Начало повести.

Начало: клик- 1. ЖИЗНЬ - НЕ СКАЗКА

2 часть -  ЖИЗНЬ- НЕ СКАЗКА

http://www.andersval.nl/index.php?option=com_content &task=view&id=8153

3 часть: Жизнь не сказка-http://www.andersval.nl/index.php?option=com_ c ontent &task=view&id=8228&Itemid=190

ВРЕМЯ КАЛЕЧИТ И… ЛЕЧИТ

С Жорой домой не поехал. Пошёл по своим делам в Универмаг. А потом на Пушкинской, возле редакции газеты «Знамя коммунизма», натыкаюсь на мужика.

- Извините! - И топаю дальше. А он мне:

- Что, спортсмен, не здороваешься? Чуть не убил, а теперь игнорируешь?

Я присмотрелся. Ёлки-моталки! Да это один из толстяков, что в машине Лайкова сидели.

- Здрасьте! А что это вы в одном пиджаке? Не лето, вроде.

- Так я же работаю в «Знамени», спортивный обозреватель. Покурить вышел.

И тут мне бы в слёзы, да опять каяться, но характер не тот. Ору:

- Коммунисты сраные, корреспонденты вшивые, жизнь не цените! Кто вас, чуть не убил? Да ваш же водитель, - вонючий бык при погонах!..

Ну и дальше такое. Он на меня зашикал, в кабинет потащил. А потом в газетный буфет завёл. Я поразился вовсе условным ценам

и обилию ассортимента! Но, к главному.

Обсудили, чем закончилось у Лайкова: прав нет, пальцы отморозил. Взятки давать не умею. А дома что врать? Отец - фронтовик, коммунист. А тут, чистый гопак! Кому жизнь спас, взятку хотят и работы лишили, потому что не дал. Нет в Одессе бандита, с которым не договорюсь! А тут коммунисты хуже бандитов! Мой отец от такого расклада с ума сойдёт!

Пожевал газетчик усы (Алексей Иванов), повздыхал. Сел к телефону. Говорит кому-то:

- Да был я тогда! Петрович превысил власть. Испугался, перед нами фасонился. Вобщем, парень попал в непонятку. Пока Миша в отпуске, надо бы разрулить.

Хороший мужик, - закрутил всё обратно! Но плохи дела: документы по происшествию уже ушли в Городскую инспекцию. Там на разбор - месяц. И решение не предугадать. Иванов названивал, пока документы вернули в «область». Плюс, городской шеф меня вызывал, возмущался. А я между ними, как... в проруби. Так почти два месяца! Не знал, на какие болячки больничные брать. Зато успел головой заняться вплотную, и начал бегать по библиотекам: начал изучать медицинские дебри, что с головой, в нагрузку к этике и эстетике коммунизма. В результате, я в кабинете! Подполковник Ивлев, заместитель Лайкова, послушал меня, подумал, сказал:

- Прав Петрович, нельзя вернуть документы, если не наказать. И то понятно, что своего водителя выгораживал.

Сошлись на том, что два месяца, которые уже пролетели, мне запишут, как лишение прав за нарушение правил обгона. Лучше не ждать Лайкова, не рисковать. Я согласился. Ивлев тоже папки свои по столу подвигал, но я расписался, права получил, спасибо сказал и ушёл. Я же не знал, что через два года меня вызовут в прокуратуру, угрожая сроком: 7 лет тюрьмы.

КОНСТАНТИНИДИ

В гараж, ставший семьёй, пришло новое горе. Водитель Константиниди - повесился. Мужик тихий. Чуть старше 50. Дети. Оставил записку: жалобы на бригадира.

Гроб привезли в гараж для прощания. Шофера говорили: самоубийство Библией запрещено. Противно слушать! Библия не автоинспектор, не стоит на перекрёстке; и таксисты не ярые исполнители Заповедей. На кладбище не поехал. Достаточно смертей и речей у могилы. А помянуть не с кем! Жорик с Пашей перешли в другую колону, забрали 53-10. Какое-то время я болтался на подменных машинах. Напарники – хлам. А потом получил новую 24-ку. Правда, в нагрузку напарник: Борька-мента.

К этому времени купил Запорожец, а потом и Жигулей сменил штуки три. Что-то в них починял, подбавлял дури моторам, и продавал, латая бюджетные дыры. Рассчитался с долгами. Уже не стеснялся кому-то «дать в лапу». На своей машинке заработок возникал на ходу, а касса – личный карман. Плюс, обучал вождению тех, кто не мог получить права. Ну и на всякие соревнования «чайников» ездил. Потом, каждые полгода сессия в техникуме. Времени не было, незаметно летело время. Вот и вспоминаю теперь вихрь событий с 1972 года. Ведь с головой моей проблемы зашли не много дальше сотрясения мозга. Нашлись ещё точечные кровоизлияния, но, к счастью, мои тётки и сёстры – медики. К врачам послали, медикаменты доставали «по блату». Но здоровье вытекало из меня, как растопленный воск. С другой стороны, помнил слова отца: «Они и Поддубного залечат до смерти, если начнёт платить». И получалось: бесплатно - без толку; за деньги без конца. Поэтому и разрывался на части. 1. Заработать, чтобы платить. 2. Изучать медицину, чтобы понять, что лечат. 3. Читал книги Ленина, Сталина, древнюю философию и литературу, чтобы понять принцип развития общества. 4. Друзья, гонки - соревнования, - Вовчик Заболотный говорил: плотный график.

