1.

Да-да, ощутил себя эдаким королем-изгнанником, никто-то его горемыку не любит. Повсюду обман. Всё морок и тлен. Бессмысленное увеличение сущностей. Злобная, захлестывающая энтропия.

— Ты чего со мной увязался? — беглый президент РФ, Юрий Абрамкин, скосился на своего штатного политтехнолога, Васю Суркова. — Ощущаешь себя эдаким шутом при короле Лире?

Василий остановился. Жадно втянул ноздрями роскошную ветку цветущей сирени. Экая же могучая сила витальности, да попросту, жизни! Как окрест этой ветви вьются пчелы и осы… Как пронзительно голубо небо. Май-озорник… Кажется, глупой душе, сейчас вот-вот все и начнется. Что? Счастье, блаженство любви, вторая, эдрить твою, молодость?

Абрамкин тоже стопорнул. Сел на замшелый пенек, под развесистый дуб, глянул на муравьиную гирлянду с каким-то мистическим глубокомыслием спешащих по морщинистому стволу, вверх и вниз. «Я-то понятно чего бегу. А они? Мураши-глупыши?»

— Чего увязался? — усмехнулся Сурков. — Мало ли еще как все повернется? Погода знатная. Май-озорник. На пластиковой карточке куча бабла. Чего не побегать? Сам лесной воздух дарит надежду. Как знать, может вся эта бодяга и утрясется.

Абрамкин сощурился:

— А как ты расцениваешь, холопская твоя душа, сам акт моего бегства?

Василий достал вишневую трубку, набил ее из расшитого золотом кисета табачком «Герцеговина Флор», сладостно закурил:

— Про холопскую душу зря вы. Я предан вам сердцем. Как расцениваю? Грамотный пиар-ход. Очень грамотный. Все необъяснимое поражает воображение пипл. Электорату пора освежить свои замшелые чувства.

Абрамкин снял красный сапожок, почесал под носком левую стопу:

— Ты давай, брат, подробней.

— Кремлевских небожителей, олигархат, надо встряхнуть, да и русских поселян с поселянками. Я бы до такого бегства, полоумного бегства, и не додумался бы. Хотя меня и называют гением манипуляции.

— Спонтанно случилось. Наобум Лазаря.

— А то ведь народ устал от вас. То в небе парите, то к морским гадам ныряете. Если публика хоть на неделю перестанет пить горькую, то вздернет вас и меня на одной рее.

Абрамкин снял белые носки, блаженно пошевелил мускулистыми пальцами:

— Милок, за что же вздернут?

— За шею.

— Я о составе криминала?

— Вай, он будет потолще Библии и Корана!

— А где же всепрощение? Мы же православный люд? Ась?

— Вы многих прощали?

— Никого. Зачем?

— Вот! Я только одного не понимаю, с какого бодуна вы стали расспрашивать домочадцев о любви к вам?

— Да я посмотрел старый фильм «Король Лир», режиссера Гриши Козинцева, решил, ради хохмы, повторить сценарий.

Вася весь утонул в клубах терпкого дыма:

— Нехорошо вышло. Глупо. А к кому, простите, вы для затравки обратились?

— К супруге своей, Алине Борисовне.

2.

Алину Борисовну он уж давно не любил. Да что там не любил? Ненавидел. Люто!

Эти ее натужные религиозные посты, молитвы… Пугающие иконы на каждом углу. Братания с батюшками и матушками. Духовник Пантелеймон без одной ноги с лицом пирата. Устал он от этого морока, инфернального бреда.

Все это толкало его в объятия предгробовой старости, а он еще молод. Нет и полтинника! Молоко с кровью! Или даже кровь с молоком! Может тридцать раз присесть с гантелями. На турнике крутит «солнце». С эрекцией у него все нормалек. Кишечник работает бесперебойно. Народ его называет отцом нации, альфа-самцом, альфой и омегой всего сущего, почти богом.

Ангелина же в свои 45-ть? Уж далеко не ягодка. Смахивает на свиноматку. Три подбородка. Живот как желе. Глаза заплаканы. И, главное, эта свора болезней. То у нее межпозвоночная грыжа. То непроходимость кишечника. То неудержимый понос. Ангины, гриппы, ларингиты — это можно не считать. Мелочевка! Раздухарившись, Ангелина стала бить из тяжелой артиллерии, у нее, мол, рак грудной железы, рак надпочечника, рак крови.

Сколько же бабла на нее, Юрий Иванович, спустил в унитаз! Каких только именитых эскулапов к ней не выписывал, из Костромы, Нью-Йорка, Бомбея и Вологды.

И все мимо, мимо…

Она все старела, дурнела, а он молодел, хорошел. Гормон секса в нем трубил в медные трубы.

