EN
Старый сайтИз окна просматривалось озеро. Не все, а так, только тонкая полоска на горизонте — ободок голубоватой морозной чашки, менявшей цвет в зависимости от цвета неба. За шуршащими шинами скоростного асфальтового Лейк-Шора, за зернистым гравием велосипедной дорожки, за остриженными лужайками гольф клуба, за пыльным причалом с пляшущими скорлупками яликов и яхт простиралось Великое озеро. Холодное, беспредельное... Вадиму было отлично известно, что в нескольких милях на восток начинается диковатый и скучный штат Мичиган, с такими же плоскими берегами и незатейливыми деревьями как на иллинойской стороне. Но для него Озеро простиралось в неведомые прекрасные земли. И все потому, что не видно противоположного берега. А чего не видишь, тому можно не верить. Например, когда Вадим подолгу не видел Жанны, он совершенно забывал до чего она глупа и непереносима. И даже, когда они встречались, если Жанна молчала, вполне можно было представить, что за прозрачным личиком, лиловыми тенями вокруг ярких глаз и волнующим запахом духов скрывается нечто. Вадим даже для себя никогда не уточнял, что именно. Нечто... и этого было достаточно. Пока они не решили съехаться в одну квартиру и жить вместе. Из окна было видно озеро... На этом радости нового существования исчерпывались. За тот год, который они прожили бок о бок в тесной квартирке на одиннадцатом этаже «Нечто» прочно перевоплотилось в «Ничто». Жанна прибывала с работы ровно в семь, точно по расписанию, как теплоход и немедленно направлялась в ванную. Что она там делала часами, для Вадима оставалось тайной. Читала журналы, или смотрела в потолок, или страдала от хронических желудочный недомоганий, или засыпала в теплой воде? Спрашивать было неловко. Выходила Жанна уже без макияжа, с облезшими ресницами и стертой помадой, в голубом стеганном шелковом халатике с дыркой на рукаве. Ложилась на диван (не теряя при этом сходства с белым теплоходом) и забрасывала очень красивые полные ноги на спинку. Закуривала и монотонно начинала рассказывала, что произошло за день: неторопливое эпическое повествование, песня неталантливого акына, включавшее истории из жизни сотрудников, клиентов и знакомых, никогда не виданных Вадимом, описания природы, нарядов, блюд и проезжавших машин. Бесконечная сага, длинная и детальная как романы Золя или Диккенса, но без их художественности и однообразная как телефонный справочник. Жанна работала секретаршей в офисе у дантиста; посему и любая характеристика начиналась с описания зубов. Вадим старался отключиться в такие моменты. Представлял, что его подруга — крупная лоснящаяся серебристая чешуйчатая рыба в аквариуме за стеклом. Очаровательная рыба. Губы ее шевелятся, глаза округляются, но через стекло не доноситься ни единого звука. Это помогало... на время. Хорошо бы, когда Жанна появляется дома, класть ее в холодильник, как ветчину… и употреблять по мере необходимости, свеженькую, прохладную, аппетитную и молчаливую. Мысль циническая, но ведь возвышенность организации даже иногда способствует наклонности к циническим мыслям, уже по одной многосторонности развития. Это еще Достоевский заметил. Жанна экономила масло, еда вечно пригорала, в квартирке стоял смрадный густой чад. Во все блюда добавляла неимоверное количество сырого лука, от которого у Вадима болел живот. Вечером она накручивала волосы на ночь на розовые бигуди и покрывала лицо жирным липким кремом. Подушка от этого тоже становилась липкой. Подруга врубала телевизор на полную мощность и уходила в ванну делать маникюр, но обижалась, если Вадим переключал на другую программу. Она не прочитала за год ни одной книги. В газетах ее интересовали только объявления о дешевых распродажах. Жанна прятала заработанные деньги и устраивала скандалы из-за каждого истраченного не на нее доллара. В кино засыпала, а в театре жевала карамель и шуршала обертками во время спектакля. Ее постоянно тянуло в рестораны, где гремела музыка и не продохнуть от едкого дыма. Когда выпивала лишнее (а пила Жанна много и только водку), то начинала горько плакать и жаловаться на своего бывшего супруга, обильно употребляя нецензурные выражения. Потом, безо всякого перехода, начинала его хвалить и проклинать Вадима. Говорила, что он «разрушил их семейное счастье и увел от любимого мужа, а теперь не может обеспечить по-человечески». (Вранье, между прочим. Встретились они с Жанной через год после развода.) И все же он не мог с ней расстаться: примагничивала дивная лунно-белая грудь. Жанна носила умопомрачительное белье: кружевные прозрачные бюстгальтеры, черные ажурные чулки, шелковые невесомые рубашки, от которых пахло лавандой. И вся она, когда смывала липкий крем, была нежной, благоухающей и мягкой, будто подушка в детском сладком сне. Вадим не мог себе представить ночей без ее запаха и тепла. Все-таки живое и близкое существо рядом, а он постоянно мерз. И главное — отвык от