В нашем городе на улице,носящей имя Ленина, находилась церковь. Широкие ступени вели к большой деревянной двери. С противоположной стороны улицы можно было увидеть горящие лампы и головы молящихся.
Трамвай, проходящий мимо церкви, заглушал голоса людей, просивших Бога простить им грехи, и если это возможно, послать немного счастья и здоровья.

Ежедневно направляясь в школу, я быстро проходил мимо открытых дверей церкви. Бабушка говорила, что евреям ни то, что заходить в Церковь, но и даже смотреть в её сторону нельзя.

Возвращаясь домой, я перебегал на другую сторону улицы и, нарушая бабушкин запрет, останавливался и смотрел в открытые двери. Мне, еврейскому мальчику, ни разу, не побывавшему в синагоге, казалось, что внутри церкви происходят какие-то странные вещи, о которых евреи знать не должны.

На широкой лестнице сидели и стояли попрошайки. Они протягивали руки и, получив деньги, крестились  и  что-то шептали. Только один попрошайка, сидящий на самодельной тележке с подшипниками вместо колёс, никогда не крестился. Каждый день, возвращаясь домой, я останавливался  и наблюдал за ним.
Однажды ветром сдуло его соломенную шляпу, и я увидел у него на голове маленькую чёрную ермолку, точно такую, как у моего дедушки.
Ермолки носили евреи, это я знал точно. Значит,  инвалид - еврей. Мне сразу стало его жалко. Мне и других попрошаек было жаль, но у них были ноги, а у еврея ног не было.

Однажды я увидел, как одетый в чёрную рясу служка ругал моего инвалида, так я стал его называть, и ногой оттолкнул тележку. Несчастный упал, и стоящие рядом люди помогли ему снова сесть.

Каждый день, заворачивая в школу завтрак, моя мама давала мне наставления: «Смотри не забудь съесть, а то у тебя не будет сил учиться». Но сегодня я решил отдать завтрак моему инвалиду. Я не знал, как это сделать, и решил, пробегая мимо инвалида, быстро положить пакетик ему на колени. Но пакетик соскользнул, и сбил кружку с монетами. Звон рассыпавшихся монет и сегодня стоит у меня в ушах.

Теперь, проходя мимо церкви, я отворачивал лицо. Мне казалось, что если мой инвалид узнает меня, то мне несдобровать. Дни шли, и я стал замечать, что одетый в чёрное платье служка, проходя мимо безногого, угрожающе размахивал руками.

Как-то раз, возвращаясь, домой, я увидел служку в сопровождении длинного и худого, как я потом узнал, Батюшки. Служка крутился возле него, и всё время показывал пальцем на безногого. Остановившись возле калеки, батюшка наклонился, и я услышал отрывки слов: «Уходи отсюда... здесь своих хватает... я же тебя, как человека прошу...».

Когда батюшка поднялся в церковь, мой инвалид медленно покатил вдоль улицы. Я незаметно последовал за ним. Через несколько минут, он резко остановился и повернул голову: «Ты почему идёшь за мной? Ты каждый день наблюдаешь за мной. Как тебя зовут?».

- Миша.

Ну что, Миша, пошли ко мне, я тебя конфетами угощу, поговорим. Да не бойся, ты же видишь, я инвалид.

- А я и не боюсь. Пошли.

И мы зашагали. Люди смотрели на нас, и некоторые на ходу, наклонившись, клали на колени моему инвалиду деньги.

- Наверное, они думают, что ты мой сын, и жалеют тебя, и инвалид протянул мне руку. Давай Мишаня, держись, пусть кладут, а мы потом тебе мороженое купим. Хорошо?

Я взял его руку и сказал: «Мороженое я люблю, а можно с изюмом?».

- Можно, тебе всё можно и даже две порции.

Купив мороженое, мы пришли к нему домой. Вернее спустились в подвал. На ступеньках лежала широкая доска и тележка, как с горки скатилась прямо к двери.

Крохотная комнатенка. Окошко, наполовину скрытое тротуаром. Стакан на столе. И маленький пакетик. Позже я узнал - это был тфилин. На полу на красных кирпичах, лежала доска, и на ней матрац. Два стула и низкий шкафчик - это и была вся мебель.

- Садись, Миша, сказал мой новый друг, давай знакомиться.

- Теперь меня зовут Николай. Но на самом деле моё имя Натан.

- Как это?

- А вот так! Всю жизнь я был евреем, а теперь, что бы просить милостыню и сидеть возле церкви, мне нужно стать русским, иначе меня прогонят.  

Священник говорит, что им хватает русских инвалидов, и чтобы я убирался к своей синагоге. Но у евреев нет синагоги, её закрыли. А мне жить надо. Пенсия маленькая, мне бы хватило, но у меня двое детей.

- У вас есть дети, удивлёно спросил я?

- Конечно, есть. Но они живут с мамой. Моя жена думала, что я погиб на войне, но я не погиб, просто долго не решался вернуться домой. Кому нужен инвалид? А когда решился и приехал, то уже было поздно. У моих детей был новый папа. Но они меня любят и навещают. Только всегда вечером. Наверное, им стыдно, что папа вернулся инвалидом. Но это же не моя вина, неужели никто этого не понимает?

- Дядя Натан, а можно я буду приходить к вам днём? Мне не стыдно.

- Приходи, когда хочешь, я всегда буду тебе рад. Только спроси у мамы. А теперь, давай обедать.

Натан вынул хлеб, отрезал два толстых ломтя и положил сверху большие куски колбасы.

Дома я рассказал маме о Натане и спросил или мне можно его навещать? Мама, к моему удивлению, разрешила. Но предупредила, чтобы я не забывал съесть в школе мой бутерброд.

