EN
Старый сайт
Серый, исчирканный мокрыми, тяжелыми хлопьями день, незаметно, словно песок в часах, перетекал в точно такой же серый, безрадостный вечер.
Аквариумные стекла витрин магазинов и матовые шары стилизованных под старину фонарей светились тускло, в пол силы. Казалось что частицы той мерзости, чем посыпают заснеженные улицы, покрыли стекла тонкой, осклизлой пленкой.
Вдоль промокших фасадов небольших арбатских особнячков и высоких, некогда доходных домов, отчетливо шаркая обувью по искусственной брусчатке, под рваными черными зонтами, неизвестно куда и зачем угрюмо брели серые существа, то ли случайные прохожие, то ли их тени, плоские, словно в действительности лишенные объема и плоти.
Табачный дым, слоями колыхался на уровне окон первого этажа, упорно не желая растворяться в пропитанном сыростью и бензином воздухе.
Последний осенний день издыхающим хорьком уползал в темные, безлюдные арбатские переулки.
Сыро и зябко...
Снег...
1.
...Очередное собеседование как всегда, закончилось ничем, а если быть более точным, то отказом.
Холеная, аккуратно накрашенная мадам, скептически осмотрела Ведерникова: его штопаный пуловер, заглаженные концы воротника рубашки, упрямо топорщащиеся к верху, к плохо выбритому подбородку, обремканные у щиколоток брюки, казенного, светло-серого цвета, стоптанную вовнутрь обувь и только после этого (надо полагать сделав для себя определенные выводы) , брезгливо двигая длинным, отполированным ноготком по убористым строчкам записей в трудовой книжки приступила к изучению его, Ведерникова Ивана, трудового жизненного пути.
Облизнув темно-багровые, пухлые губы с какой-то блядской родинкой над верхней, она, с сомненьем собрав бумаги Ивана в небольшую стопку и аккуратно переставляя слегка коротковатые, упакованные в ковбойские сапоги ноги, направилась в кабинет начальства.
Минут через пять, от силы семь, женщина вернулась, и уже более не глядя на волнующегося соискателя, протянула ему его документы:
- Мне очень жаль, но дирекция фирмы, за те деньги, о которых вы упомянули в своем резюме, нанять вас не имеет возможности. Пойдете за десять?
- Сейчас десять тысяч не получают даже уборщицы! А я инженер с большим стажем...Вы надо полагать смеетесь!?
Иван нервно распихивал бумаги по карманам потерявшего свой первоначальный цвет плаща, жесткому и нелепому...
- Идите в уборщицы, кто же вас удерживает?...
Лениво качнула она полными плечиками и уткнулась в глянцевый, толстый журнал.
Ведерников с необычайным трудом переборол желание хлопнуть со всей дури тяжелой, кабинетной дверью, и, не оглядываясь, поспешил к выходу, прочь и от этой бабы-сволочи, и от этих искусственных пальм, расставленных вдоль коридора фирмы, и от этого сытого и лениво ухмыляющегося молодого охранника, с тяжелыми кулаками и белесыми глазами снулой рыбы.
В ближайшем ларечке, Ведерников купил сто граммовый, граненый стаканчик с водкой и три сигареты россыпью, по два рубля за штуку...
Срывая жесткую фольгу, которой был запечатан стаканчик, Ведерников порезал указательный палец и, чертыхнувшись, поспешил опрокинуть в рот теплую, с резиновым привкусом водку...
Все было плохо: и палец, и водка, и эти самые сигареты по два рубля за штуку, слабые и ароматизированные, ровно пропитанные одеколоном...
Хотелось плюнуть на все: на ожидающих его жену и восьмилетнего сына Сережку, на тещу, невесть зачем непременно торчавшую допоздна в их квартире, на голодно дребезжащий, пустой холодильник, плюнуть и убежать куда-то на край света, в глухую вымирающую с перепоя деревню, туда, где его никто и никогда уже и не найдет, не узнает, не укорит в несостоятельности... Убежать в тот край, где все жители, непременно все, до самого рас последнего человечишки были бы точно такими, как и он, Иван Ведерников - безработный, бесталанный, бесперспективный и безвольный...
Иван вытер скупую, пьяную слезу ладонью и, нащупывая мелочь в кармане, отправился в сторону метро Смоленская...
Ноги моментально промокли, стало сыро и неуютно. Бежать в неведомые дали что-то категорически расхотелось...
Ну, какой дурак кидается в бега зимой!?
