EN
Старый сайт
Ора-Двора Амсалем из Кривого Рога
- А Украина, это тоже Руссия? – спросила Шошана. Она только закончила бухгалтерскую проводку, быстренько сверила дебет с кредитом. Сошлось. Уже скоро пять часов, конец рабочего дня. Начинать что-то новое не хочется. А я для нее – окно в Россию.
Подобных вопросов за четыре года совместного проведения рабочего времени с Шошаной я слышала немало. Потому что для нее представление о моей бывшей стране зашкаливает за минусовое. Нет, она, конечно, не думает, что по Москве водят медведей, но и что не водят их по Москве, тоже не уверена.
Мы с Шошаной – одногодки, да и родились в один день. Седьмого ноября. Можно сказать, что в честь моего рождения по Красной Площади провезли гордую боевую технику, и продемонстрировали ее дорогому товарищу Брежневу. А в честь Шош, в синагоге многомечетного города Мекнеса прочитали нужные благословения и молитвы, отметив, таким образом, появление нового еврейского ребенка. Меня выкатывали из палаты для новорожденных под салют на первое кормление. А Шошану мама родила дома при персональной акушерке, так было принято в уважаемых еврейских семьях Марокко. И в Израиль мы с ней прибыли в разных возрастных категориях. Ее привезли в три года вместе с годовалой сестричкой Ханой, лишив ярких воспоминаний о детстве на экзотическом Востоке. А я, закалившись в боях за социалистическую действительность и только разменяв тридцатник, привезла всех сама. Уговорила, подняла, запаковала и отправила на постоянное место жительства.
Тут мы и встретились. И оказались вдвоем в одной комнате. Шошана сводит кредит с дебетом, а я - дебет с кредитом. Можно сказать, что я внесла разнообразие в ее серые рабочие будни. Я – другая, непонятная. Шошане хочется меня переварить, но, наверное, я недостаточно кошерная для нее. Как и страна, откуда я приехала.
- Не совсем, - отвечаю я, - Украина, не совсем Руссия. То есть, она совсем не Руссия. То есть, она была когда-то частью Руссии, вернее, Советского Союза, а сейчас – отдельная страна. Ты меня понимаешь, Шош?
Она кивает. Может быть, она меня и понимает. Другие – не всегда. Потому что говорю я на неправильном иврите Шошки. Так я ее называю про себя, на русский лад. С кем поведешься, как известно, от того и наберешься. Иногда, я слабо пытаюсь бороться с Шошкиными грамматическими ошибками, используя достаточно поверхностные навыки ульпана «алеф»*, но силы пока не равны. Словарный багаж Шошаны опечатан, заштампован и исправлению не подлежит.
- А что ты хочешь, - пожимает плечами она, - где я могла учить правильный иврит, если мои родители до сих пор на нем с трудом разговаривают. А воспитательница в детском садике говорила со мной только по-французски. Ей, видите ли, хотелось попрактиковаться. А мне из-за нее два года в первом классе пришлось сидеть.
Мы разные, мы совсем разные. Может, потому и потянулись так друг к другу. Ее удивляет во мне все. Например, что я трачу деньги на билеты в театры. И это несмотря на мой внушительный «овердрафт»
- А зачем, - искренне удивляется она, - зачем мне эта чужая жизнь? Зачем мне чужая нервотрепка, когда своей достаточно? Что мне это дает?
- Разнообразие, - пытаюсь парировать я, не понимая, почему чужая нервотрепка в аргентинских сериалах, не нервирует Шош.
- А у меня свадьбы разнообразные, и еще «бар-мицвы», «бат-мицвы», «бриты» и «брит-милы»*. Знаешь, сколько у меня родственников?
Я еще не знаю, но узнаю обязательно. Шошана выписывает чеки, от напряжения чуть закусив губу. Если ошибется, придется их переписывать. Или еще хуже, чек с опечаткой попадет к поставщику, тот представит его в банк. А потом будет возврат и наша далеко не процветающая типография заплатит пеню за это. И Шошке будет пенять наш босс Ицик, главный бухгалтер. На наше счастье он плохо слышит, и мы можем разговаривать, не привлекая его внимание. Слышит Ицик плохо после контузии во время Ливанской войны. И почему–то предпочитает полу-глухоту хорошему слуховому аппарату. Но мы уже привыкли к этой его особенности и не жалеем своих голосовых связок, когда общаемся с ним.