других ночей наполненных бессонницей, гулом дождя, тревожным шелестом за окнами и тревожными мыслями, непроглядной темнотой, неприкаянностью и одиночеством. Тишина и пустота тяготили. Но и люди ему порядком надоели. Двое школьных друзей, с которыми так легко и весело было еще пару лет назад, совсем переменились: постоянно жаловались на своих жен, тяжелую работу и нехватку денег. Но один из них был пессимистом: предрекал конец света, нашествие инопланетян и прочие срасти. Смотрел уныло и предпочитал проводить время лежа на продавленном диване и глядя в потолок. Другой — надеялся на светлое будущее, строил неосуществимые планы быстрого обогащения, активно шлялся по барам и ресторанам, заливаясь пивом, водкой и что под руку попадаться. Оптимист пытался, словно водоворот, втянуть в свои проекты всех вокруг, включая свою парализованную бабушку, Вадима и прохожих на улице. Разговаривать с обоими было чрезвычайно утомительно, так что Вадим старался видеться с ними пореже. А сотрудники с их бесконечными проблемами и склоками! Их лица казались Вадиму плоскими, невыразительными, покрытыми коркой льда. Голоса сверлили голову визгливой дрелью, смешиваясь с тяжелым неумолкающим гулом кондиционеров. Поеживаясь от холода, он спешил проскочить в свой «кубик». От экрана компьютера исходило зыбкое тепло. Он хватался за свою сверкающую кофейную кружку, отпивал, обжигаясь, несколько глотков и на душе становилось легче. Родители при каждой встрече нудили и пилили: почему он не расстается с Жанной, или не женится на ней. (Ну где же тут логика?) Потом долго бесцельно ныли, что вот старость подошла, а внуков от единственного сына не дождаться. И вообще, таким ли они представляли будущее Вадима? (Тяжелый вздох, медленная слеза...) Мальчик подавал такие надежды в институте! От подобных разговоров на душе становилось муторно и неуютно. Он спешил обратно домой, если можно было назвать домом сырую холодную конуру, где они жили с Жанной. В добрые минуты думал, что вот нужно поговорить с Жанной по-хорошему, тепло, ласково и все как-то наладиться. Она поймет, изменится, станет нежной и удивительной, как в первые недели их романа. Но когда он начинал робко жаловаться, Жанна распахивала такой рот, что в него могла свободно въехать трехтонка. Вадим трусливо умолкал и мечтал только об одном — чтоб она поскорей заткнулась. Но главным камнем преткновения в их отношениях была Ариадна. Жанна любила ее без памяти и потакала всем капризам. Ариадна могла вытворять все, что ей вздумается, а Вадим не смел даже пикнуть. Жанна закармливала ее деликатесами, укладывала спать в их постель, несмотря на протесты Вадима. Ариадна часто бывала «не в настроении». Особенно по выходным, когда вся семья была в сборе, и тогда день обращался в сущий ад. Если малявке казалось, что на нее не обращают должного внимания, Ариадна начинала истерически верещать. Даже Жанна не знала, как ее успокоить. Напрасно Вадим доказывал Жанне, что подобным воспитанием можно испортить кого угодно. Иногда он срывался и говорил, что если Ариадну как следует выпороть ремнем, тогда она сразу утихнет. Но Жанна утверждала, что Ариадна нервная и впечатлительная от рождения и подействовать на малютку можно только лаской. — Что-то я от тебя этой ласки немного вижу. Может и мне поверещать? Заткни ее поскорее, а то соседи прибегут! — сумрачно заметил Вадим однажды, когда Ариадна уж очень разошлась. — Не говори глупости! Плевала я на соседей. Лучше пройдись с ней в парк. Может на свежем воздухе она себя лучше почувствует. Ариадна, деточка! Пойдешь с папочкой погулять? Иди сюда, мое сокровище, я тебе бантик завяжу твой любимый, розовенький. Ты — моя сладкая! Ты — моя пупочка! Дай я тебя поцелую, девочку мою любимую. Вадим сделал вид, что его сейчас вырвет, но Жанна не обратила на это ни малейшего внимания. Тогда он понял, что от прогулки не отвертеться. Покорно намотал на руку поводок и направился к двери. Ариадна, заливаясь противным лаем, потрусила следом. На улице он дернул поводок и сделал вид, что хочет пнуть ее ботинком. Шавка тут же испуганно умолкла и засеменила рядом. С Вадимом, в отсутствие Жанны, шутки плохи. «Шагай, давай! Ты, бацилла-переросток!» Собачонка опять залилась противным лаем и уперлась всеми четырьмя лапами, но он поволок ее, невзирая на сопротивление. Ариадна безмерно раздражала Вадима. Она походила на обезумевшую швабру без ручки, но на тоненьких ножках. В раннем детстве Вадима у его родителей была собака-овчарка, умная и добрая. Та помнилась ему теплой и огромной, размером с лошадь. А это хилое недоразумение даже собакой нельзя было назвать. Так, тявкающий каприз природы... Направились вдоль улицы к тенистому парку, где по вечерам прогуливались люди и собаки. Люди были очень разные — белые, черные, оливковые, желтые. Некоторые из них бегали трусцой или катили на велосипедах, посверкивая модными кроссовками. Некоторые, в отрепьях валялись