Вот уж действительно: порой не знаешь, где найдёшь, где потеряешь… Было это после развала Союза и в доинтернетовские времена. В одном большом украинском городе. Леня был молодым человеком и молодым журналистом. Он только начинал свой путь в журналистике и сразу же довольно удачно. Уже после нескольких публикаций его заприметили, похвалили и запомнили. И попал он в известную региональную газету, в отдел общественно-политической жизни. Ходил на разные умные и не очень пресс-конференции и демонстрации, на митинги и в смокинге на брифинги, задавал вопросы, брал интервью, писал аналитику про политику и весьма собой был доволен.

Был, впрочем, у него один ощутимый недостаток – напрямую с работой не связанный, но ей мешающий. Леня не был пунктуален. И даже очень. Сколько он себя помнил – опаздывал почти всегда и почти везде: на школьные уроки и вузовские пары, на пионерские и комсомольские собрания, на вручение грамот и на дисциплинарные взыскания, на свидания с красивыми девушками и на посиделки с друзьями, на футбольные матчи и в кинотеатры. Даже на поезд несколько раз умудрился опоздать. Всего чуть-чуть, но это не помешало локомотивам благополучно скрыться за горизонтом.

Опоздал он и на ту пресс-конференцию, проводимую известной в стране партией. В редакции газеты ему сказали, что должен выступать партийный лидер. «Серых кардиналов» этой партии Леня знал назубок – и по их деяниям, и по физиономиям. А вот формальный ее фронтмен был в большой политике новичком и с его визуальным портретом Леня знаком не был. Инет в те беспокойные времена еще не наличествовал, а по телевизору и периодике все уследить бывало не по зубам.      

Да, ну так вот – опоздал Леня. Не намного – всего на каких-то минут пять, но этого оказалось достаточным, чтобы пропустить представление выступающих. Зато, вешая на вешалку свою куртку, не пропустил Леня, что в аккурат такая же чья-то верхняя одежда там уже висела. Он даже хотел оставить в кармашке своей курточки какой-то опознавательный ориентир, дабы потом они с этим куртковладельцем не загребастали бы чужое. Но, увы, ничего подходящего, кроме диктофона и ручки, под рукой не оказалось, а они ему были нужны, чтобы записывать нетленные перлы политических функционеров.      

Пресс-конференция прошла, как и полагается, подобным шоу. Восседавшие у микрофонов партийные дяди и тёти обещали народонаселению пренепременное и скорое светлое будущее, но возможное только лишь при самом непосредственном участии в «разделе пирога» их партии. Особенно старательно рвал на груди сорочку и выпрыгивал из штанов, как и положено по штатному расписанию, партпредседатель. «Журналюги» же вяло делали вид, что верят хоть чему-то из «вышесказанного». Наконец заунывная канитель подкатила к закату. Народ спешно засобирался к выходу.

Но Леня немного подзадержался, зацепил в кулуарах какой-то глубокомысленной сентенцией партийного столоначальника, коротко переговорил с его партайгеноссе, «перетёр» со своими коллегами и подзабыл о куртке. А, когда вспомнил… нет, все было на месте, на вешалке. Только две куртки-близнецы там и остались. И тут как раз глава партии направляется к вешалке. Поглядел на две одинаковые куртки. И, как фокусник, вытянув из рукава одной из них белый шарф, начал одеваться. «Так вот, оказывается, чья это «синонимичная» куртка-то», – резюмировал Леня, – самого партийного вожака». Быстренько подбежал к нему и попросил знакомого фотокора запечатлеть их вместе. Для истории. В одинаковой одежде.   

Материал для газеты нужно было накропать оперативно, чтобы он попал в ближайший номер. А писать особо было и не о чем. Всё то же, все те же, ура, вперед, голосуем, не дайте обмануть себя нашим конкурентам, сами обдурим, ну и т.д.

Леня кропотливо всё это отобразил. А, стремясь добавить в статью «живописи», не забыл и об идентичных куртках, подробно расписав и разукрасив в отдельном пассаже всю эту «вешалку». И совместное фото с «однокурточником» приложил. Вот, дескать, «народ и партия едины», политические вожди стремятся быть поближе к народу и настолько близко приближаются, что даже носят такие же простецкие куртки, как и молодые начинающие журналисты.     

На следующий день строгий и тщательный замредактора посмотрел, сверкая очками,  написанное и запротестовал: «Нет, Леня, так не пойдет, у тебя получились какие-то разрозненные детали-заготовки, но не цельная конструкция. Нужно это доработать». Леня огорчился. Он работал в издании уже почти полгода, и все статьи-заметки выдавались в печать на-гора, сразу, без всяких там «доукомплектований». А тут  вот… Но понимал, что замредактора прав. Что-то, как-то с этим материалом не заладилось. Требовалась быстрота, а вдохновение так и не подоспело.

Вечером, дома, он сел переписывать. Для фона врубил телевизор, что-то там вещавший сначала о проституции, а потом о политике. Ну, или наоборот. Не суть важно. И вдруг – сюжет об этой самой партии, с пламенным выступлением этого самого лидера. Этого, но не этого. Как-то очень-очень уж он «в лице переменивши», и в росте, и в ширине-толщине. Включилась простая до ужаса мысль – ба, да на пресс-конференции же был совсем другой «дятел» (то бишь, деятель), принятый им за киевского партийного начальника.  

Живо всплыл поминутно вчерашний день – опоздал, табличек с фамилиями на столах выступавших почему-то не наблюдалось, после кулуарно разговаривал с вождём, но без упоминания его имени-отчества – и – вуаля – вот вам, так сказать, и куры, (то бишь, куртки). Он схватил ворох свежих городских газет и начал стремительно выискивать «воспоминания» о прошедшей пресс-конференции. Нашел – солировал-то во вчерашнем партийном хоре, как выяснилось, вовсе не глава всей партии, а всего-навсего руководитель её регионального филиала. «Так вот чья куртка-то!», – ошарашено воскликнул вслух Леня, – как же хорошо, что материал не пошел в номер. Сгорел бы я от нелепости и стыда. Мне бы потом эти злополучные куртки до пенсии вспоминали бы».  

Нельзя сказать, что после этого случая Леня совсем уж перестал опаздывать на политические тусовки и прочие митинги. Не та натура. Но то, что стал более пунктуальным – это точно. А потом и интернет в дома пришел.