Я выигрывал все дела. Защищал подлецов и прохвостов. Сухими выходили они из воды.
И вдруг — бац! Задумался о бесконечности пространства и времени. И все чаще вставал на позицию безжалостно карающего прокурора. Мои подзащитные стали получать максимальные сроки.

Это обстоятельство ввергло меня в глубочайшую депрессию. С адвокатской службой решил сделать паузу. Как поет мой любимый бард Андрей Макаревич:
«Давайте делать паузы, друзья! Мы слишком любим собственные речи».

Жена Ирина, она риэлтор, меня не понимает. Трое детей тоже.
Приходится мне говорить о магической бесконечности с няней, недавней жительницей Донбасса, Анфисой Блядко. Вопреки смехотворной фамилии, она дьявольски очаровательна, сексапильность ее мне сносит мозг.
Хотя, что и говорить, дева глупа как пробка.

Я пафосно говорю:

— Анфиса, лапушка, ты никогда не задумывалась о бесконечности вселенной?

— Чего? Брехня!

— Хорошо! Но если она конечна, то, как ты эту границу представляешь? Бетонная стена?

— Ага! Типа того.

— Ха! — ликую я. — Тогда бетонная стена будет длиться бесконечно.

— Ерунду говорите. Откуда взять столько бетона? И столько таджиков для работы? Начнется что-то другое.

— Что же начнется, Анфисушка? — язвящий сарказм в моем елейной голосе.

— Немного стена… А потом… Ну опять пойдет небо. И снова наша Земля.

— Какая Земля? — дыблю я брови.

— Земля она и есть Земля. Ну, не наша. А вроде нашей. Голубая планета! Вы свои адвокатские хитрожопые штучки бросьте.

2.

Итак, у меня трое детей и жена Ирина. Однако если бесконечность реально существует, то жена ли она мне, а дети — реальные ли?

Для справки.

Мой сын Федя в этом году закончит Оксфорд. Варвара в седьмом классе лицея имени А.С. Пушкина. Аглае всего полтора года, она ползает по вощеному паркету, пока не говорит, пускает радужные пузыри. К ней-то мы и наняли Анфису, убойную девицу 22 лет.

Москва… Как много в этом звуке!.. Но какая энтропия в этой дьявольской сутолоке. И к этому злому хаосу я зачем-то добавил рыжую жену Ирину, трех чад и няньку с Донбасса, крайне напоминающую молоденькую Николь Кидман, т.е. с маленькими стоящими грудями и крепким тазом.

— Ты, чучело огородное, когда вернешься к работе? — упрекает меня Ирина, она в огромной ванной комнате красится в огненно-рыжий цвет, дабы скрыть предательски сквозящую седину, все-таки уже 42 года.

— Сдалась тебе моя адвокатура? — парирую я. — Денег у нас до чёрта. Хоть ешь одним местом.

— Ты со своей бесконечностью деморализован, влип в ментальный коматоз. Сам себя загипнотизировал глупым словом.

— А попробуй-ка встать на мою точку зрения. Я заступаюсь за насильников и коррупционеров. Моральных уродов всех мастей. Грудью встаю на защиту обеспеченной шелупони.

— К чему ведешь? — Ирина выскакивает из ванной, полуголая, довольно-таки отталкивающего вида, рыжие ее волосы под целлофановой пленкой.

— К тому же, если есть бесконечность, какая разница — на свободе ли эти ублюдки или за решеткой? Вообще, живы они или мертвы. А?!

Ирина Васильевна хлопает изумрудными очами, ресницы ее без макияжа пугающе коротки.

— Тебе, мил-друг, обратиться бы в Кащенко. Пусть подштопают душу, подрихтуют мозги. Совсем, бедолага, ссохся.

— О себе, рыжик, подумай!

3.

Да, с ужасом и омерзением наблюдал я за старением моей жены. Любил ли я ее? Наверное, нет. Хотя трое детей. Что и говорить, ошибки молодости.

Ирина все достает няню:

— Анфиса, ну когда ты сменишь свою фамилию?

— Вот замуж выйду…

— Кто же тебя с фамилией Блядко возьмет?

— Именно такая фамилия привлекает мужское внимание.

— Каким образом?

— Мужчины сразу же хватаются за одно место.

— Господи, боже мой, за ширинку?

— Зачем? За кошелек!

Я тонко усмехаюсь.