Тем более, когда дома тебя обязательно ждут жена, сын и мать ее, теща...
Там, где всегда тепло и уютно, кругом хоть и нищенский, но порядок, где на газу пофыркивает закипающий чайник, а из духовки сочится горячий дух черных сухариков...
Иван мечтательно вздохнул и поперся дальше, домой...
Из-за приближающегося угла все громче и громче раздавался многомоторный шум самого обыкновенного московского проспекта.
- Господи! - в сердцах воскликнул Ведерников, в очередной раз, провалившийся в лужу и почерпнув обувью грязную, перемешанную со снегом и сморчками талую воду.
- Да кто, же так мостовые застилает? Где уровень? Где водоотводные трапы? Где дренажные системы? А еще говорят, что чехи хорошо брусчатку кладут. Деньги в карман они хорошо кладут, а не брусчатку...
На углу, из полу распахнутой двери ломбарда, на Ведерникова пахнуло теплом и нормальным, мужским, самым обыкновенным табаком.
Потоптавшись на крыльце, и трижды перечитав содержание скромной , выполненной на черном зеркале вывеске о часах и днях работы данного ломбарда, Иван поспешно сдернул с пальца серебряное, венчальное колечко и, прикрыв за собой дверь, шагнул в скупку.
2.
За стойкой сидел интеллигентного вида мужик, с небольшой округлой бородкой, слегка припорошенной сединой, и вьющимися темными волосами. Будь на его переносице пенсне, то Ведерников бы, пожалуй, и не удивился, но пенсне не было, а были небольшие, явно дорогие модные очки тонкой, золотой оправы.
- Триста.- Не глядя на кольцо, проговорил тот, за стойкой и равнодушно принялся заполнять какие-то квитанции с темно-фиолетовыми пятнами штампов и печатей...
- Рублей?- Уточнил Иван, всей кожей чувствуя глупость собственного вопроса.
- Рублей...- Кивнул интеллигентный не прекращая своего занятия.
- Но этого чертовски мало!
Громко обиделся Ведерников.
- Оно серебряное и к тому же венчальное...Мне нужно больше...
- Больше? - Хозяин ломбарда впервые с интересом посмотрел на посетителя и неожиданно ухмыльнулся, как-то уж слишком пошловато и приблатненно...
- И сколько же вам, милостивый ... товарищ желательно поиметь за ваше дрянное, химическое серебро? Тысячу? Две? Пять?
Его влажные, полные губы со страдальчески - брезгливо опущенными уголками вытянулись в нечто напоминающее улыбку.
- Десять...- выдохнул Иван и, хмелея от собственной наглости, выудил сигарету из пачки, лежащей на прилавке и торопливо чиркая зажигалкой, прикурил...
Тот, что с бородкой, проводил взглядом собственную сигарету, авторучкой отодвинул от себя Иваново кольцо и вновь ухмыльнувшись, да так, что блеснула влажной золотинкой потускневшая фикса, бросил тихо, но веско:
- Дам пятнадцать. Сроком на два месяца. Без процентов. Но при условии, что под залог пойдет ваша душа и ваше честное слово...
Он тоже закурил и, выпустив носом, дым спросил, глядя на Ведерникова сквозь бликующие стекла очков: - Согласны?
Безработный инженер, недоверчиво осмотрел помещение ломбарда: коричневый несгораемый шкаф в углу, на нем, изогнутый столетник, торчащий из пол-литровой банки с темной, схожей с заваркой водой, толстую решетку с оконцем, за которой и сидел странный шутник. Иван даже принюхался на всякий случай... Авось да и пахнет жженой серой...Но серой не пахло - пахло сигаретным дымом, промокшими ботинками Ивана и изысканным одеколоном от хозяина ломбарда...
- А что, неужто можно и под душу?
Усомнился, было, Ведерников...
-Вам? Можно...
Кивнули за стойкой. И вновь затемненные очки уставились в лицо Ивану...
- А как же я, без души-то жить буду...?
Преодолев молчание, придвинулся к окошку Ведерников...
- Да как хотите... - равнодушно ответил интеллигентный, вынул из ящика стола несколько новеньких, жестко хрустнувших купюр, и на зеленоватой, незаполненной пока еще квитанции, явно дорогой авторучкой вывел старательно и крупно: залог № 666.
- Многие всю жизнь живут, и ничего, не жалуются...
-Да, да, наверное, вы правы...
