Евангельская история

(Опыт литературной теологии)

Лев Толстой и Рудольф Штайнер практически одновременно занимались исследованием четырех Евангелий. Результатом стали Толстовское учение о непротивлении Злу и метафизическое обоснование искупительной жертвы принесенной Иисусом в виде своего физического тела, которое на протяжении 42 поколений формировалось в недрах еврейского народа. Таким образом, было показано, что цель, поставленная перед еврейским народом, была выполнена, заключенный с ним Завет исчерпал себя и поэтому объявлялся «Ветхим».

Для опровержения обеих теорий потребовалось всего несколько десятков лет - до начала Второй мировой войны. Евреи Германии были в подавляющем большинстве ассимилированы и не только не намеривались противиться нарождавшемуся Злу, но, напротив, стремились всеми силами быть лояльными добропорядочными немцами, и были готовы «сражаться под знаменами со свастикой против Франции, Чехии, Польши, Советского Союза и США - жертвуя фюреру деньгами и жизнями». Но Гитлер с маниакальной одержимостью расправился с безвредным, и более того - полезным для великой Германии малым народом.

В чем же состояла причина? Миру с новым порядком, который задумал построить Гитлер, мешал Бог Библии, Бог Израиля, который, пожертвовав евреями, привнес в мир христианство. Теперь Гитлеру потребовалось пресечь развитие христианства - сначала в Европе, а далее везде, чтобы вернуть в Европу язычество, возродить любимый им античный мир.

Гитлер ненавидел евреев за то, что они «совратили народы» на путь христианства. «Чтобы истребить христианство, надо было сначала выкорчевать и выжечь его корень - евреев. Евангелие существует, Церковь существует, христианство существует только до тех пор, пока есть евреи. Христианство дополняет иудаизм. Убери иудаизм - и, дополняя пустоту, христианство исчезнет в ней. "Корень поддерживает ветвь" - эти слова Павла об отношении между евреями и привитыми к ним язычниками, могут не понимать христиане, но Сатана, стоявший за плечом Гитлера, понимал прекрасно» <1>.

Холокост показал, что «большинство христианских народов Европы не возражало, чтоб Гитлер отправлял поезда с евреями в смерть физическую и тормозил состав христианства, готовя его к развороту в сторону смерти духовной. И евреи, и Церковь тяготили душу добрых европейцев. Видно, хоть и говорил еврей из Назарета, что бремя его легко, да тяготило оно, по прозрению Фрейда, психологическую выю народов. Новый вектор, как и "новый порядок" большинство европейских номинальных христиан встречали если не с радостью, то с равнодушием.<...>

Окончательного избавления Европы от христианства не произошло не благодаря духовному подвигу европейских народов, но по замыслу Всевышнего, столкнувшего двух монстров, стремившихся разными путями к одной цели - устроиться без Бога - и пожравших друг друга.<...>

Если бы христиане заглядывали поглубже в корни этих вещей - нацизма, еврейства, судьбы Церкви - они бы увидели, что победе над нацизмом и, значит, сохранению христианства они обязаны не только красноармейцам, совершившим свой физический подвиг, но и евреям, совершившим свой духовный подвиг - принявшим мученическую смерть и остановившим своими телами топор, срубавший ствол христианства» <1>.

Ничего этого Толстой не разглядел в иудаизме, не понял, и с ненавистью обрушился на него, а, восторгаясь христианским учением, исказил его смысл, сведя к учению о непротивлении. В «Кратком изложении Евангелия». Л. Толстой пишет, что, начав изучать христианство, он обнаружил  «рядом с высоким христианским учением связанное с ним чуждое ему безобразное учение еврейское». Дополнительно к этой общей характеристике иудаизма можно привести пересказ слов Иисуса из VII гл. Иоанна со ссылкой на стихи 14 - 19 и 21 - 24: «А ваш письменный закон Моисея весь исполнен противоречий». Но ни в этих, ни в каких других стихах Иоанна не говорится о противоречивости закона Моисея. Чем больше Л. Толстой восторгается учением Христа, говоря о нём, что оно «самое строгое, чистое и полное..., выше которого не поднимался до сих пор разум человеческий», тем яростней он обрушивается на иудаизм.

Во введении ко II главе своей книги Л. Толстой резко критикует древнее еврейское учение, опираясь на высказывания о нем Иисуса. При этом в запальчивости он  приписывает Иисусу то, чего нет ни в одном Евангелии, Например, он пишет, что «Иисус отверг соблюдение субботы». Но ведь Иисус лишь призывал  к пониманию сути, которая состояла в том, что «суббота для еврея, а не еврей для субботы».  Иисус  попытался привлечь внимание народа к внутренней духовной сущности учения.  Л. Толстой с пренебрежением пишет и о жертвоприношении Богу животных -  «в этом была молитва иудеев», не желая проникнуть в суть этого обряда.

Вопреки своему же собственному заявлению о недопустимости толкования учения Христа,  Л. Толстой не только позволяет себе разного рода толкования, но и приписывает Христу слова, которых нет ни в одном из Евангелий. Например, во второй главе своей книги «В чем моя вера»  он пересказывает  слова, якобы принадлежащие Христу: «Нельзя соединить старого учения - внешнего богопочитания - с моим учением - дел любви к ближнему», ссылаясь при этом на V главу Луки стихи 33-38. Однако подобного утверждения у Луки нет, зато есть слова о недопустимости выкинуть «хоть одну черту из старого учения».

Что касается  непримиримости, с которой ведет споры Христос с книжниками и фарисеями, то всё это становится очень понятным, если учитывать исторический фон. Во времена земной деятельности Христа правящей партией в  Иудее, входившей в состав Римской империи, была партия саддукеев,  которые были сторонниками эллинизации, а в иудаизме признавали лишь писаную часть закона, отвергая все толкования и комментарии, утверждая, что строго придерживаются буквы закона.

Во времена написания Евангелий, после полной потери независимости Иудеей, саддукеев уже не существовало. И этим объясняется упоминание авторами Евангелий фарисеев, которые взяли на себя сохранение иудаизма и потому стали врагами христиан после того, как произошел окончательный раскол между иудаизмом и христианством, и христианство стало религией язычников. Представить себе, что  Л. Толстой не знал этого, очень трудно. А если всё-таки не знал, то лишь потому, что не желал знать из-за   врожденного антииудаизма.

К сожалению, нельзя ограничиться только этими претензиями к Л. Толстому.   Вынуждены продолжить их список. В 10 главе, пересказывая заседание синедриона, на котором пытались сформулировать обвинение против Иисуса Христа, Л. Толстой пишет: «Если иудеи поверят в его учение о том, что все люди сыны одного отца и братья, что нет в нашем народе еврейском ничего особенного от других народов, то римляне совсем заберут нас...».

В Евангелиях от Луки и Иоанна, в которых описывается этот эпизод, и на которые ссылается Л. Толстой, сказано следующее: «Римляне придут и овладеют местом и народом нашим». А придут римляне якобы потому, что народ называет Иисуса царем иудейским. Об избранности или, наоборот, об отсутствии таковой вообще ничего не говорится. Зато хорошо известно, что именно тезис об избранности еврейского народа всегда использовался  и используется до сих пор антисемитами в качестве одного из основных жупелов.