на траве на мятых листах картона, стреляли у проходящих мелочь и сигареты. Некоторые выгуливали собак, отличавшихся также многообразием. Вадим с завистью смотрел вслед независимым молодым и мускулистым, которые гордо выступали с такими же мускулистыми и заносчивыми псами. Крашеные блондинки вели болонок и пуделей. Седовласые пожилые профессорского вида влекли за собой хитро выстриженных терьеров и спаниелей. Только он один вынужден был тащиться с мерзким крохотным монстром! Свернули с главной дорожки на боковую, извилистую тропу... И тут Вадим увидел Ее. Она вышла из-за цветущих кустов жасмина. У Вадима защемило сердце, такой невероятно красивой она ему показалась. Проходя мимо, она взглянула прямо ему в лицо. Несмотря на сумерки, заметны были необыкновенные глаза, большие, янтарные и тревожные. Незнакомка удалялась скользящей легкой походкой по темной аллее. На повороте обернулась и опять посмотрела. И Вадим пошел за ней следом, повинуясь этому безмолвному сигналу. Не мог поступить иначе. Ариадна тявкала и тянула в сторону поводок, но он не обращал на Жаннину любимицу никакого внимания. Спешил, боясь, что незнакомка исчезнет, растворится в набегающих сумерках. Но она стояла рядом с зеленой скамейкой, будто поджидая его. Косые лучи заходящего солнца освещали всю ее стройную удлиненную фигуру. Она задумчиво смотрела на него, и Вадиму показалось, что она слегка улыбается. Залюбовался ею, точно загипнотизированный, не в силах сдвинуться с места. Во всем ее облике была какая-то невыразимая прелесть. Изящная узкая голова с острыми ушами, пушистый хвост. Шелковистая шерсть, отливающая червонным густым золотом; стать напоминала золотистого ретривера, только гораздо крупнее и тоньше.. Настоящая собачья Лорелея! Вадим подошел ближе, осторожно протянул руку и погладил ее. Лорелея не отодвинулась. Доверчиво глянула на него и спустя минуту отвернулась, будто смутившись. Потом с удивлением посмотрела на безумную Ариадну, которая металась у них под ногами, путая поводок и заливалась истерическим лаем. Вадим почему-то почувствовал себя неловко. Он отодвинул Ариадну ногой, будто извиняясь за ее бестактное поведение, и спросил: «Как тебя зовут?» Золотистое создание словно не расслышало вопроса. «Я буду называть тебя Лорелея, Ло... Тебе нравится это имя, правда?» Красавица опустила веки в знак согласия, и они медленно пошли рядом по аллее. Солнце уже село на линию горизонта. Разогретый город медленно втягивал его в себя по капле, как красное вино. Мягкий нежно-оранжевый скудеющий дневной свет заливал деревья, кусты, траву. Некоторое время они молчали. Сумерки медленно расползались по дорожкам. Листья застыли. Ариадна тоже притихла и плелась сзади, понурившись. На душе у Вадима тоже все затихло, успокоилось — точно вода в пруду на закате. Мысли стали спокойными и зеркальными, отражали темнеющие кроны, меркнущие лучи, стройную фигуру золотистой Ло. Обошли парк и, сделав большой круг, вернулись к выходу. Гул автобусов и шум машин приблизился вплотную. Ночной ветер залетел в парк, принес тревогу, взъерошил Вадиму волосы и шерсть Ло. Они переглянулись. «Ты придешь сюда завтра?» — спросил он с надеждой. Ло ничего не ответила, но по ее глазам, Вадим понял, что придет. Весь следующий день он напевал отрывки каких-то забытых песенок, насвистывал: Лорелея, Лурлея… Да, это название скалы на Рейне, когда-то опасной для судоходства. И еще: по германскому народному поверью — это жилище прекрасной русалки, заманивающей к себе корабельщиков и рыбаков своими дивными песнями и золотыми волосами... Вертелись в голове обрывки стихов талантливых и безумных поэтов: … Бывало, голубой в стаканах пунш горит, С широким шумом самовара Подруга рейнская тихонько говорит, Вольнолюбивая гитара. Еще волнуются живые голоса Та-та-та-та… Не помню как дальше…… Но жертвы не хотят слепые небеса, Вернее труд и постоянство. Все перепуталось, и некому сказать, Что, постепенно холодея, Все перепуталось, и сладко повторять: Россия, Лета, Лорелея. Вечером, придя с работы, Вадим принял душ, побрился и переоделся в свежую рубашку. Когда натягивал туфли, Жанна выглянула из ванной: — Куда это ты собрался? — Пройдусь, подышу воздухом. — Ариадночку погуляй... Но он уже захлопнул дверь. Чикагская неверная погода переменилась. Похолодало. На мрачном небе не было и следа заката. Только грозная чернильная темнота. Вадим пожалел, что не надел куртку. Навстречу стали попадаться собачники и велосипедисты, спешившие по домам, испуганные надвигающейся грозой. Он быстрым шагом обошел вчерашние аллеи. Ло нигде не было видно. Она не пришла, забыла... Но почему же так много обещал ее нежный взгляд? По озеру ходили серые волны и плевались пеной. Вадим постоял на пирсе и повернул обратно. Накричал на Жанну, которая развела чад и смрад, а блины подгорели. Швырнул тарелку в мойку, так что та треснула. Ушел в спальню. Жанна удивилась, стала