Учебный обход во втором терапевтическом отделении проходил по обычному сценарию: скучно и неинтересно. Хотя, как сказать.  

Вот этот астматик какой-то необычный. Первый приступ в сорок лет, причём сразу во свей красе, если так можно сказать о весьма поганом явлении. Астма — болезнь изначально хроническая, и картина раскручивается постепенно, с кучей вариаций и оттенков. А тут сразу: только что был здоров и вдруг — бабах — картинка из учебника, Кашель, хрипы-свисты, шумное дыхание, судорожный вдох и долгий натужный выдох, вынужденная поза.  Ага, вот так, с бухты-барахты.   
 

— Семён Лазаревич, а что в лабораторных данных? Эозинофилы, кристаллы Шарко-Лейдена, спирометрия?  

— Вот! Правильно заданный вопрос демонстрирует глубину знаний и правильное клиническое мышление. Однако, столь специальные вопросы не следует обсуждать в палате. Так-с, - Доцент посмотрел на часы. — Через десять... даже через пятнадцать минут жду вас в учебной комнате. Прошу не опаздывать, коллеги.  

Когда все собрались и успокоились, шеф обратился ко мне.  

— Ты весь обход проскучал, как футболист на опере, а вот этот... да, Стариков, он тебя вдруг заинтересовал. Чем именно, можешь сказать?  

— Могу, Семён Лазаревич. Своей неправильной астмой. По крайней мере, то, что мы знаем, не укладывается в картину ни одной из клинических форм. Я историю болезни прочитал, она на тумбочке лежала. Там как-то всё не вяжется. Вы и сами это знаете.  

— Допустим такое. Ну, молодые коллеги, что скажете? Я просил всех ознакомиться с историями больных, но я не такой оптимист, чтобы ожидать от вас исполнения моей просьбы. Кто, кроме...? Как говорится, лес рук. Четверо. Уже неплохо. Тогда вопрос только к вам четверым. Что вам показалось странным? Или ничего, всё в порядке?  

Слово взял Серёжа Попенко - спокойный серьёзный парень, всегда мрачноватый и очень добросовестный.  

— Я могу ошибаться, но для такого состояния у него слишком хорошие анализы. Почти нормальные. Я в ординаторскую ходил, ещё раз смотрел, если честно.  

— Хорошо, что ходил, и хорошо, что честно. Есть ещё мнения? Нет. Ладно, тогда ты, Марк. Идея этого обсуждения - твоя.  

— Я с Сергеем согласен. У человека тяжёлые приступы. В этот раз его привезли на “Скорой” чуть ли не в астматическом статусе, а никаких признаков аллергии или хронической инфекции нет. Кровь в норме, в мокроте эозинофилов нет, кристаллов Шарко-Лейдена нет, а вот спирали Куршмана есть. Странно. Первый приступ в сорок лет, и сразу во всей красе. При каких обстоятельствах, чем вызван? Человек ничем серьёзно не болел, и вдруг так сразу, без всяких предвестников. И за два года ничего не изменилось, ни прогресса, ни регресса. Стереотипно так. Пробы с аллергенами ничего не дали. А спирометрия — хрень какая-то. Три раза неисправный аппарат или бестолковый лаборант? Все три раза?  

— Бывает ещё астма от физической нагрузки.  

— Бывает. Но он прибежал, очень быстро прибежал в палату с того конца коридора, а до того так же быстро поднялся с первого этажа по лестнице. Заскочил в палату буквально за секунду до нас, и что-то незаметно было, что особо запыхался. В анамнезе ни слова о связи приступов с нагрузкой.  

— Хочешь сказать, что он симулянт?  

— Не хочу. Его видели опытные врачи в момент приступа. Да и вы сами видели. Не знаю, как такое симулировать. При хорошем артистизме можно изобразить картину для наблюдателя со стороны, но стетоскоп-то не обманешь. И эти самые спирали в мокроте не просимулируешь. Говорю же, странно всё. Думать надо.  

Семён Лазаревич очень внимательно посмотрел на меня, потом так же пристально на красотку Свету Алёхину. Я слегка кивнул. Он понимающе улыбнулся и снова обратился к группе.  

— Как видите, друзья мои, даже такое обычное, широко распространенное заболевание, как бронхиальная астма, может преподносить сюрпризы. Вот, кстати, ещё один вопрос: больного аускультировали все? Вроде бы все. Кто слышал свистящие хрипы, только честно?  

— Я слышала! — тут же отозвалась Света. — Очень отчётливые.  

— Кто ещё? Так, Виолета, Надежда, Вера, Татьяна... Сергей?   

— Не слышал. Даже попросил дышать глубже. Нет.  

— А ты, Марк? Ты его вроде бы дважды выслушивал?  

Вообще-то я следил за его дыханием всё время, но фонендоскопом - дважды. Порядка ради и благочестия для.  

— Так точно, Семён Лазаревич. Первый раз было обычное везикулярное дыхание. Второй раз — хрипы, с убывающей интенсивностью.  

