ДРУГОЙ - 43. 

Таня заглянула в лабораторию очень вовремя. Я остро нуждался в хоть каких-нибудь положительных эмоциях после того, как убедился, что тридцатидвухканальное достижение передовой советской медтехники вместо нормальных кривых выдаёт какую-то дикую хрень, в которой сам Сатана со всеми его чертями не отделит энцефалограмму от сетевых наводок, причём на всех каналах одинаково. Для анализа это совершенно непригодно. Отпустив добровольных подопытных - двоих пятикурсников из неврологического кружка СНО - в сто тысяч пятисотый раз проверял заземление, экранировку кабелей и чистоту контактов. Всё нормально. Вроде бы.   

Вдруг вспомнился давным-давно читанный рассказ Днепрова “Когда задают вопросы”. Там электроды энцефалографа присоединили к человеческому черепу из анатомического кабинета. Как там было дальше?   

“Восемь перьев все одновременно пронзительно взвизгнули и заплясали на бумаге. Как загипнотизированные, мы смотрели в насмешливые пустые глазницы. А прибор продолжал торопливо и взволнованно выписывать лихорадочную кривую биотоков бодрствующего человека.   

– Вот так… – назидательно сказал Монин. 

Мы поднялись и поспешно стала с ним прощаться, боясь еще раз взглянуть на столик рядом с электроэнцефалографом.   

В темноте мы сбились с пути, долго шли по высокой мокрой траве, обходя низкие темные здания, шагали вдоль металлической решетки, за которой простиралась тускло освещенная сырая улица. Ветки шиповника цеплялись за плащи и противно царапали по поверхности. Когда наконец мы вышли из ворот и остановились, чтобы передохнуть, наш членкор Федя Егорьев сказал:   

– Наводки. Конечно, наводки от сетевого тока.   

С этой удобной, успокоительной мыслью мы разъехались по домам.”   

Хорошо им там было, в рассказе, но мне не успокоительные мысли нужны, а нормальные записи. А кстати... Черепа у меня тут нет. Что бы такое... Вот, муляж с разметкой: куда какой электрод присобачивать. Всё равно больше нечего делать. Хоть развлекусь.   

Таня, остановилась в дверях и с живейшим любопытством наблюдала за моим занятием.   

– Привет, Волшебник! Играешь в профессора Доуэля?   

– Ага, в него самого. Аве, амика! Всё равно дием пердиди. И не один, похоже. Проходи, не торчи там. Вместе поиграем.   

Таня прошла в комнату и устроилась на кресле для пациента. А я воткнул последние штекеры в гнёзда надетого на пластмассовую голову шлема, включил аппарат на запись. Перья не взвизгнули. Запись тепловыми перьями на термографической ленте бесшумная. Взвизгнула Таня. И я тоже чуть не... Мадрид твой Лиссабон! Пошла нормальная ЭЭГ, несколько секунд, и попёрли помехи. От неожиданности я слегка опешил и не сразу остановил дефицитную ленту. Опять пошла ЭЭГ, потом помехи, снова ЭЭГ. Опомнился, остановил запись и плюхнулся на стул. Ну не фига себе! Ладно, наводки от сетевого тока, но откуда взялись мысли в пластмассовой голове? Это же даже не череп. Прямо супер-фантастика какая-то. 

– Тань, ты хоть что-нибудь понимаешь?   

– Нет. Но на то ты и волшебник.   

– Спасибо, утешила. Погоди, на этом аппарате работали целый день. Посмотри там, возле тебя, в картонной коробке, записи за сегодня. Их оставили для расшифровки на завтра. Дай сюда любую. Спасибо.   

А ничего особенного. Есть какие-наводки, но они всегда есть, вполне терпимые. С эпилептика какого-то писали, свободно читается. Ну-ка ещё одну. А тут, похоже, норма. А тут? Тоже. Помех побольше, но тоже вполне терпимо. Да хрена я тут умствую? С куска пластмассы должна идти изолиния! С помехами или без, но изолиния, мать вашу кувырком!   

Опять включил запись. Та же хрень. Остановил, оторвал ленту. Выключил аппарат. Блин, аж голова заболела.   

– Танечка, кто из нас пьяный?    

– Я трезвая. Хочешь, дыхну? И лента у тебя в руках – даже не нюхала.    

– Тогда это новое чудо в Бабьегородском переулке. Ладно, сегодня всё равно нечего с этим делать. Счас приберусь тут, и дранг нах хаузе. Я тебя подвезу.   

– Спасибо. Я вот за чем к тебе пришла. Папа вас в субботу приглашает к нам на вечерок.   

– Ага, опять на вздрючку.   

– Да ну тебя! Марик, я же ясно сказала: вас. Вас с Эллой. Хочет познакомиться. И, слушай, какая “вздрючка”? Я папку ещё не видела в таком восторге. Это из-за того астматика. Если он кинется Эллу целовать, ты не очень ревнуй. А то, знаешь, нападение на офицера госбезопасности могут неправильно понять. 

