БЬЮТИ

1.

Наполеон похож на пингвина, а мой папа, Иван Карамазов, на ворона. Такой же черный, угрюмый, мускулистый. Он отвечает в Кремле за военно-патриотическое воспитание молодежи. Не козырь, конечно, где-то на вторых ролях. Хотя, похоже, карьера его идет в гору.

На Рождественские каникулы я приехал в Златоглавую из Лондона, там я учусь на финансиста. Увидел дома новое лицо, угловатую девчушку лет эдак двадцати - двадцати трех.

— Кто это? — скосился на пращура.

— Ах, это?! Гувернантка нашей собачки Бьюти. М-да… И угораздило же тебя притащить в дом этого собачьего ублюдка, йоркширскую дрянь.

— И вовсе не дрянь…

— Да их же в Йоркшире выращивают в спецпитомниках. Добиваются, мать ети, карликового, смехотворного размера.

— Проехали… Как девушку зовут?

— Фаина Чумаченко. Она из Луганска. Хохлушка. Беженка. Кстати, патриотка России. Ее родители почему-то погибли после пришествия вежливых зеленых человечков.

— И она патриотка? Вопреки их смерти?

— Идиот! Любовь к России выше всякой логики. Близка к вере в Бога. Вспомни мудрые слова, мол, верую, потому что абсурдно.

— Папа, слезно молю, хотя бы на время Рождественских каникул воздержитесь от оскорблений.

 — А ты не провоцируй, лондонский денди. Хочешь, я переведу тебя в МГУ? На родной-то земле как хорошо! Среди берез и осин?

— Я не крейзи.

В комнату вошла Фаина, в руках держит дрожащую Бьюти. Псинка одета в тельняшку и матросские расклешенные штаны. На голове бескозырка с ленточками, на оных же надпись «Крейсер Аврора».

Собачка тявкнула, мотнула башкой, пытаясь поймать зубами ленту.

Невольно я засмеялся.

Фаина нахмурилась:

— Мы пойдем на прогулку. На улице свежий снежок. Одно удовольствие.

— Не вопрос! — папа, что ученый ворон, склонил голову набок, сверкнул черным глазом.

— А почему вы смеетесь? Дмитрий? Да? — улыбнулась Фаина.

— Да уж больно смешон этот русский матросский прикид на английской собачке.

— Ее любимый. Не хотите ли прогуляться?

— Охотно.

— Что за глупость! — папа сжал кулаки. — Иди, Фаня, одна. То есть, соло.

Я скрестил руки:

— Нет, я пойду. Какое блаженство пообщаться с ровесницей.

— Предупреждаю, — опустил голову папаша, — если, г-жа Чумаченко, у вас возникнет роман, то вы автоматически потеряете свое место.

— Какой там роман? — хмыкнула Фаина. — Время сейчас военное, грозовое. Кольцо врагов сживается на горле России. Не до похабства.

— Тогда идите… — оттаял папа.

Я погладил Бьюти по холке, собачка ощерил миниатюрные зубки.

— Она не кусается! — Фаина любовно расправила ленточки бескозырки.

— Очаровашка!

— Фу, какие муси-пуси! — горлово вскрикнул отец. — Хотите гулять — гуляйте. Короче! Вон из моего кабинета! Мне надо работать.

2.

Шли по Новой Басманной. Впереди весело трусила Бьюти. Под ногами хрустел младой снежок. С этой угловатой девушкой я чувствовал себя вполне комфортно. Была бы она красавицей, я бы окостенел. Побаиваюсь слабый пол. Это мой недостаток.

— И много, Фаина, вам папа платит?

— Вполне достаточно. Особенно после кровавого ада Луганска. И давай сразу на ты? Мы же погодки.

— Да-да… Что случилось с твоими родителями?

— Какой-то шутник швырнул в форточку коктейль Молотова. Дом у нас частный, одноэтажный. Мама задохнулась от дыма, сгорела. Папа был на работе. Я в университете.

Я взял Фаню за руку, глянул ей в зеленые очи:

— Если тебе больно, не рассказывай.

— Ну почему же? Боль уходит вместе со словами. На сороковины по смерти мамы, отец повесился. В городском парке. Рядом с колесом обозрения. И я оказалась в Москве.

