Г-н Лебезятников & Иоанн Грозный
 
1.
Глеб Лебезятников худ и гнут, что породистая борзая. Соответствующий борзой нюх. Зрение у него ну просто снайперское. А какая потенция! С женщиной может семь раз за ночь. Больше же всего любит русскую историю и свое начальство.
— Понимаете, — исповедуется он соседу по лестничной площадке, майору ФСБ Матвею Матюшкину, — все наши беды от отсутствия гибкости. Уперлись рогом. И ни тпру, ни ну.
Матюшкин нанизывал на вилку соленый рыжик:
— К чему клонишь?
— К высшей исторической справедливости.
— У тебя какая должность в журнале?
— Младший редактор.
— И это в 37 лет?! Надо повышать тебя, Глебушка.
Лебезятников работал в историческом журнале «Любимая Родина». Коньком же его являлся Иоанн Грозный. Царь ему был милей брата. Правда, братьев у него, кажется, не было.
Когда флюиды власти требовали перекоса в демократию, Иоанн в очерках представал поборником европейских свобод. Когда же отчетливо ощущался спрос на ежовые рукавицы, Глеб Алексеевич с сердечной теплотой описывал дыбу и Лобное место.
— Тебе бы, милый, стать президентом РФ, — целовала его волосатый живот любовница Ася Геллер. — Народ стал бы жить как у Христа за пазухой. Фамилию тебе только надо сменить. Ле-бе-зят-ни-ков! Звучит, лапка мой, двусмысленно.
— Есть фамилии пострашнее. Например, Жабин.
— А ты бери мою фамилию. Глеб Геллер. Ведь как красиво!
— К свадьбе пока не готов. Сначала я должен создать экономическую подушку безопасности.
— С твоим окладом?
— Чую селезенкой, скоро все трансформируется.
 
2.
Утром Глеба на ковер вызвал главред В.В. Жабин.
— Вот что, уважаемый, — Василий Васильевич старательно протирал салфеткой для монитора очки, — поступил заказ на разоблачение Грозного.
— Не вопрос.
— Ты последнее выступление президента РФ слушал? Ключевые слова — толерантность к инакомыслию.
— Можно понагнать жути.
— Только деликатней как-нибудь. Не утрать доверие публики. Многие из них завзятые сталинисты.
— Меня вдохновляет этот идеологический слалом.
— Молоток! Администрация маневрирует, сам понимаешь, дабы спокойно пасти и стричь электоральное стадо.
Последнюю фразу Глеб Алексеевич записал в коленкоровую тетрадь. В ней он собирал досье на В.В. Жабина. Не все же старперу сидеть на сытеньком месте. Надо и молодым давать зеленую улицу.
Затем нырнул в мемуары времен Иоанна.
Как же тогда все свыклись с насилием!
Больше всего венценосец обожал масленичные потехи. Малиновым звоном заливались колокола. Скоморохи дудели в сопелки. А народ перебрасывался отрубленными головами государевых ворогов, будто мячиками.
Кто же такой Грозный? Вампир и садист, коему запах наживы и крови бередил ноздри? Кто он такой, наконец?
Свел в могилу семь жен. Одну них лично удавил на исходе брачной ночи. И почему-то всю жизнь грезил взять в жены английскую королеву. Дурь какая! Впрочем, нынешняя русская мафия вся в Лондоне.
Трон Иоанна был из чистого золота, высотой в семь локтей. На троне златой шар с золотым же орлом.
Впрочем, сейчас никого золотом не удивишь. Из них сральни.
Забавней другое…
Иоанн гроссмейстерски точно разыгрывал комедию с отречением от престола. Спрыгивал с трона, заголял брюхо, колотился в истерике: «Не царь я боле! А смиренный раб! Червь зазорный!»
Сейчас Лебезятников про него все подробно распишет. Нагонит тьмы. А досье на г-на Жабина надо оттащить домой. Береженого бог бережет. Сокровенная инфа.
 
3.
Показал досье на главреда майору Матюшкину. Тот помрачнел.
— Значит, народ, он почитает за стадо баранов?
— Типа того.
— Симпатии его к оппозиции очевидны. Гнать его поганой метлой! Только кого посадишь на это знатное место? Ведь и по твоей кандидатуре, Глебушка, есть сомнения.
Лебезятников гулко сглотнул.
— Слишком уж ты боготворишь вертикаль. Сие подозрительно.
— Христос призывал к всепрощению.
— Религиозную пургу я не приветствую. Да и фамилия твоя подозрительная. Не думал сменить?
— На какую?
— Хотя бы… Иванов. Тогда, может быть, и получишь место.
Ася Геллер радостно восприняла новость.
— Драгоценный, ты будешь богат! А деньги для мужчины — это второй, нет, даже третий фаллос.
— Бабки меня не волнуют.
— Я же, как увижу толстое портмоне, вся теку.
— Неужели ты такая материалистка?
— Хуже.
 