– Танюшка, ты – чудо! Придём обязательно. Да пропади она пропадом, эта ЭЭГ. У меня есть ещё пара идей, но я их как-то даже всерьёз не принимал, а вот если с Виктором Евгеньевичем обсудить...   

– Сперва по дороге со мной обсудим. Так мы уже едем или нет?   

Семейство Тумановых встретило нас радушно. Таня, уже давно знакомая с Эллой, представила её родителям. Не сомневаюсь, что генерал знал о ней, если не больше, чем я, то уж никак не меньше. Но встретились они впервые, и он был очарован с первого взгляда, это читалось совершенно отчётливо. Елена Петровна – тоже.   

– Проходите, дорогие гости, проходите смелее, не стесняйтесь. С Марком мы дружим уже давно, а теперь рады познакомиться с вами, Эллочка. Вот теперь я понимаю, что такое по-настоящему шикарная дама.   

– И я очень рада, Виктор Евгеньевич. Марк мне рассказывал о вас. – Элла лукаво улыбнулась. – То, что можно.   

Елена Петровна и Вера Васильевна с Эллой расцеловались. 

– Мы за многое благодарны Марку, а теперь ещё и вам обоим, но особенно вам, Элла Феликсовна. Марк свидетель, я всегда избегаю громких слов и всякой патетики, но сейчас поверьте, я говорю совершенно искренне: вы наверно сами не понимаете, какое колоссальное дело вы сделали для страны, вернув к жизни... гм... этого человека. И как своевременно! Он сам мне говорил, что именно вы его исцелили. Я ему верю.   

– Спасибо, Виктор Евгеньевич, но мы даже не подозревали, насколько всё это серьёзно. Представился случай для интересной практики, а Марк любит сложные задачи. Вот мы... 

– Не скромничайте, Эллочка. – вмешалась Вера Васильевна. – скромность украшает тех, кто нуждается в украшениях, а вы сама – сокровище. 

 Элла скромненько потупила глазки и ужасно застенчиво улыбнулась, чем привела всех присутствующих в ещё больший восторг. Кроме Тани и её отца, которые, впрочем, тоже восхитились – артистическими способностями моей подруги.  

 Разговор продолжился за столом.  

– Кстати о сокровище, – вспомнила Елена Петровна. –– Неужели никто не пытался вас у Марка похитить? 

– У него пихитишь, как же! Все знают об их отношениях, и все знают, что связываться с ним – себе дороже.  

– Но один не знал. – расхохотался Саша. – И ему мало не показалось. Не на ту напал.  

Интересненько, оказывается у Эллы было какое-то приключение, о котором я ничего не знаю. Так узнаю сейчас. Давай, подруга, выкладывай.  

– Кто таков?! Пошто не ведаю кто посмел мою боярыню обидеть?! - вопросил я голосом Ивана Васильевича. — Поведай. Не сносить ему головы!  

– Да все знают. - сказала Таня. - Кроме тебя. Ты утонул в своей науке и на свет божий не выныриваешь.  

– А почему мне Элла ничего не рассказала?  

– Ну, мне интересно было проверить, как на самом деле: читаешь ты мысли или нет?  

– И что? - живо поинтересовался Виктор Евгеньевич.  

– Не читает. Разочаровал. —произнесла Элла с таким презрением, что все засмеялись.  
   
В общем, дело было так. Мой любимый доцент Боков долго отсутствовал в институте. Не по болезни — вид у него цветущий — а по каким-то другим причинам. Вернулся и тут же положил свой орлиный глаз за бездиопртийными золотыми очками на новую красивую ординаторшу. Кто-то ему, по всей видимости, объяснил, что девушка несвободна. От этого сообщения недавно разведенное светило неврологии воспылало ещё большей страстью и усилило натиск.  Предложил даже руку и сердце. Раньше надо было, до того, как Элла стала ученицей Ольги. В очень подходящий момент, при большом скоплении народа в ординаторской доценту было громко заявлено:  
  – Вы правы, Эдуард Гаврилович, весьма разумно было бы предпочесть доцента студенту. Но я девушка разборчивая, меня достоин только очень красивый и сильный мужчина. Вы, конечно, человек солидный и собой хороши, в этом вам не откажешь. Но вы не выглядите силачом, вы уж простите. Были бы вы сильнее хотя бы меня... Поэтому закроем вопрос.  

Публика захихикала. 

— Сильнее вас, Элла Феликсовна? О чём это вы, в каком это смысле? 

— В самом прямом, Эдуард Гаврилович, в физическом. Сможете меня победить в поединке — выхожу за вас замуж. Не сможете — останемся друзьями. Согласны? Но имейте в виду: я — шляхтянка, слов на ветер не бросаю, а в своей победе уверена. 

Провокация сработала.  Боков всегда был весьма высокого мнения о своей персоне и потому в ответ на такую отповедь, да ещё и публичную, моментально разозлился. И азарт у него взыграл. Эмоции взяли верх над разумом. 
— Согласен! Только как прикажете сражаться с вами, с женщиной?  