Ирина уже в боевом раскрасе. Готова к своим подлым риэлторским подвигам. Эдакая рыжая амазонка на рыжем коне. С разящим копьем, как у Георгия Победоносца.

Почему к подлым подвигам?

Жена специализируется на квартирах, кои кришнаиты получают по завещанию от зажиточных онкологических больных. Чего только под морфием не подпишешь.

Алгоритм таков. Перед скорой кончиной богатенького Буратинки поклонники Кришны (наперсточники духа!) обещают страдальцу вечное блаженство на райской планете.

Мол, смерти нет. Есть только курьезная череда преображений. Завещайте все движимое и недвижимое имущество, всю наличность нам, и вы будете вечно слушать голосистых соловьев и нюхать росистые лотосы.

И вот все лихое бабло, все автомобили, иногда вертолеты и яхты, все квартиры и замки отходят кришнаитской общине «Радуга», из подмосковного Томилино.

А возглавляет эту дошлую общину Анна Кочубей, та еще стерва. Выходец из Казани, закончила МГУ с красным дипломом. Эта Аннушка и ангажировала на гнусные дела мою жену Ирину.

4.

Такая, блин, ситуэйшн…

Ира, понятно, имеет высокий процент от шашень с приверженцами учения просветленного Кришны. Ездит на новенькой бентли, одевается от Гуччи, чуть ли не ведрами пьет шампанское «Вдова Клико». 

Я же за грязные дела супругу презираю. Я — адвокат, мушкетер слова и дела, отправил бы в Гулаг этих мудозвонов лет эдак на тридцать.

Но не будем о грустном.

На побывку из Оксфорда приехал мой сынок Федя. Вырос-то как! Выше меня на голову. Худой как жердь. Очки у него в какой-то допотопной роговой оправе.

Как-то я случайно поймал его на нюханье кокаина через трубочку сотки баксов. Дорожка кокса была не длинна. Но все же, все же…

— Сынок, зачем это тебе? — по-бабьи всплеснул я руками.

Федя снял очки, дыхнул на стекляшки, протер о чуть откляченный джинсовый зад.

— Батя! Ты же сам говорил, что если пространство и время бесконечны, то все позволено.

— Передергиваешь! Это герой Достоевского утверждал. И совсем по другому поводу.

— Речь шла о Боге?

— О ком же еще?

— А разве бесконечность пространства и времени не синоним отсутствия Бога?

— Притянуто за уши. Хомо сапиенс, со своими микроскопическими мозгами, ничего не знает. Еще Сократ говорил…

— Ладно, папка, проехали, — перебивает сын.

— Родной, посмотри на небо! — гляжу я в угольно черную форточку. — Сколько звезд на небе! Бесконечность пространства точно существует.

Сын протягивает мне трубочку из сотки баксов.

— Папа, нюхни и сними все вопросы.

— Вот еще! Я как-то пробовал. Никакого кайфа. Только пробивает жесточайший понос.

— Как же мне тебя жаль…

5.

В очередной приход к нам Анны Кочубей я к ней пристально пригляделся. Высокая. Статная. Безгрудая. С огромным зубастым ртом. Эдакая акула-каракула, перекусит тебе хребет и не заметишь.

А вот глаза у Анны хорошие. Добрые! И это при всем ее внешнем злодействе. Огненно зеленые глазоньки, с золотыми крапинками. Возможно, именно такие глаза были у просветленного Кришны, обещающего простоватым людям сладостную череду душевных трансформаций.

— Значит, вы прибыли к нам с Туманного Альбиона? — с живым интересом глядит она на моего 22-летнего Федю.

— Именно так… — Федор почему-то смущается, опускает русую голову.

— И кем же вы станете? Юристом? Как папа — прославленным адвокатом?

— Микробиологом. Хочу отыскать универсальное лекарство от рака.

— Зачем? — изумляет Анна. — Человеку же положено отчего-то умирать. Не от онкологии, так отчего-то другого.

Федя, мой первенец, моя надежда, поднимает брови:

— Анна Ринатовна, вы верите в Бога?

— Я верю в Кришну.

— А я верю только в человеческий разум. Страдания хомо сапиенсу не нужны. Они его превращают в испуганного идиота. Если мне удастся победить рак, я буду счастлив.

— Юношеский максимализм… — усмехается Анна. — А девушка, Федя, у вас есть?

— Вам-то зачем?

— Вы такой симпатичный.