Когда понял, что гражданские медики «ни бум-бум», попросился от военкомата в армейский госпиталь. Отправили. Но здесь специалист заявил: «Последствия радиации». Верить, не верить? Но я точно знал: будь в нашей армии сто таких дураков, как мой лейтенант, тогда и Армию потерять не сложно. Парадокс! Он ненавидел меня за лучшие показатели, хотя за это же уважал майор - чечен Евгений Александрович Мочалов. Потому же, когда майор занят был делами вне взвода, лейтенант загонял меня в такие дыры, куда лучше и в химзащите не лезть! Мстил. В сумме, во время службы я дважды был в госпитале, и каждый раз слышал намёки на радиацию.

Колю Черлецкого, по вине лейтенанта «конюха крымского» - и вовсе комиссовали после нескольких месяцев мучений; не есть мог, пить, спать. Комиссовали из госпиталя. Потом кто-то передал: умер Коля. И вот военврач мне подкинул версию облучения, или же белокровия, хотя я точно помню: у Черлецкого были другие симптомы. Не объяснить, если не знаете действия отравляющих и дегазирующих веществ. Важно, что лечение, - полная замена крови, или чёрную икру жрать килограммами, было мне не по карману. Плюс, неизвестно, что зальют, когда купишь кровь. Значит, чистил кровь спортом, йогой и всякой другой дребеденью; купался в море зимой, но бестолку. Новые постижения мозг разъедали.

В интернате был друг у меня, на два класса старше. Потом стал тренером по гимнастике. Встретились в бане. Он удивился, что я похудел, дал книги по йоге. Через месяц я поехал, вернуть. А соседи сказали: жена с любовником заманили на рыбалку; там и убили.

Мне казалось, должен отомстить. Каждую ночь видел сны мести! Но их поймали. Что угнетало не меньше.

Родителям говорил, что тренер по боксу сказал сбросить вес. Папа не верил. А моя незабвенная тётушка Клара Наумовна - медсестра, боевой человек, с 16-ти лет по госпиталям и эвакуациям, - без вопросов продолжала доставать всякие витамины. Оказалось, именно она поставила точный диагноз. Сейчас это называется «стрессы, депрессия». Смысл прост: человек не видит своё место в жизни, будто выпадает из мира рождения. Семья, власть, общество, мир - кажутся несовершенными, если хочешь познать совершенство.

Зачем живу? Вопрос угнетал ежесекундно, как дробит камень капля. Кулаков, - защищать  идеи, на всех не хватит. Как говорят мудрецы, - знания умножают скорбь. А смерти друзей, близких, знакомых или случайных людей, угнетают неясной закономерностью.

Зачем убивали Витьку жена и любовник? Могли бы всё рассказать! А смог бы он просто выйти из их жизни? Эти мысли не отставали, сколько не стой на голове, сколько не пой себе: «Омм! Всё хорошо и прекрасно. Тело наполняет энергия солнца, луны», или ещё какого-нибудь булыжника». Не помогает! Когда будоражит вопрос «зачем», если не можешь жить, как жвачное, обмануть себя трудно.

Наставление к самовнушению гласит: «Обмани себя на 98%, а на 2 - уговори». Но со всех сторон просят: «Заплати! Вылечу! Исцелю!» А где заработать? Рецепт только один: крутись. Ладно, крутимся. А потом? Опять жевать, покупать любовь, кланяться взяточникам от власти? Или искать друзей, готовых с тобою их свергнуть? Впрочем, соратников, готовых бороться, тоже найти нелегко! Одни прилепляются к власти, другие к милиции, третьи к бандитам, а четвёртые ко всем одновременно! Мир людей хуже, чем паразитов, насекомых, животных. Зато «знахарей» море! Один продаёт не свою кровь; другой, по моде,  бьётся со стафилококком, третий предлагает «подкинуть огня». Был у меня и такой. Диетолог, по совместительству народный целитель. Вогнал 8 уколов серы. Температура под 40! 32 дня - состояние бреда. Экспериментаторы, мать… Не помогло! А в поликлинике?

После аварии в Риге, три дня стоял в очереди к врачу. Домой не вызывал, чтобы не тревожить родителей. А стоял, потому что уступал место больным, старшим и женщинам.

Невропатолог на третьем этаже. Тётка толстенная, килограмм 130. Лифта нет в поликлинике, - архитекторов проклинает, строителей. Потом в кабинете пересказывает медсёстрам, что купила, что нет. Клянёт цены на рынке, и то, что продуктов нет в магазинах. С пациентами те же беседы, но с подвопросом, что можешь достать?

- Всё дефицит! Колбаса, трусы, билеты в театр, кино. Принеси, получишь больничный лист. Достань, скажу, у кого купить медикамент. Заграничный. Следующий!

Приём больных продолжается.