— Без малейшего нарушения приличий. Знаете, что такое армрестлинг? Вы же предложили мне свою руку и сердце? Вот, с руки и начнём. Ну что, идёт? 

К этому времени моя красавица уже освоила позиции полданса, в которых зависают на шесте, держась только одной рукой, а всеми прочими частями тела выполняя разные красивые движения. При росте метр восемьдесят семь она была очень стройной, но совсем не худышкой. Поэтому ничуть не рисковала, вызывая на поединок очень обыкновенного мужчину.  

— Идёт! Прямо сейчас!  

— Свободный стол найдётся? 

Естественно, стол освободили моментально. Дуэлянты заняли исходную позицию. Кто-то из свидетелей поединка вызвался быть секундантом. Остальные окружили ристалище плотным кольцом. Из коридора набежали ещё болельщики. 

— Смею ли надеяться, что у бедной девушки не случится неожиданных неприятностей после её победы? — осведомилась Элла и кивнула секунданту: командуй. 

— Четыре, три, два, один. Начали! 

Через секунду доцент с величайшим изумлением взирал на свою руку, плотно прижатую к столу изящной женской ладошкой. Реакция болельщиков была соответствующей. Впрочем, скоро послышались голоса скептиков, заподозривших какой-то подвох. 

— Здесь явно какой-то трюк. 

— А то! С кем поведешься, от того и наберешься. 

— А вот нехрен к подружке Штерна приставать, он и не таким фокусам научит. 

Боков сидел красный, надутый, но благоразумно помалкивал. Элла обратилась к нему. 

— Эдуард Гаврилович, ну не надо так переживать. Просто у вас нет опыта в таких делах, вот вы и допустили тактическую ошибку. Я всё сейчас объясню. Хотите? 

Этот вопрос был обращён уже ко всей публике. 

— Во-первых, следовало учесть, что в норме у молодой женщины реакция быстрее. Я честно начала движение после команды, но всё-таки раньше вас. Во-вторых, вы недооценили противника, отнеслись с этаким снисхождением, не мобилизовались на максимальное усилие. И в-третьих, в ожидании команды напрягли руку. А что такое напряжение в неподвижности? Это одновременное включение мышц — антагонистов. Чтобы начать движение, пришлось сначала снять противодействие, а это ещё доли секунды в мою пользу. Ну, не расстраивайтесь так. Хотите реванш? Я предлагаю. Повторим с учётом поправок? 

Боков молчал. Но в атмосфере уже повисло: «Хе-хе, слабо ему». 

— Эдуард Гаврилович, а давайте исключим всю тактическую психологию. Обойдёмся без команды. Займём исходную, и вы начнёте первым. Сами выберете удобный для вас момент. Это уже будет супер-честно с моей стороны. 

Красавица улыбнулась с ласковым коварством обольстительницы. Публика слегка зашумела, и доцент, старательно изображая крайнюю неохоту, согласился. Дуэлянты снова соединили руки, Боков сразу же ринулся в атаку, даже слегка приподнявшись со стула. Теперь перевес был явно на его стороне. Рука Эллы прошла почти треть расстояния до стола. Пара секунд равновесия, а потом плавное движение в обратном направлении. 

— Финис коронат опус. — спокойно констатировала победительница. В её голосе даже не слышно было особого напряжения. 

— Опять какой-то трюк. — очень тихо прошипел чей-то голос. Но Элла расслышала и успела засечь источник звука. Подошла сзади к скептику — человеку довольно компактного телосложения — который успел уже вернуться к своим бумагам, и вместе со стулом водрузила его на его же письменный стол. 

Публика, как обычно пишут в подобных случаях театральные критики, неистовствовала. 

Саша, бывший свидетелем этого события, рассказал о нем очень спокойно, но было заметно, что это спокойствие далось ему нелегко. Надо сказать, рассказ произвёл впечатление. 

— Надо же, а по тебе и не скажешь. — заметила Елена Петровна, с новым интересом разглядывая всю такую скромненькую-прескромненькую гостью. — Ну, и как после этого этот противный доцент? 

— Да никак. Старательно делает вид, что я не существую. 

— Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу, — с выражением продекламировал Левитанского генерал, как оказалось, знаток поэзии. — Дьяволу служить или пророку, каждый выбирает для себя! 

— Витя, обрати внимание: женщина — на первом месте. — подчеркнула Елена Петровна. — Дьявол с пророком уже где-то там дальше. 

— Спасибо, дорогая, что хоть сейчас ты мне это объяснила. Видишь, Марк, какие они, женщины. Имей в виду на будущее. 

Вечер продолжался, как и начался: в тёплой и дружественной атмосфере. Естественно, Элла была в центре внимания. В какой-то момент генерал увлёк меня в свой кабинет, оставив дверь приоткрытой. Лучше слышно, что происходит и всем понятно, чт, беседа не особо приватная. 