- Вот, только в этом месяце, - Шошка все-таки отрывается от чеков, - мой двоюродный брат Юваль второй раз женится. А невеста его – в первый. Вот она и хочет все по полной программе, и зал торжеств, и хину перед свадьбой. Ты же знаешь, что у нас в традиции перед свадьбой делать обручение, тоже в зале торжеств. Хиной называется, потому что хну молодоженам на руки мажут. На счастье. Обычно зовут только близких родственников. Человек сто соберется. А у меня его вторая женитьба не входила в бюджет. Потому что есть бат-мицва у племянницы, дочки Ханы. И еще моя кузина Талия должна родить через десять дней. Уже известно, что будет «кесарево» и что будет мальчик. Так что скоро и брит-мила.
Хорошие заботы у Шош, только обременительные материально. «Так ведь семья у нас большая, - соглашается она, - у мамы шесть братьев и сестер, не считая сводных. А у отца – четыре».
У Шошкиной мамы Дворы своя почти пушкинская история про царевну и семь богатырей. Мама Дворы, разродившись шестым ребенком, умерла. Было ей только двадцать девять лет. И дед Шошаны женился на другой. Привел мачеху своим шестерым детям. Да еще и двоих ее сыновей. И родила ему новая жена двойню, сына и дочь. Да только невзлюбила она пасынков, особенно Двору - старшую дочь мужа. Нет, она ее конечно, яблоками не травила и в пустыню Сахару не прогоняла. Просто пришлось бедной Дворе забыть, что ей только десять лет, и самостоятельно вынянчить своих младших братьев и сестер. Даже школу забросить. Самый младший так и звал Двору мамой. А потом дедушку застрелили в его ювелирном магазине. С целью ограбления. Бандиты, они и в Марокко – бандиты. Им удалось скрыться, наверное, все в той же пустыне Сахаре. А вся дедушкина большая семья переехала в Израиль. Двору еще раньше выдали замуж. Как исполнилось семнадцать лет, сразу под хупу*. Было это в середине шестидесятых. И Евреев в Марокко почти не оставалось. У этой истории все-таки есть «хеппи-энд», потому что в Израиле мачеха возлюбила старшую падчерицу больше других детей. И Дворе пришлось ее досматривать до глубокой старости.
Шошка мечтает поехать в Марокко, может быть, найти дом своего дедушки. Богатый дом. Там уже давным-давно живет местная семья, выкупившая его за бесценок. Там при входе стояли мраморные вазы с живыми цветами, а по бокам били фонтанчики. Но сейчас не лучшие времена для израильтян мотаться по арабским странам, даже если они были в прошлом твоей родиной. А я со своими представлениями о советской жилплощади, о хрущевках и коммуналках, иногда думаю, что может, Шошке приснились журчащие воды и мрамор, или этот мираж возник в результате пристального просмотра сериалов на телевизионном канале «Вива».
Так или иначе, дедушкино богатство из Марокко в Израиль не переехало. Родители Шошаны живут в скромном государственном «амидаре»* на четвертом этаже и мечтают, если не скинуть пару десятков лет, то хотя бы два-три этажа, чтобы не так тяжело было к старости осваивать лестничные проемы. В этом «амидаре» они вырастили четырех детей. Девчонок привезли из Марокко, а мальчишки Йоси и Ави уже оказались местного производства.
- И ничего, - говорит Шош, не переставая щелкать на калькуляторе. Делает она это виртуозно, мне ни за что не угнаться. – Выросли мы все в маленьких трех комнатах. Одна спальня была родительская, а в другой мы на двухъярусных кроватях спали. И не жаловались, как сегодняшние дети. Уроки за письменным столом тоже делали по очереди. У каждого было свое время для этого. И еще свой стул, чтобы школьные вещи сложить. И всегда порядок был. Мама беспорядок терпеть не могла.