— Интересно, очень интересно. — Доцент побарабанил пальцами по столешнице. —  Ладно, молодые люди, продолжим. Вы уже освоились в клинике, поэтому с завтрашнего дня начинаете курировать больных вместе с врачами отделения. Вот список, потом сами разберётесь. Всё на сегодня. Отпускаю на полчаса раньше, цените. Марк, задержись, пожалуйста.  

Я задержался. А он как-то мялся, явно не зная, как начать разговор. Ну да, ломка стереотипа: доценту приходится просить помощи у студента, причем по той самой специальности, что он этому студенту преподаёт. И деваться ему некуда. Кто-то давит на него с очень высокого верха. Как же так: лучший в городе пульмонолог не может никак помочь больному с самой обыкновенной астмой, а этот больной кому-то на этом самом верху позарез нужен здоровым или, по крайней мере, трудоспособным. "С самой обыкновенной", ага, счас вам. Московские светила ладу не дали, но на них не прикрикнешь. Что-то с этим Стариковым можно сделать, но вот как? 

 — Семён Лазаревич, если вы об этом астматике, то кое-какие идеи у меня есть. Так, на уровне гипотезы. Если вам интересно... 

— Очень интересно. Мне говорили, что ты необычный парень. Разговоры про тебя разные ходят, особенно после того цирка, что ты устроил со своими зачётами. Некоторые ждут не дождутся, чтоб ты уже получил диплом и убрался подальше из института. Для тебя это не новость, наверно.  

— Не новость. Семён Лазаревич, простите, а можно без преамбул? Уберусь я подальше или останусь поближе — это решать никак не Бокову энд его компани. Но вы меня задержали не для того, чтобы поведать эту полишинельную тайну. Вам нужна моя необычность, чтобы избавиться от проблем с больным Стариковым, за которого очень большое начальство делает вам вырванные годы. Он что, такая важная шишка? В отделении только одна двухместная палата. Только не темните, бога ради. Всё, что мне интересно, я узнаю и без вас, но времени жалко. Или вам неудобно здесь разговаривать? Найдём другое место. 

 — И здесь сойдёт. Без преамбул, так без преамбул.  Ты уверен, что это у него какой-то сексуальный невроз? 

— Не уверен, но очень сильно подозреваю. Таких важных пациентов обычно не дают студентам на растерзание, а вы пропустили его через всю группу, в которой есть пара очень сексапильных девушек. И остальные не дурнушки. А за мной очень внимательно наблюдали во время всего этого процесса. 

— Тебе, что, и в самом деле стетоскоп не нужен? 

— Не всегда нужен. Вы и до меня наблюдали у него бронхоспазм в присутствии красивых женщин. Сначала связали с реакцией на запах духов, а потом поняли, что духи тут не при чём. Что мешает вам направить его к хорошему психоневрологу, да хоть к моей маме, на консультацию? Всё уже было бы ясно. 
— Не врут про тебя. Мысли читаешь. Настоящий экстрасенс, надо же. 
— Нет никаких экстрасенсов, а какие есть — жулики. Бывают люди с особыми способностями, но они никак не сверхъестественные. Устал я уже отбрыкиваться от этой ерунды. В англоязычной литературе используют термин "сенситив" — это точнее и не воняет мистикой. Могу вам, как Холмс доктору Ватсону, разложить всё по полочкам, всю дедукцию. Оно вам надо? 
— Не надо. Он конструктор, причём ведущий. Конструирует такие штуки, что разглашать не разрешается. Я и сам толком не знаю. На его работе вся тема под угрозой. На нём же всё завязано, а он вдруг так разболелся. Что это: истерия, депрессия? Что по-твоему? 
— Не знаю, и не в названии хворобы суть. Ясно, что всё у него "от нервов", соматоформные проявления какого-то расстройства психики, каким-то образом связанные с сексом. Или связь с сексом — это ещё одна маска истинной причины. С ним должен плотно пообщаться толковый специалист. Чем доктор Маргарита Львовна Штерн вам не нравится? 
— Очень даже нравится. Но он слышать не хочет об этом. Закатил скандал и даже на меня куда-то в верхи нажаловался. А я о твоих подвигах наслышан. Земля, знаешь, слухом полнится. Генеральская дочка — твоих рук дело? Ладно, не отвечай. Ну, так как? 
— Задача интересная. Но вы меня уже засветили, как студента, каковым я и являюсь. Значит авторитет у меня нулевой. Кроме того, я по закону не имею право лечить. И мой диагноз тоже ничего не значит. Хотя... дайте подумать. Тут есть ещё одна странность. Дайте мне пару дней на кое-какие дела. 
— Значит, поможешь? 
— Пока сам не знаю. Но вот что: экстрасенс так экстрасенс. Жутко секретный.  Разрекламируйте ему меня имено так. Сплетней больше, сплетней меньше, это мне уже не очень важно. А я пока думать буду. 
 