Поэтому, когда Алина Борисовна, шепча заветные молитвы, пила порошки знахарей, лежала под капельницей, позволяла втыкать в себя китайцам золотые иголки, он втыкал в другом месте, и отнюдь не иголки.

Кого только не было!

Акробатки под куполом цирка. Жонглерши. Глотательницы огня. Батутистки. Ходоки по канату. Даже рыженькая, вся в веснушках, клоунесса Руся. Совсем молоденькая, а в постели огонь, бенгальский огонь. Что ты! Накидывалась на него тигрицей.

Алина о его ходках знала. Молчала. И погружалась с головой в свои выдуманные и реальные хвори. Погружалась в мир епископов, протоиреев, звонарей, диаконов, архидьяконов и протодьяконов.

Он, чтя толерантность, ей не мешал. Чем бы ни тешилась! Даже подарил ей икону из Иверского монастыря. Икона «Знамение» из Валдая…

Почему оттуда?

Там у него расположена тайная резиденция. Скромненькая, ан со вкусом. Все в духе «Записок охотника» Ивана Тургенева. Бревенчатый дом, баня, обшитая дубовой вагонкой. А окрест — ягодные места, грибные, муравейники в человечий рост, рогатые олени, задастые топтыгины, зайцы-русаки, жирные барсуки, шустрые ёжики.

И тишь такая! Старозаветная глушь… Мешал только полк личной охраны. То и дело тарахтела над его скромным вигвамом эскадрилья пятнистых вертолетов. Иногда ревел бомбардировщик с ядерными, ей-ей, боеголовками.

А в остальном тишь да блажь…

Сколько же он испил тут мёда любви! Ах, всего сколько было!

Трудно представить, а ведь когда-то Алина Борисовна была дивно хороша. Именно в Валдае они и провели свой медовой месяц. Он ее катал на ветхом ялике на Муравьиный остров. Ялик, арендованный за трешку у деревенского барыги и алкаша Феди, протекал. Всё приходилось Алинушке вычерпывать воду ржавой консервной банкой с надписью «Крымская килька».

3.

Василий Сурков вприпрыжку бежал за президентом РФ, слушал ярящихся в березняке птиц, с нарастающей тревогой думал. Нешуточные волнения отразились на его мощном лице.

Зачем я бегу? Он очевидно сбрендил. Так ведь сбрендила заодно и вся страна. Вон уже треть русаков благосклонно относятся к ядерному бомбометанию. Это ли не паранойя?

И почему в него все так огульно влюбились? Впрочем, я с сам к этому приложил руку. Оказалось, многомиллионные орды людей не так уж сложно заставить поверить в химеру, в вербальную сущность. Вот они и врезались в этого рыженького и плешивенького чувачка, 73 кг весом. Уверен, Иисуса Христа обожают с меньшим надрывом.

Куда ж мы бежим? Какое, однако, сокрушительное действие на него произвел фильм «Король Лир»! Ну, начал бы расспрашивать о любви к себе проблядушек-циркачек, зачем лезть в душу к ближайшим родственникам? Тем более, в душу царедворцам.

Глупее всего было обращаться к министру МВД, Тимуру Ебитовичу Нургаляйкину. Что мог сказать этот разжиревший на дармовых харчах кабан в погонах, пивной бочонок увешанный всеми возможными блескучими знаками и регалиями? Вечно в маршальской униформе, с лампасами, в каких-то витых эполетах, с адмиральским золотым кортиком, ордена светские и религиозные плотно застили всю грудь.

— Тимур, не побоюсь этого отчества, Ебитович, за что же ты, курицын сын, меня любишь? — спросил тогда Абрамкин.

— Я ваш кумир… — смущенно потупился Нургаляйкин.

— Вот уж не знал! Может, наоборот. Я твой кумир?

— Ага.

— Ты рядом со мной — шелупонь, мелочевка.

— Согласен.

— Так за что любишь?

— Дачу хочу в Валдае прикупить. Собирать там морошку, клубнику. Кормить с ладони белок и стрелок.

— Ты не увиливай? За что любишь?

— Много у меня дач. В Швейцарии, Франции, даже на Мозамбике. Не то! Ментальный асинхрон. Чужая земля. Да и я там чужой. А за что люблю вас? Я, как тот европейский дока, кричу: «Верую, потому что абсурдно!»

— Значит, любить меня — чистый абсурд.

— Даже на знаю… Наверно!

— Выбирай, сука, слова! — побагровел Абрамкин.

Нургаляйкин струхнул:

— Вы для меня второй Пушкин, даже третий Дантес…

— Пшел вон!

Нургаляйкин в пояс поклонился, шаркнул ножкой, ордена и медальки, что детские погремушки, нежно дзинькнули.

Абрамкин заиграл желваками:

— И перестань кланяться! Приучайся жить в демократическом контексте.