— Скажу честно, я до сих пор девственник. Процесс совокупления меня не заводит. Тоска и шняга.

— Это как посмотреть…

6.

После очередной оттяпанной элитной квартиры Ирина пришла домой в ликующем возбуждении. Рыжие ее волосы наэлектризовались и торчали, как у ежа, в разные стороны.

— Аркаша, поздравь меня, милый! Ты не представляешь, какой я сегодня отхватила царский куш.

— Мне-то какое дело?

— Дурачок! Это же охота! Азарт! Теперь только надо вышвырнуть на улицу родственников умершей, кои 15 лет обитали в этой квартире.

— Как это мерзко!

Ирина подходит ко мне вплотную. Шаловливая ее ручка с бардовыми ноготками пробегает по моей ширинке.

— А если я сыграю ноктюрн на твоей кожаной флейте?

Странные дела творятся на свете. Жена мне не люба. Делишки ее вызывают морально-этический рвотный рефлекс. Однако когда ей хочется секса, я не могу устоять.

Она же рыжая. Огонь! Бешенство в крови. Если уж решила, то решила. Бульдожья хватка.

Короче!

Любовная схватка у нас состоялась три раза подряд. Я будто сбросил лет двадцать.

Супруга до крови исцарапала мою спину ногтями, с вулканическим призывом шептала мне в ухо:

— Ты еще крепкий старик Розенбом!

— Какой Розенбом?

— Помнишь советский мультик?

— Ничего не помню! Повернись ко мне задом.

— Нет, так не хочу. Хочу, Аркашка, видеть твои глаза. Они меня жутко заводят.

— Как скажешь. Ты тоже еще старушка — будь здоров!

— Ну же! К делу! Забудь о своей дьявольской бесконечности.

7.

Какая суета! Какое томление духа!

Надо думать о бесконечности пространства и времени, а не о совокуплении с рыжей и алчной стервой.

И вместо величественных разговоров мне приходится слушать бабий треп, моей похотливой жены Ирины, няньки Анфисы и главы кришнаитского ордена Анны Кочубей.

— Значит, вы приехали к нам с Донбасса? — спрашивает последняя няньку.

Анфиса сметает пыль метелочкой с алыми перьями типа плюмаж. Сколько уж раз ей говорено — вытирай пыль мокрой тряпкой. А то ведь потом все мы судорожно чихаем.

— Именно так, — томно улыбается нянька.

— Ну и как там? Стреляют? — Ирина покусывает губы и ласково косится на меня. Я же сижу в углу, в покойном кресле, читаю газету «Нью-Йорк Таймс». Я знаю три языка почти в совершенстве. Английский почему-то даже лучше русского, не говоря о немецком.

— Еще как стреляют, — Анфиса наивным движением поправляет зазывную грудь. — По улицам ходят с калашами. Как-то кавалер зазвал меня в бистро «Русский мир», так парочка челов были там с огнеметами.

— Гадость какая! — горлово вскрикивает Анна Кочубей. — Ненавижу насилие в любой форме.

— А как же вы людей выселяете из насиженных квартир? — изумляется нянька.

Ирина гневно бьет кулаком по своей коленке:

— Анфиса, знай свое место! Иди в детскую.

Анна отбрасывает с лица прядь черных, как вороново крыло, волос:

— Стоп! Я отвечу… Если бы квартиры и деньги забрала бы не я, забрал бы кто-то другой. Тем более, я всё отдаю кришнаитскому ордену. Цели же его весьма благородны. Гуманизм в чистом, дистиллированном  виде.

— Кхе-кхе, — иронически кхекаю я в своем иностранном углу.

8.

Как-то я остался наедине с нянькой. Супруга умотала по своим риэлторским делам. Сын Федя сомнамбулически поплелся в библиотеку им. В.И. Ленину. Дочка Аглая мирно спит. Дочь Варвара отправилась в цирк на Цветном Бульваре.

Я невольно любовался Анфисой. Молодая и сильная. С пухлыми губами и с чуть заостренным носом. Щеки румяные. Уши большие, что сигнализирует о высоком IQ, хоть сама жизнь это, увы, не подтверждает.

— Анфиса, — спрашиваю я, — а чего, правда, суешься в эти господские разговоры? Оно тебе надо?

Нянька оценивающе посмотрела на меня. Я автоматически подтянул отвисший живот и мужественно выпятил нижнюю челюсть. Надо бы привести себя в порядок. Походить в тренажерку. Потолкать хотя бы легкую штангу.

