Мой дядя самых честных правил
ПУШКИН:
Ну что, брат Гоголь, куда сегодня направим стопы свои в поисках литературного вдохновения.
ГОГОЛЬ:
Да хрен его знает, брат Пушкин, может к Парехину.
ПУШКИН:
К Парехину!? Этот сукин сын пригласил вчера на партию в фараон, а в качестве стола предложил метать на совершенно голую французскую модистку Жаклин. Ну и в результате все продулись и я в том числе, потому, что смотрели не на карту, а сам понимаешь на что. Хорошо хоть в утешение всем проигравшим разрешил ее трахнуть по разу. Ну, каков мерзавец, шулер, скотина, я вчера с расстройства даже роман начал «Пиковая дама» с похожим сюжетом. Там еще молодой офицер признается в пылкой любви к молодой романтической особе, а она ему хрясь в письме вот эдакое
«Я уверена, что вы имеете честные намерения и что вы не хотели оскорбить меня необдуманным поступком; но знакомство наше не должно бы начаться таким образом…»
ГОГОЛЬ: Да задолбал ты своей любовной лирикой, куда двинем, уж полночь близится.
ПУШКИН: Зашибись сказал: «Уж полночь близится» (Записывает что-то в блокнот).
ГОГОЛЬ: Ладно, тогда к Оболенской.
ПУШКИН:
К этой дуре!? Я, сука, ее соблазнить пытаюсь целую вечность. Не далее как позавчера тонко намекнул, мой друг, - говорю, - петербургский художник написал картину «Женщина с тазом» и хочет ее продать одной богатой француженке, но не знает как перевести название, а она мне,- La femme avec bassin, вот дура. Я ей, - а вы уверены, что правильно перевели слово таз? Ха-ха-ха, намеков дура не понимает.
ГОГОЛЬ:
Ну дак, что никуда не едем, брат Пушкин...
ПУШКИН:
Ладно, поехали к Оболенской, может там модистка будет, я ее, правда, уже до последней родинки знаю, ну да это лучше, чем ничего.
Санкт-Петербург, салон графини Оболенской.
ОБОЛЕНСКАЯ: Ах, Мими, дорогая, спасибо, что пришла, без тебя вечер обещал быть совсем занудным.
ВОРОНЦОВА:
Рада тебя видеть, а что сегодня у нас тоскливый ужин при свечах?
ОБОЛЕНСКАЯ:
Ну опять придут эти два литератора Пушкин с Гоголем, задолбали своими романтическими историями. Особенно Гоголь, я уж ему и так и эдак намекаю, а он все дурачком прикидывается. Вот в прошлый раз говорю, мол кузина вышла замуж за венгерского гусара и уехала в Венгрию, я еду ее навестить и везу с оказией от ее маменьки фамильные бриллианты. А там - на границе за это такие пошлины взымают, вот и думаю, куда бы их спрятать, так чтоб таможенники не догадались туда заглянуть, а он мне, - в рот положите, может, херни пороть меньше будете.
ВОРОНЦОВА: Хам.
ОБОЛЕНСКАЯ: Нет, он потом долго извинялся, задумался, говорит, над сюжетом «Мертвые души», вот и сморозил-с. Ну да бог с ними, а, знаешь, у меня гостит один французский гимнаст, приехал искать службу в России, по вечерам в подвале тренируется. Если б ты видела, какой он гибкий, ха-ха-ха, а есть у него одна штука очень даже наоборот не гибкая.
ВОРОНЦОВА: Да, неужели!?
ОБОЛЕНСКАЯ: Да-да, представь себе, прямо там в подвале.
ВОРОНЦОВА: Ну ты молодец, я б на такое не решилась.
Дворецкий громко объявляет: Господа Гоголь и Пушкин – литераторы.
ОБОЛЕНСКАЯ: Николай Васильевич, ну как вам не стыдно, совсем забыли, ну почему же не заходите, заждались. Александр Сергеевич, ну наконец-то, ну почему же так редко, мы тут вашей поэмой «Евгений Онегин» без вас, знаете-ли, зачитываемся, вот это, например, просто гениально:
Мой дядя самых честных правил…
ГОГОЛЬ (в сторону):
Наследство, сука, не оставил.
* * *
Девочка и котик
Как только родители свалили на работу, маленькая Ната открыла свой любимый томик маркиза Де Сада и продолжила чтение романа «Голый с топором». На кухне не переставая работало радио, транслировали какой-то футбольный матч. Ната не обращала на него никакого внимания, просто лень было выключить. Как вдруг ее внимание привлекла странная фраза из репродуктора: «Девочка, девочка, лица без определенного места жительства ловят твоего котика – Барсика на улице».
