Татьяна не любила сидеть на лавочке возле подъезда. Вежливо здоровалась с соседками, поздравляла с праздниками, делилась впечатлениями о погоде и проходила мимо. Наверное, не пришло время жить не своей, а чужой жизнью.

Но случилось так, что сломала ногу, и единственным доступным способом подышать свежим воздухом стали посиделки вместе с бабульками. Дедов в их возрасте обычно уже не бывает на этом свете.

Одна соседка, грузная женщина лет семидесяти, стуча костылями, с трудом спускалась с третьего этажа и сидела на лавочке каждый день по многу часов.  Так что она и Татьяна стали вроде как сёстры по несчастью, и этот факт сразу же их сблизил. Живёт соседка одна, иногда к ней забегает родственница, помогает затовариться продуктами. Вот и сегодня принесла тяжёлые сумки, но оставаться не стала, попрощалась и ушла.

– Если бы не Ольга, не знаю, чтобы делала, – поделилась соседка. – Добрая женщина, дай бог ей здоровья. 

– А кто она вам?

– Сноха. Сын у меня, одна его тянула, без отца.

– А внуки есть?

– Внуки есть, двое, приходят редко, только на праздники, некогда им – работают.

Женщина помолчала.

Кивнула на обрубок, торчащий из-под юбки.

– Четыре года уж, как без ноги. Тяжело. Вены проклятые, на заводе надорвалась, болванки таскала, дура! Раньше ведь как работали: себя не жалели, друг перед дружкой хорохорились. Да и то сказать – стыдно было плохо работать-то. Не за грамоты рвались, план старались выполнить. Ну и премии были, хоть и небольшие, но всё добавок к зарплате…

– А у тебя дети-то есть? – спросила осторожно.

– Есть. Дочка.

– Дочка – хорошо, она всегда ближе к матери…

Собеседница вдруг замолчала. Уходить с лавочки не хотелось – сентябрь радовал последними тёплыми деньгами. Так и сидели молча, любуясь кронами берёз, сияющими на солнце оттенками жёлтой охры.  

– С сыном мне тяжело… – вздохнув, продолжила соседка. – Сама я виновата перед ним. Вот урок мне на всю жизнь. Не ходит ко мне, а если и зайдёт, только и скажет: «здрась» и «пока», посидит молча, будто чужие мы… а мне, матери, всё это больно! – женщина смахнула слезу.  – Знаю грех за собой – порола я его сильно, уж большой был, всё равно била.

– За что?

– Учился плохо. Учительница вызовет, стыдит на собрании перед всеми. Приду, бывало, домой, а он лежит в постели, притворяется, будто спит уже. Я окликаю, мол, хватит  ёрничать. Одеяло скину и ну его ремнём кожаным вдоль спины. Орал сильно.

– Зачем же так? Поговорили бы лучше.

– Теперь-то вижу, что всё не так делала. Уставала на работе, по две смены брала, чтобы заработать…

Соседка опять помолчала.

– По дому-то сын помогал. Приду, картошки сварит, полы помоет, в электричестве разбирался, радио мастерил.

– Ну, вот видите. Не все дети учиться любят. У кого-то способности к чему-то другому.

– Да, руками-то он всё умеет, жене достался хороший мужик. А вот меня, видно, не простил. Я уж как-то решила поговорить с ним, прощения за порки попросила, да только зря всё. Как ушёл в ПТУ после восьмого класса, так с тех пор чужие мы… Вот так-то вот…