Враг народа

       В нескольких десятках метров от места убийства жил великий философ Барух Спиноза (1632-1677). Бывший спокойным, уравновешенным и хладнокровным человеком, Спиноза плакал, узнав об убийстве своих друзей, на которое откликнулся прокламацией, озаглавленной «О злейшие из варваров».
1672 год называется в Голландии «годом катастрофы» (“Rampjaar”).

Только в либеральной Голландии, при режиме Яна де Витта мог уцелеть такой человек, как  Барух Спиноза.  В «Богословско-политическом трактате», вышедшем в 1670 году и запрещённым после трагической смерти де Витта в 1674 году, Спиноза писал: «...в свободной стране каждому человеку дозволено думать по-своему и высказывать всё то, что он думает». В самом названии трактата высказывается его главная крамольная мысль – читатели имеют дело с «Богословско-политическим трактатом, содержащим несколько рассуждений, в которых доказывается, что свобода мысли не только может быть допущена без вреда для благочестия, но и не может быть подавляема без опасности для того и другого». По тем временам это было изречение инопланетянина. Свободолюбие Спинозы демонстрируется следующим рассказом его квартирного хозяина художника ван дер Спика, спросившего Спинозу: «Почему, когда я проигрываю в шахматы, я волнуюсь, а вы нет, разве вы так равнодушны к игре?» - «Нисколько – ответил Спиноза – но кто бы из нас ни проиграл, один из королей получает мат, и это радует моё республиканское сердце». В отношении форм государства он выступал сторонником демократии: «Я предпочёл демократию потому, что она наиболее приближается к свободе, которую природа предоставляет каждому».
         Спиноза считался в амстердамской общине тем, что раввины называют на иврите «илуй» - выдающийся ученик. По-видимому, он превзошёл в знаниях своих учителей, в том числе самого знаменитого из них по имени Менаше бен Исраэль, сыгравшего решающую роль в возвращении евреев в Англию при Кромвеле. Бен Израиль был известным коллекционером живописи и не раз навещал знаменитых амстердамских художников, живших по соседству. Нередко он приходил к ним со своми учениками. Скорее всего, его лучший ученик Бенто Спиноза явился натурой к портрету Давида в одном из вариантов картины Рембрандта «Саул и Давид». Однако «илуй» обладал не только библейской внешностью, но и острым критическим взглядом на библейские писания.      
Спиноза отнёсся к Библии и Талмуду не как к священным книгам, а как к естественно-историческому объекту и подверг его анализу. Он насмешливо воспринимал философию истории еврейского народа, приведшей его к избранничеству. Его взгляды на откровения, переданные евреям через Моисея и пророков, были критическими. Он ставил под сомнение хронологические данные Библии. В девятой главе «Богословско-политического трактата» он писал: «Я не пишу здесь ничего такого, над чем бы я уже давно и долго не думал. Хотя с детства мне были внушены обычные взгляды относительно Писания, я принуждён был от них отказаться».
Двое бывших его товарищей по училищу донесли раввинам, что в разговоре с ними Спиноза выказал отрицательное отношение к некоторым догматам еврейской религии. Он доказывал, что Моисей не может быть автором Пятикнижия. Книги Моисея, по его суждению, были написаны не одним человеком и не для народа одной эпохи.
Раввины пытались его переубедить. Затем его подвергли допросу и дали месяц для размышления. Те самые люди, которых аутодафе не могли заставить отказаться от их убеждений, надеялись побудить к этому Спинозу сначала угрозами, затем с помощью подкупа. Ему предложили ежегодную пенсию в тысячу флоринов с тем, чтобы он продолжал исполнять обряды и время от времени посещал синагогу. Философ отказался. К нему подослали убийцу, который потерпел неудачу.
27 июля 1656 года Спиноза был отлучён от синагоги и был вынужден покинуть Амстердам.
Еврейская община этого города до сих пор не отменила того решения. Несмотря на бойкот, Спиноза пишет в «Богословско-политическом трактате»: «Я готов вполне поверить, что наступит день, когда в должный момент, принимая во внимание, что дела людские подвержены переменам, они (евреи – А.Г.) вновь создадут своё государство».       
После опубликования «Богословско-политического трактата» в 1670 году Спиноза снискал ненависть теологов всех христианских направлений.
В 1685 году французский протестантский мистик Пьер Пуарэ писал: «Спиноза, став из иудея христианином (никогда таковым не был – А. Г.), из христианина деистом, а из деиста атеистом, в конечном счёте превратился в мракобеса и орудие дьявола. Его опасность для верующих усугублена тем, что Спиноза нигде в своих произведениях не признаётся открыто в своём атеизме, а, напротив, прибегает к имени бога, который истолковывается им в сущности как груда конечных вещей, телесных и духовных».