Она замолкает на несколько минут, потому что обнаружила ошибку в статье расходов. А, исправив ее, продолжает: «А что у моей Ханы? Они дерутся, ее трое детей. Им в четырех комнатах места не хватает. Средняя Таль еле дождалась, пока Барух, старший мальчик, в армию ушел. И сразу заняла его комнату. Ей, видите ли, уже не по возрасту в двенадцать лет спать в одной комнате с шестилетним Омером. А что делать, когда Барух возвращается на выходные? Так она, вообще, ночует у подружки. Я ей предложила перейти ко мне. Ты же знаешь, у меня место для нее найдется. Не хочет. Говорит, что я ей, со своей сумасшедшей любовью к детям, не дам покоя.
Дети – это действительно отдельная и болезненная тема. Шошана обожает своих племянников и задаривает подарками. Ее сестре Хане просто повезло, что они живут рядом, и Шош помогла ей вырастить всех ее детей. И, между прочим, когда эти дети не довольны своими родителями, они бегут в первую очередь к Шошке. Поплакаться в ее жилетку фирмы, производящей одежду для дам рубенсовских форм. И Шошана делает «сулху», то есть на марокканском наречии – перемирие.
А своих детей у нее нет.
Первым делом, когда мы познакомились, Шош поинтересовалась моим семейным положением. « Разведена? – переспросила она, - Это не страшно. А дети есть? Два мальчика?… Это хорошо. А может, еще выйдешь замуж и родишь третьего. Здесь, в Израиле трое – это норма. А у вас?»
А у нас… не начну же я рассказывать Шошке, что у нас среднестатистическая семья имела одного с четвертью ребенка и собачку. А двое детей - уже чуть ли не перебор.
- Нет, у меня пока нет детей, – ответила она на мой аналогичный вопрос. С тех пор прошло немало лет, а это «пока» продолжает фигурировать в ее ответе. Обычно, после она добавляет: «Надеюсь, еще будут, с Божьей помощью». И так она ждет больше десятка лет.
- Сегодня «мивца»* в «Машбире»*, - говорит Шош к концу рабочего дня, - на всю косметику пятьдесят процентов скидки, а на духи, вообще – шестьдесят. Пойдешь?
- Нее, – мотаю головой я, - не могу. Игорька надо на плавание вести, а у Стасика – очередь к зубному врачу. Он его боится, как огня. Придется взятку какую-нибудь купить, чтобы сидел тихо.
- Конечно, - быстро соглашается Шошка, - Тебе некогда. Ты – мама.
В этом месте она вздыхает. И я вместе с ней. Мне ее действительно жаль. И жаль ее мужа со странным именем Коби, которое в Израиле оказалось производным от Якова. Первые шесть лет их супружеской жизни Коби пролетал в воздухе. Он – стюард. И Шошане казалось, что они просто не успевают во время его земных промежутков зачать потомство. А затем у Коби случился гипертонический криз, прямо в полете. Оказалось, что это наследственная болезнь. И летать ему запретили. Теперь он водит маршрутку и говорит, что на земле чувствует себя менее устойчиво, чем в воздухе. Но проблема детей с его приземлением не решилась. А годы идут. И Шошка не торопится после работы домой, потому что говорит – не для кого. Когда я робко напоминаю о процветающей израильской медицине, она машет рукой. Все проверили, и его и ее. И здоровы они оба, так утверждают врачи. Ну, может быть, есть у нее какая-то маленькая проблема с оплодотворением. Но она еще подождет, а вдруг, с Божьей помощью…Мне крыть нечем.
Как и многие выходцы из Марокко, Шошана соблюдает религиозные традиции. Правда, на свой лад. Она, конечно, не смешивает мясное с молочным. Но между шницелем и любимым кофе выдерживает только три часа. Потому что шницель, по глубокому убеждению Шошки – не совсем курица. Она не ездит в субботу, а перед праздником Песах упорно разыскивает во всех углах квасное. Чтобы найти и обезвредить. Но вот от телефона и телевизора, этих двух главных источников поступления и переноса информации, Шошана по субботам не смогла отказаться. Поэтому она всегда в курсе событий.
