ИГРА В «ГОРОДА»

      Жаркий и длинный июльский день клонился к закату. Cолнце косыми лучами пронизывало  узорные кружева дикого винограда, вьющегося по нашему балкону, и солнечные блики  причудливо  плясали по кухонной стене.

      Я стояла у плиты и пекла яблочные оладьи. Со двора еще доносились тугие удары по футбольному мячу и яростные крики мальчишек, а мой сын с другом, шумные, веселые, взмокшие от игры, уже ввалились в дом, привлеченные манящим запахом печеного теста, яблок и корицы.     

- Ребята, мыть руки и… - только обмолвилась я. – Да, мама, мы уже чуем запах – мои любимые оладушки! Сейчас придем, только,  пока остынем, поиграем с Петей в города. –Ладно, даю вам десять минут - пусть последние олальи дожарятся.

      И вот я переворачиваю на двух сковородках оладьи, а из комнаты до меня доносятся названия городов, в которых мой сын не бывал, но о которых много слышал из моих и отцовских рассказов. Звучит имя города, а перед моими глазами возникает яркая картина…

      - Вилково! –торжествующе «выстреливает» сын в ответ на скучный Петин Тамбов. И то сказать,не зря Максим торжествует: во-первых, это один из немногих городов, где он к тому времени тоже успел побывать, а во-вторых, привел признанного в классе «географа» Петю в замешательство – что за Вилково такое? Немудрено, что 12-летний Петя о таком месте не слышал:  ведь и мы на момент нашей первой поездки туда знали только одно устойчивое словосочетание – вилковская селедка.

      В том далеком 69 году дело было так. Пришел к нам неразлучный друг мужа и,захлебываясь от восторга, стал рассказывать о месте под названием Вилково, откуда только вернулся. «Ребята, если вы тут же не поедете, я вас из списка друзейв ычеркиваю, - патетически восклицал он. – Я и адрес, где останавливался, вам принес и с хозяйкой насчет вас договорился.» И последовали какие-то немыслимо райские впечатления…

      Ну, мужа моего зажечь было – всего ничего, и вот уже через три дня мы, подхватив пару дорожных сумок и мой шестимесячный живот, а также подбив на эту авантюру мою пребывающую в отпуске кузину, оказались в потрясающем, как сейчас говорят, аутентичном, городке Вилково Килийского района Одесской области. «Украинской Венецией» называли его побывавшие там и знавшие толк люди. И впрямь, и место было уникальное, и атмосфера тех лет была неповторимой. Достаточно сказать, что большинство населения составляли старообрядцы-липоване, и это определяло характерные черты горожан: внешнюю скромность, немногословность, независимость, но при этом искреннее расположение к гостям.

      На следующее после приезда утро мы, как советовал нам  друг, отправились на базар. Это, я вам скажу, было колоритное зрелище! На площади, соседствующей с православным собором, раскинулось настоящее пиршество. Меня, приехавшую из Кишинева, трудно было удивить вкусными овощами, но таких помидоров я не едала сроду. А ряженка,томленная в русской печи, со светло-коричневой корочкой сверху, м-м-м! Но это все ладно – главным достоинством вилковского базара  была, конечно же, рыба и морепродукты. Неимоверного количества сортов, живая и копченая, она радовала глаз и возбуждала зверский аппетит. В воздухе над базаром стоял дух морских водорослей и дымка от копчения. Мы никак не могли выбраться из этого лабиринта гастрономических искушений, и на каждом шагу нам предлагали попробовать продукцию каждого продавца, а через одного – отведать знаменитого местного сухого вина, коварного при всей его кажущейся легкости. Не мог же муж отказать и этим насмерть обидеть радушных продавцов…

      Наконец,нагруженные донельзя, мы вернулись домой, то есть к той самой хозяйке, где остановились по совету друга. Я, быстро разобрав покупки, стала разделывать главный добытый на рынке трофей - угря, которого я увидела впервые в жизни.Честно говоря, я с паническим страхом занесла нож над этой натуральной «змеёй». Собравшись с духом и силами, я оттяпала ему голову, очистила от внутренностей и спустилась через калитку к ерику, что протекал прямо перед домом – промыть угря, как делали все местные женщины – водопровода-то в доме не было. Я и так была в сильной растерянности от такой непривычной мне «дичи», а тут, к моему окончательному ужасу, обезглавленный и выпотрошенный угорь взвился в моих руках,молниеносно выскользнул и поплыл по ерику! Я заорала что было сил от такой картинки в духе Хичкока. На мой крик тут же примчался хозяйкин сын, матрос  рыболовного траулера, и ловким движением ухватил «беглеца». Вслед за выскочившим угрем, мое сердце чуть не выскочило из груди, а ребенок – из живота, я стала «била як крейда», как сказала хозяйка. Да где же муж, в сердцах подумала я, и хозяйка, будто услышав мои мысли, тихонько сказала: «Ваш хозяин там, повыше, коло ерика, усталый спит, видно не привык к нашему вину»… Жаркое же из спасенного угря оказалось знатным.

