Зал приёмов во дворце маркграфа. Массовка изображает гостей. 

Громким ударом жезла церемониймейстер привлёк внимание гостей. Все обернулись к широко распахнутой двери. Стройная высокая фигура в расшитом золотом мундире, парадная шпага с золотым эфесом. Из-под треугольной шляпы свободно ниспадают на плечи чёрные, слегка вьющиеся волосы. Очаровательное женское лицо и взгляд, заставляющий опускать глаза всякого, на кого он был направлен. 

 - Личный чрезвычайный военный представитель короля Франции, его величества Людовика Четырнадцатого адмирал флота его величества Мирэй Моро маркиза де Ожернон! 

 — Камера, стоп! Снято. Гости остаются на местах. Элла, проход по залу. Потом перерыв. Приготовились. Удивление, возгласы. Камера! Готовы? Звук! Мотор! 

Юхан отпустил массовку на полчаса. Все разошлись, остался одетый в чёрное с серебром персонаж: худощавый брюнет с орлиным профилем и бородой - эспаньолкой; жабо, кружевные манжеты, длинная шпага на расшитой серебром перевязи. 

— Арсен Арамович, вы сейчас отдохните и соберитесь с мыслями, настройтесь. Вы уже трижды сражались с Мирэй и выжили только чудом. По вашему глубочайшему убеждению, вас спасал только Сатана, которому вы тайно служите. С тех пор вы избегаете моря и вдруг встречаете её здесь, в замке маркграфа. Вами овладевает беспредельный, смертельный ужас. Вчера на репетиции вы были великолепны, но попытайтесь исполнить ещё лучше. Послезавтра летим в Париж. Очень хочется освободить завтрашний день для вдумчивых сборов. 

— Постараюсь, Юхан Юрьевич, очень постараюсь. Элла Феликсовна, вы не слишком устали? Эпизод будет сложный. 

— Я постаралась как можно сильнее устать. Долгое путешествие, схватка с разбойниками. Это должно быть видно из-под маски надменной аристократки. И после всего — такая награда, вы, мой смертельный враг. Берегитесь, дон Хесус Родригес де ла Санта-Роса. Это будет наша последняя встреча в вашей преступной жизни. 

Элла стояла совершенно неподвижна, но Арсен отшатнулся, как от удара в лицо. Так была произнесена эта короткая фраза и таким взглядом сопровождалась. 

— Уффф... Да вы и в самом деле ведьма, Элла Феликсовна! Шуточки у вас, однако. 

— На ведьму я только учусь. Не переживайте, это я так, в четверть силы. В самом деле, надо передохнуть. Пойду припудрить носик. 

Тот же зал и те же гости во дворце маркграфа. 

— Обычные мужчины опасаются сильных женщин. Вот потому-то никто, кроме вас не рискнул уделить даме толику внимания, ваша светлость. 

— Возможно их смущает ваша шпага и ваш адмиральский мундир. 

— Не исключено, что вы совершенно правы, ваша... 

— Фридрих, оставим церемонии, маркиза. 

— Да, уверена, что вы правы, Фридрих. Но, dura lex sed lex. Как лицо официальное, я была обязана представиться по всей форме. Завтра вы увидите меня совсем, совсем другой. 

— Заранее примите моё восхищение, маркиза. 

—  Принимаю, Фридрих. О, майн готт, мне кажется, кое-кто из ваших гостей мне хорошо, даже слишком хорошо знаком. Простите, Фридрих, я должна убедиться. 

Быстрым шагом Мирэй устремляется ко входу в зал. 

Заинтригованный внезапной переменой выражения на лице собеседницы, маркграф следует за ней. 

— Камера, стоп! Снято. Дон де ла Санта-Роса, приготовились. 

Перемещение персонажей, камеры и света. Голос ассистента: 

— Эпизод номер... Дубль первый. Камера! Мотор!  

Щелчок хлопушки. 

Входящая в зал фигура в чёрном внезапно останавливается, как будто наткнувшись на невидимую стену. 

— Камера, крупный план! 

— Боже мой, какая встреча! И где? Так далеко от моря! Вы ли это, дон Хесус? 

— Прошу простить меня, сеньора, не имел чести быть ранее знакомымым со столь высокой особой. Я только  сегодня прибыл из Валенсии и опоздал к началу. Крайне удивлён тем обстоятельством, что вам известно моё  имя.  

— Мне известно о тебе всё, Хесус Родригес де ла Санта-Роса, прислужник Сатаны, богохульник, предатель, детоубийца. Трижды я убивала тебя, отродье бешеной суки, но твой хозяин тебя вырывал живым из моих рук. Здесь ты умрёшь. Здесь ты страшно умрёшь. Лёгкой смерти от клинка и пули ты не возжелал, так сдохнешь на костре. Посмотри мне в глаза. Хорошо, внимательно смотри. Узнал, узнал, вижу, что узнал. Это я — твоя смерть. 

Всё это произносится неторопливо, ровным голосом, с самым приветливым выражением на прекрасном лице. Зато физиономия испанца искажается гримасой ужаса и отчаяния. И, вдруг, выражение надежды, проблеск. 

—Doncella del mar de la muerte! (морская дева смерти). Здесь, так далеко от моря?!  Ха, el diablo destroza mi alma!(дьявол раздери мне душу). Да ты же здесь бессильна, голая ведьма. Получай, морская тварь! 