- Ты видела передачу по десятому каналу об искусственном оплодотворении? – спрашивает она меня воскресным утром после выходных. Мы только успели включить мониторы и начали работать. Видно, эта тема не давала Шошке спать всю ночь.
Впрочем, в данном случае Шош не важно, видела ли я передачу. Важно другое: в программе представили статистику неудач и осложнений, вызываемых этой процедурой. И это подтверждает мнение Шош, не готовой решиться на искусственное оплодотворение.
- Но ведь есть и статистика удачных случаев, - возражаю я, - Еще какая статистика! И она перекрывает любые неудачи. Почему надо думать только о плохом?
По простой причине: Шошка мнительная и консервативная. Но она хочет детей. И муж Коби любит ее и не оставляет Шош по причине отсутствия оных. А время идет…
И неожиданно Шошана замолчала. То есть сидит, работает и молчит. День – два-три.…Только слышно, как дробно и быстро стучит клавиатура ее компьютера. Мне так даже спокойней. Легче сосредоточиться.
- А в Украине (конечно, с ударением на «а») говорят, как в Руссии (естественно с ударением на «у»)? - вдруг спрашивает она.
Я не сразу отвечаю. У меня свой расклад мыслей. Я делаю сверку банковского счета, и думаю, что за сегодняшний послерабочий вечер хорошо было бы успеть раньше. Пойти ли кланяться своему банку, чтобы увеличил «минус», потому что никак не удерживаюсь на «плаву». Или плюнуть на «минус» и наконец – постричься. Сколько можно ходить с любимой прической «я у мамы дурочка»? Или взять мальчишек и отвести в пиццерию. Они уже так давно пиццу просят, … Я не слушаю Шошану
Но она повторяет свой вопрос. Тут надо сказать, что Шош редко задает риторические вопросы. В этом она выгодно отличается от большинства израильтян, которые на любимый местный вопрос: «Ма нишма» (что слышно) сами же за тебя отвечают «беседер» (все в порядке) и бегут дальше. Шошане обычно важно знать ответ и потому я объясняю:
- В Украине говорят на украинском языке. Но и на русском тоже, как в Руссии.
Если бы Шошка спросила меня двадцать лет назад, я бы ей ответила в другой последовательности.
- А ты его понимаешь?
- Немного. Все-таки в школе учила, хоть и говорить не приходилось.
- Это хорошо, - резюмирует Шошана и замолкает. А что для Шошки в этом хорошего, теперь не понимаю я.
***
Через несколько дней, когда Шошка вернулась из неожиданного отпуска, все стало ясно.
- Я жду ребенка, - сказала она, - девочку. Она вполне может стать невестой твоему Стасику.
- Поздравляю, – воскликнула я и осторожно добавила, - а ты уже точно знаешь, что это девочка?
Нет, чуда не произошло и зачатие не состоялось. Нет, на искусственное оплодотворение она все еще не согласна. Но Шошана ждет ребенка.
- Конечно, - заявила Шош, - я ведь ее видела на фотографии, в агентстве по усыновлению. Она живет в Украине, там, где ты раньше жила. И я скоро поеду за ней. В какой-то Кривой Рог.
Я тихо ахаю и втайне восхищаюсь Шошкой. Я знаю, что теперь накрылась ее светлая мечта о новой квартире с балконом. Усыновление за границей требует больших средств. И словно в подтверждение моих мыслей, Шошана говорит:
- Ты сама скажи, зачем мне новая квартира, если у меня на душе пусто? Прихожу домой, Коби готовит ужин. Ты же знаешь, он на все руки мастер. А потом смотрим телевизор. Он – в спальне свой спортивный канал, а я – в салоне, всегда найдется какой-нибудь сериал. И спать.… И никто не будит меня ночью. Не кричит, не плачет, в постель не писает, ко мне в кровать не просится. Мне по ночам снится этот плач, жалобный такой. А просыпаюсь,… нет, не снился мне плач. Это у соседей за стенкой - их малыш. Хочется бежать, взять его на ручки и успокоить его. Ты меня понимаешь?