4.
Перед Рождеством вызвал Жабин.
— Последняя твоя статья выше похвал! — салфеткой для монитора Василий Васильевич протирал линзы черепаховых очков. — Поступил заказ. Надо написать об укреплении морали во времена Грозного.
— М-да…
— Ты уж исхитрись как-нибудь. Загни поганку.
Сел Лебезятников за свой скромный стол, стал подбирать материалы.
В русской истории не было царя, который перещеголял бы Иоанна в блудных и садистских баталиях.
Ваня насиловал и убивал знатных женщин и девиц, а после отсылал их трупы родителям. Если те возмущались, приказывал вешать дев над пиршественным столом. Трупы висели и гнили, пока домочадцы не получали милостивое соизволение схоронить их.
Как же тут извернуться?
Ага! Именно Иван наказывал за распутство с заморскими купцами и дипломатами. Он, как рыцарь, сражался за чистоту русской расы.
Был жесток? Ну, конечно. Как же иначе в лютое Средневековье?
Статью назвал — «Ноев ковчег грозной морали».
Какими только помоями не окатили его после публикации блоггеры. Называли холуем Кремля, прихвостнем вертикали, продажной шавкой.
— Статья твоя, Глебушка, прочитана на самом верху, — облизнувшись, сказал ему майор Матюшкин. — Ты — умница! Сработал на славу.
— Служу России!
— Фамилию поменял?
— Теперь я — Иванов.
— Так… Есть мнение пересадить тебя в кресло главреда.
— А что с Жабиным?
— Тут варианты. Или отправить на пенсию с золотым парашютом. Или… законопатить в дурку. А можно поставить привратником у дверей журнала.
— Последний вариант наиболее симпатичен.
— И вот еще что… Решено издать собрание твоих сочинений. И рекомендовать их для изучения в средней школе.
— Супер! У меня собран трехтомник.
 
5.
Каждый вечер у Глеба Иванова теперь было преувлекательное занятие. Он раскладывал пасьянс из радужных ассигнаций. Каждую пачечку перетягивал скромной аптекарской резинкой.
— Глебушка, теперь ты полноценный мужик! — расхаживала по залу в голом виде, то есть в ню, Ася Геллер. — У тебя кроме обыкновенного фаллоса появился ментальный. Когда наша свадьба?
— Перед Пасхой.
В редакции все устаканилось.
— Ловко же вы меня обставили, — метелочкой для монитора обмахивал его плечи В.В. Жабин. — Я не в обиде. Мне время тлеть, а вам цвести.
— Спасибо, Васек.
— Не за что, Глеб Алексеевич.
Перед пасхой его сам президент РФ наградил орденом заслуг перед Отечеством четвертой степени.
— Глеб Алексеевич, — сказала вертикаль в кулуарах, — пора бы вам уже выходить на общественные просторы. Настоятельно рекомендую стать профессором МГУ. Читать лекции на факультете журналистики.
— Разве я против? Чую в себе недюжинные силы.
 
6.
Глеб Алексеевич обожает своих студентов.
За год Иванов-Лебезятников защитил докторскую диссертацию о временах Иоанна Грозного. Исторический его трехтомник был переведен на китайский, корейский и язык хинди.
Бракосочетался с Асей Геллер в храме Нечаянная Радость, на Шереметьевской. Ася понесла плод. Дотошные гинекологи утверждают — будет двойня, пацан и девчушка.
Глеб Алексеевич утратил сходство с породистой борзой. Потерял худобу и элегантную гнутость. В походке появилась виповская вальяжность.
— Есть мнение, — в частной беседе говаривал ему президент РФ, — назначить вас министром культуры.
— Не вопрос…
— Вы только приглядитесь к электорату. Это ж стадо! Баранье. Только ме да ме. Какую бы поганку я не загнул, рейтинг мой вне конкуренции.
— Лично я бы вас выдвинул на Нобелевскую премию мира.
— Согласен! Ведь именно моими стараниями мир балансирует на грани ядерной войны.
— Есть одна просьба.
— Деньжонок подбросить?
— Деньги меня не волнуют.
— Что же тогда?
— Перевести Ваську Жабина в Министерство Культуры. Пусть метелочкой для монитора обметает там мой костюм.
— Зачем это вам?
— Он у меня вроде талисмана.
— Ага. У меня к тебе тогда взаимообразная просьба.
— Только мигните.
— Хочу стать крестным отцом твоих близняшек.
— Это высокая честь для меня, господин президент.
— Кто, кстати, родится?
— Мальчик и девочка.
— Дуплетом! Счастливые граждане свободной России.

                                                         *  *  *