Хесус пытается выхватить шпагу, но успевает только взяться за рукоять. Мирэй, почти не изменив спокойной позы, наносит два молниеносных, едва заметных со стороны, удара прямыми пальцами: под правую ключицу и в правое плечо. Пальцы Хесуса судорожно сжимаются на рукояти, а сам он с выпученными от боли и удивления глазами падает на колени. 

Голос подоспевшего маркграфа: 

— Взять негодяя! 

Оказавшиеся рядом придворные уволакивают Хесуса. 

— Камера, стоп! Снято. 

Юхан подошёл к оператору. 

— Как получилось, Мартин? 

— Шикарно! Хорошо бы ещё дубль, чуть-чуть с другого ракурса. 

— Ты что, охренел! Какой дубль?! Ты что, не понял, что это было? По сценарию совсем иначе. Чёрт, как она это изобразила! Сделай так, чтоб ни одного кадра не пропало. Душу вытрясу! 

— Да не волнуйся ты так. По мне, так это Арсен гениально сыграл. Они, что, заранее сговорились? 

— Нет, ты всё-таки не понял. Вот, уже умчалась его лечить и утешать.  Она не золото, Мартин. Она — бриллиант в миллион карат. Эмма! Эмма, с массовкой на сегодня всё. Готовь сцены в тюрьме и в кабинете маркграфа. Два часа тебе на это. 

Роскошный кабинет. В креслах у камина Мирэй (в том же адмиральском мундире) и маркграф. На маленьком столике между ними хрустальный графин с красным вином, бокалы. 

— Этот негодяй мог убить вас. Но вы сразили его, даже не взявшись за оружие. Это похоже на колдовство. 

— Только похоже, Фридрих. Всего лишь нанесла удары по особым точкам, хорошо известным туземцам на островах. Есть такие на человеческом теле. Предвижу ваш вопрос. В отличие от всех нас, европейцев, я не презираю этих людей и не брезгаю ими. Я уважаю и надеюсь, что понимаю их. Училась у них. Научилась многому. 

— У дикарей?! 

— Вот и вы... (Тяжёлый, печальный вздох) Их боевое искусство только что спасло мне жизнь. 

— Да, это бесспорно. Восхищён вашим мастерством. 

— Благодарю вас. Когда палачи сорвут с мерзавца его испанские тряпки, они увидят следы от трёх безусловно смертельных ран, что я нанесла ему в поединках. Выжил он только покровительством Сатаны, которому служит. Пусть пройдёт все муки ада прежде, чем окажется там. 

— У меня найдутся мастера исполнить вашу маленькую просьбу. 

Маркграф наполнил бокалы вином. Полюбовался игрой света в бокале, глядя сквозь него на пламя в камине. 

— Отведайте, маркиза, это вино с вашей родины. 

— С моей? (весёлый, заразительный смех) Я родилась на пиратском острове, Фридрих, на Тортуге. 

— Тем больше моё восхищение вами. Однако, я немного говорю по-испански. Слышал ваш разговор. Несомненно, негодяй узнал вас. И назвал вас голой ведьмой, морской девой смерти. В этом что-то есть? 

— Есть. Испанцы ужасно суеверны, испанские негодяи суеверны особенно. А я выпустила из них немало крови. Из англичан — тоже, но меньше. Я обожаю море, хорошо плаваю и ныряю. Вот эти жемчужины (прикоснулась к серьгам) я добыла сама из раковин у одного из островов.  А моряки не умеют плавать, поэтому этих суеверных идиотов всегда до судорог пугало моё появление с кинжалом из-под воды. Вот и присвоили титул. 

— Занятно. Вы это называете титулом? 

— Да, и горжусь им не мнее, чем тем, которым наградил меня наш великий король за мои шалости в Вест-Индии. 

Теперь засмеялся маркграф. 

— Так вы, оказывается, ещё и шалунья, прекрасная маркиза! 

Он снова поднял бокал 

— За ваше здоровье и вашу удачу, отважная ундина! 

Камера, стоп! Снято. 

Гримуборная. Элла и Арсен. 

— Ну, хватит дуться, Арсен. Сейчас уже ничего не болит, правда же? Зато ты был великолепен. Видел бы ты свою рожу! Согласна, ты немного потерпел, зато получилось предельно убедительно. Юхан в полном восторге. И все, кто видел — тоже. Искусство требует жертв. 

— Вот вы меня и принесли в эту жертву. Кстати, с каких это пор мы перешли на ты, Элла Феликсовна? 

— Вот с этой самой минуты, Арсенчик. Можешь звать меня Эллочкой. 

— Людоедкой. 

— Ага, точно. Арсенчик, я тебя понимаю: такой могучий и гордый горный орёл повержен какой-то писюхой. И не понарошку, а на самом деле. Хочешь, тебя научу? Пригодится. Это я маркграфу плела про туземцев, а на самом деле — это приёмы уличной драки. Я в детстве была отчаянной хулиганкой, и ещё немножко потом. 

Это было сказано с такой умилительной мордашкой, что Арсен разулыбался, хотя изо всех сил старался сохранить угрюмый вид. 

— Вот и повела себя подло, по-хулигански, преступно. 

— Опять угадал! Молодец, возьми пирожок... ээээ, чуть позже. По сценарию как? Ты выхватываешь шпагу, я тоже. Звон, тарарам, я тебя раню и тебя утаскивают. Так. 

— Именно так. 

— Спасибо, я не спрашивала. Теперь ситуация: если тебя схватят, то пыток и костра не избежать. Обвинения маркизы о твоей службе дьяволу подтвердятся шрамами от смертельных ран на твоём мужественном теле. Остальное сам громко пропоёшь в калёных щипцах. Сбежать невозможно: толпа людей при оружии плюс стража у дверей. Спасения нет, но есть надежда на лёгкую смерть. Как её получить? 

