1.

Катавасия в поезде «Москва – Новороссийск» так растревожила сыщика Рябова, что он сутки нон-стоп играл на раскладном саксофоне. Мои же глаза от бессонницы налились кровью, причем левый сам по себе почему-то подмигивал.

— Рябов, надо что-то делать! — наконец вскричал я. — А вы ни тпру, ни ну…

Сыскарь оттер фарфоровый мундштук саксофона носовым платком с фамильной монограммой, музыкальный инструмент отложил в сторону.

— А что лично вы, Петя, думаете об этой истории?

— Чего думать? В поезде «Москва – Новороссийск» пропадают люди. Причем не заурядные обыватели, а пионеры российского бизнеса. Версия номер 1. Их убили. Версия 2. Их похитили, значит, потребуют выкуп.

Сыщик лукаво усмехнулся:

— Однако выкуп никто не требует?

— Именно так! — вскричал я. — Мне только не ясно, почему, блин, пионеры бизнеса садятся именно в этот злосчастный поезд. Мало ли у нас других поездов? Или бы, лучше всего, летали бы на своих суперджетах. На чем они там еще летают?

— Отменная ремарка! А может, они хотят быть поближе к народу? Вожделеют прикоснуться к мозговой косточке исконного духа?

— Шутите? Видите, что творится с моими глазами?

— Они налились лютой кровью. Левый моргает.

— Вот! Скажите же мне, как на духу, беремся мы за это дело или не беремся?

— Ах, Петечка, горячая вы голова. Натягивайте походные штаны цвета хаки. В путь!

2.

Поезд №101 отправлялся с Казанского вокзала. На перроне мы с Рябовым съели по, обильно истекающему мясным соком,  чебуреку, запили всё это великолепие урюпинским квасом «Дядя Вася».

— Мне кажется наш герой — чистильщик, — сквозь зубы произнес Рябов. — Уничтожает он исключительно коррупционеров.

— Герой наших дней? — ковырял я в зубах балабановской спичкой.

— Поверьте, родной, эти пионеры — отъявленные мерзавцы.

— Клейма негде ставить… Подонки! Гниды!

— А то! Только какого лешего они все прут в Новороссийск? Отчетливо понимая, что этот вояж может оказаться последним.

— Постойте, Рябов! А не продают ли по случаю новороссийский порт? Или цементный завод?

— Завод — это вряд ли… А вот порт — в десяточку. Из него гонят не только за рубеж русскую нефть, но и русский лес.

— Однако зачем этим тузам в Новорос ездить самим? У них же сотни тысяч лакеев. Адвокаты, референты, сто тысяч курьеров.

— Логично!

К нам подошла проводница. Высокая, где-то см под 185, черноглазая, с кудрявыми каштановыми волосами, с игривой челкой.

— Мальчики, заходите в вагон. Через пять минут трогаемся.

— К чему спешить? — как от осенней мухи я отмахнулся от дылды. Признаться, женщины выше меня (я о физическом статусе) меня смущают. Смотреть на них снизу вверх? Увольте!

— Тогда угостите сигареткой, — обратилась проводница к Рябову.

— Не курю! — Рябов из ноздрей ястребиного носа выдул струю сигаретного дыма.

3.

До Рязани добрались без приключений. Поезд почти пуст. Все-таки сказалась молва о гибельном рейсе. Причем испугались почему-то не олигархи, а плебс, простонародье.

— Чай? Кофе? — заглянула к нам купе дылда проводница.

— У нас с собой армянский коньячок, — акцентировано подмигнул я своим перманентно мигающим левым глазом.

— Алкогольные напитки у нас распивать запрещено. Хотя с вами я с удовольствием выпью. Клеопатрой меня зовут. Правда, странное имя?

— Почему же? — улыбнулся сыщик. — Я — Рябов. А это мой друг, Петр Кусков.

— Секундочку. Я только попудрю носик.

Проводница удалилась.

— Пошла нюхать кокаин? — насторожился я.