— Марк, эта тема, как я понимаю — о реальном действии этих йоговских мудр — для тебя сейчас особо важная. Объяснишь, почему? Есть же ещё фактор игрек, вот этот твой… ладно, ваш, метод реабилитации. Это ж сила! А ты вцепился в эту йогу, в её побочную ветвь, по сути. 

— А всё просто, Виктор Евгеньевич. Через полгода я заканчиваю институт. И дальше что? Вернее — кто? Кто я: никто с красным дипломом? Да не прибедняюсь я и не боюсь. Георгий Вахтангович возьмёт к себе, он ждёт не дождётся. Аспирантура и обеспеченная научная карьера. У нас выпуск — триста человек. Из них большинство не могут о таком даже мечтать. А меньшинство — может мечтать. 

— Согласен. Тогда в чём проблема? 

— А в том, что аспирант — тоже никто. Стадию всем во всём послушного ученика я уже перерос. Мне в аспирантуре будет как подростку в прошлогодних штанах: всё коротко и тесно. Да не смотрите вы так. Вы лучше и раньше меня всё понимаете. Это пока я вундеркинд с офигенными возможностями и свободой действий. Но, во-первых, я уже не кинд, а во-вторых, случись что-то, что изменит ваше отношение ко мне, и что? С заоблачных высот мордой в это самое, во что Кутузов — французов? 

Генерал смотрел на меня с выражением спокойного понимания. Не перебивал. 

— Значит что? Мне нужна учёная степень, кандидатская. Сразу, без всей этой тягомотины. Подам на защиту как соискатель. Научный руководитель у меня — дай бог каждому. Но не буду я выезжать на его горбу, пардон, на его авторитете. У меня своё есть. И я это своё делаю. Пока не возник этот идиотизм. Другой приличной аппаратуры у нас в городе нет. 

— А почему не «игрек» и не СТС? 

—«Игрек» вы у меня забрали. Спасибо большое! Никакого сарказма. Это была случайная находка. Чистая биохимия с техникой. Это не моё. Мне с людьми надо, я лечить люблю. Как Ольга. И что потом: вс жизнь рвать душу напополам, как она? Не надо. Не хочу! 

— С этим ясно. СТС? 

Я чуть не взвыл. 

— Виктор Евгеньевич, издеваетесь?! Это вы первый раз со мной так. За что? Я б чёрту душу заложил… Но, ни толком разрабатывать эту тему нигде не дадут, ни — тем более — защититься по ней. Это же не выставка. Там эта комиссия отца Дениссия была чисто для проформы, и то мне пришлось с ними целое сражение выдержать. А ВАК — это такая контора серьёзная, что и вашего влияния не хватит. Но до ВАКа дело не дойдёт. Всё задавят раньше. И заодно угробят то, что у нас уже есть. Сон — тренировки — секс. Хотя реально мы всё это здорово трансформировали, но все эти морализаторы, когда толком вникнут, они в обморок попадают и своими тушами меня и всё моё дело завалят. Я из-под них уже не выкарабкаюсь. 

Генерал некоторое время сидел молча, думал. Ничего опасного для меня с него не читалось. Поэтому я ждал. 

—Ну, что? Всё ты понимаешь правильно и рассуждаешь здраво. Но ты не взял во внимание ещё один вариант. Ты же ценные идеи рожаешь как мать-героиня. Только успевай роды принимать. Так им же ещё ходу надо давать. Без лишних проблем. Понимаешь, о чём я? 

— Понимаю. Ждал, пока сами предложите. Очень не хочется. Это значит навсегда остаться в вашем ведомстве и слушаться любого, у кого на погонах на одну звёздочку больше. Даже, если уйду — весь такой остепенённый — то куда и с чем я пойду? Чем занимался, где, на чём защищался? Ах, вот где! Тема секретная? Ух ты, как здорово! Ладно, зайди через месяц. Или лучше позвони. А ещё лучше — напиши. Продолжить? 

— Не надо. Значит эти твои мудры… Как там у тебя? Реципрокные отношения и так далее. 

— Тема очень академичная, без малейшей идеологии, очень диссертабельная и защитибельная. Мы это всё хорошо обдумали с Георгием Вахтанговчем. Доказать реальность явления, а потом очистить от всей этой мистики и традиций, рационализировать, развить. Тут на всю жизнь работы хватит, и не на одну. И никаких секретов. Для хорошего старта — самое то. А параллельно и потом... 

Генерал подумал ещё немного. 

— Ладно, считай, что убедил. Слушай, Марк, ты действительно ничего не знал об этом, об этой «дуэли» Эллы с твоим любимым доцентом? 

— Вот, как на духу: не подозревал даже. Это такая артистка, что не соскучишься. 

— А теперь узнал. Никаких мыслей не возникает? 

— О чём? 

— О твоих неприятностях с этим прибором. Ты об этом, кроме Тани, кому то рассказывал. 