      После этой бурной «увертюры» мы каждый день ходили по мосткам над ериком на базар и наслаждались красками, вкусами и запахами – правда, уже без дегустации. И без преувеличения могу сказать, что вилковский базар 1969 года не слишком уступал по ассортименту рыбному рынку Ниццы образца 2008 года, вот только угрей в Ницце я что-то не видела.

     А Вилково недаром называли «украинской Венецией» - вся жизнь там осуществлялась на лодках, и уж точно их там было больше, чем автомобилей. На лодках передвигалась - я сама это видела - «скорая помощь» и развозили газовые баллоны, забирался и вывозился мусор, на них плавали за продуктами в магазин. У каждого дома были причалены как минимум две лодки – чем не Венеция?

     Во второй раз мы оказались в Вилково проездом на один день – просто приехали с экскурсией из расположенного неподалеку пансионата, и на сей раз – с Максимом (оттого он и был так горд, называя в игре этот город). Ровно четверть века прошло с нашего первого знакомства с Вилково – и что же осталось от былого его очарования? Ни романтических мостков, ни лодок; пересохший ерик да пыль… И тут на память приходят шпаликовские строчки: «По несчастью или к счастью, истина проста: никогда не возвращайся в прежние места. Даже если пепелище выглядит вполне, не найти того,что ищем, ни тебе, ни мне».

      Расстроенные такими негативными переменами, мы быстро свернули нашу экскурсию и только  хоть для какого-то утешения отправились на рыбзавод и с огромным трудом уговорили кого-то из администрации продать нам банку знаменитой дунайской сельди (а ведь из первой поездки возвращались с огромной рыбиной – простипомой горячего копчения!). Вернувшись же домой на этот раз и распробовав селедку,пришли к выводу, что и она уже не та, что была – почти по Райкину.

     …Максим забегает на кухню с довольной физиономией и выпаливает одно за другим: «Мам, я веду в счете, у меня городов больше и я ни разу не повторился…Мам, можно нам с Петей добавки?» И тут же, в комнату: «Я не за подсказкой, я за оладушками. Теберда!»

      У-п-с-с!Случайность ли это или закон парных чисел, что опять все происходит по Шпаликову – ведь и в Теберде я была дважды, но тут с промежутком в 15 лет. Правда, в отличие от Вилково, потрясающие горы Северного Кавказа не под силу было истребить даже всемогущей советской власти, но впечатление от второй поездки тоже было уже другим. Не знаю, может быть, виной тому был более зрелый возраст… А в первый раз, когда автобус остановился в Теберде на огромной площадке-плато у шикарной гостиницы – вокруг заснеженные горные пики, а воздух– дышать не надышишься – я поняла, что горы – это Мое и Навсегда.

      Смотрю на фотографии – наша группа под предводительством инструктора на леднике Алибек, уподножья пика Ине, на альпийском лугу с цветущими эдельвейсами – и не верю, что вот эта «крутая» альпинистка – это я.

      В следующий наш приезд был уже совсем другой антураж: уже не интуристовская гостиница, а турбаза, уже не пешие восхождения, а по канатной дороге – стареем, брат… Но все равно,  воспоминания и от второй поездки мне бесконечно дороги. Эх, бы горам Северного Кавказа да всю ухоженность и инфраструктуру Швейцарских и Австрийских Альп – цены бы им не было! Говорю это из собственных наблюдений. Проплывая в вагончике канатной дороги над швейцарским альпийским лугом, все вспоминала любимую Теберду – только вот коров таких ухоженных, да с колокольчиками, своим дивным звоном наполняющими все пространство от небес до дна ущелья, в Теберде и в помине не было.

      …Но что-то совсем стемнело на моей кухне –  это сразу упала теплая южная ночь и бархатным и синим стало небо. Пора бы уж мальчишкам  заканчивать игру. «Максимка,сворачивайтесь, Петю наверняка заждались дома» - «Мам, ну еще чуть-чуть, - и,чтоб не пропустить свой черед, быстро: - Киев!»