И, наконец, в последней главе, описывая суд над Иисусом, Л. Толстой «очеловечивает» Пилата, чтобы усилить впечатление от жестокости иудеев. Толстой пишет во введении к 12 главе: «Пилату жалко было Иисуса, и он стал уговаривать архиереев, чтобы они простили Иисуса...». Слова «жалко» нет при описании этой сцены ни в одном из Евангелий.

Может быть, столь негативное отношение к иудаизму не говорит о присущем ему антисемитизме. Возможно, оно сформировалось в противовес внезапно возникшей уже в зрелые годы увлечённости христианским учением, как бы, для сохранения эмоционального равновесия. Это негативное отношение к иудаизму могло усиливаться и перерастать в абсолютное его неприятие  ещё и под влиянием  очень нелестных высказываний Иисуса Христа в адрес иудейских служителей церкви. Л. Толстой тоже подвергает острой критике православных церковников за извращение ими учения Иисуса Христа. И к церковному христианству, особенно к православию, Толстой относится, наверное, не лучше, чем к иудаизму. <2>

Здесь мы сталкиваемся с ситуацией очень непростой для объяснения. Евреи, сохранившие в рассеянии на протяжении двух тысяч лет все атрибуты нации, подвергаясь непрерывным гонениям, болезненнее всех других народов реагировали на критику в отношении себя и своей религии, которая раздавалась «со стороны». Другими словами, одно и тоже, сказанное евреем и неевреем,  всегда воспринималось совершенно по-разному (это вообще должно быть присуще всем малым народам, а евреям, лишённым собственной территории и какой бы то ни было государственности, особенно).

Иисус Христос тоже критикует иудаизм, зло спорит с книжниками. Но в период своего земного пребывания его воспринимали евреем и общался, в основном, он только с евреями. Проклятиями же переполнены  книги всех пророков.

Но, как известно, пророки говорили не от себя, а от имени Бога, который относился к народу Израиля, как отец относится к своим детям. И то, что могут простить отцу, не прощают никому другому. В этом, наверное, и состоит та тонкая грань, переход за которую так опасен.

Спускаясь с «небес» на грешную Землю, следует отметить, что часто именно евреи «вторгались» (и не только с критикой) в жизнь других народов. Но при этом они выступали не как «чужаки», а как люди, проникшие в культуру народов, среди которых им выпало жить. Разве можно, например, считать в этом отношении Мандельштамма менее русским, чем Ахматову, или Пастернака по сравнению с Цветаевой. Разве Пастернак в «Докторе Живаго» описывает русскую революцию как еврей? Да, и вообще, он не ощущал себя евреем.

Ничего подобного нельзя сказать ни о ком из представителей «большого народа».  Разве можно то же самое сказать, например, о Гоголе, описавшем в «Тарасе Бульбе» сцену казацкой расправы над «жидами». А созданный им же образ жалкого духом, трусливого еврея, прячущегося «под юбкой своей жидовки», многократно повторенный, со всех сторон размалёванный практически всеми возведенными в ранг классиков русской литературы, прочно врезавшись в память российского обывателя, сохраняется поныне.

Однако вернёмся к Толстому в связи с его попыткой соединения четырёх канонических версий Евангелия. Впервые подобная попытка была предпринята ещё во II веке н.э. сирийцем Татианом. Почему церковь не пошла по пути создания единого текста? Ответ на этот вопрос дал современник Толстого крупнейший австрийский мистик Рудольф Штайнер. Толстой же считал соединение четырёх Евангелий вполне допустимым, поскольку Иисуса он  воспринимал человеком, сумевшим яснее и понятнее всех других выразить волю Бога. Молиться же ему как Богу считал величайшим кощунством. В письме Синоду Толстой писал, что верит в Бога, которого понимает как дух, как любовь, как начало всего. Верит, что Бог в нём, а он в Боге.

Рудольф Штайнер показывает, что каждый из авторов Евангелий прекрасно понимал, что он в состоянии описать это событие лишь в одном из его аспектов, а читателю предлагается самому так увязать между собой эти различные описания, чтобы постепенно получилась полная картина.

Евангелист Марк начал свое повествование с Крещения, когда вселенский Свет спустился с высот. Евангелист Иоанн описывает душу этого солнечного Духа Логос, его внутренний элемент. Это Евангелие Штайнер считает наиболее глубоким из всех. Евангелисты Матфей и Лука пытались описать человека, восходящего навстречу этому солнечному Существу. Так с четырех точек зрения была описана сложная Сущность Иисуса Христа. Евангелие от Матфея считается самым "человечным" из всех. Оно описывает в Христе главным образом человека.

Рудольф Штайнер прослеживает, как воплощались особенности еврейского народа, начиная с праотца Авраама, в личности Иисуса, чтобы в ней могло проявиться Существо, которое назвали Христом.  Для воплощения сущности Христа в физическом теле, нужно было это тело довести до совершенства.

«В физической личности Иисуса из Назарета была сконденсирована сущность иудейского народа, всего того, что этот народ представляет собой в истории мира и человечества, благодаря своим особым свойствам. <...> Евангелист Матфей особо подчеркивает, что родословная насчитывает 14 колен от Авраама до Давида, 14 - от Давида до Вавилонского пленения и еще 14 - от Вавилонского пленения до пришествия Христа. В процессе жизни этих 42 поколений физическое свойство, дарованное Аврааму для осуществления миссии еврейского народа, полностью пронизало собой все три человеческие оболочки» < 3  >.

Физическое тело, принадлежащее Существу,  жизнь которого описывается в Евангелиях, произошло от Авраама, и что в крови, унаследованной Им из 42 поколений, заключалась квинтэссенция евреев. Рудольф Штайнер, с точки зрения, духовной науки считает это Существо идентичным  личности Заратустры, учение которого было построено на противопоставлении двух начал: добра и света; зла и тьмы.

Моисей был перевоплощением Заратустры. Младенец Моисей, положенный в корзину, которая была спущена в реку, находился в течение определенного времени изолированным от внешнего мира. Именно в это время в него и смогло воплотиться эфирное тело Заратустры и снизойти познание, которое в свое время было ему сообщено Заратустрой. Это наделило его способностью говорить своему народу в доступных ему образах о тайне исследования.

Примерно за сто лет до появления на Земле Иисуса Христа ессейскими общинами руководила некая личность, хорошо известная, как пишет Штайнер, и в оккультизме, и в талмудических книгах. В оккультизме он известен как предтеча христианства у ессеев, а в талмудических книгах он носит имя Иисуса, сына Пандиры.  В те времена учение ессеев считалось кощунственным, поэтому Иисуса бен Пандира обвинили в богохульстве и ереси, побили камнями, а потом повесили на дереве Его не следует смешивать с Иисусом из Назарета, как это делают некоторые талмудисты. Его часто принимали за истинного Иисуса начиная уже со II века нашей эры. Но он не имел ничего общего ни с Иисусом Евангелия от Луки, ни с Иисусам Евангелия от Матфея.

Так впервые мы сталкиваемся с упоминанием о двух Иисусах. Но, кажется, ничего более разрушительного для христианства и придумать невозможно, чем двух Иисусов. Христианский Спаситель единственен - это основа христианской веры, по утверждению ортодоксов.  Ведь, если их два, то кому же из них христиане причащаются? И потом, Иисус учит не технике, а себе самому, Он - путь, истина и жизнь. И, наконец, Он - вочеловечившийся Бог. Разве Бог может воплотиться дважды? Одним словом, раздвоение Божественной личности, подобно шизофрении.