- Это еще чозахрень, - подумала девочка, оторвавшись от рассказа в том месте, где голый с топором пригласил хозяйку замка на менуэт. Ната прислушалась, но трансляция футбольного матча продолжалась.
- Глюки от вишневого компота, - подумала Ната, - перестоял наверно, - и продолжила чтение. Но в том месте, где голый с топором пригласил на менуэт дочку хозяйки замка, Ната опять услышала: «Девочка, девочка, лица без определенного места жительства поймали твоего котика – Барсика на улице».
- Ну и чо с того, - непринужденно вслух сказала Ната, - поиграют, отпустят. Однако стало как-то не по себе. По радио продолжалась трансляция футбольного матча. Посидев некоторое время молча, Ната успокоилась и продолжила чтение. Однако, в том месте, где мать и дочь привязали голого с топором к кровати, и уже было собирались отрубить ему яйца его же топором, Ната услышала: «Девочка, девочка, лица без определенного места жительства варят из твоего котика – Барсика суп». Ната, вдруг, вспомнила как живущее у них во дворе лицо без определенного места жительства – Гоша кого-то передразнивал со словами: «Что потом? Что потом? А суп с котом, вот что потом».
Ната отложила томик маркиза Де Сада и спустилась во двор. Во дворе на лавочке с довольным видом сидело лицо без определенного места жительства – Гоша, ковырялось пластиковой зубочисткой в зубах и цыкало.
- Слышь, ты, урод, Барсика моего не видал, - обратилась она к Гоше.
- Не имел удовольствия лицезреть вашего котика, сударыня, - вежливо ответил Гоша, продолжая ковырять в зубах.
- Врет, сука, - подумала девочка, - ладно, зайдем с другой стороны. – Слышь, Гога, харэ выпендриваться, - сказала она миролюбиво, - ты поди не жравши, я знаю, где батя от мамки заначку прячет, посиди, я сбегаю свисну для тебя немного капусты.
- Премного благодарен, однако не извольте беспокоиться, сударыня, я ей-богу совсем недавно отлично пообедал, да-с, мясным бульоном, да-с.
- Ну и хренстобой, - сказала девочка, повернулась и пошла в сторону дома.
Но как только скрылась из вида, она подошла к металлической ограде детского сада и выдернула оттуда металлический дрын. Зашла девочка к Гоше сзади да и как звезданет ему металлическим дрыном по голове. Гоша упал, кровь полилась, а девочка давай молотить без устали этим дрыном по Гошиной голове. Брызги крови полетели в разные стороны, девочкино белое платье стало в мелкий красный горошек. Наконец она устала и остановилась перевести дух. Подняв голову, она обнаружила, что все соседи их двора вышли и молча смотрят на нее, образовав большой полукруг.
- Ну чо уставились, суки, он съел моего котика – Барсика, - пояснила она соседям и бросила на асфальт уже не нужный металлический дрын, который покатился со звоном.
- Ах, вон оно что-ооо, - протянул дворник Кузьмич, - ну тогда понятно, нешто можно котиков по дворам ловить и есть, а ну как все этой гадостью займутся, что тогда? – Задавал гипотетический вопрос Кузьмич и сам же отвечал, - рестораны опустеют, фермерам тоже туго придется, государству убыток, оно нам зачем? – говорил он, повернувшись и как бы ища поддержки у самой красивой женщины двора – Венеры Матвеевны.
- Иди домой, - сказала Венера Матвеевна, не обращая внимания на реплику Кузьмича - родители уже наверно с ног сбились – ищут.
- Заложит сука, - подумала девочка, - настучит родителям, что я Гошку убила, стукачка долбаная, саму б ее тем же дрыном, жаль что не за что.
Девочка повернулась и пошла к себе домой, но в подъезде несколько замешкалась возле почтового ящика, проверяя почту, как раз на то время, необходимое, чтоб вместе с Венерой Матвеевной войти в лифт. Лифт двинулся вверх. Противоположная от двери стенка была декорирована большим зеркалом. Венера Матвеевна начала поправлять прическу, глядя в зеркало, а Ната кокетливо поправляла платьице, примериваясь, как ей красный горошек. Их взгляды встретились в зеркале.
- Не вздумай настучать, дырка старая, - сказала Ната улыбаясь, - зафигачу дрыном как Гошку.
- Господи, - со вздохом произнесла Венера Матвеевна, - ну что за воспитание, никакого уважения к старшим, что будет, когда вы вырастите.
Лифт остановился, Ната вышла. Дверь лифта уже закрывалась, когда Ната прокричала, - а муж то твой с Нинкой из шестой квартиры сношаицца.