Доцент расцвёл, как георгин. Тревожная неуверенность сменилась деловым энтузиазмом. Достали же мужика, однако. Так достали, что готов поверить во что угодно и довериться кому ни попадя, лишь бы сбросить с себя это несчастье по фамилии Стариков. 
 
— Прямо сейчас начну. И позабочусь, чтоб к понедельнику он остался в палате один. Тебе же это надо? Марк, постарайся, не подведи. 
— Вот мой телефон, Семён Лазаревич. Может такое случиться, что после вашей рекламной акции я вам срочно понадоблюсь. У меня там автоответчик присобачен. Если что, оставьте сообщение. 
 
Мы попрощались, и я направился в вестибюль, где меня должны были ждать Элла и, если повезёт, Таня. Они часто останавливаются там поболтать. А Таня мне сейчас очень нужна. Заодно подвезём её до дома, уж больно погода мерзкая. 
Генерал позвонил этим же вечером. Оказывается, он действительно был в курсе дел этого Старикова Олега Романовича, и был этими делами весьма обеспокоен, но: где серьёзная болезнь лёгких и где всякие психологические заморочки? Потому у него и мысли не было привлекать меня к этому делу. Но то, что он услышал от дочки, представляется ему убедительным. Мне разрешается действовать по своему усмотрению, но ни в коем случае, не вторгаться в профессиональную сферу пациента. На любую информацию об этом наложено полнейшее табу. И, да, за всем и за всеми присмотрят. А в случае успеха будут приняты меры пропорционально его степени. В общем, всё понятно. Вот только слово степень он произнёс с какой-то странной интонацией. И какой же дьявольщиной занимается этот ведущий конструктор? 

 — Марек, чем он тебя так насмешил? 

— Не он. Помнишь наши секретные тетради на военке? 

— Помню. Мы с одной подругой соблазнили лаборанта с этой кафедры, и на эту макулатуру получили две подписки на Конан Дойла. А что?  

— Что, похоже, будут ещё две подписки, только не на собрания сочинений. 

Второй ожидаемый звонок прозвенел в воскресенье, ближе к вечеру. Отвлёк, гад такой, от фантастически прекрасного зрелища. Элла разучивала упражнения на недавно установленном у нас медном пилоне. Нашёл время трезвонить, обормот!  

Голос в трубке я узнал. 

— Здравствуйте. Мог бы я поговорить с Марком Борисовичем? 

— Вы с ним уже говорите, Олег Романович.  Здравствуйте. Обычно по воскресеньям не выписывают, но на вас обычные правила, как я понял, не распространяются. Как вам дышится дома? Легче, чем в больнице? Кстати, правильно сделали, что приоткрыли окно. Простуда от сквозняков — это миф, правда, настолько укоренившийся, что от него по-настоящему болеют. Вы уже немножко замёрзли, но это не страшно. Закроете окошко и погреетесь изнутри. Только не спиртным, а чаем. Немножко коньяка в чашку — это будет неплохо, но только именно в шашку. Лучше уберите рюмку с глаз долой. Из бутылки в чашку наливать удобнее. 

Он молчал секунд сорок, потом слегка прокашлялся. 

— Никогда не верил в подобные вещи, во все такие фокусы, простите. Но… 

— Вы не первый рационально мыслящий человек, под которым немножко вздрагивает его мировоззрение от общения со мной. Виктор Евгеньевич знаком с моими особенностями и давно убедился в их полнейшей безопасности. И в полезности - для хороших людей. Спокойно могли бы позвонить мне прямо из ординаторской. Уж вам-то разрешили бы. 

— Благодарю вас, Марк Борисович. Простите, вынужден прервать нашу беседу. Вы не против, если я перезвоню вам позже. 
— Ради бога! Если не застанете меня, оставьте сообщение. У меня тут автоответчик. 
 
Элла забралась ко мне на колени и потребовала объяснений. На что — получила, как говорят военные, вводную. 
— Он холостяк. У него на кухне чайник со свистком. Я услышал "дзиньк", не просто стеклянный, а мелодичный, хрустальный. На улице ветрено. Шум из форточки и окна разный, можешь проверить. Рассуждай. 
— Вернулся в пустую квартиру. Не очень холодно, но отопление уже включили. Душно. Телефон обычно не ставят в кухне. Нервы ему надо успокоить. Не валерьянкой же. И не водкой. Не тот человек. Ты ему толсто намекнул, что тебе разрешён доступ к его персоне. 
Как просто, надо же! Но он усложнил тебе задачу. Хм, или упростил... Скоро приедет. Ладно, пойду ополоснусь в душе и оденусь. Ты тоже, кстати. 
— Умница! А откуда он знает мой адрес? 
— Сейчас уточняет дорогу, потому что плохо знает город. Работать твоими методами в больнице можно, но ни к чему. А где ещё — с таким секретным паном? Ты это просчитал и дал адрес Миляеву вместе с телефоном. Он же очень умный человек, и понимает, что никуда ты не уйдёшь в такую гадкую погоду, а про автоответчик упомянул, чтобы придать себе значимости, студентик. 
— Ух ты, какая опасная женщина! 
— А какой, по-твоему, должна быть главная гетера? 
 
