EN
Старый сайт
Африка осенью
Поэма
«Африканцем» прозвали моего соседа по подъезду:
он почти три десятилетия работал врачом-эпидемиологом в Конго, с первых трудных лет независимости этой бывшей бельгийской колонии до первого года независимости России. Когда отправившая его на африканскую землю советская держава распалась, «африканец» вернулся на свою заметно сократившуюся в размерах родину, попытался кое-как пожить при Ельцине, вкалывал в поликлинике за скорбные гроши, но осенью 1993 г., не справившись с чем-то, на него вдруг навалившимся, вскрыл себе вены.
Полагаю, читателю этих строф
И без меня доподлинно известно,
Что «в лучшем из возможных миров»
Душе порой одиноко и тесно.
Надеюсь, ему будет небезынтересно
То, о чем я поведать готов.
……………………………......
Этот нехитрый зачин я украл. Вернее, заимствовал из «Африканских приключений сэра Гавелока, неисправимого оптимиста», написанных под явным влиянием Вольтерова «Кандида» и увидевших свет в 1803 в издательстве Лонгмана, а в следующем 1804-м переведенных анонимом на французский. Я переделал «строки» в «строфы», поменял местами слова и записал пассаж столбиком. В первоисточнике, отмечая приливы ностальгической тоски по туманному Альбиону и разочарование в алчной природе соплеменников, автор писал дословно следующее: «Полагаю, читателю этих строк и без меня доподлинно известно, что душе человеческой бывает и тесно, и одиноко в этом лучшем из возможных миров». В конце главы беззастенчивый подражатель призывал «усердно возделывать свой сад даже в Сахаре». Скоро октябрь. Сады и поля уже разразились повсюду урожаем, где скудным, где обильным. Усердные вкушают щедрые плоды миновавшего лета. Слово «усердие» от праславянского корня со значением «сердце». «Усердно» значит с сердцем, сердечно. Размышляя о том, какой в Сахаре можно вырастить сад и собрать урожай, я глядел на растущие за окном, обнесенные ранней осенью деревья.
Череда одиноких голых стволов.
Неподвижны и молчаливы.
Небо ныне их общий покров.
...хоть люди все так же болтливы,
листьев брошено больше, чем слов
на ветер, и он торопливо
унес свой чудесный улов
оставив меня сиротливо
сидеть и вздыхать о счастливой
Африке...
Вновь и вновь
Мне рисует воображенье
Задумчивых стройных жирафов и царственных львов,
Дикарей, обреченных на вечное кровосмешенье,
Ганнибала, волхвов.
Говорят, сосед, прозванный «африканцем», под небом сумрачной России вздыхал об Африке своей. Особенно сильно тосковал по ней осенью, в промозглые дождливые дни, когда бурый лист на мокрой ветке за окном контуром мучительно напоминал навсегда утраченный материк его молодости и зрелости. Так, в глубокой тоске и унынии прошла последняя и предпоследняя осень его жизни. Коллега помогал ему доставать морфин, старик, пока не перерезал вены, делал себе инъекции, у него в квартире были обнаружены шприцы, ампулы… И что такого родного или чудесного нашел он в африканских пустынях, в черных, как зола, лицах конголезцев, которых лечил от всевозможных хворей и которые наверняка помирали в его клинике в изрядном количестве? Быть может, там, в Конго у него осталась чернокожая семья?
Лист прозрачный идет на сниженье,
Бесчувственен и багров,
Как отвергнутое прошенье
О помиловании. Суров
Приговор, и не будет прощенья.
Один из многих листов,
Осужденных кем-то на тленье.
Он растает, как сожаленье,
Беззвучно, словно вздохи стариков.
Самый яркий из виденных снов,
Волнующий, как откровенье,
Проникающий вглубь, до самого дна, до основ
Естества – это только бледное отражение
Африки...
Голос умолк
По ту сторону наважденья.
Сердце воина дрогнуло. Полк
Двинулся в наступленье,
Не встречая сопротивленья.
Тот, кто в морфии ведает толк,
Мне помог пересилить мгновенье.
Наводнение. Мыслей поток –
Я тону в нем.
Самозабвенье.
Неподвижно смотрю в потолок.
Мир возник из Тоски и Сомненья
Бога; все эти нагроможденья –
Мрачных мыслей Его воплощенье.
Здесь повсюду вражда. Каждый – волк.
Этот хлам мы назвали Твореньем!
Что мне делать с дурным настроеньем?
Продолжается листьев круженье.
Полк разбит. Потерпел пораженье.
Отступление.
Голос умолк...
«Африканец» стал являться мне из потустороннего мира выбеленный известью смерти. Он бормотал что-то в предрассветных сумерках, что, разобрать я не мог, гримасничал, жестикулировал; с первыми лучами рассвета пришелец покидал меня не услышанный и подавленный, а я просыпался и тут же начинал писать в специально отложенный на тумбочке блокнотик смутные впечатления еще не рассеявшегося сна…
Тишина. И Сердце замирает.
Расплывается, плывет перед глазами,
Как Корабль, наплывает, напирает,
Подавляет небесами, телесами,
Плотной тушей своей давит, раздирает
В клочья, душит, силы отбирает
Африка...
…
Черная Венера
Пиликать на скрипке в дождливый день
Маленькие черные животные
В шахматы с самим собой играть (ночью)
Черная Венера
Листва облетает... дождь, дождь... потолок
Пиликать на скрипке
Черные силуэты, едва различимые... сон.
Черная Венера
Оставить скрипку возле хижины под дождем
Маленькие черные животные
Размокло... пахнет мокрой древесиной... сон
Пиликать на скрипке
Черные шахматные фигуры разбросаны на полу.