— Господи, боже мой! Ты знаешь, кто мой отец? Именно он идеологически готовил захват Крыма и Донбасса. Публиковал свои стратегические заметки на сайте «Русская Весна». Бредит идеей Новороссии.

— Идея-то сдохла… К тому же, лучше иметь своего дракона под боком.

— Какого дракона? Ах, ты о пращуре…

Свернули в парк им. Баумана. Подошли к катку, его недавно залили.

— Всегда хотела научиться кататься на коньках, — усмехнулась Фаина. — Да как-то все недосуг. Хотя Луганск, бывший Ворошиловград, город спортивный. Футбольная команда «Заря» чемпион Союза.

— Когда это было?

— Ой, давно! Нас с тобой еще не было и в проекте… Куда это побежала дурочка Бьюти? Как же она обожает урны.

— С виду — эстетка.

— Аристократка помойная.

Фаина, оказывается, в Луганском университете училась на философа. Меня это смутило.

— Кому на хрен сейчас нужна философия? Время циничное, злое.

Фаня взяла меня под руку:

— Именно поэтому философия и нужна. Грех — это потеря контакта со своей внутренней глубиной.

— Не просек?

— Возьмем Россию. Гуртовое «я» русаков. Русь потеряла сокровенное ощущение чистоты и нежности. Поэтому и накатила эпидемия войн, суицидов, насилия всех родов.

— Не будем о грустном. Давай я тебя научу кататься на коньках?

— В другой раз… Все-таки зря ты меня спросил о родителях. Настроение упало ниже плинтуса. А нужно возвращаться к твоему папочке. В доме у вас, прямо в каждом углу, фотка президента РФ, Юрия Абрамкина.

— Он для него — воплощенный во плоти сам Господь Бог. Дюжину раз с ним виделся. Рассказывает, что испытал оргазменный восторг.  Я его даже стал подозревать в нарушении сексуальной ориентации.

— С тятей твоим все ясно. А где твоя матушка?

— Утонула в Клязьме. Я полусирота уже с трех лет.

— Как утонула?

— Купались по пьяни с отцом. Маму скрутила судорога.

— Папа ее пытался спасти?

— Точно не знаю. Надо спросить. При случае.

3.

Ужинали в зале, при треске витых свечей. Озорные огоньки скакали по бесчисленным снимкам президента. Вот он гарцует на диком муле. Кормит с ладони сирийского верблюда. Североамериканскому койоту раздирает поганую пасть. Опускается с аквалангом к затонувшей подлодке «Курск». И т.д.

Папа так и ел глазами юную гувернантку:

— Вам, Фаина Николаевна, весьма бы подошло изумрудное ожерелье. А нежная шейка непременно должна быть схвачена алым панбархатом.

— Вы так считаете? — Фаня испуганно мигала.

Батя нанизал на серебряную вилку соленый рыжик, по изящной дуге донес его до ротового отверстия.

— Все это, г-жа Чумаченко, чудовищно дорого. Зарплатка же у вас на заплатку. Единственный вариант — выйти замуж за богатого старика.

— Разве я против?

— Отец, к чему ты ведешь? — накрахмаленной салфеткой я вытирал губы.

— Это я так… К слову! — смеялся папа.

Я же опять поразился — как он похож на ворона. Даже и смех у него какой-то зловещий, каркающий. Мороз по коже.

— На что он намекает? — спрашивала меня Фаина по дороге в собачий магазин.

— Старик на тебя запал.

— Митя, я же дурнушка.

— Зато океан обаяния. Есть харизма.

— Шутишь?

— Вовсе нет! Тебе, как песику, подходит имя — Бьюти. То бишь, прекрасная.

— Ну, спасибо! — Фаина нагнулась, отстегнуть ошейник Бьюти, из-под джинсов вылезли бордовые стринги. Я так и скрипнул зубами.

Бьюти радостно затрусила к ближайшей урне, присела по-дамски, пописала.

— Нет, это правда! — вскричал я. — Меня чарует каждое твое движенье.

— Какой высокий слог… И все-то ты врешь! А я бы пошла за богатого старичка. Только, конечно, не за твоего папу.

— Геронтофилка? — помертвел я.

— Дурачок! Любая женщина грезит,  чтобы мужчина любил ее душу, а не… гениталии. Они, по большому счету, идентичны.

— Не скажи… — споткнулся я.