— Да я стараюсь… Ух, как я вас люблю. Живого и мертвого. Мертвого, конечно, буду любить горазд сильнее.

Ох, не спрашивал бы Абрамкин о любви этого титулованного остолопа…

4.

Никто меня не любит…

Плевать и растереть!

Главное, как мне говаривал штатный психотерапевт Андрон Куропаткин, научиться любить самого себя. Хотя — стоп! — это я уже умею. Вон всю огромную державу превратил в площадку для своих игр. И тигра-людоеда кормил с ладони, с вороньем летал на Тибет к тибетскому ламе, а теперь затеял войнушку с Украиной, двигаю туда-сюда дурачков-солдат. Оторвет руки-ноги, просто ухайдакает кого, русские бабы нарожают новых. Чего там?!

Мы приблизились к замусоренному перелеску подмосковного Томилино. Май-озорник, конечно, прикрыл, задрапировал русское свинство. Буйные купы сирени смягчили хаос целлофановой и бумажной дряни.

Я мчался к реке Пехорке, в излучине, рядом остовом ржавых «Жигулей» стоит зеленый домик. Там попросил ждать меня милую кралю, клоунессу и акробатку с Цветного бульвара Русю.

Почему все так скромно, в такой люмпенской обстановке? Смертно устал я от шика! Все думают, мол, я хочу только денег и денег. Эдакий Гарпагон. Злобный поклеп! Жажду только любви. Мирной поэзии страсти.

Сняв красные сапожки, подтянув штанины, я перешел отнюдь не бурную реку.

Вася Сурков косится на меня подозрительно. Знает ли он о моей крале? Конечно, знает. На него работают сотни штатных и внештатных сексотов ФСБ, ФСО, МВД.

Стучу заветным стуком (3+2) в дверь. Ощущаю себя эдаким Дубровским, а там моя Маша.

Дверь, жалобно пискнув, открылась. Чуть не захлебнулся от восторга. Вот она страсть всей моей жизни! Выше меня на голову, в простеньком сарафане, лицо в веснушках, карие глаза, на ногах кроссовки «Addidas».

— Юра! — кинулась меня обнимать, глянула через мою голову: — А зачем ты притащил с собой Ваську?

— Не Ваську, Василия Ивановича, — нахмурился Сурков. — Мы с президентом РФ разыгрываем тандем из «Короля Лира». Он — король, я — шут. Имеющий, кстати, право говорить матку-правду.

— Проходите… Я вам сама в русской печи испекла кабанчика, вскормленного на козьем молоке.

Живот мой ликующе заурчал:

— Кабанчика обожаю. В хрустящей корочке.

Руся достала порося.

— Выглядит аппетитно! — раскатисто сглотнул слюну политтехнолог.

Русенька подперла руки в боки:

— А знаете, откуда сей свин? При цирке на Цветном бульваре организована свиноферма «Три поросенка». Ее возглавляю я. Мой папа Иаков Петрович и мама Пелагея Ионовна у меня в замах.

— Семейный бизнес! — я не выдержал, отломил свиную ногу, волком вгрызся в нее фарфоровыми зубами.

Руся возмущенно хлопнула в ладоши:

— Зачем же так? Мы же не гопники? За стол, господа, за стол. Давайте вести себя как аристократы.

— А где в этой хибарке можно ополоснуть руки? — залихватски подмигнул Вася.

5.

После кабанчика в антоновских яблоках, после рязанской картошки в мундире, да клюквенного морса на ключевой воде президент нахмурился:

— Ты, Вася, знаешь что? Иди, брат, погуляй! Грибы пособирай, что ли?..

— В мае месяце? Вокруг только консервные банки да рваные кульки.

— Чего хочешь, то и собирай. Твои проблемы. А с глаз долой.

— Требуется уединиться?

— Сгинь!

— Ладно, пройдусь. Послушаю соловья, наломаю духовитой сирени.

— Ты еще здесь? — Абрамкин побагровел. Ой, знак нехороший. Оторвет голову, и не заметишь. Сколько зарвавшихся олигархов так сгинуло… Безголовых всадников возрожденной России.

Васенька, серым мышонком, шмыгнул в дверь.

Кроссовки его споро зашуршали по прошлогодней листве. Через четверть часа он добежал до условленного места, импровизированной вертолетной площадки, на солнечной опушке.

— Ну как он? — выскочил из-за плакучей ивы министр МВД Т.Е. Нургаляйкин.

— Да-да, как?! Не томи! — выступила из-за ольхи супруга беглеца, Алина Борисовна.

— Безумствует? — эдаким страусом шагнул из-за кряжистого дуба двухметровый премьер-министр РФ, Митя Медведкин.

Вася Сурков смачно сплюнул через расщелину зубов:

— Готовится к сексуальному ристалищу. С акробаткой.