— Сама не знаю… — засмеялась Анфиса. — Тогда как-то сорвалось с языка. Сами посудите, противно глядеть. Они же, эти кришнаиты, шакалят. Вырывают собственность у полутрупов.

— Так и есть, — я еще больше любуюсь нянькой, она же моложе моей жены в два раза.

— Еще вопросы есть? — Анфиса элегантно прислонилась к дверному косяку.

— Ты живешь с парнем?

— Меня это нисколько не интересует.

— Лесби?

— Отнюдь! Я девушка строгая. Рассчитываю подкопить деньжат и поступить в МГУ, на юридический факультет.

— Умница! Тогда обращайся ко мне. У меня в МГУ прорва друзей. С профессурой играю в покер в мужском клубе «Бахус» на Поварской. К тому же, я действующий адвокат. Могу с блеском подготовить тебя к экзаменам.

— Чудненько! — Анфиса садится ко мне на колени, крепко, с языком, целует меня в губы.

Я чуть не потерял сознание. Шепчу:

— Милая! Божественная!

— Аглая крепко спит. Чего ты медлишь? — поторапливает меня нянька.

— Ах, как же это внезапно. Скажи, пожалуйста!

— Не болтай! Действуй!

— Моя ты радость!..

— Ну же!

9.

Итак, сошелся я накоротке с нянькой Анфисой.

Накатила, не побоюсь этого слова, вторая молодость. Прощай жухлый предпенсионный возраст. Здравствуй, новая жизнь! Правильно говорит моя жена — старик Розенбом еще ой какой крепкий.

Вот уж не думал, что во мне скопился такой вулканический заряд сексуальной энергии. Как только моя благоверная за порог, мы сразу же с Анфисой бросались в объятия безумного Эрота.

Вечерами же обычно бывали коллективные посиделки.

— Я — девушка православная, — говорила Анфиса, держа в руке алую метелочку. — Библию помню крепко.

— И что же в этой замшелой книге? — брезгливо морщится Анна Кочубей, за последние дни она страшно похудела, профиль ее напоминает птичий. Какая-то помойная ворона, да и только.

— И вовсе не замшелая! — облизывает пухлые губы Анфиса. — Это же сборник мудрых афоризмов.

— Например? — улыбаюсь я.

— Легче верблюду пролезть в игольное ушко, чем богачу попасть в рай.

— Какой еще верблюд? — хохочет Ирина. — Где вы видели в России верблюдов? Разве что на фантиках конфет «Кара-Кум».

— Вам бы все свести к шутке… — хмурится Анфиса. — Библия же — святая, проверенная тысячелетиями, книга.

— Я в Бога не верю, — тихо говорит Анна Кочубей. — В рай и ад — тем более. Эта пресловутая Библия — альманах баек для дебилов. Пробовала как-то читать, да на пятой странице и бросила. Бред сивой кобылы.

— Как у вас делишки с отжатием имущества раковых больных? — из своего покойного кресла спрашиваю я. Спрашиваю просто так, чтобы поддержать разговор. На самом же деле любуюсь Анфисой, вспоминаю те любовные словечки, коими мы обмениваемся в жгучем поединке.

— Родной! — вскрикивает жена. — Иди лучше к себе. Думай о гибельной бесконечности пространства и времени.

— Хотите, Аркадий, я дам вам монографию о просветленном Кришне? — улыбается Анна Кочубей. — Снимите все вопросы.

10.

Как-то Анна Кочубей к нам явилась сама не своя. Вся почерневшая, сгорбленная.

— Аннушка, что такое? — шмыгнула носом Ирина. — На вас лица нет.

— Вы будто обуглились, — из своего покойного угла замечаю я, зорко наблюдая за обаяшкой Анфисой. Та, встав на цыпочки, стирала пыль с книжной полки, причем мокрой тряпкой. Такая умница!

— Плохо, ребята, все плохо… — гробово уронила Анна.

— Да что плохо-то? — озорно поправила золотистую челку нянька.

— Рак третьей стадии, — прошептала Анна.

— У кого? — гулко зевнул я.

— У меня! — со сдавленным рыданием ответила Анна. — Я только что от врача. Онкология яичников. Почти неоперабельная. А я так хотела детей. Мне же уже 35. Неужели так и засохну старой девой?

— От рака очень быстро умирают, — успокоил я Анну.