Рябов повел могучим плечом. Позвоночник его воинственно щелкнул.

— Петя, не надо воспринимать все так буквально. Пудра и есть пудра. И ничего более. А вот на коньячок вы ее заманили кстати. Однако есть ли у нас сам коньяк?

— Помните, вы проиграли мне бутылку?

— Святочный спор о погоде в Гваделупе? И вы возите с собой этот коньяк столько лет? Оригинал! Но вернемся к нашим баранам. Точнее, к бортпроводнице. Имя ее действительно странное.

— Маша… Клеопатра… Дуня… Какая разница?

— Не скажите! Клеопатрой звали египетскую царицу. Она же, по утверждению А.С. Пушкина, выкидывала в окно своих хахалей.

— Наша бортпроводница вышвыривает пионеров из поезда?

— Это всего лишь версия… Вот под коньячок-то мы и попытаемся расставить все точки над «ё».

— Над «и», — поправил я.

— Помяните мое слово, у нас будет значительно больше точек.

4.

Клеопатра Леонардовна оказалась весьма милой собеседницей. Своими рассказами не давила. Почти немотствовала, налегая на коньяк. Я даже испытал некое отчаяние. Удастся ли нам расставить все точки над «ё»? Вряд ли!

Рябов потер щеку в серебристой щетине:

— Извините, что тогда на перроне не угостил вас сигаретой. Не люблю курящих женщин. Для меня они столь же дики, как здоровый мужчина, вышивающий макраме.

— Да я не курю…

Я всплеснул руками:

— Зачем же вы тогда спрашивали сигарету?

— Для завязки разговора. Вы, Петр Кусков, страшно напоминаете мне одного никелевого магната.

— Игната Дуребаску?

— Его! Вот я и озадачилась, чего это магнат решил прокатиться в плебейском поезде.

Я протянул проводнице свой стальной жетон акушера второго разряда.

— Вот мой документ. Если соберетесь рожать, звоните.

— Я одиночка. Мужчины меня практически не волнуют. К тому же мужиков пугает мой рост, под 185.

— Играли в баскетбол? — сощурился Рябов.

— За «Торпедо» Ярославль. Я мастер спорта. Потом потянула связки, сломала ногу.

— А почему же такое странное имя? Клеопатра? — насел я.

— Странное? Наверное… Папа мой, Леонард Исаевич, был археологом. Всю жизнь изучал пирамиды. Клеопатра, сводившая с ума цезарей, была его кумиром.

Я присмотрелся в проводнице. Она совсем молода. Лет 25-26. После армянского коньяка лицо её дивно изменилось. Что говорить, чертовски хороша! Вопреки своему богатырскому статусу.

5.

В легком подпитии мы с Рябовым обошли поезд. Ничего подозрительного. Едят, пьют, спят. Некая тривиальная модель российского общества. Да и почему только российского? Любого! Общество потребления куда-то едет. Всего-то делов.

Осели в вагоне-ресторане. Освежили затухающий алкоголь английским элем. Скушали запеченную курицу в антоновских яблоках.

И тут к нам подвернул повар Гаврилыч. Имя мы его узнали чуть погодя.

В высоком крахмальном колпаке. Слегка под шафе. По виду вылитый кубанский казак. С вислыми седыми усами, брюшком, с выпученными и нагловатыми очами.

— Я — ветеран всех объявленных и необъявленных воин, — с порога нашего знакомства заявил Гаврилыч. — Чечня, Абхазия, Сирия, Уганда, Мозамбик.

— Нам какое дело? — недоверчиво скосился я. Врунов я, честно говоря, недолюбливаю.

— Знаете, господа, я просто устал от порохового дыма и окопных вшей. Воюешь, воюешь, а что толку? Земной шарик как был круглым, так круглым и остается.

— Предпочитаете жить на плоской земле? — Рябов с жизнеутверждающим треском оторвал у курицы-несушки ногу.

