я не играла тогда. Я попала в свой детский сон. 

— А при том, что Окайю вы именно играете. Вы похожи внешне настолько же, насколько различны внутренне, по складу психики. Чёрт побери, мне не хватает слов! 

Ева, до этого бесстрастно наблюдавшая за диалогом, решила помочь. 

— Я ничего не смыслю во всех этих психологических теориях. Мне всё это видится проще. Это нормально, когда люди боятся змей, пауков, высоты, глубины, крови... Когда страха совсем нет — это даже болезнь психики такая. Ты мне объясняла, Элл. Как это? Болезнь... как царского министра? 

— Синдром Урбаха-Витте. 

— Да, оно самое. Несчастные люди. Но, если удаётся через страх переступить, то даже получаешь удовольствие. По-другому себя чувствуешь. Я вот, когда в цирке первый раз прыгала с трапеции в бассейн с огнём, думала умру от страха. Наверно не прыгнула, а свалилась. Уже в воде опомнилась и проплыла в тоннель. Зато потом так скакала! Если б не купол, наверно в космос улетела бы. Несколько репетиций... Если б не барабанная дробь, так вообще — рутина. Там реального риска всего ничего, всё рассчитано. Я это, не хвастаюсь. Профессия такая. Я к чему? Когда артист после такого трюка выходит на поклон, по нему видно, что он пережил. Вот что у него внутри публике видно снаружи. Была у нас история. Артист получил травму в самом конце номера. Не очень страшную, но на поклон выйти не мог. А выйти надо. Быстро переодели его брата — они близнецы — и тот вышел. Всё изобразил как надо, но аплодисменты были так себе. Публика ничего не поняла, но почувствовала. У нас всегда среди публики свои люди сидят. 

— Весьма занимательно, мадемузель Ева, но какое отношение это имеет ко мне?

— Самое прямое. Вы не испытываете эмоций, мадам Читанг, вы их играете. Вы их замечательно играете, но играете. Не вы, а ваш, вами созданный образ. Это чувствуется. Вы играете Окайю, а вот Элла — она сама Мирэй. 

Катрин задумалась надолго и глубоко. Ей не мешали. Ева опять открыла крышку террариума и тихо возилась со змеями. Элла листала свой блокнот, что-то подчёркивала, писала. Наконец Катрин пришла к какому-то решению. 

— Если я правильно поняла вас обеих, то получается, что я изображаю чувства, которых не испытывала. Изображаю правильно, но видны изображения, а не чувства как таковые. Так? Это относится в равной мере к сценам боевым, интимным, страшным? Так? 

— Именно так, Катрин. Увы, именно так. Саблей и стилетом вы орудуете превосходно, кстати сказать. 

— Спасибо, утешили. 

Катрин глубоко вдохнула, задержала дыхание, как будто собралась нырнуть. 

— Спасибо за правду. Все бы эгоисты были такими, как вы, чёрт бы вас побрал. Уже темнеет. Успею залезть на марс? 

— Нечего вам там делать. Это реально опасно. Это моя работа. 

— Тогда завтра ныряю к этим жутким спрутам. Ух, я им задам! Но... но они и вправду не кусаются? У них такие страшные клювы. 

Голос Катрин задрожал. 

Элла рассмеялась. 

— Я очень рада, что вы пришли к правильному решению, моя милая няня Окайя. И что не ошиблась в вас. Ева! 

— Алле-ап! 

Ева сдёрнула пёструю ткань, накрывавшую какой-то большой ящик. Это оказался аквариум. Из него на француженку вытаращился своими здоровенными глазищами бурый осьминог размером с волейбольный мяч. 

Немая сцена продлилась недолго. Актриса снова запаслась воздухом и, не отводя взгляд от морского чудища, на выдохе произнесла: 

— Эту сцену я у вас отбираю. Якорь мне в глотку и акула в задницу, но эту сцену со спрутом я исполню сама! Можно его вытащить оттуда?

 ===================
Марс - в данном случае - площадка на мачте. На парусном фрегате это высота примерно 25-30 метров.