Арсен подскочил. 

— Слушай, это же верно! Драться! Они же меня — не один, так несколько — сразу заколют. А ты поклялась отправить меня на костёр. Да, так и есть. Как это французы не продумали? 

— Легкомысленный народ. Теперь въехал?  

Арсен смотрел на Эллу с восхищённым уважением.  

— Ну, ты даёшь! Это ж додуматься только. Я сам этот сценарий до полного наизусть зачитал, но мне и голову не пришло. А как ты умудрилась? 

— Там полно ляпов, Арсен. Экземпляр сценария, что таскает с собой наш Юхан, весь в моих пометках. Ты знаешь, что он его отксерил и авиапочтой послал шприцу? 

— Кому?! 

— Жаннэ. Есть такой медицинский инструмент. А как — это просто. Ты — актёр. Очень хороший актёр, это я к тебе не подлизываюсь, но только актёр. Ты читал это всё как актёр: примерял на себя, вживался в роль, ну, и так далее. 

— А ты иначе? Ты не только актриса и... возвращаю комплимент. Ты читала иначе? 

— Ага, опять угадал. В предыдущем воплощении я — врач. Я любую информацию не впитываю сходу, я ей делаю анализ, проверяю на достоверность, интертрепирую (Арсен хохотнул.) по-всякому. Иначе там нельзя. Привыкла и привычку эту не бросаю. Вот так, Арсен Арамович. 

Арсен склонился в глубоком поклоне, правой рукой изобразил широкий жест, как бы шляпой с пером. И сморщился от боли. 

— Прости, Арсенчик. 

— Прощаю, чего уж там. Но могла бы поаккуратнее.  Хулиганка. 

— И преступница. У нас с тобой будет ещё много драк. На пощаду не надейся. И сама не прошу. Будем приносить себя в жертву искусству. Где только хоть в принципе возможно, буду работать сама, без дублёров. 

— Слышал. А я-то тут при чём? 

— При том, милый, что это у нас с тобой, как в песенке: “Связал нас чёрт с тобой связал нас чёрт с тобой, связал нас чёрт с тобой веревочкой одной”. Но, знаешь, я готова к тому, что за каждое моё преступление позволю тебе меня наказывать. Так и быть, буду искупать свою вину. 

Арсен озадаченно уставился на неё. Что эта чертовка имеет в виду? Неужели... Он почувствовал, как заколотилось сердце и слегка зашумело в ушах. Да такого быть не может. Он сглотнул и осторожно уточнил: 

— Хочешь действовать кнутом и пряником? 

— Ага, твой кнут — мой пряник. 

У Арсена голова закружилась уже не по-детски. Он обнял Эллу, прижал её к себе. Ни малейшего сопротивления. И вот, вот это был поцелуй! Какой чёрт надоумил женщин ходить в джинсах? Была бы юбка... 

— Ну, ну, не здесь же. Успокойся. Успеешь ещё меня наказать.  И не так примитивно. 

— Когда?  

Элла, рассмеялась. 

— Фрейлина Окана неосторожно наступила королю на больную ногу. Его величество пришел в ярость и, обратившись к дону Рэбе, приказал примерно наказать преступницу. На что дон Рэба, не моргнув глазом, ответил: «Будет исполнено, ваше величество. Нынче же ночью!» Дотерпишь? После девяти придёшь ко мне за медицинской помощью. Руку полечить. Я много чего умею. Увидишь. 

— Не боишься, что подглядят? 

— Не-а. Чихала я на них на всех через кружевную тряпочку. Съёмку из-за этого не отменят. А по сценарию я только в Лувре, тут, у маркграфа и ещё в нескольких эпизодах с ног до головы одета. На такую роль монашек не берут. 

Комната Эллы. Она и Арсен.   

Элла, сдерживая стон наслаждения, выгнулась на простыне. 

— Так, Арсенчик, так, чуть выше... ооооййй! Умница! Ну, как тебе: понравился пирожок? Полакомился? 

Задыхающийся Арсен прохрипел что-то очень положительное. 

— А теперь давай сюда свой кнут. О, какой он у тебя! 

Лёжа, опершись на локоть, и созерцая фантастическое зрелище — обычную утреннюю разминку артистки, комсомолки и просто красавицы, Арсен вдруг хлопнул себя по лбу и закатился хохотом. Когда немного успокоился, выдал: 

— Как же я это забыл? Там же у нас с тобой постельная сцена: в каюте на твоём фрегате. 

— Знаю, тебе уже подобрали француза дублёра. Такого же мохнатенького. А то ты у нас такой весь из себя принципиально скромный и стыдливый. 

— Кто? Я?! Ну, уж это нет, чёрта с два. Сам справлюсь. 

— Запросто. Как Филатов в “Экипаже”. Говорят, он там в постели с Яковлевой был под одеялом в брюках, носках и только что не при галстуке. У французов это не прокатит. 

— Издеваешься? 

— На “слабо” беру. Ладно, война план покажет. 

— Я где-то читал, что Софи Лорен в каком-то фильме снималась в такой сцене. У них с любовником только головы были видны, но она была под простыней совершенно голая. Интересно, зачем ей это надо было? 

Элла долго не отвечала, выполняя одну за другой сложные асаны. Арсен залюбовался, забыв про свой вопрос. Но она не забыла. 