Иисус въезжает в город , и в сопровождении ликующей толпы входит в Иерусалимский храм. Было это, согласно синоптических евангелий, весной, на Пасху. А Евангелие от Иоанна рассказывает, что народ на дорогах и заполнивший все пространство на площади перед стеной  встречал Иисуса пальмовыми ветвями, что указывает на осенний праздник Кущей, а не на Пасху.

По Иоанну, Иисус уже за шесть дней до этого торжественного въезда жил на Масличной горе в селе Вифания у своего друга Лазаря. Между тем Иисус синоптиков ни с каким Лазарем даже знаком не был, а  остановился в доме Симона Прокаженного... Как тут не подумать, что на Пасху и на Кущи въехали два разных человека! Два разных Иисуса! И одного распяли на Песах, а другого - на Кущи.

«Гипотеза двух Иисусов объясняет наличие двух изображений на туринской плащанице...на другой стороне туринской плащаницы недавно ученые обнаружили изображение другого лика, очень схожего с общеизвестным, но все же чем-то отличного...» < 6  >.

Рудольф Штайнер разрешает эти противоречия следующим образом: вначале были два мальчика Иисуса, а потом эти двое образовали одного. В апокрифическом, так называемом «Египетским» Евангелии говорится: «Спасение миру придет, когда двое станут одним и когда внешнее станет подобно внутреннему». Эта фраза совпадает с тем, что Штайнер описал в соответствии с оккультными данными. Спасение зависит от того, чтобы двое стали одним. И они, действительно, стали одним, и тогда внутреннее смогло проявиться внешне.

Душевная сила Иисуса евангелиста Луки была могущественнейшей внутренней силой, но эта сила проявилась вовне благодаря тому, что индивидуальность Заратустра передала ей способности, приобретенные ею в физическом и эфирном телах Соломоновского Иисуса. Таким образом, идущая изнутри сила запечатлела физическое и эфирное тела Натановского Иисуса; внешнее же стало служить выражением того, что было внутренним до тех пор, пока мальчик Иисус евангелиста Луки не был охвачен индивидуальностью Заратустра. Так двое стали одним.

Иисус Евангелия от Луки, как только родился, произнес слова, которые были непонятны для окружающих. Он был велик во всем, что касается жизни внутренней, и мало приспособлен к тому, что человечество должно приобрести на Земле, проходя через ряды поколений. Как же было не удивляться его родителям, когда в их ребенке вдруг проявился мальчик, обладающий и мирскими познаниями? Это внезапное превращение произошло, когда родители искали его в храме.

Перемену в Иисусе евангелиста Луки заметили не только его родители: эта перемена проявлялась и чисто внешне. Евангелист хотел сказать, что теперь в Натановском мальчике Иисусе начала жить индивидуальность, которая не только проявляется во внутренних свойствах души, как раньше, но и преуспевает во внешней, физической красоте. Первоначально Иисус евангелиста Луки не был "мудрецом", он был прежде всего существом, наделенным любовью.

Штайнер прослеживает путь Заратустра со дня его рождения в Иисусе евангелиста Матфея  вплоть до его двенадцатилетнего возраста, когда он вышел из принадлежащего ему вначале тела и перешел в тело Натановского Иисуса, продолжая развивать уже это тело. И он довел его до такого совершенства, что позднее смог принести его в жертву и отдать свои три тела для приятия Существа, Которого называют с тех пор Христом.

Вскоре после этого Соломоновский Иисус умер, а Заратустр продолжал жить в Иисусе евангелиста Луки вплоть до его тридцатилетия. К этому году он достиг такого совершенства, что был в состоянии принести третью великую жертву: он смог принести в дар свое физическое тело, которое должно было с этой минуты в течение трех лет служить физическим телом Христу.

Много тысячелетий тому назад индивидуальность Заратустра пожертвовала свое астральное тело Гермесу и свое эфирное тело - Моисею. Теперь Заратустр принес в жертву свое физическое тело. То, что до сих пор было наполнено индивидуальностью Заратустра, теперь становится достоянием совсем особого Существа, источника всяческой премудрости для всех великих наставников -  Христа.

Рудольф Штайнер пишет: «раньше для восприятия всего того, что в наши дни человек постигает посредством интеллекта, связанного с мозгом, люди были наделены ясновидением. Но после Атлантиды ясновидение постепенно затухало. Вплоть до пришествия Христа еще существовало много людей, которые в состоянии, промежуточном между сном и бдением, могли созерцать духовные миры, были причастны к духовным мирам. И в состоянии этого элементарного ясновидения человек не только говорил себе: "Я знаю, что за всем физическим в мире скрыто духовное". Все развивается, и с тех давних времен человеческая душа эволюционировала от ясновидения к отсутствию его. С пришествием Христа наступили времена, когда в духовный мир могут подняться не только те, кто обладает древним ясновидением, но и люди, утратившие это ясновидение в связи с эволюцией человечества. "Отныне блаженны не только богатые духом благодаря древнему ясновидения, но и бедные, нищие духом, ибо Царство Небесное сходит в их "я", раз путь к нему открыт Христом. В древние времена физический организм человека был таким, что даже в нормальном состоянии душа могла частично выходить из него, а когда человек находился вне физического тела, он приобретал ясновидение, становился богатым духом. Но уплотнение физического тела, - что недоступно для анатомии, - привело к тому, что человек уже не мог становиться богатым духом. И чтобы охарактеризовать его тогдашнее положение, следует сказать: вот он стал беден, превратился в нищего духом» <3>.

Таким образом, по Штайнеру, два Евангелия - от Матфея и от Луки -  описывают, как в течение тридцати лет некий человек приближается к величественной минуте: восприятия в Себя солнечного Существа. Для восприятия такого солнечного Существа недостаточно простой подготовки физических оболочек. Нужно чтобы навстречу солнечному Духу, сходящему к нам, возносилось существо с совершенно особыми свойствами тела.

У человека, описываемого Евангелием от Матфея, материальные оболочки, предназначенные для восприятия солнечного Духа, вырабатывались издавна, в течение сорока двух поколений еврейского народа. Но  этот человек не мог быть подготовлен как носитель истинного "я". Для этого нужна была другая, особая подготовка, осуществленная другим человеком - Иисусом из рода Натанова, о котором повествует Евангелие от Луки.

Евангелист Матфей сосредоточил свою тему на мальчике Иисусе Соломоновской линии. Автор Евангелия от Марка с самого же начала направляет свое внимание на солнечного Духа, сходящего с Небес. Он не занят никаким земным существом; физическое тело для него - лишь необходимое средство для проявления живущего в нем солнечного Духа.

Поэтому между Евангелиями от Матфея и от Марка имеется много совпадений, но повествование их строится с различных точек зрения. Евангелист Матфей подчеркивает, скорее, внешние характеристики; он показывает, как проявились впоследствии свойства, внедренные с первых лет жизни, и каким совершенно особым способом эти свойства проявлялись. Евангелист Марк, наоборот, пользуется образом физической личности Иисуса, только чтобы показать, как проявилась деятельность солнечного Духа на Земле.

Евангелия от Луки оставляет целиком в стороне переживания Иисуса как физической личности и в центр внимания ставит ощущения и чувства, живущие в Его астральном теле. Астральное тело есть также носитель созидательных сил, носитель чувств жалости, сострадания, милосердия.