Спиноза жил, не стремясь к одобрению. Его тридцатилетний (1676 год) гаагский собеседник, соавтор открытия дифференциального и интегрального исчисления, основоположник математической логики, языковед, доктор права, изобретатель первой счётной машины, дипломат, историк, основатель академии наук в Берлине, великий философ Готфрид Вильгельм Лейбниц, стремился быть популярным среди правящих особ. Он был ортодоксален, верен христианской религии и утверждал, что управляемый королями и церковью мир является наилучшим из возможных. Он приобрёл дворянскую приставку «фон» и стал предметом насмешек Свифта в «Приключениях Гулливера» и Вольтера в «Кандиде» - образ доктора Панглоса. Восхищавшийся Спинозой, Лейбниц примкнул к его травле. Он преуменьшал своё знакомство с голландским философом, говоря, что встретился с ним только раз и Спиноза рассказал лишь несколько удачных политических анекдотов. Эти два человека были полярно противоположны по характеру. Лейбниц был невероятно тщеславен, у Спинозы это качество отсутствовало. Лейбниц вечно носился со своим блестящим и мелочным «я», постоянно искал знаки отличия. Спиноза восставал против постановки памятников великим людям. Он был убеждён, что «всё согласное с разумом не может принести делу добродетели ничего, кроме величайшей пользы». Лейбниц всю жизнь спасал религию и нравственность от рационального подхода. Он называл учение Спинозы, наводившее ужас на церковников, опасным и вредным.
       Лейбниц был, по-видимому, единственным в истории философом, у которого было две философии. Одна, восхвалявшая власть имущих, мелкая и фантастичная, была известна всем. Другую, глубокую, сходную с учением Спинозы и опирающуюся на математическую логику, знали и понимали немногие. Всю жизнь Лейбниц страдал оттого, что в «Переписке» Спинозы по недосмотру печатавших её друзей голландского философа (и приятелей Лейбница) напечатано его письмо к покойному мыслителю.
      Спиноза был редким человеком, которого не интересовали деньги. 30 марта 1654 года умер его отец. Накопленное им состояние стало предметом тяжбы между Барухом и его сёстрами Мириам и Ревеккой. Спиноза долго судился, и когда дело было им выиграно, добровольно уступил капитал сёстрам. Когда его спросили, зачем он судился, он ответил: «Для того, чтобы уяснить себе, существует ли ещё в Голландии справедливость и правосудие. Богатства мне не нужны, у меня совсем другие цели».
       Отлучение от еврейской общины требовало от Спинозы выбора занятия, которое давало бы ему средства к существованию. Он не хотел принимать подарки меценатов – распространённый тогда способ существования учёных. Уроки он давал бесплатно. Современник-недоброжелатель писал: «Он даром распространял свои зловредные атеистические идеи». Ещё до отъезда из Амстердама Спиноза, следуя мудрому талмудическому правилу, предписывающему учёным изучать какое-то ремесло, изучил шлифовку линз. Он работал, а друзья продавали его стёкла. В шлифовке Спиноза достиг значительного искусства, его стёкла покупались по высокой цене. Он считался, как видно из писем знаменитого физика Гюйгенса и  Лейбница, одним из лучших оптиков своего времени.
      В 1673 году, спустя три года после выхода «Богословско-политического трактата», Спиноза получил приглашение курфюрста пфальцского занять место профессора философии в Гейдельбергском университете. Скорее всего, это была рекомендация Лейбница. Это означало достаток и возможность заниматься любимым делом, не подвергая себя опасности умереть от туберкулёза вследствие вдыхания стеклянной пыли от обрабатываемых линз. Курфюрст Карл-Людвиг был одним из гуманнейших государей Европы, воскресившим Гейдельбергский университет и построившим в своей резиденции храм Согласия трёх христианских исповеданий. Приглашение на работу такого непопулярного человека, как Спиноза, само по себе прекрасно характеризовало курфюрста. Философ не принял его предложения. Таким был лейтмотив его отказа: «...я не знаю, в каких пределах должна заключаться предоставляемая мне свобода философствования, чтобы не вызвать подозрения в посягательстве на государственную религию...».