— Митька, не будь пошляком! — Фаина шутливо ударила меня по щеке лапкой в махровой варежке.

Я же вдруг схватил беженку из Луганска, обнял, поцеловал прямо в губы. От буйства чувств меня аж качнуло.

Фаина отодвинула меня:

— Это всерьез? Или, потехи ради, играешь, лондонский денди?

4.

Мой отец явно сбрендил. Волосы покрасил в черный цвет, хотя седины было почти не видно. По два часа стал проводить в спортивном зале со штангой, эспандером. Крутил педали велотренажера, по корабельному канату взбирался под потолок с ловкостью просто-таки обезьяньей.

— Ну-ка, пожми мне руку, — как-то сказал мне за обедом.

— Зачем?

— Митя, пожми, папа просит, — улыбнулась Фаина.

Пожатие отца оказалось стальным. А раньше ладонь была мягкая, какая-то липкая.

Сказочная метаморфоза!

— Сбросил 12 кг, — усмехнулся батяня. — 30 раз приседаю с пудовой гирей. Люди не врут, все-таки есть вторая молодость.

Бьюти, эта крохотная стрекозявка, истошно залаяла, вскочила к Фаине на колени.

Собачья гувернантка встала:

— Пора нам гулять.

— Посидите еще, — супился папа. — Я к чему так расхвастался своим здоровьем? Страна наша в очередной раз подошла к пропасти. Президент РФ при личной встрече, вчера, поручил мне пробудить в молодежи ген патриотизма.

— Был такой китайский император, — скривился я. — Имя забыл. Да оно и не важно. Так он, для забавы, выращивал людей-уродцев в кувшинах самой причудливой формы. Карлики-уродцы получались весьма экзотичны.

— Это ты к чему? — напрягся отец.

— Отец, в таких кувшинах идеологии именно ты выращиваешь ватников. Не в этом ли суть твоего военно-патриотического воспитания?

— Идиот! Кретин! Спрятался в своем Лондоне, разлюбил Отчизну. Новороссия — это кровь Иисуса Христа в чаше Святого Грааля.

Бьюти забрехала. Брех вышел с какой-то панической ноткой.

— Собачка описается. Мы пошли, — встала Фаина.

— Идите! — зло сощурился папа. — А ты, недоумок, покумекай, что русак имеет кроме своей проссанной жизни? А так я дарю ему идеологию, коя поднимает его, мудака, с колен.

Мы, как ошпаренные, выскочили на улицу. Йоркширская псинка в ближайшем газоне обильно помочилась. Ноги и руки мои после пикировки с отцом заметно подрагивали.

— Достал меня батя до самых печенок. Надо действительно уматывать в Лондон. Заметила, он выкрасил волосы в радикально черный?

— Больше того! Он сделал мне официальное предложение. Подарил кольцо с бриллиантом.

Меня так мотнуло, что я прислонился к фонарному столбу.

— Да не волнуйся ты как. Какой нервный! Кольцо я вернула.

— А предложение?

— Взяла тайм-аут.

— Умница.

— Я такая… Слушай, Митя, у меня к тебе есть разговор. Пойдем в парк имени Баумана. Подальше от посторонних ушей.

5.

Меня зовут Бьюти, я английская шпионка МИ-6. В Лондоне, когда делали из меня уродца, то привили гены не другого пса, а гены Маты Хари и самого Альберта Эйнштейна.

Говорить, конечно, я не могу. Нет артикуляционного аппарата. А вот думаю и делаю интеллектуальные прогнозы на самом высочайшем уровне.

К тому же, мои глаза работают, как фотоаппарат, а в хвост мой вживлена антенна. Гигабайты инфы со стола Ивана Карамазова я уже передала в ставку. Куда там Сноудену! Хотя и тот в своем роде не плох. Но я, ей же ей, круче. Кто заподозрит собачку?

К чему веду? А к тому, что мне поручено Ивана Карамазова и его идеологическое ведомство выставить полными мудаками.

У меня есть большое подозрение, что Фаина Чумаченко работает на Лубянку. Присматривает за Карамазовым. Делает все ювелирно утонченно, видимых улик нет. Я видела, как она роется в его бумагах, хмурит брови. В каком она чине? Лейтенант? Майор? Нет, майора ей давать рановато.

Какая, скажем, у нее блистательная легенда о погибших родителях в Луганске!