      Да, Киев… Киев 1990 года. Город, о котором я столько слышала и читала, а увидела впервые на изломе  бывшего СССР, а на тот момент – некоего не поддающегося определению образования, уродливо нареченного СНГ.

      Поводом для поездки стало прощание. Так уж вышло, что 90-й год стал для меня годом прощания с отъезжающими на разные континенты родными и друзьями. Летом мы с сыном и сестрой отправились в Вильнюс прощаться с племянницей и ее семьей  - и на все впечатления от Вильнюса и Каунаса накладывалась эта жуткая печать грусти и тревоги при мысли, что прощаемся  навсегда. К счастью, судьба повернулась так, что они не раз приезжали из Америки к нам в Израиль, и мы часто вспоминали прогулки по Вильнюсу 90-го года.

      А осенью мы с подругой полетели в Киев – прощаться с нашей общей подругой Бэлкой. Долгим и мучительным было для нее принятие этого решения – она обожала Киев, свою работу в университетской библиотеке и совсем не рвалась в Город Большого Яблока. Но ехала-то не «за песнями», а за спасением – только в Америке ей гарантировали успешную операцию и исцеление от тяжелой болезни, с которой не могли справиться лучшие специалисты Кишинева, а затем Киева. Неудивительно, что и наш с Галкой киевский вояж тоже проходил на фоне ощущения, что больше не увидимся. Увидеться, правда, пока не довелось, но то, что Бэлку спасли – факт непреложный. А покуда живы – верю, что встретимся.

      Ну, а тот осенний Киев я не забуду никогда. Бэлка была не только библиотекарем-профессионалом, но и экскурсоводом-любителем, и этот замечательный город предстал перед нами, преломленный её видением, её любовью к каждой площади и улице, собору и памятнику. Не забуду своего восторга перед Софийским и Владимирским соборами, Крещатиком и Майданом. Помню, с какой гордостью Бэла показывала нам булгаковский дом на Андреевском спуске и радовалась как ребенок, что на доме появилась наконец-то мемориальная табличка.

      Но вот одно место нас с Галей буквально «задавило». Это был мемориальный комплекс – музей Ленина. У меня уже был опыт восприятия таких архитектурных «мутантов», как ульяновский мемориал и ансамбль «Родина-мать» на Мамаевом кургане – но ощущения, подобно испытанному в киевском музее Ленина, не возникало никогда. Колоссальный пантеон из стекла и мрамора давил  всей своей многотонной тяжестью и каким-то мезозойским холодом, хотя на дворе была не зима, а чудесная золотая осень. И зачем только Бэлка нас сюда затащила – видимо, из патриотических побуждений, дескать, и  мы не хуже других, и у нас есть свой «пантеон» - а может, как раз, чтобы перешибить боль от предстоящего расставания с булгаковскими местами…

      И только к концу осмотра тягостное впечатление от этого «царства снежной королевы» было скрашено впервые увиденными мной голографическими ультрасовременными скульптурами, эксклюзивно представленными в таком идеологически несовместимом с ними месте. А еще – прямо в вестибюле музея, в центре абсолютно ничтожной, высосанной из пальца экспозиции революционной истории – сидел чудо-мастер стеклодув и на наших глазах выдувал фантастические фигурки животных, птиц и цветы – тончайшие стеклянные кружева, от которых было не оторвать взгляда. Ну как тут не вспомнишь лукавую фразу великого киевлянина, вложившую ее в Бегемотовские уста: «сижу, никого не трогаю, починяю примус»!

      Вот такие парадоксы соседствовали в главном идеологическом «храме» Киева. Да и за окном было парадоксов немало: то тут, то там под стенами древних соборов возникали всяческие стихийные демонстрации – под одними рвали глотку коммунисты с кумачовыми знаменами, под другими – с «жевтно-блакитними» стягами орали РУХовцы– то был пик пробуждения национального самосознания… Двадцать лет прошло, и увиденные тогда на улицах Киева «разборки» кажутся мне какой-то фантасмагорией, но все же лучшие «кадры» отдаются теплом в моей памяти.

      Погруженная в воспоминания, я и не заметила, как тихо стало за окном, не услышала, как убежал засидевшийся у нас Петя. Заглянула в салон – тихо бормочет телевизор – то ли смотрит муж полуночную передачу, то ли дремлет под его аккомпанемент. Зашла  к Максиму, поправила сползшую простыню – он уж крепко спал.

      Какие города снились ему – только что упомянутые в игре, а может, другие, в которых ему еще предстояло побывать?