Евангелия от Иоанна видит, прежде всего, как среди людей живет и действует самое высокое Божественное начало, какое только может воздействовать на Землю, - душа солнечного Духа. И этот евангелист специально не интересуется физической природой Христа: его взор устремлен к высотам, к чистому солнечному Логосу, а физическая личность Иисуса для него лишь средство, с помощью которого он видит, как солнечный Логос действует в человечестве.

Как смотрит евангелист Матфей на Иисуса, умирающего на кресте: его взгляд постоянно обращен в одном и том же направлении. И вот дух, оставляющий физическое тело, уносит с собой все, что было в этом теле божественного. И значит, взгляд евангелиста Матфея фиксируется именно на этом разделении души с телом, на расставании души Христа со всем божественным, содержавшимся в его физической природе.

Евангелист Марк показывает, как во время сна уходят внешние солнечные силы, точно так же уходят они и в минуту физической смерти Христа. Поэтому те же слова приводятся и в Евангелии от Марка.

Автор Евангелия от Луки также наблюдает в минуту смерти Иисуса Христа именно то, к чему всегда были обращены его глаза, - то есть астральное тело. Поэтому этот евангелист приводит следующие слова: "Отче, прости им, ибо не ведают, что творят". Такие слова любви могли исходить только из астрального тела, которое с самого начала описывал евангелист Лука.

Основная тема евангелиста Иоанна - событие Голгофы как завет креста. Иоанн описывает, как в минуту смерти на кресте Христос учреждает братство - более высокое, чем то, которое основывается на кровном родстве. Прежнее, древнее родство зиждилось на крови. То же, что должно объединить между собой души через любовь - учреждено Христом. Своему любимому ученику Он дает Свою собственную мать через дух. Он произносит с креста слова, наполняя их новым смыслом: "Вот сын твой!" и "Вот мать твоя!"

Р. Штайнер пишет: «Когда человек начинает изучение Евангелия..., когда он стремится постичь содержащиеся в нем высочайшие поучения, его охватывает их духовное величие. Ибо Евангелие раскрывает нам высочайшие вершины, до которых может подняться познание, мудрость. Перед душой встают божественные высоты вселенского бытия, и человек говорит себе: "Как бы я ни был ничтожен в моей человеческой сущности, Евангелие родит во мне предчувствие величественного мира, в котором я не чужой, оно переполняет меня чувством бесконечного» < 3 >.

Однако на нашей грешной Земле у подавляющего большинства людей оно родило лишь чувство ненависти к евреям - они ведь не обладали ясновидением, подобно Рудольфу Штайнеру. Простому человеку трудно понять смысл искупительной жертвы Иисуса Христа. Куда реальней выглядит принесенный в жертву еврейский народ: его в начале нашей эры лишили государственности, разрушили его Храм, а самих евреев изгнали и рассеяли по миру.

Постараемся теперь понять, почему так произошло? Евангелия стали самым популярным и общепризнанным литературным произведением,  несмотря на обилие  противоречий, исторических, географических, ботанических, хронологических и прочих ошибок. В них человеку, не искушенному в эзотерике, кажется выдуманным не только облик основоположника христианской веры, но и образ вполне реальной личности Понтия Пилата искажен до полной своей противоположности.

Из Евангелий следует, что Иисус сам никогда ничего не писал. Лишь спустя много лет стали записывать то, что слышали о нём. Причем, первые записи представляли собой слитный текст без знаков препинания. Таких записей существовало множество. Когда при императоре Константине христианская религия  получила статус государственной, церковь отобрала лучшие, на её взгляд, из сохранившихся к тому времени, рукописи. Все они были переписаны в соответствии с тем, как были поняты, т.е. осовременены. Таким образом, Евангелия представляют собою результат длительного процесса переписывания, приписывания и толкования.

Масса, встречающихся в текстах мелких подробностей, была в своё время подвергнута тщательному анализу с применением методов смежных наук. Этот анализ, помимо того, что дал отрицательный ответ на вопрос об историчности Христа и подтвердил сомнительный характер всех взятых из вторых и третьих рук евангельских деталей, ещё и обнаружил массу противоречий. Ничто не было подтверждено.

Поэтому для многих Евангелия стали просто литературным произведением. Но в чем тогда величие этого жестокого и вместе с тем наивного романа первого века нашей эры, в котором евангелисты даже Бога изобразили безжалостным Отцом, пославшим своего Сына на гибель? Не в том ли, что всё зло Римской империи евангелисты перенесли на народ Иудеи, который объявили виновным на все времена? Но вряд ли одной этой черты было бы достаточно для того, чтобы обеспечить Евангелиям столь долгую жизнь. Возможно, идея богочеловека, погибшего позорной, рабской смертью, оказалась очень дорогой сначала рабам, потом крепостным.

Первое, что бросается в глаза при чтении Евангелий, - это две сюжетные линии: старозаветная и новозаветная. Причем, новозаветная линия, поставившая цель представить Иисуса, в отличие от всех других библейских пророков, не только человеком, но и Сыном Бога, который и сам является Богом, не могла избежать внутренних противоречий. Вся новозаветная идеология складывалась из старозаветных пророчеств под сильным влиянием греко-римской философии. В результате, с одной стороны, Иисус призывает отказаться от жизни плотской в пользу бессмертной жизни в духе Бога-Отца; с другой стороны, евангелисты не скрывают своего стремления отмежеваться от злобного, жестокого Бога иудеев, пославшего на гибель своего Сына.

В Евангелиях множество заимствований из Ветхого завета дополнено описанием вымышленных, никогда в точности не происходивших событий. Поэтому неизбежным оказался разнобой в описаниях одинаковых по смыслу событий, содержащихся в  разных Евангелиях. Вместе с тем, такого рода заимствования, как, например, цена предательства в 30 сребреников из Захарии или число апостолов, равное 12 коленам Израилевым, хотя к тому моменту их осталось только два, присутствуют во всех четырех книгах.

В конце XIX века греческим митрополитом, проживавшим в Константинополе, была опубликована рукопись «Учение 12 апостолов». Это самое древнее изложение проповедей Иисуса Христа, написанное во времена, когда ещё были живы люди, слышавшие самого Иисуса. В той рукописи как раз и содержится та самая «благая» весть, которую заповедовал Христос нести всем народам, сказав: «Идите и проповедуйте благую весть всей твари». Частично это учение вошло в Нагорную проповедь, которая приводится только в Евангелии от Матфея. Значит, вовсе не передача этой благой вести составляет основное содержание Евангелий.

В «Учении 12 апостолов», помимо заповедей, не вошедших в Нагорную проповедь, содержатся разные правила (например, омовения),  благодарственные молитвы,  многочисленные разъяснения о постах и молитвах, об определении истинности апостолов, странников и пророков,  указания по организации общин и проведению собраний и т.д. Причем,  изложение всего этого полностью лишено полемического задора, который евангелист передает словами: «... вам говорили ...  а Я говорю ...». Ну, и конечно, отсутствуют даже намеки на какое-либо отрицание иудаизма. Из этого можно сделать вывод о том, что вся антиеврейская направленность была привнесена позднее евангелистами. В «Учении...» же сказано лишь то, что нужно человеку для познания истинной жизни и спасения души. Создается впечатление, что авторы этого «Учения...» излагали основы иудаизма в доступном язычникам виде, т.е. «не длинно и не мудрено».