— Ах, подлец, подлец! — застонала Алина Борисовна. — Со мной в постели — ни рыба, ни мясо. А тут, надо же, открылось второе, а, может, и третье дыхание.

— Мы, кстати, господа, — расправил медвежьи плечи Медведкин, — выступали с Русей под флагом одного спортивного общества, «Трудовые резервы». Она была центровой в баскетбольной команде. Я больше ошивался в защите.

Алина Борисовна поправила груди:

— Дмитрий Дмитриевич! Митька… Заткнись! Однако, господа, взгляните на меня. Неужели я не вызываю в вас эротического томления?

— Еще какое! — до ушей осклабился Митя. — Обожаю титулованных дам постарше. Их не нужно уламывать.

Г-жа Альпенгольц залепила Мите пощечину:

— Прежде чем говорить, думай. Всю страну из-за таких придурков спустили в унитаз.

— С языка сорвалось.

— Держи, милок, язык ровно.

— О чем мы говорим? — поднял седую бровь Нургаляйкин.

— Мы же одна команда! — смачно пыхнул «Беломором» Сурков. — Что с нашим альфа-самцом делать?

— В мешок его, как кота, в мешок! — вскричала Алина Борисовна. — В мешок и в святой Кремль!

6.

Вы думаете, король Лир (Абрамкин) со своей Дездемоной (Русей) занялись оголтелой любовью, жарко сплетя амурные тела? Так нет же! Ничего подобного… Точнее, если и было что, то случилось по-быстрому, так сказать, на посошок, мимолетно. Военное время, все-таки.

— Летим? — спросил Абрамкин.

— Летим, дорогой! — ласково оскалилась Руся.

Абрамкин нырнул в подвал, саперской лопаткой копнул землю, хорошую такую землю, с перегноем, с рубиновыми червями. Напружинившись, выдернул из недр огромный рюкзак. Пояснил секс-спарринг партнерше:

— Здесь все, что нужно.

— Меня поднимет? Я же здоровая дылда. Аэродинамика отнюдь не твоя.

— Будь спок! Все просчитано русскими левшами из Сколково. Я дал им твой рост-вес. Мои габариты они назубок знают.

— Милый!

— Одевайся скорее. Эти шакалы вот-вот явятся. Чует мое сердце, Вася Сурков был у них маячком. Иначе, какого черта он за мной увязался?

Руся дернула молнию рюкзака:

— Ты гляди-ка, костюм серебристый. Голливудистый. Как у супермена. А какой маленький пропеллер! Меньше, чем у шведского Карлсона. На сколько часов рассчитан полета?

— Серебристый скафандр служит солнечной батарейкой. В солнечную погоду можно лететь вечно.

И они полетели. Взвились стрелой. Моторчик работал почти бесшумно.

А что же наши преследователи? Бравый политтехнолог Вася Сурков, мадам Альпенгольц, премьер-министр Д.Д. Медведкин, министр МВД с неприличным отчеством?

Тимур Ебитович, после обнаружения очередного бегства президента РФ, связался со спутниковой разведкой. Ему отрапортовали, мол, сладкая парочка летит в сторону Калуги, на родину гениального мечтателя, Константина Циолковского.

— Может, ахнуть по ним ракетой «Земля – Воздух»? — спросил майор космических войск Егор Махнорылов.

— Я тебе, блядь, ахну! — закричал в трубу Нургаляйкин. — Это же гарант! Пусть и со своей прошмантовкой. Отслеживай, парень, их траекторию. Представлю к Герою!

— Я бы эту циркачку, как грелку разорвала пополам! — потерла виски г-жа Альпенгольц.

— Подумать только, а ведь она выступала за «Трудовые резервы»! — сокрушенно вздохнул Медведкин.

— Митя, как ты глуп… — упавшим голосом произнесла Алина Борисовна.

— В России, согласитесь, это явный козырь.

— Да погодите вы! — окрысился Нургаляйкин. Заорал в трубу: — Майор Махнорылов, что там?

— Пропали с радаров…

— Быть того не может! Разжалую до рядового.

— Четвертую! — сомнабулически прошептал Сурков.

ЭПИЛОГ

А наши ребятки всё летели и летели.

— Самое забавное, детка, — паря под облаками, говорил Абрамкин, — костюмы эти оснащены новейшей системой антислежения. Нажимаешь в паху эту красную кнопочку, и мы невидимки.

— Куда ж мы летим?

— В Калуге, неподалеку от музея К.Э. Циолковского у меня заготовлен опорный пункт. Там перекусим, сходим в гальюн, обсудим детали нашего будущего.

— Да-да… Цель ничто! Главное — это сладостное ощущение полета.

— Как под куполом цирка, — подмигнул Абрамкин.