Черная Венера
Листва облетает... игра проиграна... полк разбит
Черная Венера
Морфей помог мне мгновенье пересилить
Черные силуэты во сне
Я плохо сплю... монотонный, тяжелый дождь
Шахматные фигуры разбросаны
Мыслей поток. Наводнение. Хижина под водой.
Мокрая древесина
Монотонно пиликать на скрипке в тревожную ночь
Черные животные
Шахматные фигурки присыпаны палой листвой
Маленькая черная Венера.
Как-то «африканец» приснился мне не один, а в компании прославленного пациента. Советский врач пытался вылечить распухшее до размеров тыквы колено неудачливого коммерсанта, торговца оружием Артюра Рембо – тот кричал и корчился от боли, ничего не помогало… затем было принято решение об ампутации ноги выше колена, и французский поэт, оказывавший яростное сопротивление и даже сквозь пелену эфира выкрикивавший проклятия, лишился ноги.
Молчание. Ужели мне,
С печалью думая о прошлом,
Не потревожить в тишине
Его шептаньем осторожным?
Все перепутаю, возможно,
И попаду к химерам в плен.
Что из того? Правдиво, ложно –
Кому судить? Все прах и тлен…
………………………………….....
Такова была первая партия «африканца» в плавучей опере моего сна. По крайней мере, первая, которую я смог расслышать или додумать. Как это бывает во сне, выражался он с не присущей ему при жизни высокопарностью…
…слишком впечатлителен и молод,
чтоб смотреть на вещи адекватно,
я, проклявший этот волчий холод,
различил оранжевые пятна
на какой-то карте непонятной…
…………………………………........
В другом сне «африканец» решил запутать меня и объявил, что с самого раннего детства жил в Конго в семье эмигрантов, потомственных русских врачей, его дядя, дескать, помнил еще африканскую экспедицию Н. Гумилева. Может, так и было.
...там трактуют по-своему заповедь «Возлюби...»
солидарность и братство заменены людоедством.
И дикарь, игнорируя спорное «не убий»,
Точит копье на собрата, живущего по соседству.
«Там провел я полное приключений детство...»
Там люди чернея золы,
На бедрах повязки
Из банановой кожуры.
А лица скрывают маски
Кроваво-красного цвета.
Как тлеющие угли мелькают, одуревшие от жары,
Каждый день справляют праздник вечного лета
Аборигены.
И кто б мог подумать, что это
И есть Африка!
В еще одном странном сне он соревновался с Фердинандом Селином в величине… нет-нет, не того, о чем вы подумали, а температуры тела, которая к вечеру подскакивала от тропической лихорадки. И Селин, тоже врач, всегда проигрывал, ибо «африканец» знал какой-то хитрый медицинский секрет, только нашим советским известный, или как-то мухлевал с замерами температуры… может быть, незаметно тер градусник?
Дни, месяцы, годы, проведенные
Под этим небом раскаленным.
Сухость во рту, жар, жжение, сомнение,
Смутное воспоминание о совершенном преступленье.
Черный труп – как обугленный –
забрызганный кровью.
Перерезано горло, нож лежит в изголовье.
Пальмы мрачно шумят, шелестят в темноте.
Горящие угли в глазницах,
отрубленная голова на шесте.
Крики. Гонг.
Звуки, набросившись, душат уснувшую тишину.
Затменье Луны.
Стрелы, копья летят в Луну.
Я склоняюсь ко сну.
Я тону.
А еще мне приснилось, что, умирая, наш советский «африканец», точно «оригинальный человек» Леонида Андреева, «придал своему костеневшему лицу подобие счастливой улыбки» и тихо сказал:
– Я, батюшка, очень люблю негритянок. В них есть нечто экзотическое.
Ерунда какая-то. Это со вскрытыми-то венами! Было еще что-то похожее на водевиль (или мюзикл – неважно), где герой исповедовался нарочитым речитативом, путая на ходу эпохи и исторические обстоятельства.
Когда пришли туда миссионеры
И чернокожих принялись крестить,
Пуская в ход карательные меры,
Россию я решился навестить.
У конголезцев я работал эскулапом –
Противочумные прививки делал им.
Тем временем в России, тихой сапой,
Сменились мода, климат и режим.
И я, немолодой уже мужчина,
Стал в поликлинике работать главврачом.
Но одолела горькая кручина,
И стала сниться Африка: мой дом,
В той роще пальмовой стоявший на полянке,
Где столько лет провел я без забот.
Я вспомнил о малышке-негритянке,
Что двойню приносила каждый год...
И я купил билет на самолет...
В последнюю осеннюю ночь «африканец» не явился. Видно, наконец, упокоился с миром, и во сне была только пустота, очнувшись от которой, я написал коду.
В Африке, в Африке раздеться
Можно, не стесняясь никого.
В Африке, в Африке на сердце
Только нега – и больше ничего.
Этой осенью, принимая ванну,
Этой осенью он перерезал вены.
В этом мире все устроено странно,
В этом мире все несовершенно...
Африка осенью мне снится,
Африка меня тревожит.
Просыпаюсь – болит поясница
И под ложечкой гложет.
Вот сосед лежит в гробу. При жизни
Звали все его африканцем –
В Африке работал и в отчизне
До конца остался чужестранцем.
Я ведь тоже отщепенец, чужестранец,
Недоносок, выкидыш Солнца –
По-научному – протуберанец –
Этот мир со мной не уживётся.
Сентябрь 1993
/В оформлении страницы использована графическая работа Ильи Имазина
«Голова негритянки». Б., сангина, 1997.
/В оформлении страницы использована графическая работа Ильи Имазина
«Голова негритянки». Б., сангина, 1997.
Буторин Николай 
Андерс Валерия 
Тубольцев Юрий 