Можно ли считать евангелистов людьми, хорошо знавшими предмет, о котором они писали? Ни один из авторов Евангелий не был современником Иисуса Христа и, стало быть, свидетелем описываемых событий. Хотя двоих апостолов Иисуса Христа - Матфея и Иоанна - считают авторами соответствующих книг Нового Завета. Но было доказано, что это - ошибочное мнение. Никто из евангелистов не только сам не был апостолом, но и не видел ни одного из 12 апостолов. Евангелист Лука, врач по профессии, согласно преданию, сопровождал апостола Павла. Но известно, что сам апостол Павел не видел живого Иисуса Христа, который ему «явился» через пять лет после распятия.

Если при описании картин, служащих фоном разнообразной деятельности Иисуса,    евангелисты обнаруживают отсутствие  исторических, географических, ботанических и прочих знаний, то при описании сцен подготовки к казни они проявляют элементарное неразумение. Взять хотя бы переноску креста. Не мог обессиленный, изможденный человек тащить по полуденной жаре в гору бревно длиной 2,5 метра и весом до 60 кг, которое служило опорой креста.

Однако всё это носит сравнительно безобидный характер по сравнению с приписыванием первосвященнику призыва к нарушению закона, запрещающего выдавать еврея. Это следовало бы уже расценивать по другой шкале.   Имеются в виду вложенные Иоанном в уста первосвященника слова: « ... лучше нам, чтоб один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб». Так мог сказать только язычник. У евреев же казнь «повешением на столбе»  вызывала такой невероятный ужас, что был случай, когда евреи сдали крепость, чтобы только спасти своего товарища, попавшего в плен, от распятия.

Ответить на вопрос, что было причиной многочисленных ошибок и противоречий, невозможно без учета той политической обстановки, которая существовала во времена написания первых Евангелий.

Само возникновение христианской секты внутри иудаизма было обусловлено политической и религиозной обстановкой внутри Римской империи. Относительное спокойствие в Иудеи поддерживалось, с одной стороны, могуществом римской власти и невероятной её жестокостью по отношению к местному населению. С другой стороны, порядок поддерживался ещё и церковью, во главе которой стоял, как правило, коллаборционист-первосвященник.

Несмотря на все эти меры, или благодаря созданной ими обстановке, в провинции сохранялась постоянная готовность к восстанию, так как народ не желал терпеть иноземный гнет. Поэтому чисто религиозное ожидание прихода Мессии приобрело со временем политическую окраску. В массовом сознании людей Мессия - пророк постепенно слился с Мессией - вождем национально-освободительного движения. Поэтому при возникновении хоть малейшей угрозы спокойствию в провинции знаменитая машина римской власти действовала безотказно и с предельной жестокостью. При этом «служебное рвение» правителя подкреплялось его ненавистью к евреям, а это вызывало ответную ненависть с их стороны. На современном языке римский правитель-ненавистник, глумившийся над народными обычаями, был просто антисемитом.

Новое религиозное движение, зародившиеся в Иудее, продолжало ещё много лет ассоциироваться с мятежным народом уже после его  изгнания. Христиане подвергались ужасным преследованиям, достигшим своего пика во времена правления императора Нерона. Многие из тех, кто открыто признавал себя христианами, были схвачены и казнены. Вот именно тогда и стали сочинять первые Евангелия, возможно, с целью убедить римлян, что основатель новой религии не «замышлял против кесаря», и поэтому христиане не должны внушать тревогу Риму. Но одних заверений в своей лояльности по отношению к римской власти христианам показалось недостаточно. Нужно было ещё внушить, что народом - мятежником были евреи, а потом отмежеваться от их идеи освобождения страны от римского присутствия и создания идеального государства. Так, стремление реабилитировать себя сформировало одновременно проримскую и антиеврейскую направленность Евангелий, которая в итоге превратилась в традицию.

Постепенно на основе Евангелий сознательно возникал  водораздел между новой религией и поддерживающим, как полагали римляне, в евреях мятежный дух иудаизмом. С этих позиций можно понять, почему евангелисты вместо мерзкой политической практики, существовавшей в Римской империи в начале новой эры, которая и стала настоящей причиной гибели основателя христианства, показали роль евреев, якобы заставивших Пилата казнить Иисуса.

Более того, евангелисты особо подчеркивают, что сам Рим в лице  прокуратора Иудеи не видел угрозы общественному спокойствию со стороны его сподвижников - первых христиан. Тем самым обращалось внимание на то, что изначально существовал конфликт не между Римом и христианами, а между евреями и христианами. Более того, евангелисты пытаются представить, что уже во времена правления императора Тиберия христианское движение служило, чуть ли, не опорой римской власти. Политический же аспект в обвинение основоположника новой религии, ставший причиной его казни, был якобы привнесен евреями, которые должны были ограничиться религиозными вопросами.

Вот Пилат говорит Иисусу: «...видишь, как много против Тебя обвинений», имея в виду обвинения, представленные евреями. Сам же прокуратор, вроде как, и не находит в нем никакой вины. Но и проигнорировать обвинения евреев тоже не может, опасаясь жалобы с их стороны на себя в Рим. Тогда он пытается хотя бы оттянуть принятие решения: отсылает дело Иисуса на рассмотрение тетрарху Галилеи Ироду, когда узнает, что обвиняемый - галилеянин. И даже Ирод, который незадолго до описываемых событий жестоко казнил Иоанна Крестителя, тоже не находит вины Иисуса. Так, в противовес злым евреям, перед нами предстают справедливыми и благодушными и беспощадный Понтий Пилат, и злобный интриган Ирод. Не сговариваясь между собой, они оправдывают Иисуса, так как уверены, что «...предали Его из зависти».

Пилат выходит к первосвященнику, начальникам и к народу, и заявляет им, что исследовал дело Иисуса, и не нашел его виновным ни в чем. Затем добавляет, что Ирод также не нашел ничего достойного смерти. Поэтому он, Пилат готов его отпустить. Однако народ неистово требует: «Распни Его», и никакие доводы Пилата не в состоянии успокоить народ. Поэтому Пилату ничего не остается, как умыть руки со словами, что на нем нет крови этого праведника. На что народ ему отвечает: «Кровь Его на нас и на детях наших». Невольно возникает вопрос: а тот ли это народ, который так полюбил Иисуса, пел ему «осанну», оборонял его от правителей, теперь так настойчиво требует его смерти?

Эта внезапно возникшая ненависть народа к Иисусу, и та настойчивость, с которой евреи требуют казнить его, и предпочтение, которое ими было отдано опасному преступнику, выглядят совершенно несуразно. Что же касается пророчества евангелистов о еврейской крови, то хорошо известно, сколько её было пролито за прошедшие с тех пор столетия. И слова эти, несомненно, оказали огромное трагическое влияние на всю историю Европы.

Создается такое впечатление, что авторами Евангелий сделано всё возможное и невозможное, чтобы продемонстрировать своё уважение к римской власти, представленной прокуратором Иудеи Понтием Пилатом. Одновременно они не жалеют черной краски, изображая коварных евреев, с такой яростью вдруг возненавидевших Иисуса. На их фоне Пилат показан умным и гуманным администратором, который якобы изо всех сил старается найти способ «отпустить Иисуса».  Он снимает с него обвинение в его божественности, говоря: «се, Человек!», потом предлагает евреям по-праздничному помиловать его. Но «злые» иудеи остаются непреклонными и продолжают требовать казнить Иисуса. Тогда Пилат делегирует им свою власть, предлагая всё сделать по  их закону. «Возьмите Его вы, и распните, ибо Я не нахожу в Нем вины». Нет, евреи стремятся заставить Пилата самого вынести смертный приговор невиновному Иисусу.