Жена топнула ногой:

— Аркаша, вон отсюда! Вечно ты суешься в бабьи разговоры.

— Вот оно божье возмездие, — отчетливо произнесла Анфиса.

— Какое еще возмездие? — выпучила Анна глаза.

— За неверие в Бога, в его святую книгу. Да и за отъем наличности и жилья у раковых больных, — уточнила нянька.

— Еще одно слово, и ты уволена! — взрывается Ирина.

Мы с Анфисой гуськом выходим из зала.

Когда сворачиваем в коридор с бессмертными полотнами Глазунова и Шилова, я жадно целую ее в шею.

Нянька поворачивает голову, подставляя мне медовые губы.

11.

И тут наступил момент истины.

А предшествовал ему рассказ Анны Кочубей о своих снах.

— Во сне приходят ко мне владельцы квартир, кои я так жестоко отжала. Приходят тихие, нежные такие, и поют колыбельную.

— Какую? — иронически сглатываю я.

— «Спят усталые игрушки. Крепко спят». Пробуждаюсь вся в хладном поту. С растрепанными волосами.

— Одну минуточку! — Анфиса Блядко мускулисто встает, молодая, крепкогрудая, желанная. — Мне нужно в свою комнату.

— Нам-то какое дело? — усмехается Ирина. — Заодно посмотри, спит ли Аглаша.

— Может мне какое снотворное попить? — сомнамбулически шепчет Анна Кочубей. — На худой конец, хотя бы валерьянку с пустырником?

Через пять минут нянька возвращается. И в каком прикиде?!

 На ней форма майора ФСБ. Золотом горят погоны. На груди ярится огнем орден «Заслуг перед Отечеством». Правда, только четвертой степени.

— Госпожа Блядко, что за карнавал? — морщится жена.

— Это не карнавал, Ирина Гаврилова, — сухо говорит нянька. — Позвольте отрекомендоваться, майор ФСБ, Анастасия Вихрь.

— А нянькой для прикрытия прирабатывали? — мучительно тер я виски. Вот уж не чаял, что вступил в сексуальный контакт с яростным работником карательных органов.

— Именно так! — выставила сахарное плечо с золотым погоном Анастасия Вихрь. — Я глубоко законспирированный агент. Крот! А откомандирована Лубянкой в вашу поганую семейку, чтобы разоблачить алчную банду кришнаитов.

— Вот оно возмездие! — еле слышно говорит Анна и звучно падает замертво. Точнее, в глубокий обморок.

12.

Вот такая залихватская история.

И она не закончена!

Анну Кочубей органы ФСБ пристроили в свою элитную онкологическую клинику на Калужской. Она им, эта г-жа Кочубей, нужна живая! Ведь именно к ней, как к матерой паучихе, тянутся все нити имущественных афер.

Я было опять подкатил с любовными притязаниями к Анфисе Блядко, т.е. к Анастасии Вихрь. Однако она меня отшила. Сказала, что контакт со мной, замшелым старпером, был лишь частью ее чекистской игры, сегментом прикрытия.

Настя предложила мне продолжить свою адвокатскую деятельность. Усмехнулась:

— Отдавайтесь адвокатуре с такой же страстностью, с коей вы отдавались сексуальному поединку.

Я подумал. И согласился.

И теперь я в суде защищаю только интересы работников ФСБ, дивного и славного ведомства. И, вы не поверите, всегда выигрываю.

Сынок мой Федя каждый божий день проведывает в клинике Анну Кочубей. То ли он влюбился в нее, а может ему это нужно для своей противораковой диссертации.

 Посещает Анну Кочубей и моя жена. Она теперь безработная. ФСБ наложило арест на ее лицензию риэлтора. Тюремный срок Ире пока не грозит, однако репутация ее изрядно подмочена.

Только я не посещаю Анну Кочубей. Скажу откровенно, мне она никогда не нравилась. Да что не нравилась? Вызывала отвращение. Этот ее гигантский рост. Эта нездоровая худоба. Не говоря о безгрудости. Жуткая жуть… Ужас и ужас…

Хотя по-человечески мне ее жалко. Все-таки бабе всего 35, а тут — бац! — проблемка.

И что ей теперь натыренная собственность? Помог ли ей всеблагой Кришна приобрести счастье?

Кажется всё. Конец рассказа.

Нет, еще одна деталь.

Проблема бесконечности пространства и времени теперь меня совершенно не заводит.

Пустое!

Надо думать о людях.