оправдываться. Может, так и нужно было с ней обращаться с самого начала? Но когда он пихнул ногой Ариадну, жевавшую его брюки, Жанна влепила ему пощечину, и сразу все встало на свои места. В эту ночь Вадим спал на диване в столовой. Поджимал ноги, спасаясь от холода под коротким пледом. И снилась ему рыжая Ло, детский красно-синий велосипед, и зеленая полянка с одуванчиками перед школой. Она пришла на следующий вечер. И с тех пор они встречались в парке перед закатом. Обменивались впечатлениями, мыслями о людях и собаках. Или просто шли рядом, чувствуя близость и теплоту. Вадим, наконец, понял чего ему недоставало в жизни. Однажды он пришел домой с работы на два часа раньше, Собрал свои два чемодана, с наслаждением пнул на прощанье Ариадну и ушел не оставив даже записки. Что бы он мог написать Жанне? Вадим не был вполне уверен, что она умеет читать. Он привез Ло и чемоданы в студию, которую снял на прошлой неделе, тоже маленькую, темноватую и неуютную. Трудно было найти в городе помещение, где бы разрешали жить с большой собакой. Ло обошла квартиру, заглянула во все углы. Наклонила набок голову и задумчиво посмотрела на Вадима: «Жить тут можно, но грустно... ты не расстраивайся, как-нибудь...» Она часто не заканчивала свои мысли. Но Вадим был счастлив, что избавился, наконец, и от Жанны, и от Ариадны. И главное — что он может постоянно быть вместе с Ло! Первые несколько недель их совместной жизни пролетели быстро и радостно, словно детский счастливый сон. Приходя домой и открывая ключом тугую разбухшую от влажного воздуха дверь, он уже знал, что Ло ждет его у порога. И первое, что он увидит, войдя в комнату, — янтарный радостный взгляд. Вадим наскоро готовил ужин или делился со своей сожительницей бутербродами, купленными по дороге. И они вместе шли гулять. Вадиму казалось — все прохожие смотрят на него с завистью и шепчут вслед: «Какая красивая пара!» Ло отличалась веселым и покладистым характером. Она умела молчать легко и радостно. Вадим постоянно чувствовал себя окруженным ее теплым нежным вниманием, как закатным оранжевым светом. Он нес на себе отблеск этого радостного сияния: люди улыбались, глядя на его счастливое, поглупевшее лицо. Даже короткая встреча с Жанной не испортила изумительного настроения. Вадим обнаружил, что забыл паспорт в прежней квартире. Пришлось вернуться. Он попросил Ло подождать возле дома. Хотел избавить ее от тяжелой сцены и был прав. Жанна накинулась на Вадима разъяренной фурией. От прежней лунно-романтической оболочки не осталось и следа. «Мерзавец, гулящий кобель и жулик!» — были самые нежные эпитеты. — С какой подзаборной шлюхой ты связался? Почему ты меня бросил? С кем ты спутался? — Мы не сошлись характерами... — лепетал Вадим, отступая к спальне (он вспомнил, что паспорт лежал в тумбочке возле кровати), — давай останемся хорошими друзьями... прости не вышло... — С кем ты живешь? — наступала на него Жанна. Шла как бульдозер, прижимая его грудью к стене. — Я требую! Я не какая-нибудь... я имею право знать! — Ну чего ты требуешь? Мы даже женаты не были! Я живу один... с собакой. — Ты меня променял на собаку? Извращенец! — бывшая подруга попыталась опять залепить ему пощечину, но Вадим злобно скрутил её руку. — Думай, что говоришь, дура! Надо же придумать такое! Последовала короткая безобразная сцена. Жанна плевалась, рычала, пыталась кусаться. Ариадна визжала. Наконец поняла, что Вадима ей не осилить и залилась тявкающими истерическими рыданиями. Он отпихнул ее, (Жанна свалилась на диван, продолжая подвывать и взвизгивать, не хуже Ариадны. Забрал паспорт и ушел, хлопнув дверью. Казалось, ему удалось уйти живым от страшной опасности. Почудилось, что Жанна бросилась на закрытую дверь, и скребет ее острыми наманикюренными когтями. Вечером он наслаждался тишиной. Ло, нежная подруга, понимающая, любящая, шла рядом и радостно заглядывала ему в глаза. На душе становилось тепло и спокойно от ее доброго взгляда. Когда Вадим клал ладонь на рыжий теплый затылок. Неужели он постиг тайну бытия и вечного счастья? Впрочем, и на их безоблачном горизонте проскальзывали тучки. В выходные Вадим решил навестить родителей и, естественно, Ло пошла вместе с ним. Старики были рады его приходу, но на Ло поглядывали опасливо и контакта у них не получилось. Мать Вадима старательно ее обходила, стараясь сесть как можно дальше от рыжей подруги сына. Отец потрепал Ло небрежно по спине, сказал, что она симпатичная. И больше не разговаривал с ней и не обращал на нее внимания! Поговорили о новых книгах, о политике. Все это было чуждо и неинтересно для Ло, она зевала тайком. Вадим почувствовал себя неловко и просидел не больше получаса. По дороге домой Ло молчала, но на этот раз молчание не было легким. Оно висело над головой, как грозовая туча. Вадим мысленно оправдывался: «Они неплохие люди, даже очень хорошие... просто у них старомодные взгляды. Ты для них — существо из