Кажется, сама кухня шкворчала кипящим жиром, наполнялась запахами жареного  мяса, приправленного экзотическими средиземноморскими пряностями. Майя  с наслаждением вдыхала эти ароматы и никак не могла определить, что за  чудодейственные добавки использует  Рахель, колдуя над кастрюльками и сковородками. Через приоткрытые крышки поднимались духмяные пары, будоражили аппетит.  На медленном огне, в глубоком чугунке, варилась фаршированная рыба. На кольца лука и кружочки моркови искусная повариха уложила обласканные ладонями аккуратные тугие комочки фарша.  Покрытые зеленью сельдерея, укропа и петрушки, они  распространяли  приятный рыбный  запах. Тут Майя точно могла определить, чем приправлено   это  блюдо – неизменное украшение  пасхального стола. Аромат чёрного перца, лаврового листа и зелени в сочетании с рыбным,  напомнил ей родительский дом и то время, когда мама готовила праздничный  ужин.

         Майя потянулась к полке, на которой рядком стояли одинаковые баночки с красочными  этикетками.  Куркум, заатар, адас, кафе де Парис, сумсум, кусбара – чего здесь только не было…

         - Понимаю,  -  Рахель бросила хитрый взгляд  на свою напарницу. – Хочешь приобщиться к секретам  настоящей,  еврейской, кухни? – Она сделала акцент на слове «настоящей» и продолжила. – Или хочешь сказать, что у вас,  там, - и опять  же с ударением на «там», -  было такое же разнообразие приправ, как здесь? Ой-я-ёй… – Она многозначительно вздохнула и по-дружески пообещала:

 -   Научу тебя разбираться, что к чему.  Только запомни, девочка:  главное не то, чем приправил еду, а  со-о-всем другое…

        Рахель  помолчала, а у Майи  пробежала шальная мысль,  что в свои «за пятьдесят» она ещё сошла за девочку, и губы её тронула улыбка.

         - А ты не смейся, - не пропустила наставница такую реакцию.  Назидательно, разрезая воздух указательным пальцем, она произнесла:

        - Ко-шер-ность.  Вот чему ты должна научиться. Честно скажи: ешь трефное или соблюдаешь кашрут? – И, не дожидаясь ответа (как бы не оказался отрицательным),  брезгливо бросила:

       -  Как по мне,  тот, кто ест свинину, –  вообще не еврей…

       Рахель любила вспоминать своё далёкое прошлое. И  время, когда она была не то, что сейчас,  – надомной поварихой, а хозяйкой известного в городе кошерного ресторана. И пользовался он большой популярностью у евреев.

       - Знаешь, ни гои, ни,  тем более, арабы в наш ресторан даже и не заглядывали. А какую мацу мы выпекали!..

       Майе тоже было что вспомнить. Она рассказала, как ещё в детстве вместе с мамой раскатывала тоненькие лепёшки из теста, полосовала их резцом ручной работы,  расстилала  на противне и закладывала в  горячее горнило русской печи. Потом  задвигала заслонку и ждала, когда маца будет готова.

       - Как? В русской печи – маца? Да где же это видано, чтобы мешать божий дар с яичницей?

       Возмущению Рахель не было предела.  Она так разволновалась, что почти не слышала Майю. А та объясняла, что соседнюю квартиру разбомбило во время войны, а печь чудом сохранилась. Что хозяйка этой печи,  певчая церковного хора, к православной пасхе выпекала в ней  куличи и  угощала ими соседей. А те, в свою очередь, приносили ей на тарелочке мацу, покрытую белой накрахмаленной салфеткой, кусочки фаршированной рыбы с хреном. Жили дружно, не брезгуя ничьей едой.

        Теперь к этому стали относиться по-другому. Вот, к примеру, когда президент России, по случаю приёма израильского президента, устроил в Кремле кошерную кухню, то пригласил, как сообщали газеты,  целую армию раввинов. Духовки и краны в этой кухне они прокалили паяльной лампой  и обработали кипятком.

       Этот факт немного расслабил Рахель, и  она перешла к другой  своей излюбленной теме, – к теме об арабах. Всех их поголовно она ненавидела и не скрывала этого.   И сейчас  в который раз досталось её соседу-арабу. Майя уже знала о нём, кажется, всё.         

        Разделывая сдобные булочки,  готовя фарш для котлет или  замешивая запеканки, Рахель не торопилась выдавать свои кулинарные секреты. Ей было важно рассказать о  том, как этот араб  не даёт  дышать – буквально душит угарным газом, нагревая угли для  кальяна. Как захватил кусок земли возле дома. И не важно, что разгрёб свалку и вывез мусор.  Главное, что гину (палисадник  -иврит-) там себе устроил,  деревья и цветы насадил и теперь наслаждается под беседкой, используя общую территорию. Мало того, кур завёл. И теперь неугомонный петух  спать не даёт, будит  её на рассвете…

      - Дали бы мне волю,   своими руками передушила бы всех вот так, вместе с тем петухом…

      При этом Рахель сделала такие движения, как будто откручивала птице голову.

      - Всё им, сволочам, мало. Сидят на шее у государства…

      - Ну, зачем же так, Рахель, всех под одну гребёнку, - пыталась  возразить Майя. – Есть ведь немало достойных людей  и среди арабов тоже…

        - Ой-я-ёй… Да что ты знаешь? – Категорично возражала повариха, хватаясь за сердце. – Поживи тут с моё, поймёшь.

        Вообще, в последнее время она всё чаще прикладывала руку к сердцу,  начинала то прерывисто дышать, то как будто замирала на вдохе.  Приступы повторялись и «скорая» увозила её в больницу. Однажды Рахель на работу не пришла. Позвонила и сказала, что ложится на операцию.

        Через два месяца  она уже была, как говорится, в строю. В полном здравии, с хорошим настроением  вышла на работу.

        - Ну, как ты тут, девочка, без меня управлялась?

        - А вы как себя чувствуете, Рахель?

        - Прекрасно. Должна тебе что-то сказать, но  пусть это будет только  между нами. Договорились?

        Она доверительно  заглянула Майе в глаза и открыла свою тайну:          

        - Знаешь, оперировал меня  молодой, но очень талантливый врач. Представляешь? Араб! Сколько буду жить, столько и буду молиться на него.  Жизнь ведь спас. И ещё – теперь у меня в сердце  новый, свиной, клапан. Но об этом  - ни-ко-му…