      В числе друзей Спинозы были богатые люди, упрашивавшие его принять их материальную помощь и оставить вредное ремесло. Спиноза отказывался. Его ученик и друг Симон де Врис упрашивал его принять две тысячи флоринов. Философ вежливо, но твёрдо отказался. Он говорил, что такая большая сумма отвлекла бы его от занятий философией. Перед смертью богач Симон де Врис хотел завещать Спинозе всё своё состояние. Спиноза уговорил его составить завещание в пользу законного наследника – брата. Философ не видел в аскетизме добродетели. Он считал, что можно сохранить духовную свободу и независимость только при трудовой жизни, полной лишений и нужды.
       Равнодушие Спинозы к деньгам, его независимость и душевную стойкость демонстрирует эпизод, имевший место через год после гибели Яна де Витта. В 1673 году, во время войны с Францией и Англией, философ получил письмо из Утрехта, где находился генеральный штаб  французов с приглашением встретиться с их главнокомандующим принцем Конде. Спиноза приехал на встречу. Конде предложил ему посвятить какое-то произведение Людовику XIV взамен пожизненной пенсии. Философ отклонил предложение. Полное содержание бесед Спинозы с французским военачальником неизвестно. Известна реакция на его переговоры с французами жителей Гааги по его возвращении. Толпа, обвинившая Яна де Витта и его брата Корнелиуса в измене и линчевавшая их, знала о близости Спинозы к великому пенсионарию. Философа обвинили в шпионаже в пользу Франции. Начались призывы к убийству Спинозы. Хозяин квартиры ван дер Спик опасался, что толпа ворвётся в его дом. Философ его успокаивал: «При малейшем шуме черни у вашей двери, я сам пойду к ней навстречу, хотя бы даже она намерена была поступить со мной, как с несчастными де Виттами. Я – честный республиканец и никогда в мыслях не имел ничего, кроме пользы и славы моей родины». Вероятно, толпу отговорили убивать «опасного» человека, ссылаясь на его тяжёлую болезнь. Хилый и болезненный, Спиноза страдал от наследственного туберкулёза. Обострения происходили, скорее всего, из-за его работы по шлифовке линз. Наблюдавшие философа не замечали опасного состояния только благодаря силе его духа.
      Первый биограф Спинозы Колерус отмечал: «Никто не видел его ни сильно опечаленным, ни особенно весёлым. Он умел удивительно господствовать над своими страстями». В переписке и по биографическим трудам Спиноза выступает любящей и нежной натурой, привлекавшей своей добротой и внимательностью к людям. Спиноза был простой, скромный человек, лишённый амбиций и устремлённый на освобождение людей от тирании страха. В своём главном труде «Этика» он писал: «Человек свободный ни о чём так мало не думает, как о смерти, и его мудрость состоит в размышлении не о смерти, а о жизни». Он жил полностью в соответствии с этим правилом. Он полагал, что человек, должен бороться с болезнями всеми силами, но избегать ужаса перед неизбежной смертью и постоянного беспокойства по случаю болезней, направляя свои мысли на другие дела. Та же тактика должна была, по его мнению, иметь место в отношении к другим личным несчастьям. В последний день своей жизни он был совершенно спокоен, не экзальтирован, подобно Сократу в «Федоне» Платона, а разговаривал со своим собеседником об интересующих его вопросах так, как он сделал бы это в обычный день. 