другого мира. Естественно у них есть определенные предрассудки, опасения. Чужое всегда пугает и настораживает. Твои родители отнеслись бы ко мне так же прохладно». И словно слышал ответ Ло: «Неправда, мои родители тебя бы полюбили с первого взгляда, как я. Конечно, к таким как я легко относиться свысока, пренебрежительно...» «Не надо так, ты мне делаешь больно», — Вадим болезненно скривился. «А мне не больно? Твои родители третировали меня, как существо низшего разряда... Пусть я необразованная и не знаю всех этих людей, о которых они говорили, но я тоже чувствую...» Вадим нежно обнял ее, прижал к себе. А про себя подумал — нужно заняться ее образованием. Конечно, до сих пор у нее не было возможностей, но все это можно наверстать. Сначала Вадим решил повести свою Лорелею в музей. Показать замечательную коллекцию импрессионистов в Арт Институте. С детства он был помешан на живописи, даже хотел стать художником. Хотелось поделиться с Ло своими мечтами, ввести ее в СВОЙ недоступный другим мир, словно во дворец. «Она конечно, ничего не читала, — думал он, — но картины, визуальная эстетика, зрительное наслаждение будут ей понятны. Лорелея так красива, таки чувствительна ко всему прекрасному, к природе, закатам, ярким цветам!» Но перед этим замечательным планом встало неодолимое препятствие — в Арт Институт с собаками не пускали. Так же, впрочем, как и в любые другие музеи. Вадим купил несколько красочных альбомов с репродукциями Моне и Дега, но это было совсем не то. Картинки не произвели на Ло никакого впечатления. Вадим восторженно тыкал пальцем, шелестел страницами. Разливался соловьем насчет импрессионизма. Говорил о великих художниках, экспрессии цвета, направлении мазка кисти. Но она откровенно скучала, зевала. Всем своим видом показывала, что лучше пойти погулять или поиграть с мячом. Конечно, с настоящими картинами было бы иначе... Тогда Вадим переключился на музыку. Для начала принес целую коллекцию компактных дисков и положил слушать по одному каждый вечер. Понятно, подруге он ничего не говорил о своем плане образования. Она бы смертельно обиделась. Просто включал музыку, как бы ненароком. Против джаза Ло не возражала. Они слушали медленные мелодии, сидя на диване, тесно прижавшись друг к другу. Когда играли быстрое — радостно прыгали по квартире, вызывая возмущение соседей. Вадим жалел, что Ло не может научиться танцевать. Что поделать, у каждого свои ограничения... Ободренный результатами первого опыта, он пригласил свою рыжую красавицу в Грэнт парк на концерт Чайковского. Слава Богу, хоть туда они вдвоем могли пройти беспрепятственно. Сели в окружении людей и собак на лужайке на стеганном цветном одеяле. (Вадим прихватил его у Жанны, когда переезжал.) С озера веял легкий ветерок, и на душе у Вадима было легко и радостно. Ло нежно и немного пугливо жалась к нему. Она не привыкла к большим сборищам. Дирижер в белом пиджаке взмахнул палочкой. Заиграл оркестр. Вадим замер, завороженный знакомой с детства печальной мелодией «Лебединого озера». Ему казалось, что он возноситься вместе с Ло над деревьями парка, над редкими синими облаками, прямо в темное небо с чистыми звездами. И души их, освобожденные от земных оболочек, радостно парят в высоте... Он повернулся к Ло. Она лежала ничком, уткнув нос в лапы со страдальческим выражением. Потом зевнула, показав замечательные очень острые зубы. И продолжала зевать, чесаться, тревожно вертеть головой на продолжение всего первого отделения. Показывала всем видом, что ей нудно и муторно, словом, чуть не выла от тоски. Вадим понял, что классическая музыка не для нее. Со второго отделения они ушли. Посмотрели несколько старых фильмов в открытых кинотеатрах, в парках. Но и кино не произвело на Ло большого впечатления. Дома, когда Вадим смотрел телевизор, она устраивалась рядом с ним, заглядывала ему в глаза, прижималась теплым боком. Перипетия на экране не интересовали. Главное — она была рядом с любимым. Вадим начал задумываться о том, что постоянное нежное чувство, любовь и верность — это прекрасно, но чего-то не хватает. В их жизнь стала закрадываться скука. — Бедная моя Ло, — сказал он однажды, расчувствовавшись, и поглаживая ее по голове, — ты не можешь писать, рисовать, танцевать. Это не твоя вина, но мир так ограничен для тебя... Рыжая красавица задумалась: «Ты, например, не можешь летать, как птица, или плавать, как рыба. Но тебе при этом не кажется, что твой мир ограничен. Ты не можешь даже бегать так быстро как я. Хочешь, попробуем, для смеха, пробежаться наперегонки? В то же время, ты можешь и писать, и рисовать, но никогда этого не делаешь. Сидишь все вечера перед телевизором, так же как и я. В чем разница между нами? В том, что я довольна своей судьбой, а ты — нет». Вадим ничего не ответил, но в глубине души обиделся. Из-за кого он торчит вечерами дома? И она же его еще и упрекает! Впрочем, и с Жанной они не часто