— Га-га! — захохотал Гаврилыч. — Я, господа-товарищи, хочу вас спросить, с какого бодуна вы сели на этот проклятущий поезд?

— Почему же проклятущий? — резко накатил я стопарь эля.

— Да из него же олигархи вылетают, что райские птицы! Один утонул в реке Дон, другой в реке Кубань. Кто-то размозжил башку в тоннеле у станции Тоннельная.

— Знаете ли вы, уважаемый Гаврилыч, проводницу Клеопатра? — внезапно среагировал Рябов.

— Да кто же ее, шалаву, не знает?

6.

Мы стояли с Рябовым в тамбуре. Курили. Хотя в поезде курить запрещено. Но мы как-то с великим сыщиком всегда жили поверх всех препон и барьеров.

На улице зарядил нудный дождь. Вагонное стекло иссечено каплями.

— Есть ли в словах Гаврилыча хоть крупица правды? — Рябов выдул дым через ястребиные ноздри.

— Клеопатра на шалаву никак не тянет, — стряхнул я пепел на рубчатый пол.

— Вот и я о том же… С ее-то ростом…

— Гаврилыч, видимо, сам к ней подбивал клинья. Да получил отлуп. Теперь ядовито клевещет.

Дверь распахнулась. Пред нами, как чудное явление, сама Клеопатра. Высокая, статная, с чуть заметными черными усиками. В профиль она напоминала Петра Великого.

— Мальчики, — горлово произнесла она, — курить у нас запрещено. Хотя, если скинете мне по 200 рябчиков с носа, то шмалите.

— Не вопрос! — усмехнулся я. — Скинуть кэшем? Или на мобильник?

— Лучше на мобильник.

— Шеф-повар Гаврилыч про вас наговорил гадостей, — впроброс заметил сыскарь.

— Гаврилыч — злобный мудак.

— Он приставал к вам? — я подобрался.

— Еще как! Хватал за попу. Я ему звезданула коленкой в пах. И он затих. Теперь вот, старый козел, решил навести на меня напраслину.

7.

Ситуация прояснялась, точнее запутывалась.

Ну, на хрена мы сели в поезд «Москва – Новороссийск», если на нем ни одного олигарха? Да и Клеопатра какая-то не настоящая, с ее-то петровскими усиками.

Я уже взял зубную щетку и пасту «Жемчуг», как Рябов огорошил меня вопросом.

— Петя, а не кажется ли вам странным, что Клеопатра спутала вас с никелевым магнатом?

— Нет. Мы с Игнатом Дуребаской и впрямь похожи.

— Я бы не сказал. У Игната взгляд волчий, у вас овечий.

— Обижаете?

— Это же правда. Я вот что подумал. Как почистите зубы, так затейте разговор по мобиле прямо возле купе Клеопатры. Поиграйте в олигарха Дуребаску. Давайте указания жестко, кратко. Скидывайте акции, покупайте. Вспомните американские фильмы. Пофантазируйте.

— Я сяду в лужу. Рябов, может именно вам натянуть на себя личину Дуребаски?

— А я на него похож?

— Только со спины.

— То-то и оно. Главное, Петя, отпустите себя, не дрейфите.

Никогда я еще зубы не чистил столь долго.

А всё почему?

Вдруг меня Клеопатра и впрямь примет за олигарха? Выкинет в окошко. Всего-то делов!

Ой, не спеши меня хоронить! У нас с Рябовым еще столько дел. Мы же легенда.

8.

В дверь постучали.

Машинально я дверь открыл, не успев толком смыть пену зубной пасты с алых губ.

Какого же было мое изумление, когда за дверью оказалась именно вожделенная Клеопатра.

Молодая. Игривая. Нежная.

— А! Это вы! — вскрикнул я.

— Я. Что-то вы там долго засели. Я уже испугалась, что вы померли от приступа грудной жабы.

— Грудная жаба — устарелое название, — усмехнулся я. — Это я вам как практикующий акушер говорю.

— Вы все-таки акушер?