У древних историков картина римских нравов выглядит совершенно иначе. Филон Александрийский, современник Иисуса Христа, который о нем вообще ничего не сообщает, зато характеризует Понтия Пилата как свирепого и упрямого правителя. Он описывает его бесчисленные преступления, продажность и хищничество, с которыми он разорял целые фамилии, казнил множество людей без всякого суда. Даже Иосиф Флавий, который всячески старался обелить римскую власть после перехода к ней на службу, изображает Пилата очень скверным правителем и жестоким провокатором. Особую нетерпимость он проявлял к разного рода мессианским движениям, самым жестоким образом расправляясь с их предводителями. За многочисленные случаи  «превышения власти»  он, в конце концов, был отослан в Рим. Народу же Иудеи, чтобы его успокоить, вынуждены были даже дать некоторые поблажки: и налоговые, и по части исполнения религиозных обрядов.

Другими словами, при Пилате в Иудеи творился просто «беспредел». И вот именно этот период в истории Рима был выбран евангелистами для создания образа новозаветного Пилата, ничем не похожего на реально существовавшую историческую личность. Благодушный вельможа, каким он представлен евангелистами, предает смерти Иисуса Христа исключительно под нажимом евреев, вопреки своей совести. Все рассказы о попытках римского прокуратора спасти Христа - ложь, придуманная евангелистами с целью заслужить расположение римских властей, принеся на веки в жертву целый народ. Заступничество Пилата ничем не мотивировано и контрастирует с его же собственным поведением в других случаях. Этого злобного ненавистника, который считает всех евреев дурными людьми для самооправдания собственной жестокости, пронизывающей всё его существо, евангелисты изобразили терпеливым и внимательным. Это психологическое противоречие в характере Пилата не может остаться незамеченным.

Абсолютно беспочвенной выглядит предложенная евангелистами версия о заступничестве Пилата. Этот погрязший в невыносимой жестокости человек, в котором воплотилась вся бесчеловечность созданной Римом машины власти, сам, наделенный неограниченной властью, борется с непокорными евреями за спасение Иисуса и, в конечном итоге, уступает их требованию, будто бы глубоко страдая. Оказывается, Пилат, до того не любивший никого, кроме своей собаки, смог полюбить Иисуса.

Что же касается самой гибели Иисуса, то она показана как высшее предопределение, которое должно было продемонстрировать жестокость евреев. Хотя на самом деле тот «распорядок действий» был намечен не Богом, а римской властью, что старательно скрывается евангелистами. Так, под влиянием проримской и антиеврейской тенденции евангелисты лишают всякой логики судебный сюжет, делая его совершенно недостоверным.

Не менее важной целью, стоявшей перед евангелистами, было изобразить основоположника христианской религии человеком, не представлявшим никакой опасности для римской власти, которая даже и не помышляла его арестовывать. Поэтому и арест то был  произведен не римской полицией, а храмовой стражей, т.е. всё было сделано, чтобы усилить  ощущение виновности евреев. Хотя достоверно известно, что именно жестокость римской власти, пролившей много крови в Иудеи, вызывала ответную ненависть к ней со стороны евреев и толкала их на борьбу за независимость своей родины. В Евангелиях же показано, что, наоборот, «всё зло от евреев».

Кажется, что уже не осталось на свете отрицательных качеств, которые не были бы приписаны евангелистами еврейскому народу. Тут и лживость, и гнусная неблагодарность, и невежественное суеверие, и сатанинская злоба. В итоге весь народ Иудеи, который «буквально на глазах разлагался от своего внутреннего растления», был отождествлен с сатаной. Особой ненавистью к евреям проникнуто описание страданий и гибели Иисуса. «Страсти Господни» до сих пор остаются мощнейшим стимулом для антисемитских проявлений.

Но евреи «погубили» не только Иисуса, но и Пилата, устроив ему фактически ловушку. Дело в том, что место прокуратора Иудеи было желанной добычей для доносчиков. В качестве доносчика в Евангелиях выступает Иуда. Хотя совершенно понятно, что еврей не мог претендовать на такую «добычу». Тридцать же сребреников - это заимствование из Ветхого Завета.  На этом фоне искусственно вызванной евангелистами ненависти ко всему иудаистскому естественным воспринимается оправдание действий римской власти и в момент описываемых евангельских событий, и позднее, при уничтожении Иерусалима.

Таким образом, евангелистам удалось в качестве главной движущей силы трагедии представить злую волю евреев и божественный промысел, вместо жестокости Римской империи. Реально же Пилат, будучи добровольным рабом созданной в империи системы власти, не мог себе позволить ничего, кроме жестокости. И не Бог, как показали евангелисты, карает евреев «огнем и мечом»,  а римская власть. Порожденная евангелистами старохристианская идея гибели Иерусалима как возмездие за гибель Иисуса Христа помогла навсегда замаскировать историческую причину гибели - беспощадную жестокость римской власти. Так евангельская символика на столетия затмила истинную причину гибели Иерусалима.

Буквально всё в Евангелиях, деталь за деталью, может быть опровергнуто. То, что евангелисты не могли заимствовать из Ветхого Завета, изложено ими мало понятно. В наибольшей степени это относится к сценам ареста и допроса Иисуса. Каким образом был произведен сам арест, остается непонятным. Иоанн попытался подправить синоптиков и написал, что Иисус сам послал Иуду за полицией. Но возникает вопрос: откуда мог знать Иуда место, куда отправились Иисус с товарищами, если он покинул их ещё до окончания празднества в доме?

А почему, кстати, самый торжественный праздник эти люди проводят тайно, одни, без своих родных? «Тайная вечеря» производит впечатление встречи заговорщиков: условные знаки, молчаливый путь в безопасный, заранее подготовленный дом. От кого прячутся эти люди? Истинный смысл «тайности» стерся за прошедшие столетия. Не умышленно ли «утопили» в Евангелиях трагическую линию этого сюжета?

Всё дело в том, что страной управлял вовсе не благодушный римский чиновник, пытавшийся спасти Иисуса от расправы евреев, а один из самых жестоких прокураторов, который пресек бы любое мессианское движение в самом его начале. Не успел бы ещё Иисус взобраться на осла, как был бы схвачен римской полицией (именно римской, а не еврейской храмовой стражей). Поэтому и «Вечеря» проводилась тайно от той же полиции. И кровь свою Иисус готовился пролить, чтобы спасти товарищей. А нереальная версия Иисуса-Мессии, представленная нам синоптиками, в более позднем Евангелии Иоанна заменяется версией Иисуса - одиночки.

Совершенно нелогично и непоследовательно изображено евангелистами поведение прокуратора Иудеи в деле Иисуса Христа притом, что историчность Понтия Пилата несомненна. Лишено логики и поведение евреев, с такой настойчивостью требующих казни Иисуса после того, как они пели ему «осанну» и обороняли его. И после вынесения приговора они с громким плачем сопровождают Иисуса к месту казни. Зато после смерти Иисуса насмехаются вместе с «начальниками». А под «начальниками» подразумеваются тоже евреи - начальники храмовой стражи, которые якобы исполняли палаческие функции, хотя передача палаческих функций маловероятна, так как распятие было специфически римским видом казни. Да и в двух самых ранних Евангелиях в роли палачей изображены римляне.