- Ах, ты ж, маленькая…
Но тут двери закрылись, и Ната так и не услышала, что сказала Венера Матвеевна.
Открывает она дверь, а ее котик – Барсик сладко спит в ее детской кроватке, свернувшись клубком. – Ах ты моя кисенька, - радостно закричала девочка, - живой, Барсинька, живой!!! Она подняла его за передние лапки, так чтобы задние опирались на кроватку и начала водить вперед и назад так, что котику приходилось переступать задними лапками, как будто он танцует.
- Гри-ца-цульки, гри-ца-ца, - в такт напевала Ната, - моя кисенька жива. У ти мой морда усатенький, - нежно щебетала Ната, - у ти мой сладенький, у ти моя лапочка, а пойдем в кохоньку, я тебе чего-нить вкусненькое дам. Она подняла еще сонного котика, нежно прижала его к груди, и покачивая как маленького ребенка, понесла его в кухню. А он обнял ее лапками за шейку и терся своей мохнатой усатой щекой о гладкую розовую щечку девочки.
* * *
Однажды в студеную зимнюю пору
Виктор ехал к месту своей первой профессиональной работы в маленький якутский поселок. В аэропорту его встретил водитель на внедорожнике. Сначала за окном было просто темно, заснежено и уныло, но потом поднялся ветер и повалил снег. Вскоре и без того нечеткие очертания дороги совсем размыло.
- Бл…, п…дец, не доедем, – прокричал водитель, перекрывая шум метели за окном машины, - надо ночлег искать… щас, тута недалеко сеструха моя живет, у нее заночуем и метель и переждем.
- Ну к сеструхе, так к сеструхе, без проблем, - ответил Виктор, - давай рули как знаешь.
Виктор не беспокоился. Во-первых, водила был местный и, судя по роже, с примесью аборигенской крови, во-вторых, никаких дурных предчувствий у Виктора не было, напротив, всю дорогу он думал о приятном.
Примерно пару лет назад набрел он в тырнете на контркультурные сайты. Если раньше литература представлялась бабским занятием, то, увидев каким почетом пользуются контркультурные мачо, рука, так сказать, сама потянулась к перу. В школе Виктор отметился банальными рифмами типа «бл…-оскорблять, буй-х…». Не все столбики были его заслугой, отчасти это была обработка стыренного, но некоторое внимание одноклассниц, которые, якобы, не терпели мата, он на этом заработал. Словом, начитавшись контркультуры, он вспомнил молодость, увидел себя в роли мастера и пожалел, что не влился в КК движение раньше, пока вакансии великих мастеров цинизма не были еще застолблены. Приятно было сознавать, что теперь можно было просто нивхрен не ставить редакторов крупных журналов и печатать, что хочешь, однако позже он понял, что произошла простая замена одних решающих лиц на другие и теперь пара админов и тройка литературных авторитетов сайта решает смешать ли с говном очередной креос или подсластить для ведомых ими масс. Сориентировавшись в конъюнктуре, он выбрал самую безопасную тактику каментов, а именно «ноу каментс», залил креос и молчок, типа до поры до времени, а там посмотрим. Было видно, что часть авторитета зарабатывалась даже не креосами или столбиками, а отжигающими каментами. В них авторы то продолжали изображать литературных героев, говорить языком, свойственным какому-то персонажу, то устраивали тесты новичкам по типу уголовной среды.
- Вылезаем, приехали, - сказал водитель, указывая на едва различимое серое строение. Снаружи ветер резанул по лицу. Чуть ли не на ощупь оба пробрались к двери одноэтажного, но многоквартирного строения похожего на барак.
- Опять, суки, электричество отключили, - сказал водитель и постучал в дверь.
За дверью сначала прогремел пустой таз, потом грохнулась швабра, затем дверь открылась, и явно такая же метиска как водитель пригласила в квартиру. Дорогу она освещала фонариком, который поставила мужчинам на кухне.
- Тихо, детей не разбудите, - сказала она почти шепотом, - вот, перекусите. Она достала из холодильника капусту, огурцы, немного самогона, посмотрела на тарелку с рыбой и спросила, - вы вообще голодные?
Отказавшись от протеинов, водитель с Виктором тихо приняли самогона и потом хрумтели огурчиками, глядя как хозяйка расстилает им на полу что нашла. Через полуоткрытую дверь Виктор разглядел двух спящих детей в одной кровати и еще одного мальца на другой двуспальной кровати. Двое из ее детишек подняли любопытные головки, но женщина сердито цыкнула на них и они, хихикнув, спрятались под одеяло. Затем она повернулась, показала гостям рукой где расположиться, скинула халат и в ночнушке быстро нырнула в ту кровать, где спал третий ребенок.