— Нет. У них всё равно техник на больничном со вчерашнего дня. Я последним работал. Сам я в него не полезу. Там такая заумная электроника, куда мне? И запрещено «Медтехникой». Увидят снятые пломбы, мало не покажется. А их самих пока дозовёшься… А что? 

— А то, что ты пока всё ещё мальчишка. Может оно и к лучшему. Ладно. Когда у тебя следующие опыты? 

— Во вторник. Но… 

— Без но. Всё проведи по плану. Ничего никому не говори и никого не отменяй. 

В его голосе ни с того, ни с сего вдруг прозвучала угроза и выражение лица изменилось. 

— Устраним эти твои наводки и помехи. Есть у меня специалисты по таким делам. Обойдёмся без «Медтехники». Ладно, пошли, а то мы с тобой уже тут засиделись. 

В этот момент дверь приоткрылась шире и в отцовский кабинет заглянула Таня. 

— Пааап, ну чего вы тут спрятались? Сам же говорил, что никаких секретов сегодня не будет. Вы с Марком одинаковые, всегда по уши в делах. А нам без вас скучно! 

— Идём уже, доча, идём. Марк, а ты всё же подумай об альтернативе. 

— Думал уже, Виктор Евгеньевич, ещё как думал. Но, знаете, услышал недавно такой анекдот. 

— Стоп, Марк, стоп! Анекдот будешь рассказывать всем. Это не государственная тайна? 

— И анекдот даже не политический. 

— Тогда эй, все сюда! У Марка свежий анекот. Рассказывай громко и с выражением. 

— Ладно. Анекдот медицинский. К гинекологу на аборт пришла женщина. 

— От кого беременна? 

— От Гогадзе. 

Приходит ещё одна. 

— От кого? 

— От Гогадзе. 

И так приходило множество беременных дам. Вдруг пришла одна с жалобами на бесплодие. Десять лет замужем, а детей нет. 

— Ваша фамилия? 

— Гогадзе. 

Доктор в шоке. Просит привести мужа на обследование. Привела. 

— Гогадзе, сукин ты сын! От тебя полгорода забеременело, а родной жене ребенка сделать не можешь?! 

— Гогадзе в нэволэ нэ размножается. Панимаиш? 

Сквозь общий хохот я отчётливо расслышал, как Виктор Евгеньевич вздохнул и тихо сказал:  

— Понимаю. 

Ещё некоторое время шла обычная легкая болтовня, а потом мы с Эллой решили, что пора бы гостеприимным хозяевам от нас отдохнуть. Время уже было достаточно позднее, поэтому наше желание попрощаться было встречено с пониманием. И тут Таня вспомнила: 

— Пап, а про это ты забыл, о чём мы вчера говорили. 

— Помню. Но ты же сама прискакала и запретила нам говорить о делах. А до тебя мы не успели. 

— А это не секретное. Когда вы ещё с Марком встретитесь? А мне самой интересно. Я половины не поняла, а он меня уже привёз. Папка, садись. И ты тоже: садись и рассказывай 

Любимая дочка вертела своим могущественным отцом, как хотела. Генерал покорно приземлился и сделал мне приглашающий жест. Элла устроилась рядом. 

— А я вообще ничего не понял. Конечно, физику в подробностях подзабыл, но всё равно: где радиация, и где эта твоя психология? Тем более, Танюшка мне что-то пыталась втолковывать про бета-распад. Вот это я точно помню: бета-частицы — это электроны. Ты хочешь просвечивать мозг этими бета-электронами? Там у тебя ничего не выйдет, кроме лучевого ожога. Они всю энергию оставят в первом миллиметре кожи. А в глубину пойдут обычные рентгеновы лучи. Никто тебе такого безобразия не позволит. Да я первый этого не допущу! Тебе нужна томография? А это и есть рентген, так ты мне говорила, Танюша? Зачем эти игрушки с радиацией? 

— Совсем не так, папа! Но пусть лучше Марик расскажет. Говорю же, не всё поняла. 

— Виктор Евгеньевич, всё что вы сказали — истина. Но не вся. Это та её часть, которую дают военным не атомного профиля. Вполне достаточно. Но на самом деле всё сложнее и интереснее. Существует четыре разных типа этого самого бета-распада. Два встречаются редко и сами по себе интересны только физикам. Ещё два — военным и медикам. Бета-минус—распад: один их нейтронов ядра испускает электрон и антинейтрино, превращается в протон, а атом становится изотопом следующего по порядку элемента. Электрон может в воздухе пролететь довольно далеко и натворить безобразий, о которых вы говорили. Бета-плюс- распад. Из ядра вылетает позитрон — античастица и нейтрино. Протон становится нейтроном, атом отступает на один номер в таблице. В отличие от электрона, позитрон улетит не дальше атома, который его породил. Его встретит первый же попавшийся электрон и — кранты обоим. 

— Аннигиляция. — вставил своё веское слово генерал. — Фантасты это слово обожают. 