Не могли вооруженные евреи и сопровождать Иисуса к Пилату: конечно, его привели к прокуратору римские легионеры. Совершенно немыслима и та дерзость, с которой держится обвиняемый Иисус. В той ситуации, как она описана евангелистами, Пилат закончил бы разбирательство немедленно приказом: «Повесить». И к тетрарху Галилеи Ироду Пилат мог послать не самого Иисуса, а лишь его дело. Ну и, наконец, исходя из теологической неразделимости членов божественной троицы, Бог-Отец и Бог-Сын - это одно лицо. Но тогда из этого следует, что Бог-Сын сам себя послал на смерть и себе же самому он молился. Это только в результате христианской реформы иудейский Бог-Отец постепенно превратился в жестокого племенного Бога разбойников. И первое же его новозаветное деяние - порождение сына, посланного им на мучительную смерть, оказывается тоже жестокостью.

Явно не в ладу были евангелисты и с календарными датами. По Евангелиям казнь Иисуса состоялась 15 нисана, но вечер 14 нисана был началом Пасхи. Казнить во время Пасхи было нельзя. Но уже в канун пасхи, т.е. днем 14 нисана евреям запрещено было носить оружие. Поэтому Иисуса не могли арестовать в ночь на 15 нисана. Значит, он был арестован раньше. Но тогда, что же он праздновал с товарищами? Выходит «Тайная вечеря», действительно, была тайной встречей заговорщиков?

При внимательном прочтении Евангелий возникает  сомнение относительно правильности возраста Иисуса в момент казни. Ведь принято считать, что земная жизнь Иисуса завершилась в возрасте 33 лет. Но по Матфею Иисус родился до смерти царя Ирода Великого, которая датирована 4г. до н.э. Если  годом смерти Иисуса остается 33г. н.э., то ему должно было быть не менее 37 лет. Но упомянутое Матфеем «избиение младенцев» - это мистическое событие, заимствованное из Ветхого Завета. Лука связывает рождение Иисуса с переписью населения, которая, согласно историкам древности, была в 6 г. н.э.  Тогда Иисусу должно было быть 27 лет. Да и сама казнь Иисуса как искупительная жертва, приносимая Богом-Отцом, скорее всего, тоже навеяна ветхозаветным жертвоприношением Авраама своего сына Исаака, которое в последнюю минуту Бог отказался принять.

Ложным представляется и описание пути на Голгофу. Из описания историками древности деталей этого вида казни следует, что осужденных везли к месту казни в повозке. Всё необходимое для казни: столбы, перекладины, лопаты, веревки и пр. - тоже везли в повозке, но в другой. А сопровождали такое шествие, как правило, просто любопытные, пожелавшие присутствовать при интересном зрелище. Подробное же описание картин беспечной южной ночи дано евангелистами с целью отвлечь внимание читателей от существовавшей в империи бесстрастной машины зла.

Навязанное евангелистами представление о самой крестной казни тоже является ложным, так как суть этого вида казни состояла как раз в многосуточном ожидании смерти. Поэтому римляне не прибивали жертву гвоздями, а привязывали её веревками. Распятие, точнее повешение на столбе, считалось мучительнейшим из всех видов казни. Казнь же с прибиванием жертвы  гвоздями ускорила бы наступление смерти из-за потери крови и сепсиса.

Всё, что связано с похоронами Иисуса, тоже воспринимается не иначе как ложь. Совершенно неправдоподобной выглядит ситуация, когда еврей, пускай и богатый, и даже член храмового совета, вечером мог бы войти к Пилату и получить от него разрешение на похороны. К тому же ничего не говорится о похоронах двух других казненных вместе с Иисусом. Хотя куда было бы логичней, если предположить, что всех троих похоронили римляне вместе.

В науке существуют две школы, которые придерживаются прямо противоположных взглядов на личность Иисуса Христа. До XIX века преобладало   мнение ученых, считавших Иисуса мифической личностью. Основной их опорой были книги историков древности Иосифа Флавия, Тацита, Филона Александрийского. Из них троих современником Христа мог быть только Филон Александрийский, у которого вообще ничего не говорится об Иисусе. Сведения, которые были найдены  в «Иудейских древностях» Иосифа Флавия и в «Анналах» Тацита, большинство ученых признали позднейшими поддельными вставками. Например, в параграфе из «Иудейских древностей», относящихся к Иисусу Христу, высказывается предположение о его божественной сущности, и ещё говорится о том, что после казни он «вновь явился живой». Но Иосиф Флавий как бывший иудейский священник не мог бы написать подобное. Поэтому мифологисты считают всё-таки Иисуса плодом религиозной фантазии.

Хотя спор об историчности Христа, скорее всего, вообще бесплоден, и вряд ли его результат интересует верующих, поскольку вера опирается, как известно, на традицию, а вовсе не на научные доказательства. И, тем не менее, если обратиться к существовавшей в Иудее политической обстановке, когда после её фактической оккупации войсками Помпея в 64 г. до н.э., там усилилось мессианское движение народа, которое жестоко подавлялось, вполне реальным выглядит предположение, что Иисус Христос - это некий собирательный образ, созданный на основании легенд о множестве казненных основателях религиозных сект.

Привязка ко времени правления в Иудее Понтия Пилата тоже вполне объяснима. Во-первых, об этой личности, как уже отмечалось, существует обширная информация у историков древности. Во-вторых, именно на это время пришлось  особенно большое число казней, ибо пятый прокуратор Иудеи отличался прямо таки садистскими наклонностями. Он, например, испытывал физическое наслаждение, наблюдая за предсмертной агонией человека. И, наконец, в изображении именно такого человека благодушным, способным проникнуться жалостью к обвиняемому, представлялась отличная возможность продемонстрировать свои верноподданнические чувства к империи.

В воспринимаемом как единый облике Иисуса Христа, на самом деле, совершенно явно обнаруживаются автор Нагорной проповеди и сын многодетного плотника, иудейский Мессия и основатель новой веры, грозный глашатай Страшного Суда и Бог. Эта противоречивая смесь часто остается незамеченной из-за влияния традиции, а также при чтении отдельных фрагментов из разных Евангелий без попытки их сопоставления друг с другом. Ведь, действительно, невозможно себе представить Бога, который сам, будучи истиной, сомневается и потому вынужден рефлексировать и метаться от меча к оливковой ветви. Иоанн наделяет Иисуса правом земного суда; Матфей это право отрицает. Как это всё может совмещаться в одной личности? Одной ли? - к этому мы ещё вернемся.

Стержнем христианской религии формально стала выдвинутая евангелистами на первый план максима добра, а идея всепрощения якобы заменила идею неизбежности наказания. При этом прощение неизменно воспринимается как добро, а наказание, несмотря на его необходимость - как зло. Таким образом, фактически запрещен любой суд. Более того, одна из заповедей Нагорной проповеди предписывает «возлюбить врага». Это невыполнимое правило стало корнем этических противоречий Евангелия. Причина этого состоит, по-видимому, в заимствовании непонятой ветхозаветной истины о новом устройстве взаимоотношений между людьми, при котором они перестали бы враждовать. Никогда не выполнялись и другие требования Нагорной проповеди: отмена престижных ценностей, особенно признаков власти; признание блаженными кротких, милостивых и нищих. Многие из требований, которые в те времена служили психологической поддержкой рабам, были отвергнуты Реформацией.

