На Бога, как говорилось тогда, — да и сейчас, — надейся, но и сам не плошай.
По войску разнеслась весть, что ежели поститься три дня (что было совсем нетрудно при наличии отсутствия провианта и воды в необходимых количествах), а затем устроить торжественный крестный ход вокруг стен, город, безусловно, падет. Уверенность тому придавал тот факт, что всенощное моление возглавил под белым флагом Святого Петра и на белой же лошади сам Годфруа, герцог Лотарингский. Да и полнотелая Луна, в тот час взошедшая над Масличной горой в ночь на 15 июля, как бы осенила ходоков крестным знамением. Что удивительно, проделав изнурительный путь, останавливаясь для совершения молитв у могил библейских мучеников и пророков, во множестве разбросанных здесь, — а как иначе, Святая Земля, поди! — исколесив босыми ногами (представляете, какой сильной веры были люди!) все Кедронское ущелье, отделявшее Храмовую гору от Масличной (Елеонской) и пересекши Гееном, всего лишь ограничившись лицезрением преддверия Ада, но не заходя внутрь, отбившись фанерными щитами от стрел башибузуков возле Башни Давида, легионеры остались полны сил!… Вот на что хоругви и крест животворящий способны!…

И уже с первыми лучами солнца они, воодушевленные ночным бдением, бросились на приступ. Может показаться чудом, но крестоносцам удается не только вскарабкаться на высоченную стену, но и в проломленную в ней тараном брешь тут же хлынуть под водительством вездесущего Годфруа, который в одной руке держал знамя полковое, а в другой разящий врага меч-кладенец.

— Вперед! Вперед! — слышится нам из далекого далека призыв Годфруа. — Ко Гробу Господню, воины Христа!… Так победим!…

Наконец-то настал вожделенный час резни и освобождения Святого Города от всякой нечисти. Было нелегко, бои местного значения продолжались, но доблестные воины и с этой задачей успешно справились. И первым делом после всего того, что учинили, они преклонили свои колена в Храме.

— Освободили наш город, — весело перешучивались крестоносцы. — Чужой земли нам не нужно ни пяди, но и своей никому теперь не отдадим!…

Отдали, конечно, потом, но кто ж мог такое предвидеть!…

Рыцари меж тем вели себя далеко не по-рыцарски, нещадно истребляли огнем, как говорится, и мечом вражьи остатки, не щадя ни малых, ни старых, ни женщин, ни детей, пока Годфруа Булоньский не призвал:

— Остановитесь уже! Довольно крови! Именем Господа нашего приказываю!

И в самом деле, вся главная мусульманская мечеть была к тому времени устлана трупами и жуткого вида тяжелоранеными, человеческими жертвами, по-другому, а пол залит кровью так, как если бы с потолка произошел потоп из чана с кровью. И повсюду слышен был плач вдов и сирот: что же, такая у них участь во все времена — оплакивать и рвать на себе волосы…

— Горе нам, несчастным… Горе… Мало нам того зла, что творили мы и творим в жизни каждый по себе, а теперь еще мы стали жертвами зла чужого, чужеземного, пришлого.

Война… она, что в Иерусалиме, что и в Европе… от перемены мест слагаемых сумма не меняется, как известно еще со времен Пифагора. Да и слезами горю не поможешь, верно?…

— Доблестные рыцари! — возопил тогда Годфруа вновь, потому что с первого раза его не послушались. — Хватит убийств по имя Господа. Мы же не звери, честное слово!… Хватит на сегодня, я сказал!… Возвеселимся же теперь и возрадуемся, ибо час победы пришел и Город Святой, и Гроб Господень освобождены!…

Не ручаемся за точность перевода эмоционального спича герцога Лотарингского из клана Меровингов, он был приятно взволнован, да и столько лет прошло, но почему бы и нет?…

Радоваться еще было рано, но всему свое время: и смеху, и горестям, ибо так было заведено с первого Дня Творения. Дни сменялись днями, месяцы — годами, и кто как не Екклесиаст повествовал нам, — а он в этом был дока, — что нет для человека ничего лучше, как есть, пить и радоваться жизни, и желательно каждый день, а не время от времени. Господь дал — Господь и взял, как говорится. Кто не успел — тот опоздал. И, возможно, навеки… Потому что судьба, — если мы не слепые, а зрячие, — есть то, что открывается нам каждый день, выдается по каплям, но не все сразу, а чтобы человек жил и надеялся, и каждое утро благодарил Творца за то, что душа его вновь ожила и не повреждена, а вечером, перед сном — за то, что дал пищу и кров, и сохранил, и спас, и дал надежду на завтра…

(фрагмент романа)