Воспевший ружьё и весло,
О Слове поведавший миру,
Сияньем затмившем Число.
Языков двадцатого века,
Плывущий беспечно в Китай,
Концом абиссинского стека
В Господний стучащийся рай.
Георгия лента истлела.
И звуком не полнится слух...
Навеки отвержено тело,
Но вновь обновляется дух.
Да Воронежской воли холмы…
У решетки Фонтанного Дома,
У ворот пересыльной тюрьмы
В чёрный год прорыдавшая в голос
Самый скорбный из плачей Невы…
Но по воле Господней и волос
С драгоценной не пал головы.
Внучка Пушкина, правнучка Данта,
Слышу голос провидческий твой,
Вознесённая чудом таланта
Над Невой, над страной, над судьбой.
…Лишь молчанья горчайшая мука,
Залетейских отрава полей,
Выпьет душу. Ни слова, ни звука
Не забудется в песне твоей.
МАНДЕЛЬШТАМ
1.
Летя во тьму, в безвестность, в бессловесность,
Один лишь дух, почти что бестелесность,
Без возраста, без имени, без страха,
Безвременно слетевший к чадам праха
И сам давно рассыпавшийся в прах
С невысказанным словом на устах.
2.
Плывём. Куда ж нам плыть? Стезёй ковчега,
Заветного достигнувшего брега?
Не сбиться как? И вот на помощь нам
Призвав пучин библейских Моби Дика,
Летит с масличной ветвью Эвридика,
К Европе кит стремит нас по волнам.
Таинственно спасённые во чреве,
Излившись в благодарственном напеве,
И мы спешим к сиенским высотам,
Где с райского слетают небосклона
На луг цветущий лебедь Аполлона
И Данта шмель — блаженный Мандельштам.
3.
Родился Бродский. Умер Троцкий.
В зените злобы век уродский.
В почёте штык и ледоруб,
И не до нобелевских труб.
Но, тёзку с пьедестала сбросив,
В другом году другой Иосиф,
Очнувшись в чердынском плену,
Почуял под собой страну —
От камского дебаркаде́ра
До ледоруба Меркадера,
От Чёрной речки до Второй,
Такой же чёрной и сырой.
А Чердынь там или Воронеж,
Иль сруб, где звука не проронишь —
Не всё ли ссыльному равно —
Уж всё заверчено давно.
***
Сестра моя смерть – голубицей небесною –
От брата Франциска не тайный ли знак?
Назвавшему смерть миротворною бездною
И жизнь – не сестра и не брат - Пастернак.
Не брат – Пастернак, что в предвиденье лучшего
Лелеял грядущего дивный фантом,
Но брат – Мандельштам и Франциска и Тютчева
В прижизненном доме, с гурьбой и гуртом.
***
Памяти Е.Ю. Кузьминой-Караваевой
Кем была ты – синицей? черницей?
Голубицей под Божьей десницей?
Чем ты стала – водою? капелью?
Вифлеемской звездой над купелью?
Умирать никому не привычно,
Остальное обычно, обычно…
Но отвергнул покровы земные
Дух твой скорбный и стих твой, Мария,
То волною, то ветром несомый,
Как синичье перо, невесомый.