Но первым, кто не выполнял требования Нагорной проповеди, был сам Христос, который и судил, и гневался, и демонстрировал свою набожность. Он же фактически проклял Иуду, и сам подтолкнул его к предательству и последовавшей за ним гибелью. Может быть, поэтому Нагорная проповедь - этот основной компонент этического учения христианства, в который сведены все этические нормы, у других евангелистов, кроме Матфея, отсутствуют?

Подобная анархия этических норм, заложенная евангелистами, стала основой раскола христианской церкви на сотни самостоятельных церквей, каждая из которых исповедует свою этику, сформулированную на базе всё тех же Евангелий. Это позволило объединиться вокруг церкви совершенно разным людям - от квакеров до черносотенцев. При этом все они уверены в том, что исповедуют истинное христианство. Когда же говорят, что Слово не спасло самого Иисуса, но сохранило в веках его имя, сознательно упускают существенную деталь - дошло до нас Слово, подхваченное императором Константином. Да и Слово то было не Иисуса Христа, а больше об Иисусе Христе.

Реакция раввината на появление христианской секты, содержавшаяся в Талмуде, никогда не выходила за пределы еврейского мира, а вот ненависть к евреям, которой проникнуты Евангелии, распространилась по всему миру. Формированию предрассудка антисемитизма способствовало и предвзятое толкование самого Талмуда, которое всегда было основано на сознательной лжи. Богословы, следуя традиции, заложенной евангелистами, продолжали искажать историю, используя евангельские рассказы  для пропаганды антисемитизма. С опорой на евангельскую традицию написано множество книг, авторы которых усиливали тему гнева и «законного» мщения евреям, находя идею Страшного Суда даже там, где её не замечали сами авторы оригинального текста. Так, в неплодной смоковнице разглядели они символ еврейского народа,  которому обрядовое исполнение религии не принесло «плодов доброй жизни».

А какой же урожай принесла христианская проповедь добра? Христианская церковь, провозгласившая основой своей идеологии добро и всепрощение, на деле превратилась в оплот антисемитизма, возбуждая в  людях ненависть к евреям. Созданный евангелистами облик Иисуса как воплощенной любви ко всем без исключения людям, в реальной жизни служил мощнейшим  источником ненависти к евреям. По-видимому, «эти добрые люди» перепутали Иисуса с Пилатом и вручили всепрощающему Богу меч вместо оливковой ветви. Проповедь добра утонула в диком реве призывов к жестокому мщению евреям за гибель Иисуса. Постепенно центральным в сцене гибели Иисуса становилась не его искупительная жертва, а вымышленная вина евреев.

Вряд ли кто  из читавших Евангелия по-настоящему верил в то, что несгибаемый и беспощадно-жестокий Пилат, ненавидевший народ Иудеи, старался освободить Иисуса - одного из народных вождей. Зато, легко себе представить, как поднималась в душе читателей Евангелия злоба к евреям, кричавшим: «Распни...распни Его». Поэтому с полным правом можно заключить, что Евангелия не только вдохнули вторую жизнь в дохристианский антисемитизм, но и впоследствии послужили ещё и основой его арианизации  в протестантской Германии.

Велики «заслуги» и других «Отцов Церкви», -  Тертуллиана, Амвросия Медиоланского, Блаженного Августина, Иоанна Златоуста, Григория Нисского, Евсевия Александрийского, Святого Иеронима, - все они,  «инфицированные вирусом антисемитизма» оставили последующим поколениям христиан наставления в юдофобии <4>.

Как бы ни старались евангелисты отождествить новозаветную идею с пришествием света, приписав ветхозаветной идее тьму, на деле же именно тьма, наступившая в момент смерти Иисуса, стала символом начавшейся мрачной христианской эпохи невероятной жестокости. Христианская же церковь, подменив имперской идеологией рабскую ранне-христианскую идеологию, всё активнее предъявляла свои права на руководство миром. Пользуясь чаще мечом, а не словом, она порождала при этом естественным образом больше ненависти, чем взаимопонимания. Поэтому и возникновение атеизма вполне можно считать реакцией на «власть меча», присвоенную церковью.

Что же касается пророчеств, то пока, к сожалению, сбываются пророчества Пилата. За прошедшие 2000 лет человечество не приблизилось к царству истины: не стали последние первыми, а бедные и униженные лучше богатых и угнетателей. А к чему приводили попытки воплотить в жизнь христианскую идею равенства, лучше не вспоминать. По-прежнему, процветает культ власти, как во времена правления императора Тиберия. Недаром апостолу Павлу пришлось его обожествить, провозгласив: «Нет власти не от Бога». С тех пор христианская церковь так и продолжает освящать незаконную власть, воспитывая и поддерживая в людях привычку к низкому угодничеству. Случались в истории церкви и ещё более мрачные периоды, когда она превращалась в институт доносительства, соучаствуя фактически в возрождении «Закона об оскорблении величия».  Принятый ещё в начале I века до н.э.,  этот закон   к 33 году н.э. во время правления императора Тиберия превратился во всепожирающую силу, жертвой которой и мог бы стать Иисус Христос.

Литература

1. Дм. Радышевский. Холокост на трех пальцах:

http://universalzionism.org/russian/articles07.php

2. Л. Толстой. Евангелие Толстого. М.: «Новости», 1992.

3. Рудольф Штайнер. Евангелия.

http://rumagic.com/ru_zar/religion_esoterics/shtayner/1/j7.html

4. Александр Булгаков. Доклад «Иудео-христианский диалог и сохранение памяти жертв Холокоста» на научно-практической конференции «Развитие толерантности российского общества».

http://berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer5/Barac1.php

5. Александр Зеркалов. Евангелие М. Булгакова. М. «Текст». 2003.

6. Ури Шахар. Мессианский квадрат. Минск : ООО "МЕТ", 2012. http://samlib.ru/s/shahar_u/messkvadrat.shtml

7. Эмиль Бок. Детство и юность Иисуса. - Энигма, М 1996.

http://bezrodin.com/?page_id=247

8. Дм. Радышевский. "УНИВЕРСАЛЬНЫЙ СИОНИЗМ"

http://universalzionism.org/russian/index.htm

9. И. Флавий. Иудеская война. М.: Мосты культуры - Иерусалим: Гешарим, 1992.

10. И.Флавий.О древности еврейского народа. М.: Иерусалим, 1994.

11. И. Флавий. Иудейские древности.

12. Фр. Горенштейн. Псалом. М. 1986

13. К.Адам. Иисус Христос. Брюссель, 1986.

14. А Мень. Сын человеческий

15. А. Мень. Радостная весть. М. 1992.

16. А. Мень. Таинство, слово, образ.

17. А. Мень. Истоки религии. Брюссель. 1981.

18. А. Шмеман. Введение в литургическое богословие.

19. А. Шмеман. Евхаристия. Таинство Царства. 1984.

20. М. Штерн. История евреев. Период Второго храма.

21. Арье Барац. Лики Торы.

 22. Арье Барац. Рецензия на "Мессианский квадрат"
 http://tarbut.zahav.ru/cellcom/literature/article.php?view=1262

23. Моше Пантелят. От Синая до наших дней.
 
24. Шнеерсон. Уроки Торы
25. Владислав БАЧИНИН. Tolstoyevsky-triр. Опыты сравнительной теологии литературы. http://magazines.russ.ru/neva/2013/2/b12.html