— Совершенно верно. Рождаются два гамма-кванта. И летят, не встречая преград. Причём, летят в строго противоположных направлениях. Если их поймать детектором, а это давно не проблема… 

Я сделал паузу, давая генералу возможность додумать. Что он и сделал. 

— Можно провести прямую, точкой на которой будет распавшийся атом. А если таких точек будет много… то… можно построить график их распределения! 

—И даже картинку, если точек будет много. Чем больше детекторов, тем детальнее картинка. А если пометить бета-нестабильным изотопом нужное нам вещество и запустить его в организм, то получим картинку органа, в принципе — любого.  

— И такое уже существует? 

— Всего несколько лет. Называется ПЭТ — позитронно-эмиссионная томография. Аппараты уже выпускаются серийно, но их пока очень мало, и на них плотно сидят онкологи. Для них это луч света в тёмном царстве. У нас в городе такого нет. 

— Фантастика! Ну и кругозор у тебя. От йоги до этого ПЭТа. Да, доча, умеешь выбирать себе друзей.  

Он посмотрел на зятя, улыбнулся ему. 

— Саша, ты не ревнуй. Если Танечка выбрала тебя, значит для неё ты самый лучший. К тому же у него в сердце уже такая блокада, что никто её ни за что не прорвёт. Я правильно употребил термин, Элла Феликсовна? 

Моя красавица мигом вскочила по стойке смирно и отрапортовала: 

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант. 

После чего пробуравила Татьяну насквозь ужасно мрачным взглядом и процедила сквозь зубы: 

— Ты, Танька, не отверзай уст на чжегос бухъенку! 

И тут же кинулась ко мне, старательно поправила отсутствующий галстук, заботливо стряхнула несуществующие пылинки, обняла и объявила: 

— Вот, хоть плохонький, а свой! Никому не отдам. Мое!  

И показала Тане язык. 

Хохот и гром аплодисментов. Чуть прохохотавшись, Таня бросилась Элле на шею и расцеловала в обе щёки. 

— Эллка, вот чем хочешь клянусь: лучшей подруги у меня ещё не было! 

А Виктор Евгеньевич, вытирая слезящиеся от смеха глаза и слегка заикаясь, спросил: 

— Эллочка, что вы делаете в этой вашей медицине? Вам надо на сцене блистать, на экране. Хотите, устрою протекцию в наш «Драматический»? Да хоть на «Мосфильм». Они вам после первой же пробы любую главную роль дадут. 

— Мамо божа, как это — что?! Вправляю мозги вашим жварьёваним гениям. Или они у вас уже кончились? Жааалко, я только во вкус вошла. 

— Не бойтесь, без работы не останетесь. Но вы можете отлично совмещать. Подумайте хорошенько. А то квалис артифекс перео. 

Ох, ничего себе, даёт генерал! Или он специально готовился? Нет, это у него вылетело «на автомате. 

Элла не промедлила с ответом. 

— Если вы не шутите, то я очень хорошо подумаю. В самом деле: вита бревис, арс лонга. Сед фатум артифекс вариабилис. 

— Именно поэтому я предлагаю вам совмещать медицину и сцену. Не в ущерб вашей учёбе, разумеется. 

— Виктор Евгеньевич, если вы это серьёзно, я очень хорошо подумаю. 

 
Ну, генерал, ну жучара! Что за комбинацию он выстраивает? Вот ни на грош я не верю в его бескорыстную благотворительность. При всей его безупречной порядочности. Нет, ни малейшей подлянки я от него не жду, но всё-таки, что он затеял? 

-— Ладно, спасибо, ребята! Давно мы так не веселились. Но всё же Марк, зачем тебе эта супер-новейшая техника? Ты же не опухоли хочешь искать. 

— Нет, конечно же. Но вот какое дело. Мозг расходует четверть всей энергии организма. Источник энергии — это топливо и окислитель. Для мозга —это только и исключительно глюкоза и кислород. Мозг работает неравномерно, это хорошо видно на ЭЭГ. И, если какой-то его отдел вдруг усилил активность… 

— Стой! — перебил меня генерал. — Дай попробую додумать. Если какой-то отдел усилит активность, значит именно ему нужно будет больше энергии. А если пометить изотопами её источник, то этим твоим ПЭТом можно этот отдел увидеть. Я правильно рассуждаю? 

— Так точно. 

— Марк, я зря сравнил тебя с матерью-героиней. Ошибся. Ты курочка Ряба, и несешься золотыми яйцами. Только успевай подхватывать. Хотя, это всё же радиация. С больными, там всё ясно, им деваться некуда. Заведомо умереть от рака или рискнуть и выжить. Но ты хочешь это делать со здоровыми людьми. Не пойдёт. 

— Пойдёт, Виктор Евгеньевич. Кислород-15, который используют в такой работе, имеет период полураспада всего сто восемь секунд. Через час его в организме даже следов не останется. А детекторы уже давно достигли физического предела чувствительности. Они ловят единичные фотоны. Поэтому для исследований берут такую микро-малость изотопов, что когда мы с Ольгой летали в Индию, то за один перелёт на высоте десяти километров словили бОльшую дозу облучения. А ленинградцы, что живут в старинных гранитных домах, особенно в полуподвалах, имеют этого счастья каждый день в пару раз больше. 