Длительный перелет, тряска в машине и полстакана самогона сделали свое дело. Едва Виктор положил голову на что-то похожее на подушку и накрылся чем -то похожим на старое пальто, он тут же отключился.
Виктор проснулся среди ночи и сразу понял, что происходит что-то не совсем нормальное. Водила храпел рядом, а со стороны кровати хозяйки дома доносились какие-то шорохи и дыхание. Что-то подсказало ему, что надо тихо лежать и не двигаться. Мозг не сразу включился в работу, но через несколько секунд Виктор понял, в чем дело. В воздухе стоял специфический запах женских гениталий или внутренней секреции.
- Тфу, суки, трахаются, - подумал он, - нашли время. Постой, а с кем? Он медленно и осторожно открыл глаза, как будто в темноте их нельзя было открывать резко. Видимо дали электричество, на улице где-то далеко зажегся фонарь, но сквозь тюлевые занавески в комнату проникало очень мало света. Женщина лежала на спине, а на ней явно лежал малец лет может десяти и сосал грудь.
- Фу, сука, хорошо, что не трахаются, кормит наверно, но все равно, охренеть как неприятно. Они вообще тут двинулись что ли, кормить до такого возраста. Ну да, знаем, такое существует, деревенские женщины кормят детей лет до пяти, потому что других по ходу рожают и молоко есть. Нет, но это хрен знает, что за нравы.
Виктор решил прикинуться спящим и начал тихонько посапывать в такт водиле. Но тут события приняли неожиданный оборот. Женщина запустила под одеяло руку, через некоторое время раздалось чавканье и ягодицы ее маленького партнера однозначно подсказали, что кормление перешло в нечто совсем неуместное между взрослой женщиной и ребенком.
- Блин, сука, что делать? - думал Виктор, - продолжая изображать спящего, - ну и жизнь тут у них, ну и нравы, рассказать – хрен поверят.
Второй раз Виктор проснулся уже утром. В окно светило солнце, хозяйка чем-то гремела на кухне, в комнате никого не было. Он растерянно сел и припомнил события минувшей ночи.
- Самое умное – сделать вид, что ничего не видел, вежливо попрощаться, поблагодарить и свалить, - принял Виктор рациональное решение.
Тут дверь ванной комнаты открылась и из нее вышел мужчина очень маленького роста – практически карлик.
- Ванна свободна, - сказал он, - повернувшись к Виктору представился, - я Иван, будем знакомы.
- Вы! – вскрикнул Виктор, - вы карлик, так это вы, значит, ну это… Он осекся и замолчал.
- Слышь, Нинк, - крикнул карлик в кухню, а молодой специалист, похоже нас ночью за ентим делом-то застукал, я говорил те с утреца уж больно храпел он натурально. Оба супруга дружно заржали. Виктор покраснел, стало неловко, захотелось поскорей уехать. Он выглянул в окно, водила хлопотал около машины. Виктор, пробормотал что-то невыразительное и ретировался в ванную.
- Еще не хватало, чтоб об этом узнали на новом месте работы, что я засек траханье с ребенком и ссыкливо прикинулся спящим. То, что это станет всем известно стало ясно, когда карлик что-то объяснял водиле во дворе чуть поодаль и оба ржали.
Оставшуюся дорогу Виктор зло молчал, воображая, как он бы вдул этой метиске и залепил бы ногой по харе этому карлику. Потом ход мыслей переключился на контркультуру. – Вот, сука, прямо рассказ напрашивается «Однажды в студеную зимнюю пору», не иначе. А что, если б это случилось с Некрасовым. К примеру, ехали домой с извозчиком, попали в метель, заночевали в крестьянской избе, дальше все как со мной, а на утро это карло долбаное давай над Колей Некрасовым издеваться со словами, - так я, кажись, распознал вас, барин, давеча с лесу-то хворост везу, а вы мне навстречу и вопрошаете, откуда дровишки, а я-то морду в тулуп закутал, бороды-то невидно, вы то меня с дитём попутали, а я-то морду бородатую из тулупа-то высунул и, послал, мол, ступай себе мимо, ха-ха-ха, уссуся. А Коля Некрасов ну как я, типа оскорбленная интеллигенция, потом домой едет и вспоминает как его унизили, перебирает в уме диалог, - здорово парнище, - ступай себе мимо, - уж больно ты грозен, как я погляжу. Мол, это был реальный диалог, и тут Колю осеняет на продолжение, – откуда дровишки? – из лесу, вестимо, отец, слышишь рубит, а я отвожу.
И вот так, мол, и появился хрестоматийный шедевр. Блеа-а-а, идея - охренеть, первый креос есть.
Виктор засмеялся, настроение улучшилось.
* * *