На следующий день я еле дождался, когда закончатся уроки и сразу побежал к Церкви. Увидев меня, Натан обрадовался. Встав рядом с ним, я молча наблюдал, как нищие, протягивая руки, просили о помощи.

В этот день случилось чудо. Люди, увидев меня возле безногого Натана, накидали в его кружку много мелочи, а одна женщина протянула мне рубль.  

Я спрятал руки за спину, но Натан сказал: «Бери, бери, раз дают». Взяв рубль, я положил его в кружку. Натан улыбнулся: «Вот это по-мужски, вот это по-товарищески. Молодец!».

И всё было бы хорошо, когда вдруг я услышал голос старушки стоящей недалеко от нас: «Вот дают, вишь что придумали, вдвоём просют, на жалость бьют. Жидовские морды. Вот хитрюги. Гнать их надо, гнать».

Ты чего каркаешь, старая,  это друг мой, со школы навестить меня пришёл. Ты это брось - гнать. Куда гнать? Мне идти некуда.

- А ты к своим иди, к жидам, пусть помогают тебе. А здесь наш дом и наш Бог.

- Какой ваш?  Он не ваш! Он один для всех!..

Старушка не дождавшись, что ещё скажет Натан, быстро скрылась за дверью. Знакомый служка выбежал, как будто за ним гнались черти:

- Я же тебе говорил, что бы ты здесь больше не появлялся, я же тебя предупреждал. А ну, катись отсюда, катись, а то хуже будет... а это кто, и служка подошёл ко мне.

- Ты кто? Ты что здесь делаешь? Тоже деньги просишь?

- Ничего он не просит, он просто стоит возле меня, и Натан втиснул свою тачку между нами.

- Не трожь парня, гад! Кого гонишь? Я ради кого свои ноги пожертвовал? Ради тебя сволочь, а ты гонишь!

Нас окружили люди.

- Люди добрые, за что? Мы же никого не трогаем! За что?

Народ шумел и встал на защиту Натана.

- Вы кого защищаете? Это же жид! Не его это место, пусть к своим катится. Служка не успел договорить, как какой-то парень со всей силой ударил его в лицо.

- Это ты не свой, а он - свой,  и парень встал рядом с нами. Людей становилось всё больше, когда громкий голос Батюшки, появившегося на лестнице, разбудил спящих ворон:

- Правду говоришь, сын мой, истину говоришь. Наш он! Человек! И ноги свои потерял он, защищая нас. Только вера его иудейская, а тут церковь, и нельзя ему тут сидеть.

Люди посмотрели на иудея, потом на меня, на батюшку и стали расходиться. Батюшка спустился, подошёл к нам и присев на корточки сказал:

- Натан, ты же меня знаешь, я против тебя ничего не имею. Человек ты хороший и верующий, ведь под шляпой ермолку носишь, я же знаю. Пожалей себя и сына, не приходи больше сюда. Злые люди вокруг, завидуют тебе, что ног нет. Деньги твои считают. Вот и мутят воду. Давай договоримся, сиди ещё две недели, и всё. Уходи от греха. А монаху я скажу, он тебя трогать не будет. И сына не приводи, не место ему тут. Батюшка встал и, собрав вокруг себя нищих, долго объяснял им что-то.

Дома Натан ругал батюшку и злых людей, ведь без милостыни ему не прожить, и вообще, ведь он никому ничего плохого не сделал. Нет, он не уйдёт, ему некуда идти.

Ужинать в этот вечер мне не хотелось. Мама говорила, что я плохой мальчик, и если не буду есть, то никогда не стану большим и сильным.

- Мама, давай возьмём к нам Натана, пусть он с нами живёт, он хороший, и я рассказал о том, что произошло возле церкви. Мама села на стул, обняла меня и сказала, что всё будет хорошо, что Бог не даст Натана в обиду.

- Утром мама дала мне два пакетика с едой и сказала: «Один для тебя, второй для Натана». В школу я не пошёл. Какая может быть школа, когда у меня с собой завтрак для моего друга. Натана я ждал долго. Увидев меня и получив пакетик, он сказал:- «Наклонись». Потом прижал меня к себе: «Ты хороший мальчик, и мама твоя тоже хорошая, а теперь иди в школу».

Две недели пролетели, потом ещё две. Мне казалось, что о Натане все забыли. Но однажды, возвращаясь со школы, я не увидел моего друга. Я побежал к нему домой, но и дома его не было. Я вернулся к церкви. Увидев меня, служка зло сказал: «Всё! Доигрался твой Натан. Увели его. В милиции он».

В милиции со мной никто не хотел говорить. Дома я попросил маму, пойти со мной и узнать где Натан. Мама согласилась. В милиции, узнав, что мы не родственники Натана, нам сказали, что они не обязаны сообщать, где он. Но один милиционер, увидев, что я заплакал, сказал: «Не волнуйся, в доме инвалидов твой Натан, он теперь там жить будет».

Прошло много лет. Натана я не забыл и решил его найти.

Получив адреса нескольких домов для инвалидов, я стал искать моего друга. Казалось, что он исчез из моей жизни навсегда. Но я нашёл его. Маленький холмик на городском кладбище оказался домом, в котором теперь жил мой друг Натан. Я расспрашивал старожилов дома инвалидов, не помнит ли кто Натана. Но никто не мог вспомнить моего друга и только одна старушка с двумя медалями на старой кофточке сказала, что Натан был инвалидом и передвигался на самодельной тележке с подшипниками вместо колёс.

Вот и всё. Больше мне сказать нечего. С тех пор, проходя мимо церкви, я отворачиваюсь и не смотрю в сторону попрошаек и милостыню им не даю. Злые они, а злых людей я не люблю.