— Это ещё почему? 

— Тамошний камень радиоактивен. Из него постоянно выделяется радон. 

— Ясно. Кто-то уже такие опыты проводил? 

— Не знаю. У нас — вряд ли. А за бугром... Я в Москве давно не был, да и там литература второй свежести. Виктор Евгеньевич, я за свой приоритет ни капли не дрожу. А это может быть интересно не мне одному. Ну, вы же меня знаете. 

— Знаю, Марик, знаю. Ты, вот что, изложи всё это на бумаге. Как — не тебя учить. Передашь с Таней. С кем надо посоветуюсь, но ничего не обещаю. 

 
Когда мы с Эллой топали к нашему драндулету, я спросил у неё, что она обо всём этом думает. Она ответила не сразу. 

— Знаешь, милый, мне это кажется ещё одним «армрестлингом», только очень мягким. Но не очень оригинальным. Он хорошо понял твой анекдот. Да, я расслышала. Сила против тебя бессмысленна. Поэтому он нас покупает. Тебя, и ещё раз тебя — через меня.  

— Очень похоже на то. Как мы на это посмотрим? 

— Если ты не против, то положительно. Я готова продаться на таких условиях. Он это делает так, что я не вижу ни малейшего ущерба для моей шляхетской чести. 

 
 
Полторы недели Эдуард Гаврилович Боков был на больничном. Как стало известно, по причине тяжёлого гипертонического криза. Когда он, наконец, вернулся на работу, я навестил его в ординаторской неврологического отделения. Сразу после пятиминутки народу там было предостаточно. Не поздоровавшись с доцентом, громко спросил: 

— Эдуард Гаврилович, вы хоть раз задумались над тем, что подлость, по меньшей мере, не рентабельна? Не говоря уже о том, что она сама по себе мерзкая штука. 

 
Шум в ординаторской моментально сменился угрожающей тишиной, в которой прозвучал грозный рык доктора Преснякова — заведующего отделением. 

— Это ещё что за безобразие?! Что ты себе позволяешь, пацан?! Вконец обнаглел?! 

Я положил на стол свой кейс, открыл и достал из него пластмассовую коробку с торчащими из неё проводами. 

— Я точно знаю, сколько вы отвалили за это устройство одному талантливому гражданину из НИИ «Спецавтоматика». Может быть вы сами огласите эту очень солидную сумму? Не хотите? Ладно. Пусть это будет наш маленький секрет. Мне уже объяснили, за что вы в меня так крепко влюбились. Но тратить такие деньжищи, чтобы нагадить какому-то студентику… 

— Что это, Эдуард Гаврилович?. 

Теперь тон зава стал совсем другим. В нём преобладало здоровое любопытство. 

— Понятия не имею. Зачем ты эту гадость сюда припёр? Негодяй!  

— Узнали приборчик, значит. Это генератор помех. Состоит из двух блоков. Один, собственно, создаёт помехи, а второй — это просто гениально — имитирует нормальную ЭЭГ на всех тридцати двух каналах. Гениален не блок. Это сильно упрощённый вариант прибора для проверки и наладки энцефалографа. Гениально было соединить два таких разных устройства в один агрегат. А вот в этой коробочке — я достал её из кармана — в ней простенький пультик дистанционного управления. По его сигналам вас и обнаружили. Что ж вы сами-то? Нанять кого-нибудь пожадничали? Или не хотели лишать себя удовольствия саморучно мне нагадить? 

Доцент стремительно менял цвет, последовательно краснея, синея, и зеленея. Но морду лица держал спокойно-независимую. 

— Это какая-то гнусная провокация. Не имею ко всему этому ни малейшего отношения. 

— Ага, провокация. 

Я достал из кармашка на крышке кейса бумагу и положил её на стол. 

— Это ксерокопия документа об изъятии у вас данного устройства в момент его использования. Вот ваша подпись. Можете оставить себе, у меня ещё есть. Эти коробочки, кстати, тоже можете взять как сувенир. Это примерно копии. Они внутри пустые. Кто ж мне оригиналы отдаст? 

Немая сцена в ординаторской слишком затянулась. Ладно, пора уходить. Я ж отпросился у Миляева ненадолго. Закрыл кейс и направился к выходу. 

— Марек, погоди! — это голос Эллы. — Ты уйдёшь, а меня тут вопросами запытают. А я сама ничего не понимаю. Ты эту кашу заварил. 