Он позвонил через час и попросил разрешения приехать. Получил приглашение подняться на четвертый этаж, поскольку я знаю, что он уже здесь, рядом с домом. Предположение о телепатии отверг и повторил приглашение. Элла скрылась в кухне. 

 
В обычном костюме он выглядел гораздо лучше, чем в больничной пижаме, но всё равно производил впечатление тяжело больного и очень несчастного человека. И сразу стал извиняться за своё нетерпение и назойливость. "Но поймите меня, Марк Борисович". 
 
Ещё как понимаю. 
 
— Марк, просто Марк. Так мне проще и привычнее. Вполне соответствует разнице в наших социальных статусах. Ни в коем случае не изображаю особую скромность, мне совершенно не свойственную. Мне так удобно, только и всего. 
 
Стариков оглядывал моё жилище с живейшим интересом. Не знаю, что он ожидал тут увидеть, но уж не навороченный электронный девайс в углу и не медную полированную трубу от пола до потолка в середине комнаты — это точно. И изображения рамках на стене — они тоже не совсем типичные. 
 
— Олег Романович, вы слишком напряжены. Успокойтесь, осмотритесь.Вижу, что вам интересно, спрашивайте. Тут нет ничего таинственного. Фотографии - мои, рисунки - моего двоюродного брата. Этот агрегат - музыкальный синтезатор. Люблю музыку: и слушать и играть. Пианино тоже есть, но осталось дома, у родителей. 
- А это для чего? Видел что-то подобное, но... 
— Это называется пилон - просто гимнастический снаряд. На нём упражняется моя подруга, и я сам иногда. Стараемся поддерживать приличную физическую форму. Да не смотрите вы на меня, как на чудище какое-то. Я самый обыкновенный человек, уверяю вас. Да вы садитесь, очень удобное кресло. 
— Самый обыкновенный, говорите? Только экстрасенс, телепат. 
— Кстати о телепатии. Её не существует. Просто я слышал, что подъехала и остановилась двадцать четвертая "Волга". И сразу - телефонный звонок. Что такое система "Алтай-1" мне известно. Вам такая штуковина наверняка положена по чину.. Вот и всё. Мог и ошибиться. 
- А наш с вами первый телефонный разговор. Тоже услышали звук мотора. — это он произнёс с изрядной иронией в голосе. 
- Знаете, мне гораздо проще было бы изображать из себя волшебника. Это очень облегчает решение множества задач. Люди с удовольствием верят в чепуху. "Ему с три короба наврёшь и делай с ним, что хошь!" 
- А мне врать не хотите, значит? Почему? 
- Вы аналитик, материалист, скептик. Будете крутить в голове всё так и этак, пока не пошлёте меня ко всем чертям. И себя со мной заодно. А оно нам надо? Поэтому я с вами не играю, просто работаю. И объясняю всё, что способен объяснить. 
 
Ой, какой недоверчивый взгляд! И ты, Брут, очень хочешь верить в чудеса. Но не получится у тебя, ты из другого теста. 
 
— Можете объяснить, как вы по телефону увидели, чем я занимаюсь у себя дома, без телепатии? Значит с телевидением. Сволочи. Хотя, чего ещё можно было ожидать. 
— Не спешите изобретать сущности сверх необходимого. Не знаю, что там у вас за сволочи, но я я вас не видел, а слышал. У меня от природы очень хороший слух. Плюс специальные тренировки. Причём не только слух, но и все другие рецепторы внешней информации. Плюс умение этой информацией пользоваться. 
 
Изложил ему в подробностях всё, что час назад - Элле, и показал всю логическую цепочку. Объяснил, что не собираюсь им както манипулировать и гипнотизировать, хотя в гипнозе мистики не больше, чем в наркозе, и я пользуюсь им часто и успешно. Сейчас не тот случай. Его болезнь - следствие расстроенных эмоций, а настраивать их будем с помощью его разума, весьма незаурядного. 
И с помощью вполне физических действий. Но это потом. 
 
— Читал про такое. Кажется, это называется рациональной психотерапией. Ну, и что вы мне такого можете рационально объяснить, чтобы мои лёгкие стали нормально работать? Какую ещё лапшу вы собираетесь мне на уши навешать? 

 
Стариков вдруг распалился, вскочил с кресла и навис надо мной. Очень удобно читать. Прямо поток информации. И нафиг я тут нужен был вообще, так всё просто. А он уже орал. Привык командовать в своём ЦКБ, или что у него там. Ладно, пусть израсходует силёнки, мягче будет. 