— Да, акушер. Хотя у меня есть хобби, кое кормит меня с приятелем.

— Хобби? Собираете почтовые марки, монеты?

— Все серьезней. На досуге я торгую акциями никелевых заводов. Есть у меня еще с десяток-другой шахт на Кузбассе.

— Я так и думала… — прошептала Клеопатра.

— Я страшно богат! — соврал я. — Может быть, самый богатый человек в мире. Куда там Билл Гейтсу?!

Клеопатра за грудки вытащила меня из ватерклозета, порывисто поцеловала в губы. С языком! По-французски!

Зубная щетка моя и зубная же паста «Жемчуг» грянули на пол. Руки мои инстинктивно обхватили крепкую попку.

Клеопатра оттолкнула меня. Усики ее эротически вздернулись:

— Дурачок, не здесь же! Пойдем-ка в мое купе…

9.

Сколько, однако, скопилось сексуальной энергии в Клеопатре! Недаром она выступала за «Торпедо» и была мастером спорта. Да и я был подобен Везувию. Плоть моя клокотала.

Оказывает, втайне от самого себя, я предпочитаю барышень именно баскетбольного роста, с царскими усиками.

Потом мы включили в купе фиолетовый свет. Стали есть с алой плотью астраханский арбуз.

— Тебе хорошо? — прижалась ко мне Клеопатра.

— Не то слово? Ешь арбуз! А тебе как? Я о сексе.

— Бывало и лучше. Только не обижайся, но через мою походную кровать прошел чуть не гусарский полк.

— Значит, Гаврилыч был прав?

— В каком-то смысле. Я обожаю трахаться именно с олигархами. Они же почему-то садятся именно в наш поезд.

Сок арбуза тек мне на грудь. Я ввергся в состояние близкое каталепсии.

— Значит, ты сейчас вышвырнешь меня из подвижного состава?

— Это зачем?

— Именно так ты вышвыриваешь всех коррупционеров.

—Вовсе нет. А на лоно любви я призвала тебя совсем с другой целью.

— С какой же?

— Миленький мой акушер… Или кто ты еще? Берегись Гаврилыча!

10.

Спозаранок я все произошедшее поведал Рябову.

— И как она вам? — резко спросил он.

— Неужели вас интересуют мои сексуальные подвиги?

— Я не о том. В порыве страсти она вам больше ничего не сказала?

— Только предупредила о Гаврилыче.

Рябов потер седые виски, взгляд его помутнел.

— Эх, лучше бы я оказался на вашем месте.

— Как вы могли оказаться на моем месте? Вы же ничуть не смахиваете на Дуребаску? Или вы всерьез запали на сладострастную дылду?

— Вы правы. Женщин я предпочитаю именно баскетбольного роста. К коротышкам у меня категорическое недоверие. Между прочим, мы подъезжаем к Тоннельной. Через час будем в Новороссийске.

— Давно я мечтал искупнуться в Черном море!

И тут свет погас. Мы ворвались в тоннель.

В дверь постучали.

На пороге с китайским фонариком в казачьих руках стоял Гаврилыч.

— Вам чего? — по моей спине пробежала волна ледяного холода.

— Так продукты у меня остались. Икорка. Балычок. То да сё. Элитные продукты. Вот и приглашаю вас на бизнес-ланч. Так сказать, на посошок, на ход ноги.

— Да кто вы такой? — взревел я. — Что вы всюду шляетесь? Как, блин, Летучий Голландец.

— Вы в чем-то меня подозреваете? — пробормотал Гаврилыч.

Поезд, наддав, выскочил из глухого тоннеля. Весь вагон залил ликующий солнечный свет. За окном мелькнул карликовый часовой с калашом. Подле своей деревянной, какой-то старорежимной будочки.

Тут в проеме двери появилась статная фигура Клеопатры.

— Привет, Гаврилыч!

— Привет, стрекоза.

— Скажи, Гаврилыч, правда наш пассажир напоминает никелевого магната?

— Вовсе нет. У него взгляд овечий.