— Это очень интересная штука. Называется “невербальная система коммуникаций”. Артисты, вроде бы, должны это изучать. Нет? Ладно, расскажу попозже, подумаю, как обойтись без сложных терминов. Вставай, лентяй. Начинай шевелиться. 

Арсен дотянулся до неё и, преодолевая сопротивление, не слишком, впрочем, упорное, затащил в постель. Одеяло свалилось на пол. 

— Рано ещё, мы только с тобой немножко поцелуемся и встанем. Слово даю! 

— Ага, уже встал. Только не ты. Ладно, только целуемся и всё. Всё, я сказала! 

В дверь вежливо постучали. Потом ещё раз. Ещё. Элла “на автомате” разрешила: 

— Войдите. 

В комнату вошёл Юхан Саар: весь строго официальный, при пиджаке, галстуке и портфеле. С эстонской невозмутимостью обозрел представшую его взору мизансцену и приветливо улыбнулся. 

— Доброе утро, товарищи. Вижу, что не зря зашёл. Должен вам напомнить, что через полчаса у нас общее собрание. На повестке дня последний инструктаж по правилам поведения советских граждан за границей нашей Родины. Неетуд над кёик синна! Вы побыстрее кончайте и будьте добры не опоздать. Пожалуйста. 

 Не спеша поднял с пола одеяло и положил на стул. Ласково похлопал Эллу по упругой попке и удалился, без стука закрыв за собой дверь. 

— Полчаса — это целый вагон времени. Успеем. Давай, быстро! Ооооййй! 

Три часа ночи. Аэропорт Орли”.  

Знаменитый аэропорт выглядел роскошно и пустынно. Это по сравнению с тем, что тут творится днём, как пояснил сопровождающий. Интересно, что же творится, когда сейчас столько народу?                                                                                                                                 Компактная группа работников советского киноискусства чинно проследовала к дальнему терминалу. В накопитель ещё не пускали, до вылета больше часа. Строгий сопровождающий распределил картонные стаканчики с кофе и круассаны, показал, где туалеты, и пояснил, что надпись SORTIR означает ВЫХОД, а не это самое. 

Исполнители главных ролей расположились за столиком возле закрытого журнального киоска. Арсен с живейшим интересом разглядывал обложки в витрине. Элла проследила его взгляд. 

— Хороша, ничего не скажешь! 

Обложку журнала LUI MAGAZINE украшало фото фигуристки на коньках, исполняющей какой-то сложный элемент. Весь костюм спортсменки состоял только из этих самых коньков. 

— Хороша. Но ты лучше. 

— Ладно, если только это не дежурный комплимент. Ты чем-то очень озабочен всё время. Понятно, вся эта суета, но что-то плюс. Я чувствую, что это очень личное. Знаешь древнюю сентенцию: “Дикси эт анимам левави”? 

— Что это значит? 

— Сказал и душу облегчил. Я же врач, меня можно не стесняться. Что тебя тревожит? 

Несколько секунд напряжённого молчания. Арсен всё же решился. 

— Юхан. Он тогда зашёл в твою комнату, когда мы с тобой... даже прикрыться нечем было. Одеяло куда-то делось. 

— Тебе было очень стыдно? 

— Было. Но, знаешь, почему-то не очень. Не думал... Странно. 

— А вот, что будет дальше, после его “визита”? Сразу отвечаю: ничего. Ничего плохого. 

— Хорошо бы. С чего ты так уверена? 

Элла изобразила очень загадочное и многозначительное лицо, надолго замолчала. 

— Не томи душу, морская дева, ты что-то знаешь? 

— Угу. Хочешь загадку?к 

— Да ну тебя. 

— Что такое идеальный муж? Это такой, что застав дома жену в постели с любовником, спокойно говорит: "Привет! Вы тут кончайте, а я пойду вам кофе сварю”. А кто такой идеальный любовник? 

— Ну? 

— Это такой, что после этого способен кончить.  

— Смешно. Даже очень. Ну и что? 

— Что ты кончил, да ещё как! 

Элла громко расхохоталась. На них заоглядывались. А до Арсена стало доходить. 

— Так, значит это ты всё... 

— Ага. И дверь не заперла, и одеяло на пол спихнула. 

— Ох, ничего себе! Зачем тебе это? 

— Это был стресс-тест. Я очень хочу сыграть эту сцену в каюте с тобой. Я тебя чувствую, понимаешь? Чёрт его знает, какого мусью мне подложат вместо тебя. И нашему Саару хочется того же самого. Потому что у него в воображении закрепилась именно такая модель. Кроме того, ему предстоит ставить очень откровенные сцены, не только с нами, и при этом подняться до высокой, чистой, художественной эротики, а не свалиться в грязную порнографию. А для этого в работе с таким материалом нужна спокойная, очень трезвая голова. Пройти по мосту ашвинов. 

— Из Ефремова, помню. Но ты проясни. Мне понять надо. 

Элла подошла к витрине, внимательно просмотрела все обложки. Поманила рукой. 

— Иди сюда. Смотри, вот тут тоже очень красивая. И даже не совсем голая. Мини-бикини. Фигура — полный отпад. Сравни её и эту фигуристку. Не выбирай приличные слова. Ну, что скажешь об этой? Первое, что в голову пришло. 

Арсен всё же немного подумал. 

— Самка. Похотливая сучка. Так бы её оттрахал! 

Элла согласно кивнула. 

— Окей. Вернёмся к этой. Говори! 