— Этот ваш ху… хренов эскулап уже пёр такую же херню! Это у вас всё от нервов, у вас какие-то проблемы с женщинами, это у вас такой невроз. Давайте проконсультируемся с психотерапевтом. Да я больше баб перетрахал, чем он за всю жизнь видал! Меня в кремлёвской больнице обследовали, академик меня смотрел, а такой… гений, б… местечковый! Разыграл. б… комедию и таки прислал, б… к психиатру, сука! Раз ему это сошло, но сейчас… — он аж задыхался от ярости, но не от астмы. — Урою гадов! Психа из меня сделать вздумали. Всех урою! 

— Генерала Туманова тоже уроете?  Или хоть над ним сжалитесь, Олег Романыч? Он ждёт от меня отчёта об успехах в вашем лечении. Сказать ему, чтоб куда-нибудь спрятался, пока вы его не урыли? 
 
Стариков опешил. В самом изначальном смысле этого слова: вот только что летел на бешеном коне, размахивая шашкой, и вдруг — баммс! — сидит пешком на мокрой заднице. Это типично для них, истероидов. 
Я встал — на голову выше него — молча указал рукой на кресло, с которого он так борзо взлетел минуту назад, и он послушно уселся, как примерный школьник, положив руки на коленки. Внимательно просканнировал его руками, добрал недостающую информацию. И так уже всё понятно, но, как говорит Джеймс Бонд, деньги, патроны и информация лишними не бывают. 
 
— Проорались, Олег Романыч? Выплеснули помои? На будущее имейте в виду: у меня слух только чуть-чуть острее, чем у кошки. Поэтому в дальнейшем можете не напрягаться. Я расслышу даже такой шёпот, который вам самому кажется беззвучным. Никто вас не обманывал и комедий не разыгрывал, к психиатру не посылал. 
Я не психиатр и вообще пока ещё студент. Вот, студенческий билет, — смотрите. Вам только рассказали про студента-экстрасенса, и вы тут же истребовали мой телефон, а потом со скандалом выписались из отделения, хотя отлично могли обратиться ко мне и там. А здесь, у меня дома, закатили истерику, набрызгали соплями. Ведущий конструктор — истеричка, надо же. Изменить позу и встать сможете, когда я разрешу. 
 
Вот теперь на его лице сформировалось нужное мне выражение. Страх, подчинение, доверие и надежда. 
 
— Не надо так напрягаться, это бесполезно, встанете только когда я вам это позволю. Сейчас успокоились и слушаете меня внимательно. 
Мне совершенно безразлично, что вы там конструируете: стратегические табуретки или термоядерные огурцы. Я обещал не лезть в ваши профессиональные дела и не лезу. Вы кому-то очень нужны здоровым, нужен ваш талант изобретателя. Вы нужны для дела. Вас очень ценят и потому безбожно разбаловали. На врождённые склонности наложилась безнаказанность и отсутствие малейшего сопротивления вашим прихотям. Вам спускают то, за что другого четвертовали бы. Результат: талант остался при вас, желания и капризы - тоже, а воли, силы воли вы лишились. Серьёзных неудач у вас до сих пор не было. А когда таковая случилась, на фоне исходно истероидного типа личности у вас развился истерический невроз во всей его красе и прелести. Лёгкие у вас в полном порядке, благо - вы не курите. А ваша, так сказать, астма — это просто одна из масок истерии. Расстройство нервов, а не лёгких. Это вполне излечимо. Не вижу больших проблем. Чудес не обещаю, гарантий не даю. Вам нужно не столько лечиться — у вас вполне здоровый организм — сколько учиться. Будем вас учить. Согласны со мной — работаем. Не согласны — идёте домой или в больницу, или хоть к чёрту. Лично мне вы нужны, как зайцу - триппер, гоняться за вами не намерен. 
Подумайте пару минут. 
 
Я сходил на кухню, зажёг горелку под чайником, поставил на сервировочный столик чащки-блюдца, сахарницу, вазочку с печеньем, в общем, всё, что нужно для чаепития, и покатил всё это в гостиную, где мой гость продолжал сидеть всё в той же позе хорошего мальчика. Ладно, хватит с него, достаточно проникся. 
 
— Ах, да, пора дать вам волю. Медленно считайте про себя до тридцати. На последней цифре — свободны. Можете попробовать раньше. Мне даже интересно. 
 
Повернувшись к нему спиной, аккуратно расставил чайные причиндалы. Обернулся на глубокий вздох. Стариков встал на ноги и с забавно огорошенным видом двигал конечностями. 
Я поднял массивный журнальный столик со всей сервировкой и перенес к дивану. 
 
- Олег Романович, тащите сюда своё кресло, побеседуем за чайком. У вас наверняка горло пересохло. Вот только чайник закипит. Куда это вы смотрите? А, это ситар. Привёз его из Индии. Учился там разным интересным вещам, в том числе игре на этом чуде. У него фантастический звук. 
 
Стариков закашлялся. Так, горло прочистил. 
 
— Просто студент, говорите, Марк Борисович? С такими... с такой властью над людьми. Впечатлили, нечего сказать. 
— А что, неплохо получилось. Чего ещё было с вами делать? 
"Взгляни на первую лужу — и в ней найдешь гада, который иройством своим всех прочих гадов превосходит и затемняет". 
 