ходили на концерты или в театры. Той было так же скучно на классических концертах, как Ло. Ну и Бог с ним, с искусством, образованием. И без этого можно прожить. Главное, Лорелея его любит, чувствует его душу. Он мечтал о какой-то другой, более счастливой жизни. Среди природы. Там где они смогут любить друг друга, не опасаясь косых взглядов. Уехать с Ло вместе далеко-далеко. На острова какие-нибудь. Он вспомнил, как в прошлом году ездил с Жанной на Ямайку. Отель с неограниченной кормушкой и выпивкой. Развеселые туристы со всего мира жарятся на тропическом солнце, каждый обязательно с бутылкой пива или стаканом в руке. Обязательные танцы по вечерам, когда так хотелось уйти подальше вдоль берега в тишину. Просто сесть на белый песок и смотреть на чужие влажные звезды. С Ло все будет по-другому, она любит его беззаветно. И значит, им везде будет хорошо вдвоем. Но пускают ли в отель с собаками? А в самолете как? Опять та же проклятая проблема! И не с кем поделиться тревогой и сомнениями. Он попытался поговорить со своим другом-оптимистом, тоже Вадимом, между прочим. Только того все называли Вадюней. Встретились в баре. (Ло ждала его на улице, свернувшись на жарком тротуаре в тени акации.) Жизнерадостный Вадюня возвышался над всеми розовой самодовольной башней. Его щеки, раньше напоминавшие спелые персики, превратились за последние годы в мичуринские помидоры. Он распространял здоровый оптимизм и крепкий хмельной запах пота. — Дама с собачкой — одно, но дама внутри собачки — совсем другое... Тяжелое положение, — заметил Вадюня, потягивая светлое американское пиво. — Если хочешь, я тебя познакомлю с одной барышней. Угар! Мы в «Белых ночах» встретились на свадьбе у приятеля. Она итальянка сама, или испанка. Черненькая. Такой темперамент! Ну и все остальное... Ты «прозак» принимать пробовал? Говорят, помогает. Мне лично «Абсолют» от всех болезней... И Вадим не возобновлял разговоров о своей подруге. Люди не понимают его и осуждают. Считают сумасшедшим. Ну и пусть! Кого он боится? А судьи кто? Он живо представил себе зал суда и присяжных заседателей. На председательском месте Жанна в пудреном парике и развевающейся мантии, с молотком в руках. Разъяренная и неумолимая, с хорошеньким детским личиком перекошенным злобой. В первом ряду конечно родители, укоризненно качают головами. Дальше — апатичные друзья с их крикливыми и наглыми женами; крикливые и наглые приятели с их апатичными женами. Сотрудники, выпучившиеся от любопытства. Где-то в углу над всеми — карающий Бог. То ли мраморная статуя грозного Зевса, то ли распятый страдающий Христос с кривой мучительной улыбкой. И смотрит она на него, Вадима с отвращением и жалостью. Безликие полицейские во множестве с автоматами стоят вдоль стен. (Он всегда побаивался представителей власти.) Молоток опускается с безнадежным хрустом прямо на его сердце — приговор вынесен. Полицейские наступают, окружают их. Хватают Ло и грубо уволакивают ее куда-то за высокие двери... Вадима даже передернуло от такой картины. Оглянулся. Солнечная веселая улица, Ло шагает рядом. Он тряхнул головой, чтобы отогнать наваждение и нежно погладил ее рыжий затылок. Ло взглянула удивленно. Что произошло? Они никогда не проявляли никаких чувств при посторонних людях. Однажды Вадим пришел с работы позже обычного. Ло уже маялась под дверью, бегала туда-сюда по тесному коридорчику, нервничала. Глянула на него косо и даже не подошла поздороваться. Он с порога привычно начал оправдываться: — Понимаешь, меня соседка задержала. Мало того, что она из соседнего дома, так еще и работает рядом. Так просто получается, что мы ездим с работы вместе иногда, просто в одном автобусе. Сама заговорила со мной, потому что видела нас на улице вдвоем, Ло. И спросила какой ты породы. Будто это имеет какое-то значение. У нее — пудель. О работе поговорили... пятое-десятое. Мы прошлись немножко, неудобно вот так повернуться и уйти, когда человек с тобой разговаривает. Она предлагала зайти к ней, выпить чаю, но я, конечно отказался. Знал, что ты меня ждешь, волнуешься где я... (Ло покосилась на него подозрительно.) Женщины иногда бывают очень назойливыми, трудно отвязаться. Ты не сердишься? Она мотнула головой. На этом разговор и закончился. Но через два дня соседка Катрин опять остановила Вадима после работы. Хорошенькая такая рыжеватая блондинка, высокая, тоненькая. Совсем не похожа на Жанну. Предложила ему прогуляться с собаками. Вадим даже содрогнулся, представив, что он и Катрин, прогуливаются, болтая, а Ло и ее пуделиха бегут впереди на поводке. Бр-р-р! И какую сцену ему закатит Ло! А может быть и совсем уйдет... кто знает, как она отреагирует, и что у нее на уме. Она же совсем другое существо, непохожее ни на Жанну, ни на Катрин... Вадим соврал, что уже гулял с Ло сегодня в обед, и собака повредила заднюю лапу.