согласился Иван, отрешенно и медленно, словно все еще сомневаясь, протянул сквозь окошко паспорт.
- А что, кровью расписываться не будем?
Опомнился он было, и даже вроде бы потянулся за своей грязной и задрипанной книжицей...
- Да вы что, Иван Сергеевич?- очень натурально удивился очкастый искуситель, уже разглядывая между делом Ведерниковскую ксиву.
- Да какая кровь, о чем вы? В наше-то время, когда при желании можно, например, запросто к твердым сортам пшеницы, типа «Отрада комбайнера», привить гены Адольфа Гитлера, взятые из его нижней челюсти, и какие-то дедовские анахронизмы - кровь...
- Для чего же Господи это пшенице-то нужно?- вскричал вконец обескураженный, слабо разбирающийся в генных заморочках, инженер.
- Да что бы каждый колосок, как только поспеет, на все поле кричал бы: « Хайл Гитлер!»
Интеллигент в голос расхохотался собственной шутке, и уже сквозь булькающий смех закончил:
- И мужику проще - раньше времени на покос не пойдет, и для самой пшеницы польза: вороны от крика прочь от полей таких улетать будут...
Он промокнул повлажневшие глаза вышитым платочком и уже странно суровым голосом, более требовательно спросил Ивана:
- Ну, так что, милейший, решено?!
- Да, да...Конечно...- Заторопился Ведерников и прикрыл глаза.
- Под пятнадцать...?
3.
Два месяца для Ивана Ведерникова, вернее говоря Ивана Сергеевича Ведерникова, пролетели практически незаметно. Никто из близко его знавших: ни жена, ни сын, ни даже вездесущая теща не заметили в нем отсутствия этой самой души...
...Выдав супруге десять тысяч на расходы, Иван ни словом не заикнулся о странном, необычном способе, благодаря которому он ими разжился в тот мерзопакостный, осенний вечер.
Наскоро ополоснувшись под душем, душе продавец поспешил в постель и, притворившись спящим, до полуночи со страхом прислушивался к себе, к своим ощущениям. Еще бы, не так уж часто приходится человеку жить без своей, пусть и не заметной в обыденности жизни, и не слишком, быть может, и значимой, но все ж таки собственной, бессмертной души.
На следующий день, об Иване неожиданно вспомнил старинный институтский дружок, долгое время живший и преуспевший за бугром, решивший в Москве открыть небольшой филиал своей заграничной фирмы.
Недолгий телефонный звонок, и Иван уже не безработный инженер с большим стажем, а один из членов совета директоров, отвечающий за Российский регион, хозяин просторного кабинета в офисе почти в самом центре Москвы, работодатель и руководитель десятка служащих, включая Жору, не то личного водителя, не то телохранителя.
...Работать Ведерников умел и любил.
Проплаченные сделки в российском филиале совершались одна за другой с завидной скоростью и постоянством. Главбух Московского отделения только радостно крякал, переправляя за границу возросшие доходы фирмы.
- ...Что происходит, Ванечка? Как все это понимать? Да разве ж бывает такое, да что б так быстро?
В страхе протянула как-то утром супруга, из окна, с высоты четвертого этажа их квартирки разглядывая сияющую, черную автомашину, ожидающую Ведерникова возле подъезда и огромного, модно одетого Жору, тяжелыми шагами прохаживающегося рядом.
Жора с тоской посмотрел на нее:
- Господи. Только ему одному известно, как поведет себя она, его Ирина, если узнает, если хотя бы на миг почувствует, что живет под одной крышей, ест, спит не с тем, прежним, неуклюжим в общении и в целом совершенно нелепым, но добрым и честным человеком каким он был до того (будь он проклят) осеннего вечера. А с человеком, или даже вернее не человеком, а с неким опустошенным и бездуховным существом, имеющим право, способным разве что на самые низменные желания присущие человеку, да и не только ему, а и прочим живущим на земле тварям : есть, спать, совокупляться и испражняться в положенные биологическому виду сроки.
Иван отодвинул от себя чашку с остывшим, и ставшим от того еще более гнусным растворимым кофе, вышел из-за стола и подойдя со спины к Ирине, приобнял ее, прижался к столь дорогому, хрупкому телу, утопая лицом в сухом водопаде рыжеватых волос.
...- Ты Иришка, ты главное верь в меня... Верь... Верь и люби...А я для тебя, для сына нашего все что смогу сделаю...Ты только от меня не отворачивайся, если вдруг что-то пойдет да не так. Не отворачивайся...Время, что время, оно быстротечно...День за днем, неделя прочь... А там и месяц пролетит, и два...Все, все образуется...