— Красота. Чистейшая красота. Стой! Понял, понял, чёрт побери! Она совершенно нагая. Поза — всё напоказ. Но я ею любуюсь, любуюсь, понимаешь? 

— Согласна. А теперь включи воображение. Мысленно поверни её против стрелки... градусов на двадцать - двадцать пять. Как это будет? 

Арсен думал долго, морщил лоб, щурился. 

— Дьявольщина! Она превращается в ту, в вон ту, в бикини. 

— Вот теперь ты понял. Понял, что требуется от нас и от Саара. От Жаннэ — не меньше. Сам видишь, какая зыбкая граница между возвышенным и низким. Красота – на обоих снимках, но фигуристка — это работа маэстро, а вот та – просто мастера. Хотя, если полистать журнал, окажется, что ставилась именно такая задача. Политика редакции. Не исключено.  

— По-твоему выходит, чтобы передать чувства, надо стать бесчувственным, а страсть – бесстрастным. Оригинально! 

— Нет. Спокойным. Спокойно управлять и чувством, и страстями.  Использовать всю их мощность на пользу делу, а не пускать вразнос, как… 

Она задумалась, подбирая слова. 

— Как автомобиль с отказавшими тормозами и потерявшим сознание водителем, нога которого продолжает давить на газ. Этому учатся. И учат. 

Арсен вдруг погрустнел, вспомнил некоторые моменты их ночных забав. 

— «Надо быть спокойным и упрямым, чтоб порой от жизни получать радости скупает телеграммы». Спасибо, что хоть честно. 

— Я очень редко вру, Арсен. С тобой интересно и просто. Вот Юхан, Юхан – это задача не для школьников. Но и её удалось решить. 

Арсен совсем поник главою. Элла со слегка насмешливой улыбкой наблюдала за эволюциями его мимики. 

— Что, милый, ревность взыграла? Или просто мужская гордость: как это баба оказалась опытнее тебя в таких делах и умением превзошла? Так ты успокойся. Это часть моей профессии, только и всего. Так что не вздумай в меня влюбиться. Любимый мужчина у меня уже есть.  

— Ещё одна профессия? П… рости, гетера? 

Элла усмехнулась. 

— На лету скорректировался, уважаю. Ну, гетера. Пшепрошем  пана, уточню: медицинская гетера. Или даже так: гетера – психотерапевт. А что? Звучит. И точно определяет. Гетера - по-гречески — подруга, в первичном, прямом смысле. Вот и давай дружить.  

— Как с Сааром. 

— Нет. Как с тобой. Ты мне нравишься. Мне с тобой легко. Не говорю: хорошо. У этого слова слишком широкое смысловое поле. Мне с тобой легко и приятно. Это тоже много, поверь. 

Арсен шумно и глубоко вздохнул, медленно выпустил воздух через полусжатые губы. С лица ушло напряжение обиды. 

— Верю. Никто ещё так со мной не говорил. Медицинская гетера, надо же! Расскажешь? 

— Непременно. Нам ещё долго лететь до этой чёртовой Кайенны. 

— А учить не перестанешь? 

Элла сразу ужасно расстроилась. 

— Раз уж взялась, на свою голову, то ещё учить мне тебя, дикое дитя гор, не переучить. Придётся мне, горемычной, и дальше нести сей тяжкий крест. 

Они переглянулись, расхохотались и побежали навстречу сопровождающему, который — морда топором — уже шагал к ним самым решительным видом. Они, оказывается, не заметили, что уже собралось под две сотни народу и, вроде бы, уже заняли свои места девушки на контроле. И пара полицейских скромненько нарисовалась в сторонке. 

Таллин - Москва - Париж - Кайенна.  Перелёты, пересадки, ожидания и беготня. Уматывает, однако, с непривычки. Деликатные французы назначили первую встречу на вечер, дали время прийти в себя. 

Отель в Кайенне. Французская Гвиана. Элла.  

Элла накинула легкий халатик, вышла на балкон. Отель на окраине. Оно и правильно, недалеко от съёмочной площадки. Если бы не несколько автомобилей и тарахтяще-дымящий мотороллер, то, похоже, тут по-прежнему семнадцатый, ну — восемнадцатый век. Прохожие все темнокожие, слышна французская речь. Здесь же бель Франс, мадам и месье, а не какая ни будь там задрипанная Латинская Америка! Влажная, даже какая-то мокрая, жара особенно чувствуется по контрасту с кондиционированным воздухом отеля. Пахнет необычно: воздух ароматный, с примесью прелой гнили. Ну да, городок окружён заболоченными джунглями. Сбываются детские сны. 

Она присмотрелась к одежде прохожих. Её любимое “сафари” тут, похоже, не очень подойдёт. Это для сухой жары. Но для официальной встречи сойдёт. А молодёжь тут в лёгких платьицах, шорты, майки, вьетнамки. Одной заботой меньше. 

Кабинет режиссёра Робера Жаннэ в доме, арендованном киногруппой. Жаннэ, Элла, Юхан, ещё несколько киношников.   

Режиссёр Робер Жаннэ оказался поразительно похожим на Жака Ива Кусто, по крайней мере, как тот запомнился Элле по “Миру безмолвия”. Жилистый, высокий, начинающий седеть шатен. Умное, энергичное лицо с мощным румпелем носа. И взгляд мудреца через линзы очков. Свободно и красиво говорит по-английски. Значит проблем в общении не будет. Элла мгновенно выбрала форму обращения к нему: мэтр.  