— Но какой-то шип напоролась, когда в кустах скакала. — Добавил он для пущей правдоподобности. — Тогда погуляем с моей Бетти! — не моргнув, предложила блондинка. Куда было деться? Он поплелся за Катрин, поглядывая на стройные бесконечные ноги: казалось, она росли прями из подмышек. Поговорили о выставке посвященной затонувшему Титанику, о новой оперной солистке. Благо он читал газеты и мог поддержать разговор на популярные темы. Не совсем еще одичал. Вадиму эта задержка была не слишком неприятна. Катрин клонилась к его плечу с высоты своего королевского роста, хлопала по руке, смеялась призывно, с переливами. Пуделиха безразлично трусила рядом. Кудрявенькая, миленькая, молчаливая. И в разговор не вмешивалась. Не заметили, как пролетел час. Вадим заторопился. Погладил Бетти по овечьей бессмысленной головке. Дружески чмокнул Катрин в нежную щечку, жадно втянув ноздрями слабый запах духов. Это было принято благосклонно. Дома Ло бросилась к нему на плечи, чуть он вошел, с неподдельной радостью и волнением. Видно было, что волновалась, ждала. Вадиму стало неловко. — Эта соседка, она меня задержала опять. Проконсультироваться по работе, она хочет переходить в другой офис... Спрашивала, нет ли у нас свободной позиции — соврал Вадим, но Ло нюхом чувствовала ложь. Интуиция у нее были потрясающе развита. — Какая соседка, с собакой, с Бетти? (Откуда она знала ее имя?) Красивая, молодая? — Не такая уж она красавица, просто светленькая и стройная, — смутился Вадим — Знаешь, такой американский тип внешности, простушка. Ничего особенного… Но Ло моментально озверела и пошла вразнос. Вадим и не догадывался раньше, что она такая ревнивая. — Мерзкая сучка. Что ты в ней нашел? Белые кудлы! И морда хитрая, противная. Как она посмела даже подойти к тебе? — Это для меня ничего не значило. Мы встретились только один раз. — Ты ее водил на наш газон? Она красивее меня? Пушистее? Чем она лучше? Умеет стоять на задних лапах или поноску таскать, как все прочие подхалимы? Нет, я никогда в жизни не буду тебе больше доверять! Она тебе понравится при ближайшем знакомстве, и ты променяешь, я чувствую, знаю, бросишь меня для этой короткохвостой... — Постой, так ты о собаке, о Бетти этой, а не о Катрин? Ну, нашла из-за чего волноваться. Беспородная дворняга… — отбивался Вадим, и вдруг остро почувствовал, до чего нелепо звучит их диалог. — Слушай, если ты меня подозреваешь, давай встретимся все вместе. Убедишься, что ничего между нами нет. Хочешь? Я люблю только тебя. Посмотришь на эту дурочку кудлатую и успокоишься, — предложил он. Нужно прекратить бессмысленную ссору. И это будет хороший повод опять встретиться с приветливой длинноногой блондинкой. Ло подумала и согласилась. Вадим позвонил Катрин — договорились встретиться на джаз фестивале в Грэнт парке в следующее воскресенье. Сразу после разговора у него было отличное настроение, но ближе к воскресенью оно начало постепенно портиться. Как пройдет встреча? Но в Грэнт парке Ло вела себя индифферентно. Лежала в траве, прикрыв глаза. Игнорировала и пуделиху, и ее хозяйку. А та напропалую кокетничала с Вадимом и закидывала удочки, насчет будущих встреч. И он подыгрывал. Он косился, правда, на Ло. Молчит, ну и ладно. Весь следующий месяц он разрывался между Ло и Катрин. Встречался с девушкой сразу после работы. Шли в бар или в кафе. О собаках между ними больше речи не было. Легкие поцелуи Катрин и прикосновения, как бы невзначай, кружили голову. Хотелось чего-то большего. Но теперь девушка стала ускользать, уклоняться от него, будто они играли в горелки. А Вадим разгорался все больше. Казалось, Ло привыкла к его поздним приходам. Уже не бросала не него вопросительные взгляды. Но и у дверей его не встречала. Она стала мрачной, раздражительной. И вот настал знаменательный день, когда Катрин предложила, вернее, уронила, что неплохо бы съездить в Висконсин на уикенд, на озера. Природа, хижина в лесу... Собаки порезвятся на воле... По ее вспыхнувшему взгляду Вадим отлично понял, что значит это предложение, внутренне задрожал. И тут же согласился с энтузиазмом. Он боялся вспугнуть, упустить этого светлого насмешливого мотылька по имени Катрин. Нужно пользоваться моментом, пока она сложила крылышки и доверчиво присела на его ладонь. Тут и накрыть ее кепкой! Обсудили детали поездки, решили ехать в машине Катрин, у нее просторный «Джип». — Только не забудь надеть поводок и намордник на свою красавицу, — насмешливо бросила Кэт на прощание и потрепала его по щеке. — Я ее боюсь. Она так смотрит на меня так, будто вот-вот вцепится в горло. Ревнивая у тебя собачка. — С чего ты взяла, Кэт? Просто, глаза желтые, поэтому и кажется что ревнивая, — смутился Вадим. (Он побоялся сказать «янтарные», как обычно думал про себя.) Закашлялся и неловко пошутил: — Знаешь про чудовище с желтыми глазами? Это — моя Ло. Нет, кажется с зелеными... — он не решался назвать ее при посторонних Лорелея По дороге домой он нервничал, чувствовал себя предателем и два