— Я и разложу по порциям. А то... Ладно. Ещё на втором курсе я совершенно нечаянно перебежал дорогу одному знаменитому в наших, и не только в наших, краях доктору. Заслуженно знаменитому, надо сказать. Специалисту очень высокой квалификации. Это я без малейшей иронии говорю. Но я тогда о нём ничего не знал.  Сам здоров, родственники тоже. Но вот такая штука: у меня от природы есть некоторые особенности, аномалии, скажем так. Почти шестикратной остроты зрение, слух и прочая чувствительность, фотографическая память, ну и ещё всякое. Я об этом даже не подозревал. Жил себе и жил. Совершенно случайно на эти мои аномалии обратил внимание один понимающий человек. Он устроил меня на работу массажистом в профилакторий. Я быстро читаю, а всё прочитанное помню. Я не какой-то уникум. Был когда-то знаменитый мнемонист Шерешевский. И сейчас такие есть. Но я на эстраде не выступаю. Прошёл учебники на пару-тройку лет вперёд и стал понимать, что я чувствую. Оказалось, что довольно легко отличаю соматоформные нервные расстройства от реально соматических. Иногда это неимоверно трудно. А мне — просто. Ну, так почти само собой получается, что мне видны диагностические ошибки. Помогать в таких случаях мне тоже иногда удаётся, не выходя за рамки профессиональной компетенции и не нарушая ни одного закона. Проводить массаж и разговаривать с людьми не запрещено. Курсы массажистов окончил. Справка есть. 

— Начинаем понимать. — в рычащем басе доктора Преснякова появилась новая интонация. Теперь он не сводил глаз с доцента. — Но ты давай, рассказывай. 

— Сам о том не подозревая, исправил ошибку этого знаменитого доктора. Вытащил невроз из-под маски мышечно-фасциального болевого синдрома, и пациентке стало намного лучше. Она, естественно, сделала из этого страшную женскую тайну. Ну, дальше понятно. Нажил себе врага, даже не подозревая. Это мне всё стало понятно много позже. А вот что мне непонятно до сих пор, это такая поспешность глубокоуважаемого доктора. Ещё несколько месяцев, и меня тут не будет. Ни в институте, ни в городе. Это же очевидней некуда. Но, простите, это же какая-то патология, это прямо обсессивный синдром какой-то, так упорно меня доставать. И таким технически сложным способом. 

Я перевёл дух. Обозрел трупообразгого Бокова.  

— Я что-то соврал, Эдуард Гаврилович? Нет? А, знаете, последняя попытка могла оказаться успешной. Превратить мои данные в бред сивой кобылы, а когда я их обработаю и опубликую, выставить меня на всеобщее посмешище: как шарлатана, дурака и мошенника. И представить доказательства в виде вот этих самых коробочек. Вот это был бы неотразимый удар! От такого дерьма за всю жизнь не отмоешься. Вы бы меня уничтожили раз и навсегда. Вас подвела техника. Эта самоделка сработала не совсем так, как надо. Это первое. Второе: моя любовь к фантастике. Вспомнил полузабытого писателя. Ну, кто бы додумался, что я сделаю как в одном его рассказе: нацеплю электроды не на мёртвый череп, правда, как у него, а на куклу. И как попёрла нормальная ЭЭГ! Прямо как в том рассказе, и как в рассказе, это чудо приключилось при свидетелях. Это ж надо! 

 Я переждал реакцию аудитории и продолжил. 

— Мне тогда и в пимпочку не пымбзнуло, что это вы так шутите. Просто слегка обалдел. Но потом узнал об одном спортивном соревновании. Это ж святое дело, вполне достойное доцента из анекдота: отбить девушку у студента. Ей-богу, я ничего не знал. Девушка не придала этой истории никакого значения. Ну, повеселилась, подумаешь! Об этом соревновании много позже, на семейной вечеринке рассказал один мой приятель. Я, наивный, и тогда не понял. Поняли люди, которым эта моя работа нужна. Вы не учли один деликатный момент. Женщины любят молодых, политически грамотных, длинноногих. Вы, конечно, ещё не Паниковский, но... — Я оглянулся на профессора Славина, который тихонько вошёл в ординаторскую и теперь внимательно слушал. — Мне кажется, это только дело времени.  Если ещё есть вопросы... 

Славин и Пресняков многозначительно переглянулись 

— Вопросов у нас будет ещё много, но не к вам. С вами, как раз, всё ясно. Марк, у вас сейчас занятия.  

— Да, я отпросился ненадолго. Извините, помешал работе отделения. Я тогда пойду? 

— Да-да, конечно. До свидания. 

-------------------------------------------------------------------------------

 Аве, амика! Всё равно дием пердиди. - Привет, подруга! Всё равно день потерян.(смесь латинского с нижегородским)

Финис коронат опус. - Finis coronat opus. -(лат. ) Конец венчает дело.

квалис артифекс перео - Qualis artifex pereo! - (лат.) Какой артист погибает. Предсмертные слова императора Нерона.
 
вита бревис, арс лонга. Сед фатум артифекс вариабилис. - Vita brevis, ars longa. Sed fatun artifex variabilis/ - (лат.) Жизнь коротка, искусство вечно. Но судьба артиста переменчива.

Обсессия - навязчивое состояние.