— Итак, мадмуазель, вы настаиваете на том, что не нуждаетесь в помощи дублёров даже при исполнении опасных сцен, в том числе и подводных. А их в нашем фильме немало. Надеюсь, вы внимательно читали сценарий. 

— Более, чем внимательно, мэтр. Надеюсь, вы ознакомились с моими замечаниями по сценарию. На некоторых я настаиваю. Мирэй — отважная девушка. Если я, Элла Файна, буду избегать любого реального риска, то образ Мирэй Моро развалится. Зритель мне не поверит. А что касается подводных сцен, то при использовании дублёрши вам придётся выбирать ракурсы, где не видно лица. Допускаю, вы найдёте ныряльщицу с такой же красивой задницей, как у меня, но с таким лицом — это вряд ли. 

— Однако, — справившись с приступом неудержимого хохота, протирая глаза и очки, проговорил Жаннэ. — вы приводите воистину убийственные аргументы. Но, всё же... Что это у вас? 

Элла выложила на стол видеокассету. 

— Этого вам не посылали. У вас найдется, на чём посмотреть? 

К уху режиссёра склонился один из его ассистентов и что-то сказал по-французски. Жаннэ ответил, и ассистент испарился. 

— Коллеги, в местном техническом колледже есть аудитория с видеопроектором. Если не возражаете, мы сможем все вместе посмотреть на большом экране. Автобус будет подан через десять минут. 

Просмотр произвёл должное впечатление. Плотного сложения лысый человек, оказавшийся главным по подводным съёмкам, сразу заявил, что не сомневается в подлинности записи. Вопрос только в том, сумеет ли мадмуазель Файна повторить подобное в океане? 

— Разумеется. Иначе не было бы смысла во всей этой затее. А если сумеете организовать денитрогенацию, то наверняка больше. Ама ныряют на сорок метров и остаются под водой по двадцать минут. Но нам же такое не нужно. Пять метров — предел для съёмки при естественном свете. Глубже исчезают цвета левой части спектра. Не намерена выглядеть утопленницей. А цветокоррекция светофильтрами уничтожит натуральность, к которой вы так стремитесь. (Спасибо Мареку за технический ликбез.) 

Лысый посмотрел с громадным уважением. 

— Восхищён вашей эрудицией, мадмуазель! 

— Благодарю, мсье Морель. Я всегда была отличницей и привыкла тщательно готовиться к экзаменам. У нас с вами будет достаточно времени, чтобы обсудить все технические детали и хорошо подготовиться. В здешней мути всё равно нечего делать.  

Автобус. 

Работа началась на следующий день. Пассажиры киношного автобуса (дамы с несколько меньшим энтузиазмом) аплодисментами встретили Эллу в её идеально подходящем для здешнего климата наряде: коротких белых шортах, просторной маечке-топике и синих вьетнамках. Наряд дополняли белая же полотняная сумка на плече и большие круглые дымчатые очки. 

Ответив на приветствия с истинно аристократической невозмутимостью — благосклонным наклоном головы, она осведомилась, не слишком ли она задержала глубокоуважаемых коллег, и получив уверения, что “ничуть, ждём ещё четверых”, поинтересовалась, насколько её провинциальный вкус расходится со знаменитым безукоризненным французским  Sense du stile? После чего, грациозно перепрыгнув через какой-то здоровенный кофр в проходе, с размаху плюхнулась на первое же свободное место рядом с кем-то из французов и, спросив у того, говорит ли он по-английски, потребовала рассказывать ей обо всём, что они увидят по дороге. Она, видите ли, впервые в жизни выбралась из глухой провинции, где ранее прозябала, сразу в такое экзотическое место. После чего отчаянно завертела головой, разглядывая окружающую действительность. 

Мэтр Жаннэ, с улыбкой наблюдавший за ней, наклонился к Юхану и тихо по-французски сказал: 

— Я много наслышан о красоте русских женщин, но такого шарма и темперамента никак не ожидал. Она очаровательная чертовка! 

— Она полька-шляхтянка и цыганка на четверть. Погодите коллега, вы ещё познакомитесь с её умом, трудолюбием и точностью, которым позавидует швейцарский часовщик. И с её упрямством. Если она в чем-то уверена, то добьётся своего, и лучше не стоять у неё на пути 

Робер Жаннэ ненадолго задумался. 

— Ну, что ж, мсье Саар, похоже, нам крупно повезло. Мы заполучили настоящую Мирэй Моро. Постараемся ей не мешать. 

Уголок на съёмочной площадке. Элла  и тренер  по фехтованию. 

Шпаги звон, как звон бокала, 

С детства мне ласкает слух. 

Шпага многим показала, 

Шпага многим показала, 

Что такое враг и друг. 

Слова песенки звучали на фоне лязга металла и коротких команд. Элла фехтовала с обычной своей грацией и, напевала, не позволяя сбиться дыханию. 

- Оп-па, туше! Перерыв десять минут. – объявил тренер. 

Элла вложила в ножны короткую саблю, с удовольствием отпила из стакана холодного ананасового сока. Удобно устроилась в шезлонге. 

- Мадемуазель Файна, если не секрет, что за песенку вы напевали? Замечательный ритм, как будто специально для фехтования. 

Элла засмеялась. 

- Угадали, мсье Леруа. Это из советского приключенческого фильма. Её поёт заядлый дуэлянт. Вам понравилось? 

- Очень. О чём она? 

Элла, как смогла, перевела первый куплет. 

- Увы, я не настолько владею английским, чтобы передать рифму и ритм. Можете рассчитывать только на подстрочный перевод. 