Я понимаю и молчу, и соглашаюсь с Шошкой, что никакая улучшенная жилплощадь не заменит прикосновение теплых рук своего ребенка. А у Шош уже все мысли о той далекой загадочной стране, где находится ее девочка.
- Я даже не понимаю, где эта твоя Украина. И что это за название извилистое такое – Кривой Рог.
Пришлось экстренно провести урок географии и продемонстрировать Шошке на карте мира Украину. И даже запастись информацией об извилистом Кривом Роге, который оказался третьим по длине городом в мире с населением в семьсот пятьдесят тысяч человек. Шошана присвистнула от восторга. Один Кривой Рог вместит две наши Хайфы.
- Я, конечно, взяла бы ребенка в Израиле, - рассуждает Шошана, - но кто, же здесь оставляет малышей? Очередь на усыновление годами не двигается. А мне уже скоро тридцать шесть. А почему их там, в Кривом Роге так много, брошенных детей?
Ну что мне ответить Шош? Что их много не только в Кривом Роге, который стал для нее точкой опоры. Рассказать ей о шестнадцатилетних девчонках, которые рожают по «ошибке». О лимитчицах, которым некуда забрать новорожденного. О концепции «аиста» и «капусты», в которую некоторые юные мамашки верят до самой беременности. В Советском Союзе, ведь заявила одна знатная доярка, секса не было. Зато, в связи с повальным отсутствием секса, все города моей бывшей родины выращивают в детских домах своих сироток. Часто, при живых родителях.
Но Шошке не так важны бескрайние просторы бывшей Российской империи.
- Расскажи мне еще про Кривой Рог, - просит она.
- Честное слово, ничего больше не знаю об этом городе. Никогда там не была, – признаюсь я.
- Никогда не была?! – изумляется Шош, - но ты же с Украины.
По всей вероятности, Шошане кажется, что от Львова до Кривого Рога ехать не дольше, чем из Хайфы в Афулу.
Теперь по вечерам она смотрит на витрины больших розово-голубых магазинов детской одежды и мечтает.
- Я ей благодарна, - неожиданно говорит мне она.
И пока я пытаюсь понять, кому предназначена благодарность, Шош нетерпеливо объясняет
- Ну, маме этой девочки Леночки.
Оказывается, девочку зовут Леночка. Когда Шош увидела ее впервые на фотографии, исполнилось Леночке восемь месяцев.
- Их было две девочки, на фотографиях. И еще два мальчика. На выбор. Про одного мальчика мне сказали, что у него есть проблемы с дыханием, астма у него. Но я не этого боюсь. Я просто увидела эту рыжую малышку и поняла, что она – моя. Знаешь, я все время думаю, а как ее мама могла оставить.
- Девчонка какая-нибудь, побоялась ответственности, - предполагаю я
- Нет, - качает головой Шош, - ей уже за тридцать, как мне. Мне показали документы, ее письмо об отказе от ребенка. Ее зовут Иванова Л.М., что это Л.М.?
- Может, Людмила Михайловна, а может быть, Лариса Максимовна.
- Длинные имена у вас, и странные, - удивляется Шош и громко шепчет мне:
- А я назову ее Лишай.
- Как? – пугаюсь я, - Какой Лишай? Почему Лишай?
Мимо нашей комнаты с папкой отчетов проходит Ицик. Наша бухгалтерия готовится к атаке инспекторов подоходного налога. Но мне это сейчас не так важно. Меня волнует будущее имя девочки Леночки.
- Красивое имя, - продолжает мечтательно Шош, – «Шай», - это подарок, а «Ли» - мне. Она ведь для меня, как подарок. Правда, красиво звучит?
Я молчу. Выразить восторг никак не получается. А объяснять Шошане, какие ассоциации вызывает у меня это дерматологическое имя, тоже не хочется. К местным именам нужно привыкнуть. Привыкла же я, что у моей соседки две замечательные девочки – погодки. Старшую зовут Мор, а младшую – Раз. И они подружки моего Стасика.
***
А через две недели, в конце февраля Шошана и Коби Амсалем улетели в Киев. Их и еще одну бездетную пару сопровождал русскоязычный представитель израильского агентства по усыновлению. Так что языковые барьеры не предвиделись.
