Сквозь кружево тончайших завитушек
И вычурность словесных эскапад
Февраль нутром срывается с катушек
И пишется навзрыд и наугад.
Вслед музыке, отвергнутой поспешно,
Еще звучащей, но уже не в лад.
К тому, что как дыханье - неизбежно,
Туда - в грядущий Гефсиманский сад.
А Ольга не жалеет откровений,
Взамен не получая ничего.
И из Москвы, из жёлтых сновидений
Приходят письма странные его.
И слов избыточность, и строк витиеватость,
И мыслей гуттаперчевая вязь.
Но никому еще не удавалось
Таким февраль озвучить отродясь.
А Ольга ждёт.
Исписаны страницы огрызком страсти,
Сердце - кверху дном.
Сумятица,
Свиданья за границей...
Не сбудется.
Ни завтра, ни потом.
Его нелепые изысканные шоры
Судьбы не перемелют жернова.
И мир весь - это музыка,
к которой
Осталось только подобрать слова.
Есенин
Он приехал.
Ему – восемнадцать.
Отворяйся, Москва-Петроград!
Молодой, оголтелый, рязанский,
Гениальный.
И сам чёрт не брат.
Будут вам расстегаи с икрою!
Будет вам и скандал, и аврал.
Говорил:
– Я все двери открою!
И открыл, и ни в чём не соврал.
Целовался, кутил, задирался.
Думал – смех, получилось – капкан.
На судьбы колесо намотался
Словно шарф Айседоры Дункан.
Дар поэта не вытравить водкой.
Дар поэта не передарить.
Слишком рьяной и слишком короткой
Оказалась рязанская прыть.
Слишком часто и много – о смерти.
Слишком мало в конце – о любви.
Закружишься в земной круговерти,
А потом – не жалей, не зови…
И судили его, и рядили.
От восторга взрывался партер.
Сам повесился? Или убили? –
Скоро век, как молчит «Англетер»…
.............
Гой ты, Русь моя! – Синь да берёзки,
Гладь озёр, луговая трава!
Если б только не плети да розги,
Пустословье и злая молва…
Мне снились поэты...
Мне снились поэты минувшего века
Весёлой и шумной гурьбой…
А после, их строем, по два человека,
Вели в тишине на убой.
Они наступали друг другу на пятки,
Они спотыкались в пути.
И каждый их шаг по гранитной брусчатке
В моей отдавался груди.
И стенка была
В тёмно-красных разводах.
И в ней, средь бетонных валов,
Они исчезали, как в гибельных водах.
И первым ушёл Гумилёв.
Я, кажется, что-то кричать им пыталась,
Мол, не приближайтесь к стене!
Но не было звука и горло сжималось,
Как это бывает во сне.
И таяли, таяли их силуэты…
И руслами высохших рек
Позёмка мела…
Уходили поэты,
А с ними – Серебряный век.
Но помню, под утро уже – снилось лето,
Нездешний чудесный ландшафт.
И там, в неземные узоры одетый,
Изысканный бродит жираф...