- А мелодию? 

- С этим просто. Если найдёте нотную бумагу, запишу. А пока давайте ваш блокнот. 

- Вы лучше отдохните, я вас изрядно загонял. 

- Лучший отдых – это перемена рода деятельности. Запишу вам и русский текст. Во Франции найдётся, кому перевести. 

Она быстро исписала несколько листков, взглянула на часы и вскочила с шезлонга. Выхватила саблю. 

- Перерыв закончился. Защищайтесь, месье! 

На следующий день. Те же и там же. 

- Сегодня работаем с кинжалом. Не беспокойтесь, он резиновый, не поранит, но может быть больно. Удар сверху. 

- Оххх! 

Элла с интересом отслеживает сложный пируэт тренера, которому, в конце концов удалось не упасть. 

- Чёрт побери, мадемуазель, как это у вас получилось?! 

- Попробуйте удар снизу. И давайте сократим обращения до имён. Если вы не против, разумеется. 

- Согласен. 

- Окей. Бейте, Жозеф. 

Удар. Результат тот-же.  

- Невероятно! Где вы такому научились. 

- На улице, Жозеф. Я была отчаянной хулиганкой. 

- Бедняжка, представляю, каких усилий стоило вам подняться с этого дна. 

Весёлый смех поверг Жозефа в полнейшее недоумение. 

- Какое дно, дорогой мой наставник, какое дно? Я была круглой отличницей все десять лет в школе и все восемь – в музыкальной. Правда, пай-девочкой я не была ни секунды. 

- Элла, вы самое удивительное существо, из всех, кого я встречал. 

- Подумаешь, новость. 

То же место. Те же, но ещё оба режиссёра, оператор с видеокамерой, его ассистент, ассистентка режиссёра, сценарист, реквизитор с помощником. Несколько любопытных несколько в отдалении. Заглядывают через забор. 

Реквизитор показывает Элле саблю. 

— Смотрите, мадмуазель: клинок выглядит стальным, но на четверть длины он сделан из мягкого пластика. Всё, что вы почувствуете, это довольно сильный шлепок, не более. Он приведет в действие несложный механизм расцепления деталей, имитирующих шнуровку. После этого сработают вшитые изнутри резинки, которые гарантированно обнажат вас до пояса. Вам нужно будет только перебросить ваше оружие из руки в руку. 

Элла тут же исполнила требуемое движение в обе стороны. 

— Превосходно! Как вы заметили при надевании этого платья, юбка держится не на завязках, как это было принято в те времена, а именно на вот этом пояске.  Браслет у вас на руке — магнитный. Если вы приложите его вот в этом месте, пояс “разорвётся”, и юбка упадёт. А далее всё будет зависеть от вас. 

— Спасибо, мсье Вернье. Всё понятно. То, что я привезла, по сравнению с этим, это просто примитивная поделка дилетантов, опасная к тому же. Восхищена вашей изобретательностью и мастерством. И, прошу вас, не примите сказанное мною за комплимент. Вы действительно большой мастер. 

Вернье расплылся в довольной улыбке и даже слегка покраснел от удовольствия. А Жаннэ начал распоряжаться. 

— Жозеф, займите исходную позицию, вон там. 

Тренер, одетый испанским матросом, переместился на указанное место. 

— Мирэй, вы остаётесь здесь. Камера готова? Начинаем. 

Щелчок хлопушки. 

Матрос и дочь коменданта форта вступили в поединок. Мирэй, разъяренная гибелью отца и только-что виденными зверствами испанцев, отчаянно атакует. Но, куда ей против опытного бойца. Короткий взлёт  сабли, и, удар мог быть смертельным, но девушка успевает отскочить. Кончик клинка только распарывает платье и оставляет глубокую царапину на коже. Платье распахивается, обнажая грудь и спадая с плеч. Теперь широкие рукава сковывают движения. 

— О, дьявол и пресвятая матерь божья!  

Резким движением Мирэй освобождает левую руку и, успев парировать удар, перебрасывает саблю в неё. Теперь обе руки свободны. Выпад! Испанец уклоняется. Свисающие тряпки мешают. Юбка цепляется за какую-то ветку. Выпад! Матрос чертыхается, на его плече проступает кровь. Он отскакивает назад. Мирэй резким движением левой руки разрывает тонкий красный ремешок, и платье спадает с неё. Удачно отразив ещё один удар, она одним прыжком вылетает из кучи тряпок, в которую превратился её наряд, и совершенно голая атакует противника. 

Крупным планом лицо матроса с выражением изумления и восхищения одновременно. Он уже не нападает, только отражает своим клинком беспорядочные, но очень быстрые удары. Один из них он всё же пропускает. Согнувшись пополам, он со столом валится на землю. 

Крупным планом Мирэй. Пережитый только-что ужас, радость победителя и неутолённая ярость бойца. Длинная, не сильно кровоточащая рана или, вернее, глубокая царапина от правой ключицы. Глубоким прерывистым дыханием высоко поднимается великолепная грудь, не задетая вражьим клинком. Раненая красавица поворачивается во все стороны, готовая отразить новое нападение или наброситься на следующего врага. Все мышцы напряжены, её сотрясает крупная дрожь. 

— Камера стоп! Снято. 

Элла сразу успокоилась, положила на раскладной режиссёрский столик саблю и взяла стакан с полюбившимся ей ананасовым соком со льдом. Отпила и поинтересовалась: 

— Получилось?  Или не очень? Чего вы все молчите? Что я делала не так? Вы скажите, я учту. У меня же никакого опыта в кино. 