раза проехал на красный свет. Хорошо, что полиции поблизости не оказалось. Два дня боялся завести разговор о поездке. Или посмотреть Лорелее в глаза. Отсиживался допоздна на работе. Но уикенд неотвратимо надвигался, словно паровоз на Анну Каренину. И Вадим решился. Начал расписывать красоты Висконсина: природа, озера, печки-лавочки. А в конце речи добавил, что давно хотел вывезти Лоза город, побегать на воле. О Катрин упомянул вскользь. А том, что Бетти будет участвовать в поездке, вообще умолчал. Ло скривилась, подумала, наморщила нос и… согласилась поехать. «Только понимаешь, — залебезил Вадим, — туда в мотель без ошейников не пускают, и без намордников тоже...» «Ты что ли в ошейнике будешь? Или барышня эта тонконогая?» «Нет, они собак имеют ввиду. Ты же прекрасно понимаешь все, Ло! Зачем прикидываться дурочкой?» «Понимаю, хоть и дурочка. Дискриминация по собачьему признаку. Но от тебя, от ТЕБЯ я этого не ожидала. Серьезно! Я думала ты другой. Но ты… ты… такой же как все остальные». — Такой - не такой... обыкновенный человек. Я, кажется, всегда к тебе хорошо относился, делал все, что ты хотела. Разошелся с Жанной, переехал, снял эту полуподвальную сырую конуру, потому что ты лифты не любишь. Все ради тебя... Тоже можешь иногда уступить, пойти навстречу. Сделай мне приятное… Лорелея молча смотрела в стену. Тут перед ним возник образ обаятельной, стройной Катрин. Вдоль спины побежали мурашки, он поддал жару. — Ты же знаешь, Ло, как я тебя люблю? Но мне тоже хочется отдохнуть, я работаю, как проклятый, вечерами тоже. Все для тебя! Может быть, ты все-таки согласилась надеть ошейник... и намордник? Это не так уж страшно, серьезно. Просто маленький компромисс. И все проблемы были бы решены. Я знаю, что ты не кусаешься. Но не все же знают тебя так хорошо как я, Ло. Человеческие предрассудки не изменишь в одном поколении. Нужны определенные уступки общественному мнению. Нужно посмотреть правде в глаза — ты ведь, действительно, собака... Она посмотрела на него длинно. В янтарных глазах загорелись нехорошие, опасные искорки. «Так я не кусаюсь? На твоем месте я не была бы так уверена. Действительно, собака всегда остается собакой, а человек — человеком...» Вадим покраснел и неуверенно потянулся ее погладить. Но рыжая красавица лязгнула зубами, отвернулась. Демонстративно стала чесаться ногой. И больше он от нее не добился ни слова. Как удалось ей выйти из квартиры? Как она смогла отрыть дверь? Куда она ушла? Вадим не мог найти ответа ни на один из вопросов. Он оббегал все прилегавшие улицы, парк вдоль озера. С отчаянья зашел в полицию и ничего... Те только посоветовали написать объявление и расклеить на столбах. Пропала собака. Что они знали о его прекрасной Лорелее?! На работу не пошел. И весь четверг и пятницу Вадим метался по городу, заглядывал во все ближайшие парки, аллеи с мусорными баками, в убежища для бездомных животных. Но Ло нигде не было. Нигде! Уикенд приближался. И конечно, он поехал в Висконсин с длинноногой Катрин. Все случилось, как он и предполагал. А еще через несколько месяцев Вадим переехал в ее огромную студию с витражными окнами, под самой крышей старинного дома с вычурными колонами и орнаментами на стенах. Полуподвальную коморку тут же заняла какая-то рыжая старая дева с двумя огромными черными догами. В Чикаго трудно найти квартиру, где разрешают держать собак. Легкокрылая Катрин вообще ничего не готовила! Никакой еды, только варила черный крепкий кофе. И вся квартира остро и тревожно пахла, словно пожарище кофейной плантации. В холодильнике пусто — мышь повесилась. Только соевые йогурты. Обедать ходили в рестораны. Поэтому у Вадима никогда не было свободных денег. С диким энтузиазмом Катрин занималась каждое утро гимнастикой, задирая худые ноги и размахивая руками. В эти моменты походила на обезумевшую ветряную мельницу. У Вадима начинало мелькать в глазах и болеть голова. Сожительница обожала ужасно громкую техно-музыку, от которой в буфете подпрыгивали тарелки. Читала только газеты, спортивную секцию. Ходила фанатически на все бейсбольные матчи. И Вадима за собой таскала. На трибуне она орала, завывала и визжала, будто стая шакалов и дергала его за рукав. Зато Бетти не обращала на Вадима никакого внимания. Однажды показалось, что он поймал ее презрительный взгляд в спину. Впрочем, собака тут же отвела глаза и сделала вид, что следит за птицами на соседней крыше. По выходным, если не было бейсбольного матча, Катрин играла в теннис, в софтбол или бегала трусцой. Ее неисчерпаемая энергия безумно утомляла Вадима. Квартира походила на хлев, забитый спортивным инвентарем. Но из окна было видно озеро. Не все, а так, только тонкая полоска на горизонте — ободок голубоватой морозной чашки, менявшей цвет в зависимости от цвета неба. В. ЛеГеза |
Вайнер Ирина 
Демидович Татьяна 
Мастинская Фаина 
Симонова Паулина 
Городецкая Лина 
Кулесский Роланд 
Аарон Борис 