Митя Карамазов — ни то ни сё. Ватническим идеям не подвержен. Космополит. Европеец. Кажется, всерьез влюбился в Фаню. Мне это на руку, точнее, на лапу.

— Бьюти, ах ты зараза такая! — кричит Фаина. — Ну зачем лезешь в урну?

Я повинно машу хвостом-антенной.

Знали бы они, что в основания урн этого парка вмонтированы чипы, усиливающие мой хвостовой сигнал.

— Ты, Фаня, заметила, — говорит Дмитрий, — Наполеон похож на пингвина, а мой папа на ворона?

— У Бунина так начинается рассказ «Ворон».

— Точно! К чему это я? Устал я от российского фарса. С каждым днем все мерзее. Айда со мной в Лондон?

— А жить на что? — Фаина лепит снежок и швыряет его в грудь Мити.

— Деньги не вопрос! Английский ты рубишь. Устроилась бы в городе на Темзе собачьей сиделкой.

— Ты глянь на этого собачьего ублюдка. Опять возле урны.

Достали они меня своей руганью. А сообщение в Лондон я уже отправила. Вчера на столе Карамазова сфоткала 342 документа. Среди них есть весьма любопытные.

Повинно склонив голову, трушу к хозяевам. И почему они настойчиво называют меня ублюдком? Только из-за моего махонького роста? Однако внешность обманчива. Мой же IQ, чай, повыше, чем у них двоих вместе взятых.

— Как тебе, Бьюти, не стыдно! — щелкает языком Митя.

6.

Папу арестовали в 2 часа ночи. К дому подъехал фургон с надписью «Хлеб». Из него выскочил бравый отряд спецназа. Батю скрутили. Он все порывался позвонить в Кремль, самому. Но номер президента молчал.

— Что ему инкриминируют? — таращилась Фаина. — Он же верный солдат партии?

— Сказали, будто работает на МИ-6.

— Британская разведка?

— Ага. Якобы слил весь корпус документов по военно-патриотическому воспитанию молодежи.

— Ну и чего?

— После этого слива патриоты выглядят полными мудаками.

— Документы подложные? Фальсификат?

— В том-то и беда, что настоящие.

Ивана Андреевича продержали в кутузке всего пару недель. Вышел он пополневшим и сплошь седым. Как лунь! Теперь он больше смахивает на пожилого пингвина.

Прихода мы его не услышали. Дверь он открыл своим ключом. Мы же с Фаиной пылко целовались в отцовской библиотеке. Улицу, надо заметить, сотрясал гром. Редчайшая гроза в январе.

Мы с Фаиной еще не были по-настоящему близки. Хотя к этому шло. Поцелуи и объятия наши становились все откровенней.

И тут входит папа. Похожий на матерого пингвина. Лицо озаряют январские молнии. Впрочем, и наши лица озарялись ими же.

Собачка Бьюти радостно забрехала, хотя и видела со стороны Ивана Андреевича ни одного доброго жеста.

— Вот что, негодяй, — сказал папа, — завтра же первым рейсом вылетаешь в Лондон.

— Сам собирался.

— На финансовую помощь мою не надейся.

— Как-нибудь выкручусь. А у нас радость! Мы с Фаней решили пожениться.

— Убирайтесь! — отец перевел свинцовый взгляд на г-жу Чумаченко. — Кто-то из вас, молокососов, слил мои секретные документы британской разведке.

— А почему вас выпустили? — тихо спросила Фаина.

— Я под домашним арестом. На ноге электронный браслет, — отец приподнял правую штанину. Изящный браслет отсвечивал в блеске молний. — Тюрьмы и так переполнены. О чем это я? Прочь с моих глаз! И этого песьего ублюдка забирайте.

Мы с Фаней вышли на улицу. После грозы дышалось легко. Собачка Бьюти бежала впереди на своих кривоватых ножках.

Я крепко обнял подругу.

— Ты как-то мне хотела сказать что-то серьезное.

— Ага! Финансовое обеспечение в Лондоне нам обеспечено.

— Детали?

— Лубянка предлагает мне внедриться кротом в лондонский круг, в среду элитной профессуры.

— Что ж… Недурной вариант.

Бьюти ощерила клыки, метнулась к урне, отчаянно замотала хвостом.

— Митька, ты гляди! Она опять у помойки.

— Что с нее взять? Песий ублюдок.