— Ну, знаете! — побагровел я.

Клеопатра взяла Гаврилыча под локоток:

— Пойдем, старик, угостишь меня своими пищевыми остатками.

11.

Свет опять погас. Поезд въехали во второй тоннель.

Мы с Рябовым услышали страшный шум, какие-то глухие возгласы.

Я нащупал рифленую рукоятку браунинга. Рябов надел на руку стальной кастет.

Выскочили коридор.

— Будь проклята, гадина! — услышали мы надсадный крик Гаврилыча.

— Приятных загробных видений! — парировала Клеопатра.

Вагон вновь залил солнечный свет. За окном опять часовой с калашом штык-нож.

И что же мы видим в тамбуре? Точнее, кого? Мы видим Клеопатру. Но в каком виде? На щеке у нее три кровавых царапины. Видимо, от когтей Гаврилыча. Белая блузка разорвана, из-под нее виден кипенно-белый лиф. Глаза Клеопатры полыхают огнем. Губы налились, будто она не после драки, а перед сексом.

— Что происходит, черт подери?! — я подскочил к наотмашь открытой двери на ж/д косогор.

Рябов, не проронив ни словечка, глубже надел на длинные пальцы музыканта стальной кастет.

Клеопатра вытерла носовым платком кровь со щеки, запахнула железнодорожную куртку.

— Все очень просто. Этот подонок, косящий под ветерана всех войн, выкидывал из поезда всех пионеров российского бизнеса.

— Кто же вы такая? — оскалился Рябов.

— Вот! — Клеопатра достала из нагрудного кармана краснокожую книжицу.

Читаем: «Майор ФСБ Клеопатра Самуиловна Ковальчук».

— А кого вы вышвырнули? — проблеял я.

— Он тоже майор ФСБ. Парамон Гаврилович Майоборода.

— Ничего не понимаю… — Рябов стащил с ладони кастет, спрятал его в карман диагоналевых брюк. — Что же вы, будучи одного же ведомства, друг друга мочите?

— У вас, кажется, был коньяк. Пойдемте. Я вам все расскажу.

12.

Оказалось, что славное ведомство на Лубянке раскололось на два лагеря. Одни считают, мол, всех коррупционеров надо мочить. Другие же ищут консенсуса, отыскивая в коррупционерах пионеров российского бизнеса.

— Что же вы, Клеопатра Самуиловна, не прихлопнули Гаврилыча раньше? — мрачнел я.

— Во-первых, мне надо было сначала собрать доказательную базу. Во-вторых, тех олигархов, коих он вышвыривал, вышвырнуть стоило. Отребье общества. Отъявленное мудачье.

— Одного не понимаю! — Рябов будто рюмку водки махнул коньяк. — Чего это они все прут в Новороссийск?

— Разве вы не в курсах, именно Новорос — главный город по отмыву и уводу грязных бабок?

— Танкеры вместо нефти возят наличность? — вскрикнул я.

— Зачастую. Там много схем.

За окном стал мелькать Новороссийск. Город-герой. Город-труженик. Когда-то в нем воевал Л.И. Брежнев. Но не о нем разговор.

Клеопатра встала:

— Было приятно познакомиться с гениальным сыщиком и его верным оруженосцем.

— А мне как приятно… — вскручинился я.

— Сделаем так… — улыбнулась Клеопатра. — Завтра вы мне позвоните. Вот номер мобилы. Встретимся в Широкой Балке. На секретной базе ФСБ. Покупаемся в море. Поедим шашлыков из осетра. Вы мне в деталях расскажите о своих легендарных подвигах.

—А вы о своих? — галантно улыбнулся Рябов. Вдруг вскинулся: — Давайте на ход ноги я сыграю на «Когда святые маршируют»?

— На чем сыграете? — оторопела Клеопатра.

— Вот! — инспектор Рябов из внутреннего кармана достал инструмент. — Раскладной саксофон. Он всегда со мной.

— Какая прелесть!

                                                       *  *  *