Ирина на миг словно одеревенела, но тут, же расслабилась и уже более оживленно, разве что не смеясь, спросила супруга, отворачиваясь от окна...
- Да что с тобой, Ванечка? Ты словно на фронт собираешься, или в тюрьму...Будто ты вор какой...
Смешной ты у меня все-таки...Смешной и глупый...А еще доверчивый не в меру...
Вот тебя шофер дожидается, наверное хозяином величает, а сам того и не знает, что ты, раз в пять меньше чем он зарабатываешь... Я конечно могу ошибаться, но ты мне за последнее время, все уши прожужжал: какие сделки и финансовые операции проводишь, какие проценты получишь, со временем... Когда, Ваня? С каким временем...? Ты только не думай, что я от тебя что-то требую, денег каких-то несусветных, но что -то я дружку этому твоему, не слишком доверяю... Боюсь я милый чего-то... Как бы с этими твоими процентами, мы еще сильнее в долги не залезли...Ты вспомни, Ванечка, ведь что бы тебе костюм купить, да рубашку с галстуком, мама моя свои часы в ломбарде оставила... Ох надуют тебя, бизнесмен ты мой, ушастый, ох надуют...Карточку пластиковую выдали, да на кой нам эта карточка, когда на ней и денег-то нету!?
- Будут, будут Ирина...- Ведерников при слове «ломбард», вновь прижался к жене...
- Вот сейчас я заканчиваю такую операцию, что она одна принесет фирме до четырех миллионов долларов чистой прибыли... А теперь посчитай, ты же у меня технарь, пусть и бывший - сколько будет десять процентов от четырех миллионов? А? Вот то-то! И эти десять процентов по уставу полагаются мне! Ох Ириша, заживем мы с тобой... Ох и заживем...
Иван поцеловал жену в щеку и поспешил к двери...Жора уже, наверное, заждался...
4.
...Постепенно о деловой хватке Ивана Сергеевича Ведерникова, его удачливости и честности при заключении контрактов, чей талант бизнесмена подкреплялся огромными заокеанскими капиталами, заговорила не только Москва, но и Урал, и Сибирь и даже Дальний Восток...
На его имя, ежедневно десятками приходили радужные рекламные проспекты и предложения сотрудничества от известных производителей...
Получил он как-то и бумажонку от той фирмы, где был на собеседовании в тот осенний вечер.
Прихватив небольшой кейс с номерным замочком, Иван сел в машину и назвав Жоре, памятный адрес откинулся на мягкое кресло.
...Та, что с родинкой, Ведерникова узнала однозначно, но окинув своим цепким взглядом и его самого, и возвышающегося за Ивановой спиной Огромную Жорину фигуру, дробно и часто зацокала каблучками в кабинет директора.
Минут через десять, когда перед Иваном Сергеевичем в тонкостенной чашечке Кузнецовского фарфора, исходил всеми возможными ароматами востока свежеприготовленный кофе, а директор фирмы старательно и собственноручно нарезал тоненькими колечками свежий бисквитный рулет, Ведерников вдруг поднялся и не торопясь пошел прочь из кабинета.
- Иван Сергеевич! Что случилось? Куда же вы!? Ведь мы почти что...
Чуть ли не в унисон закричали и директор фирмы, и эта женщина, но Ведерников не замедляя шага, ликуя в душе, вернее в том месте, где она раньше находилась, бросил им через плечо, одновременно сбивая щелчком легкую пушинку:
-А вы мне не нравитесь... Вот просто так...Ни вы, ни ваша фирма...
...Тридцать первого января, Иван отпустил Жору домой пораньше, а сам решил до ломбарда пройтись пешком, благо, что погода, вопреки предсказаниям синоптиков установилась хоть и снежная, но теплая и безветренная.
Арбат в снегу, это нечто противоположное Арбату в дождливую погоду.
Чистый белый снег, кружась, опускается на взбугренную мостовую, фонарные столбы, крыши особнячков с их трубами и флюгерами и превращает все это в необычайно очаровательную картину, почти сказочную, полузабытую, словно вернувшуюся из детских, предновогодних снов...
Из каждого магазинчика вырывается свой неповторимый аромат. То запах свежего хлеба и сдобы, то экзотических фруктов, клубники и переспевших бананов, а то и колониальных товаров - перца, чая, гвоздики, и уже там, на воле, все эти нотки и ароматы, смешавшись с арбузным послевкусием снегопада превращаются в не просто воздух, а во что -то необычайное и великолепное...