Голос Робера Жаннэ:  

— Не... гкхр... не очень?! Уффф... Если вы сможете повторить так перед кинокамерой на фоне массовки, это будет замечательно. Мари, халат актрисе! 

— Да ну его к чёрту. Драться на такой жаре. Фрррр! Вот, хоть ветерок с океана. 

Она, сцепив пальцы на затылке и расправив плечи, повернулась, подставляя ветру лицо и тело, наслаждаясь намёком на прохладу. Окунуться бы, но не в эту же муть. 

— Значит, у меня что-то получилось? Неужели вот так, с первого раза? Или мне надевать всё это для второго дубля? 

— Никакой в нём надобности.  Вы сыграли великолепно. Репетиция удалась на славу. 

— Правда? Я счастлива! Скажите, можно отклеить с меня эту штуку? Чешется ужасно. 

— Мари! 

Ассистентка смочила “рану” каким-то раствором, и красная полоска полетела в ведёрко с мусором. Протёрла кожу спиртом, нанесла бесцветный крем. 

— Большое спасибо, Мари. Зуд, как твоей рукой сняло. 

До предела восхищённый сценарист тоже подал голос. 

— Мадемуазель Элла, вам немедленно следует сменить имя на Мирэй. Вы сейчас были ею! 

— А когда вы создадите сценарий, где я буду Кармелой, Саррой или Фатимой, мне снова его менять? Минутку, коллеги. 

Элла отошла к заборчику, над которым торчали головы темнокожих зевак, послала им воздушный поцелуй, и вернулась со сложенным шезлонгом в руках.  Раскрыла  и расположилась в нём так, чтобы её обдувало ветерком. Ни малейшего смущения, естественные движения, непринуждённая поза. Она ухитрялась  никак не акцентировать свою наготу под множеством восхищенных и вожделеющих взглядов.  

— Мирэй, пардон, мадемуазель Файна, вы хоть представляете, насколько вы прекрасны?  

— Не представляю. Я это точно знаю. Отсюда и мой сценический псевдоним. Файна – на западном диалекте украинского языка – означает красивая, славная. Но, давайте без излишних церемоний. Мы – коллектив, заняты общим делом, а я в этом деле новичок. Элла. Мне так проще и комфортнее. А отношение ясно выражается интонацией независимо от служебных слов. 

— Браво, Элла! 

— Благодарю вас, мэтр. 

— Но, всё-таки, если позволите, мэтр… 

Это подала голос ассистентка Жаннэ – достигшая вершины карьеры девушка среднего возраста и такой же внешности. Она с самого начала испытывала неприязнь к этой поразительно бесстыжей русской красотке, имеющей наглость держать себя на равных с самим великими Жаннэ. Ишь, выложила на всеобщее обозрение все свои прелести и при этом ещё корчит из себя интеллектуалку. Элла внимательно наблюдала за ней из-под полуопущенных век и уже приготовила ответ. 

— Мы вас слушаем, Мари. 

— Мне кажется, коллеги, что мадемуазель Элла не волне соответствует облику Мирэй Моро. 

— Это ещё почему?! – творцы высокого искусства нешуточно удивились. 

— В семнадцатом веке женщины не брили подмышки и лобок. Нам придётся отложить съёмки сцен с обнажённой мадемуазель Эллой, пока волосы не отрастут, либо выбирать ракурсы, в которых не будет заметен данный анахронизм. 

— Боже мой, боже мой! – Элла впала в полнейшей отчаяние. — Вам придётся искать другую исполнительницу этой роли. Эти волосы никогда не отрастут. Я сделала электроэпиляцию, и теперь: или гнать меня в шею, или мастерить кудрявые парички на все эти мои места. Займётесь этим делом?  Представляете, как шикарно я буду смотреться на большом экране?  

Общий хохот. 

— Однако, Мари в чем-то права. Что будем делать? 

— А может быть не делать ничего? – предложил Юхан. – Пожертвовать малой толикой исторической истины ради истинной красоты? 

— Вы рассуждаете как настоящий француз, дорогой Юхан. Так и следует поступить. – заключил Жаннэ. - Совершенно с вами согласен. 

Он полистал свой блокнот, что-то отметил. 

— Итак, коллеги, завтра снимаем на плёнку этот эпизод. Жозеф, Элла, будьте готовы к десяти утра. Потом снимаем гибель капитана и репетируем сцену выбора Мирэй капитаном “Чёртовой дюжины”. Послезавтра: репетируем поход Мирэй с Окайей за целебными плодами и драку в таверне с участием Мирэй.  Есть вопросы? 

— Если можно, мэтр? 

— Разумеется, Элла, я весь — внимание. 

— Жозеф уже неплохо знаком со мной и знал, что увидит в сегодняшней сцене. Я наблюдала за ним, за его впечатлением от моего обнажения. Как говорят у нас в одном южном городе, это было что-то с чем-то! Какой же будет эффект, если мой противник ничего не будет знать заранее? 

Режиссёр моментально схватил идею. 

— Отличная мысль! Все свободны кроме Эллы, Анри (оператор) и Жозефа. Мари, срочно разыщите Этьена... да нет же... Этьена Дени, главного по трюкам, и давайте его сюда. И, Элла, оденьтесь, ради всего святого! Позвольте мне думать хоть о чём ни будь ещё. Боже всемогущий! Первый раз в моей грешной жизни я умоляю женщину одеться. 

                                                        *  *  *