Всё-таки он очень умный мужик. Мысль моментально поймал, понял и, самое главное, принял. 
 
— И того не ведает, что в другой луже есть гад, оного иройством превосходящий. Спасибо за первый урок. Усвоил. 
— Раз вы употребили порядковое числительное, значит согласны на продолжение. Спрашивайте. Слово "истерия" вас коробит. Ладно, обойдёмся нейтральным: невроз. 
— Если я задыхаюсь, если из меня прёт эта вязкая гадость, простите, что за столом, то при чём тут нервы? Ладно, спазмы какие нибуль, они могут от нервов, параличи, слепота - могу допустить. Расстройство функции — это реально. Но... это? Не верю, хоть убейте. Даже хочу поверить - не могу! 
— Начитали, значит, материал. Ни одной гипотезы не отвергаете сходу. Очень хорошо. Но вы, не желая согласиться с крайне неприятным для вас мнением "местечкового гения", как изволили выразиться, включили психологическую защиту и проигнорировали информацию, которая это неприятное мнение подтверждает. Вспомните собачек Павлова. Да чего проще: я забыл прихватить из кухни лимон. А он у меня весь такой жётый, ароматный. Спелый. Режешь его, а прозрачный кислючий сок так и течёт. 
— Понял я. Если воображение запускает одни железы, то может запускать и другие. Допускаю. Но что общего между моей работай, астмой и бабами. Простите - женщинами. 
— А вы об этом тоже читали. 
— И тоже проигнорировал? Не читал. Хотите верьте, хотите - нет. 
— Лень спорить. Просто объясню. Вы отчаянный бабник, Олег Романович. Не обижайтесь, это не осуждение, просто констатирую факт. Я сам обожаю женщин. Вот отношусь к ним сильно по-другому, но это особая тема. Это потом. Многие люди с выдающимся интеллектом обладали аномально высоким либидо. Как-то это взаимосвязано, по всей видимости. Пушкин, Толстой, Ландау, Кеннеди... Много таких. 
Вы, ваша профессиональная деятельность, настолько важны и полезны, что те, кому надо, позволяли вам вытворять всё что вам головку взбредёт, только бы вы работали. Другого уже сгнобили бы за аморалку, но не вас. Мало того, вас окружили дамами в вашем вкусе, готовыми на всё, всегда, везде и в любой позе. Там и дуры есть непролазные. Но им платят официально, как научным работникам, а неофициально... Но это так, моя гипотеза. Так? Я ошибаюсь в деталях, но в общем? 
— Наверно, так. Как-то не задумывался, не нем голова занята. Допустим. Ну и что? 
— А то, что до недавнего времени вам невероятно везло. Сплошные успехи. Трудности были, огромные были трудности, но вы им только радовались, зная, чт всё равно победите. А бабы — это для разрядки бешеного нервного напряжения, для канализации избыточной энергии, безотказные, как унитазы. Мне продолжать, или вы уже поняли? 
 
Всё он уже понял. Вон, как напрягся. Понял, но не позволяет себе поверить. А куда ты денешься. Болен ты на головушку, но это поправимо, ко всеобщему счастью. Правильно я время прикинул или нет? Хотел же себе сделать чайник, как у Ольги. Всё лень проклятая. 
 
— Продолжите, если можно. 
— Нужно. Продолжаю. Не всё коту масленица, наступил и великий пост. Ваша ошибка или кто-то напортачил, но стряслось нечто страшное. Авария, катастрофа. Пострадали люди. Погибли. Сколько, вы сами-то знаете? 
— Четверо. И там ещё было такое... 
— Не надо. Я хочу спать спокойно. Вот это было потрясение! Вот это была травма! Психические травмы бываю страшнее физических. Рухнула ваша вера в себя. Срочно нужно утешение, разрядка. Водку не пьёте, привыкли беречь свой мозг. Бабы - привычное спасение. А вот фиг вам. Одна вас послала, другая. Они сами были в шоке. Да кто они такие, безотказные давалки? Да.... Одну вы всё же завалили. И что? А ничего. Давления в пожарном шланге не было. Вот это вас и доконало. 
 
Он сидел уже весь сине-фиолетовый, но выдавил из себя, простонал: "Продолжайте". 
 
— Подсознание включило психологическую защиту в соответствии с вашим психотипом: тяжелый приступ вполне уважаемой и, вызывающей сострадание окружающих, болезни. Потом были ещё неприятные ситуации, из которых не вы, нет — боже упаси — ваши неосознаваемые механизмы мозга включали эту, оказавшуюся такой эффективной, программу. И это закрепилось. Человеческий мозг и не такие фортеля выделывает. Ваш случай вполне себе банален. 
 
Сейчас ему нужно побыть одному, переварить такую невкусную информацию. Но, воленс-ноленс, он должен её усвоить. 
Я сходил на кухню, убавил огонь, вытащил свисток из чайника. Пусть кипит потихоньку. Когда вернулся, Стариков уже почти пришёл в себя и приготовил веские возражения. Вот же мозг ходячий! Не зря с ним так нянчатся. 
 