Может быть даже в «эфир»...
Глянешь на Арбат об эту пору, и становится нестерпимо, до слез жалко навсегда ушедшие времена, когда по улице с гиком и пересвистом проносились лакированные сани с запряженными в них красивых и статных коней, очаровательно краснеющих по всякому поводу и без юных гимназисток, и молодых людей в шинелях и при цилиндрах...
Ломбард, все так же зазывал прохожих полу распахнутой своей дверью, отполированной табличкой на черном зеркале, запахом тепла и табачного дыма...
Пятнадцать тысяч пропали в черном, несгораемом нутре сейфа, а та самая злополучная квитанция под зловещим номером шестьсот шестьдесят шесть, нанизанная на штырек из мятой проволоки, безвольно повисла самой обыкновенной бумажкой.
- А как же душа? Когда вы мне ее вернете?
- Душа? Какая душа?- золотая фикса вновь блеснула во рту улыбчивого скупщика.
- Да я же пошутил...Неужели вы и в самом деле поверили, что я под вашу так называемую душу выдал вам целых пятнадцать тысяч? Да на кой ляд она мне нужна, душа ваша? Да и каким позвольте полюбопытствовать способом , я бы смог ее из вас извлечь?
Он откровенно потешался, глядя сквозь окошко в решетке на побледневшего Ведерникова...
- ...Неужели я, не могу себе позволить хоть раз в жизни сделать добрый поступок, широкий жест, так сказать...? Тем более, что дела у меня в ломбарде идут совсем не плохо, да и лицо мне ваше показалось...Про данные из паспорта я вообще молчу...
Скупщик закурил, и поверх дымчатых своих очков устало посмотрел на Ивана.
- Что же ты сука со мною натворил!?
Кинулся к решетке взбешенный закладчик...
- Да я же, гад ты очкастый, даже голубей, что хлеб по помойкам клюют вспугнуть не решался...Я сыну за двойки его ни разу замечания не сделал, боялся сущность свою звериную, бездуховную выказать...Да я...Да ты...
Неожиданно глаза Ведерникова закатились, бледной матовостью пропиталось его возмущенное лицо с дрожащими, посиневшими губами и он, сполз на истоптанный, мокрый и грязный пол ломбарда...
...Огромный, растущий на глазах ярко-белый пузырь, неприятно схожий с рыбным, неожиданно и оглушительно лопнул, обдав Ивана мелкими брызгами, обладающими отвратным запахом прокисшей мочи и аммиака. Выпростав правую руку, Ведерников, попытался стереть с лица омерзительную влагу, но только больно ссадил кожу, о шершавую чугунину радиатора парового отопления, и через эту, неожиданную и резкую боль пришел в сознание.
Осмотревшись по сторонам, он в изумлении осознал себя лежащим на полу, в неудобной позе, а клочок ваты, в руке склонившегося над ним интеллигентного скупщика, издавала резкий, невыносимо - всепроникающий запах нашатыря...
- Ну, вы как, молодой человек, пришли в себя? А может быть неотложку?
Хозяин ломбарда еще мгновение с сомнением смотрел на копошившегося, на полу Ведерникова, после чего щелчком ногтя отбросил никчемную уже теперь ватку в проволочную, пустую впрочем, корзину для мусора, стоящую отчего-то прямо на подоконнике, и, щелкнув ключом, ушел к себе, за решетку.
Иван медленно и устало поднялся с пола, промокнул вспотевшее лицо незаполненной квитанцией, забытой должно кем-то из предыдущих клиентов ломбарда и, сдернув с пальца серебряное, венчальное колечко, вызывающее бросил его на стойку, прямо пред ясны очи бородатого скупщика.
- Триста.- Не глядя на кольцо, проговорил интеллигентного вида скопидом и равнодушно принялся заполнять квитанцию...
- Ведерников молча кивнул в окошко и затравленно обернулся...Сквозь неплотно прикрытую дверь, сквозь темно-фиолетовые сумерки позднего вечера, были хорошо заметны крупные, влажные снежинки, устало опускающиеся на сырую мостовую.
Хаустов Андрей 
Нисина Ляля 
Вайнер Ирина 
Андерс Валерия 
Умеренко Ефим 
Талейсник Семен 
Аарон Борис 
Демидович Татьяна 