Секулярные евреи определяют своё еврейство в терминах нации. Во времена Спинозы у евреев была только религиозная идентификация. Барух-Бенедикт Спиноза был, по-видимому, первым человеком, который не относил себя ни к какой формальной церкви. В период его жизни мало кто понимал, что такое свободомыслие и что для кого-то оно может быть важнее идеологии. Спиноза был первым нерелигиозным евреем. Евреи по национальности, не исполняющие заповеди религии, «произошли» от голландского философа.  
     Спиноза был отчуждён от своего окружения задолго до изгнания из еврейской общины. Он был сыном недавних иммигрантов из католических стран Испании и Португалии, враждебных Нидерландам. Он жил в португальском еврейском квартале Амстердама и не имел тех гражданских прав, которыми обладали местные христиане. Он был смуглым брюнетом, внешность которого сильно отличалась от внешности амстердамцев. Он говорил по-португальски и по-испански, но не знал эти языки в совершенстве. В детстве он изучил иврит молитв, Библии и Талмуда. Потом изучил латынь, на которой писал свои труды, не без редактора. По-голландски он говорил с акцентом. У него не было родного языка и родины в полном смысле этого слова. Спиноза был космополит, исповедовавший, по выражению Эйнштейна, космическую религию гармонии сущего.

Спиноза был рационалистом. Он не принимал ни одну из существующих религий из-за их основополагающих человекообразных аналогий – Творца, Первопричины, Писания, написанного языком человека и данного ему свыше в одно мгновение, он отрицал чудеса. Все известные религии казались ему изобретением нескольких поколений идеологов-подтасовщиков. Он не принимал Бога, созданного людьми. Он перевернул библейскую доктрину избранного народа в концепцию народа, избравшего Бога. Он так глубоко касался всего, что связано с Богом, что несправедливо считать его циничным атеистом, как делали его враги. Новалис писал: «Спиноза пьян от своего Бога, но его Бог трезв».      
      У Бога Спинозы нет аффектов. Для голландского философа Бог – идея, а не страдающая плоть и проливающаяся кровь, как у христиан. Бог Спинозы не производит человекообразных и понятных человеку акций. Спиноза порвал с антропоформной религией. Он был против бухгалтерского счёта в божественной канцелярии, против преступления и наказания, человеческого преступления и божьего наказания. Спиноза был против религии страха. Он был против страха вообще и против религиозного страха в частности. Он был иммунологом души – стремился защитить душу от рабства перед любой разновидностью страха. Он считал невозможным создавать мораль на почве страха перед божеством.

В учении Спинозы проявился другой универсальный аспект: он был, по-видимому, первым светским, секулярным мыслителем. Он считал, что церковь должна быть полностью подчинена государству. Он был против церкви и против любого религиозного истеблишмента. Он был отлучён от иудаизма, но не примкнул ни к одной из христианских церквей и сект, существовавших в Голландии. Его духовное самоопределение было общечеловеческим, содержащим идеи иудаизма в степени, необходимой для ценностного понимания свободного человека. Он был против распространения теократии библейских времён на современную ему жизнь общины. Он считал проецирование жизни древних евреев на жизнь современной ему общины искусственным и вредным. Он был антиконформистом в мышлении, в отношении к религии и к функционированию еврейской общины. Гейне называл Спинозу Unglaubensgenosse – товарищ по свободомыслию, термин которым Фрейд описывал себя.
      

Спиноза был рационалистом не только в концепции рационализированного, секуляризированного и безличного Бога, но и в отношении к евреям. Хорошо знавший историю марранов, Спиноза осознавал духовную мощь еврейского народа и её роль в возвращении в еврейство людей, бывших католиками в течение десятков лет. Марраны, исповедовавшие католическую религию, были, таким образом, евреями не по религии, а по национальности. Понятие национальности тогда было неизвестно. Способность евреев как группы, как нации уцелеть без Храма, без исполнения религиозных обрядов, поражало Спинозу и было источником его знаменитого, уже цитированного высказывания о возрождении еврейского государства. Он постиг экзистенциальный смысл антисемитизма задолго до того, как это явление было распознано. Он видел, что враждебность к марранам проистекала не из оппозиции к еврейской религии, а из оппозиции к самому существованию евреев. Он чувствовал, что его еврейство неизбежно и неизбывно, несмотря на изгнание из еврейской общины и смены имени Барух на имя Бенедикт. Восприятие Спинозы как еврея не скрывали не только его враги, но и его доброжелатели. Выдающийся голландский физик Христиан Гюйгенс спрашивал  своего брата в письме из Франции: «Как идут дела с нашим евреем из Ворбурга (там тогда жил Спиноза – А. Г.)?» Гюйгенс интересовался последними достижениями своего конкурента по шлифовке линз. Спиноза не отрёкся от иудаизма, не перешёл ни в одну из других религий, как делали многие евреи после него. Предполагая, что евреи восстановят своё государство, он показал, что верит в сущность и существование еврейского народа. Предсказание возрождения еврейского государства в устах нерелигиозного вольнодумца выдаёт прочность его связей с тем народом, сыном которого он остался, невзирая ни на что.