— А вот и забытый лимон. Вы что-то надумали, Олег Романович. Излагайте. 
— Всё, что вы наговорили, скажем так, правдоподобно. Есть тут нестыковки. В общем, как рабочую гипотезу... сойдёт. Я, что, по-вашему, выходит - симулянт? Это же дело всей моей жизни, да что там - больше, поймите же! Не говорю про оскорбление. Морду вам набить у меня сил не хватит, да тут ещё и ваши дьявольские способности. Но не стыкуется! Я бы Сатане продался хотя бы ещё за несколько лет здоровья, не то, что... И я - псих? Я - симулянт?! Не стыкуется! Если здесь кто-то спятил, то не я. 
— И не я. Просто сейчас вы совершаете очередную ошибку. Долго объяснять. Но вы в точности такой же симулянт, как те парализованные солдаты, которых профессор Свядощ исцелял своей эфирной маской, и которые потом рвались в бой, и многие гибли, вечная им память. Или такой же симулянт, как штангист, что рванул непосильный вес и сломал спину. Вот такой вы симулянт, дорогой мой Олег Романович. В точности такой симулянт. Вам надо выздороветь и вернуться к вашим делам. И научиться рассчитывать силы. Принимать ошибки и неудачи как временную неизбежность, а не как окончательный крах всего на свете. Гуманум эрраре эст. 
— Издеваетесь? — он долго и внимательно изучал мою физиономию. — Нет, вы это серьёзно. Спасибо. Надо же — студент! Мне бы там, у себя таких, хоть одного. 
— Спасибо за комплимент. Я уже слышал такой от одного профессора — Раджа Чатурведи — в Дели. Сейчас мы с ним работаем параллельно: он там, а я здесь. Но совсем другая тема, нейрофизиология. 
 
Он некоторое время пристально вглядывался в меня, думал, взвешивал. 
 
— Знаете, Марк Борисович, я вам верю. Сейчас поверил, когда вы похвастались. Поможете мне? 
— Непременно. Только давайте всё-таки без величаний. Просто Марк. У вас ещё есть очень тревожный вопрос. Он мне мешает. Спрашивайте. 
— Почему до вас никто не понял, что со мной? Эти всемирные светила в кремлёвской больнице? Они же меня там наизнанку вывернули своими анализами. А вы тут, сходу. Я не верю в чудеса экстрасенсов. Гипноз — это ещё туда-сюда. Читал. 
— А всё просто. Светила — они высоко. Там кругозор офигенный. Но мелких подробностей не видно. А мы на земле пашем. Вот к такому пахарю от медицинской сохи милостью божьей вы и попали. У Семёна Лазаревича огромный практический опыт и замечательная наблюдательность. Он предположил и проверил свои предположения, и попробовал направить вас по пути истинному: к психотерапевту, доктору медицинских наук Маргарите Львовне Штерн — к моей маме. К какой-то такой растакой бабе?! 
Вы закатили очередную истерику и вдобавок насявили наверх - сущую клевету.  Вижу, у вас ещё остались сомнения в нашей с ним правоте. Ничего, сейчас мы их развеем. 
 
Из кухни явилась Элла с чайником в руках, одетая в трикотажный спортивный костюм, не скрывающий ни малейших подробностей её изумительной фигуры. Стариков моментально переключил всё внимание на неё. Было, на что посмотреть. И в груди у него немедленно засвистело. 
 
— Марек, мне кажется, вы уже закончили разговор. Ты не против, если я составлю вам компанию? 

— Эллочка, ты пришла как-раз вовремя. Давай сюда этот чёртов чайник. Олег Романович, представляю вам мою подругу, коллегу и первейшую помощницу. Элла Феликсовна, врач-терапевт. Кто вы — Элле Феликсовне уже известно. 

Свистящий, как ёжик из песенки, Стариков вскочил и подчёркнуто галантно поклонился. 

— Стариков Олег Романович, доктор, увы, далёких от медицины, наук. Рад такому неожиданному, но чрезвычайно приятному знакомству. 

Элла протянула ему руку, которую он предельно галантно поцеловал, после чего к его свистам добавились отчётливые хрипы. Мы вернулись за столик, Элла разлила чай.  

Несколько минут мы молча наслаждались настоящим китайским напитком с его божественным жасминным ароматом. Стариков не сводил глаз с Эллы, впрочем, иногда  осторожно оглядываясь на меня. Свистел и хрипел с той же интенсивностью, но ни на его позе, ни на выражении лица очевидное затруднение дыхания никак не отразилось. Только галстук ослабил и отметил, что у нас очень тепло. 
Элла улыбнулась. 
— Главный котельный начальник живёт в этом доме. Вот они — как это? да — шуруют, не оглядываясь на погоду. Марек, у нас действительно очень душно. 
 