- А можно я к тебе буду звонить? – накануне спросила Шош, – мне так будет спокойней.
Проводя за себя и за Шошку бухгалтерские операции, я думала о ней. Представляла ее, дочь востока, на криворожском снегу. Февраль в том году как раз решил оправдать свое украинское название «лютый» и не жалел мороза. Из Киева дальше Шошка должна была ехать местным поездом, который тоже станет для нее открытием. А главное открытие, девочка Леночка. Как они найдут друг друга, мама и дочь?
Через неделю Шош позвонила и сразу заорала в трубку:
- Как мне сказать ей «молодец» по-русски? Она сама встает в манеже, как ее похвалить? Где мой переводчик Паша? Он лечит зубы. Оказалось, что здесь лечить зубы дешевле, чем в Израиле. Но я хочу с ней говорить сейчас. Нет, мне еще не дают ее. Сказали, надо ждать, пока все оформится официально. Столько бумаг, ты не поверишь. Мне можно с ней играть в детской комнате, чтобы она привыкала ко мне. Она уже улыбается мне и Коби. Как она выглядит? А как ты думаешь? Она самая красивая девочка в этом доме, она совсем не рыжая и она похожа на мою маму.
В следующий раз она позвонила в истерике:
- Скажи им по-русски, этим нянькам, чтобы срочно поменяли ребенку подгузник. Она плачет. Я привезла целую пачку «памперсов». Они меня не понимают, только улыбаются и кивают. Может она плачет не из-за подгузника? Может быть, у нее болит животик? Так пусть срочно покажут ее врачу. Что значит, не с каждой болью бегут к врачу?
Затем Шошка отдышалась и продолжила уже спокойней:
- Когда я, наконец, смогу забрать ее отсюда... Ты знаешь, сколько она весит? Семь килограмм. И это в десять месяцев. Мой племянник так весил в полгода. Они все худые здесь, эти дети. И я хочу домой. Сколько я могу есть одну траву и жареную рыбу? Почему здесь все едят свинину, это что, национальное мясо? А завтракать утром картошкой с селедкой.… Как можно? Где Паша? Он занимается документами и ему сегодня ставят последнюю коронку. Какая здесь погода? Вчера вышло солнце и выпал красивый белый снег. Странная весна.… Знаешь, (это уже шепотом) я все время боюсь. Я боюсь, что вернется ее мама Л.М.. Тут одним американцам отказали в ребенке. Теперь они должны возвращаться в Америку и все оформлять снова для другого ребенка. И я хочу скорей домой. Вместе с ней. Она уже идет ко мне на ручки.
Я подумала, что бюрократическое оформление документов в некоторой степени связано с количеством больных зубов переводчика Паши. И очевидно, не ошиблась.
Через несколько дней Шошана и Коби с малышкой на руках уже ехали спальным вагоном рейса Кривой Рог – Киев. Леночка Иванова стала новой репатрианткой, которой предстояло пройти «гиюр»*.
***
Ее назвали Ора – Двора. Шошаниному мужу Коби не понравилось имя Лишай, за что я ему безмерно благодарна. А имя Ора родилось от слова «свет», на иврите – «ор». У малышки васильковые глаза и русые волосы. Впрочем, какие там, волосы…. Реденький пушистый островок спелой пшеницы.
Девочка сидит на руках у Шошаны и наверняка чувствует себя центром Вселенной и этой маленькой семьи. Шошка усиленно откармливает ребенка детской смесью «Симилак», чтобы довести до нужных в ее представлении килограмм. Но малышка ест охотно. Она еще не реагирует на иврит, но слово «мама» по-русски незнакомо ей, и Шош в первую очередь обучила ее этому главному слову.
- Моя мама очень счастлива, - рассказывает Шош, - что мы девочке добавили ее имя - Двора. Конечно, называем мы ее только Ора, но для мамы это большой почет. У вас тоже так принято?
- Нет, - качаю головой я, - не принято. Мне долго объяснять Шошке насколько, это не принято у нас. И до каких вершин изобретательности доходили наши родители, чтобы в одном имени родившегося ребенка упомянуть несколько ушедших родственников.