Я указал взглядом на доктора далёких от медицины наук, не отводившего глаз от моей очаровательной подруги, и слегка кивнул. 
Она свободно откинулась на спинку дивана и непринужденным спокойным движением до самого низа расстегнула молнию олимпийки, под которой ничего лишнего не было. Глубоко вздохнула, широко раскинув руки и доставляя Старикову возможность лицезреть своё великолепие. 
Вот тут-то беднягу по-настоящему накрыло. После коротких судорожных вдохов он долго, с усилием выталкивал из себя воздух, наклонившись вперёд и уперев руки в колени. Время от времени натужно и безуспешно стараясь выкашлять что-то, мешавшее ему внутри. Лицо покраснело, 
Впечатляющая картина типичного приступа бронхиальной астмы. 
Мы с Эллой остались спокойно сидеть на своих местах, эту картину наблюдая, и обмениваясь впечатлениями. 

— Элл, обрати внимание на цвет ногтей: розовые. А губы слегка посинели. Немножко парадоксально, тебе не кажется? 
— Да, в самом деле, странно. 
— Посмотри ещё конъюнктивы, это тоже интересно. Мне видно и отсюда, а ты встань и посмотри вблизи. 
Элла неторопливо поднялась с дивана и наклонилась над сидящим Стариковым. Внимательно посмотрела ему в глаза, даже приподняла веки. При этом её красивая грудь оказалась сантиметрах в двадцати от глаз больного. 
— Да, ни малейшего цианоза, надо же. 
— Что это значит, по-твоему? Кстати, обрати внимание на шейные вены. Сопоставь с фазами дыхания. 
— Хм, ещё парадокс. Но гипоксии у него и в помине нет, это точно. 
— Именно это я хотел тебе показать. Кардинальное объективное — что особенно важно — отличие реального астматического приступа от его истерической имитации.  Где-то наш гость имел возможность наблюдать приступ астмы во всех подробностях, и возможно — не один раз. Зрелище впечатляющее, поэтому мелочи не зафиксировались в его памяти, а в них-то и прячется Сатана. Не фиксируются вниманием, а значит, не воспроизводятся. Зато поведение окружающих, их сочувствие и беспокойство выглядят тоже очень ярко и отлично запоминаются. 
 
— Марек, по идее, это всё очень утомительно. Как ты думаешь, долго ещё продлится? 
— Минут пять. Должна быть ещё фаза влажного кашля и освобождения от мокроты, но её не будет. Мы тут уже успели порассуждать об управлении разными железами. 
 
Я ошибся. Он управился быстрее. Уже через три минуты дыхание стало почти бесшумным. Осталась только обычная одышка после тяжёлой физической нагрузки, а он тот ещё представитель ударного отряда физически маломощных хлипаков, как говорил великий Райкин. Аж взмок весь, что не удивительно. Надо было хоть пиджак с него снять. Но тогда мы проиграли бы в спонтанности. А вот сейчас можно и нужно. 

— Олег Романович, избавьтесь вы от этого дурацкого галстука. И пиджак снимите. Давайте сюда, пусть просохнет. Боже бронь, простудитесь, поймаете бронхит, и всё — мы зря старались. Вы удостоверитесь в нашем шарлатанстве. Я бы с вас и рубашку сняла, но вы мужчина застенчивый. 
- Спасибо, Эллочка, в этом отношении мне до вас далеко. Вы очень смелая девушка. 
 
Элла немедленно возмутилась. 
— Цо пан собье позвала?! Пусть Марк дозволяет вам панибратство, но не я. Извольте обращаться ко мне Элла Феликсовна или доктор Страшножвидецкая, и нье ма иннего! Я урождённая шляхтянка.  не из какой-то там  загоновой шляхты. Наша фамилия в родстве с Конецпольскими и Чарторыйскими, холера ясна! 
 
Элла так натурально изобразила истинно шляхетскую спесь, что даже я сам в какой-то момент поверил. Ну, артистка! Не зря Оля не перестаёт ею восхищаться. Голые перси гордой шляхтянки бурно взымались. Как же она хороша, чёрт меня задери! 
Дыхание нашего пациента снова резко изменилось. Но это уже было бесконечно далеко от астматического хрипения. Это была нормальная реакция здорового мужчины на такую вот роскошную чертовку. 
 
Немая сцена несколько затянулась, но я читал Старикова и не спешил вмешиваться. Ещё несколько секунд, и он рухнул в своё кресло, сотрясаемый безудержным хохотом, истинно гомерическим, хотя и с некоторым истерическим оттенком. 
Вот он — катарсис! Получилось. Я не ошибся в оценке его личности. Главное — сделано. Нам ещё с ним работать и работать, но это уже просто. Укрепить его физически, стабилизировать эмоции и внедрить правильные моральные установки. Справимся. Для меня это уже привычное дело, а для Эллы - замечательная практика в роли гетеры милосердия. Сегодня она сработала изумительно, любимая моя. Моя — и никаких гвоздей. Это моя женщина!