- А они там, в Украине (с ударением на «а») не знали, как записать ее новое имя, - продолжает Шош, - сказали, что двух имен не бывает. Может быть, у вас и не бывает. А меня, например, зовут Шошана – Хайя. Я недоношенной родилась, и второе имя дали для укрепления моего здоровья. Ты знаешь, мы сфотографировали всю нашу поездку в Кривой Рог, и город и детский дом и как мы с ней в поезде обратно ехали. И решили мы с Коби, пусть она знает всю правду про удочерение. Чтобы потом никто не мог ей этим досадить. Я думаю, она нас от этого меньше любить не будет.
- Я тоже так думаю, - согласилась я.
Итак, маленькая Ора стала израильтянкой и обрела семью. Шошана теперь не спит ночами, потому что у малышки режутся зубки, болит животик и поднимается температура от прививок. И Шошка бесконечно счастлива этому, а я счастлива за нее.
- Можешь взять ее на руки, – благосклонно разрешает Шош и протягивает мне ребенка. Девочка с удовольствием теребит мою цепочку. А я совершенно естественно заговорила с ней по-русски. Малышка улыбается и даже кивает мне. «Ладушки, ладушки, где были, у бабушки», - пропела я старый стишок, и девочка сразу захлопала в ладошки.
- Давай ее сюда, - ревниво сказала Шошка, - я ее научу своим песенкам.
***
А потом в нашем трудовом коллективе произошло сокращение. Сократили меня. По известному принципу: последний пришел – первый ушел. Еще некоторое время Шошана звонила ко мне, рассказывала, как малышка начала говорить, как пошла в садик, какая она умная и непослушная девочка. Однажды, спустя годы, мы случайно встретились, и Шош пожаловалась, что дети во втором классе дразнят Ору – «русия», а незнакомые люди долго и озадаченно смотрят смуглым родителям и белокурой девочке вслед. Но зато Ора уже хорошо плавает и делает успехи в танцевальном кружке.
А потом я вышла замуж, как и предсказывала мне Шошка, родила позднего третьего сына и переехала в другой город. Наша связь прервалась.
Конверт с приглашением на «бат-мицву» вынул из почтового ящика мой муж и удивился, что это за семья Амсалем. А вслед за приглашением позвонила Шошана и строго предупредила: «Попробуй не приехать!»
И вновь мы встретились. Через одиннадцать лет на торжественной церемонии в честь совершеннолетия Оры. Я стояла чуть в стороне, смотрела на Шошану и Коби, которые принимали поздравления от многочисленных родственников, и думала, как причудливо и узорчато складывается судьба человека.
Леночка Иванова, Ора – Двора Амсалем произнесла полагающуюся в этих случаях речь, поблагодарила родителей и Всевышнего, подарившего ей этих родителей.
А затем начались танцы, полные южной экспрессии и восточного огня.
Я подошла к имениннице и, улыбаясь, сказала: ««Мазаль тов», Оронька. Поздравляю!» Разгоряченная и взволнованная девочка повернулась ко мне, блеснув синевой васильковых глаз, и огорченно спросила на иврите: «Что это «поздравляю»? Я не понимаю по-русски».
Слова, требующие объяснения:
* Алеф – первая буква алфавита (иврит). Так называются начальные группы ульпана, курсов по изучению иврита для новых репатриантов.
* Хупа – балдахин, под которым проводят обряд бракосочетания по иудейским традициям
*Амидар – государственная жилплощадь, предоставляемая социально слабым слоям населения
*Брит-мила – обряд обрезания, который проводят еврейским мальчикам в восемь дней.
*Гиюр - процесс перехода в иудейскую веру представителями других национальностей.
*Мивца – операция (например, военная) Но в местном сленге это слово используют, как дни распродаж и скидок в торговых точках.
*Машбир – большая торговая сеть.
Денисов Евгений 
Адаева Айша 
Михальска Стася 
Вайнер Ирина 
Нисина Ляля 
Симонова Паулина 
Талейсник Семен 
Андреевский Александр 
Некрасовская Людмила 
Кулесский Роланд 
И Вам, от всей души, самые лучшие новогодние пожелания!