Я под дверью стоял, прислушивался, прикидывал, что с меня пользы. Привезти, отвезти, - не мало! И Жорка учит:

- Дурак - под дверью стоять? Лови тётку на лестнице! Вырывай сумки, неси в кабинет. Наври, - живёшь на пятом этаже дома без лифта, поэтому не вызывал. Войдёшь первым!

Сработало! Но «полный покой», - предписание от сотрясения мозга, мне даже не снился. В коротких снах я создавал Робингудовские группы, громил взяточников, свергал власть. А днём убеждался: сторонников моих идей нет! Кто ещё не был в лапах «закона», каждый спешил отщипнуть, украсть. Рыльце в пушку, но до убийств пока не дошли. Но не меньше интересно и то, что из армии «рыльце в пушку» милиция формировала себе осведомителей, всегда готовых заложить кого-то, чтобы не сесть самому. 

РЫЛЬЦЕ В ПУШКУ

Это известное выражение, но удивился, когда сказал его мне в такси молодой негр, студент Одесского артиллерийского училища. Это был вечер, кажется 1972 года – холерного. Вдруг цена на бензин и проезд на такси подпрыгнули вдвое! Даже счётчики нам поменяли. А пассажир ухмыляется и говорит по-русски достаточно хорошо, только с акцентом:

- Интересные у вас люди! Такое произошло, но вы не бастуете!

- А зачем бастовать? – хихикаю я. – Где брали рубль, там счётчик покажет два. Тем более таксист кормит полгаража: начальники, диспетчеры, медики, слесаря, механики, - да и запчасти за свой счёт! Везде всё с переплатой. У нас как бы негласное правило: на линии такси государственное, а на ремонте, как личное. Вот и крутимся! И не только себе.

- Вот, - грустно сказал иностранный студент, - так и получается: у каждого «рыльце в пушку», как «снежный ком с горы катится». Так нельзя. Трудно понять, чем кончится, когда все становятся вроде воров.

Как я и сказал, произношение его было смешным. Так что я тогда похихикал и больше отметил, как хорошо он знает наши поговорки. А теперь понимаю и то, что у нас каждый считал себя хитрым, удачливым: схватил чёрта за хвост, а бога за бороду.

Смешно или глупо, я себя начал чувствовать инопланетянином. Но не сидел без дела. В 1972 году поступил в автодорожный техникум. Мне подсказали: глупо всю жизнь рассчитывать на работу в такси. Или права потеряешь, или здоровья не хватит! Да и ситуация обострялась. Несколько друзей - убили на смене. Я не мог им помочь или за них отомстить. Конечно, всё это мы обсуждали с Володькой! А папа сам понимал. А что мог сказать? Уходи из такси? Куда? Зачем, если судьба неизвестна! Сначала причинами моих бед казались ему мотоциклы. Гонки, травмы, да и мотоциклов украли у меня штуки четыре подряд. Милиция не искала. Сам искал. Вор всё равно кому-нибудь прихвастнёт или будет вынужден продать мотоцикл на запчасти. А такси вроде справочного бюро. Так что правда всплывала: нашёл восемь мотоциклов. Но следователь этим мало интересовался. Был у нас в райотделе - Пундик. Над ним открыто смеялись: балбес балбесом. А он «себе на уме». И, да, я могу рассказать о нём много смешного. Тем не менее, именно он стал он начальником Отделения. Загадка?!

Потом Жорика хлопнул инфаркт. Было страшно смотреть на него в больнице! Вздохнёт - бледнеет, синеет, шевельнуться боится. Комок нервов, визгливый гуляка, эрудит и наставник - перепуган до смерти! В такси не вернулся. Стал «контролёром на линии», хотя их все не любили, как и гаишников. Подошёл, значит надо ему «отстегнуть». Тем более, Жорку не проведёшь! Знал «все дела» со счётчиками, с путевыми листами, с километражём. Ребята меня просили: «Скажи что-то напарнику, лютует! Большей сволочи не было!» Но Жорка не хотел меня слушать. Разругались. Только инфаркт его меня беспокоил, будто под ухом насвистывал: от сумы, от тюрьмы, от инфаркта. А тут - Константиниди. У меня с детства к смертям особое отношение. Смерть пугала и мучила размышлениями, но я осторожней не становился. Этак: врёшь, не возьмёшь! Даже придумал: «Жизнь - период между рождением и смертью. Жить надо так плотно, чтобы со смертью столкнуться, как с давним знакомым, на бегу. «О, привет! Прости, не узнал, спешу». Но это было бравада снаружи. Жорик говорил:

- Ты человек толпы, боишься одиночества больше, чем  прокурора.

Но я себя называл «Петух с отрубленной головой». Вне блатного понятия «петух». Просто бежал, будто давно потерял ориентиры. И вопросы обходил стороной, как путешественники обходят лагеря прокажённых.

С этими мыслями я вышел из гаража. Там Володьку не встретил. Да и что обсуждать? Я уже давно оберегал его от подробностей, как отца. Впрочем, Володька уже сидел на багажнике моего Жигули. Конечно, я приосанился.

- Едем? Машинку дома оставлю. Прогуляемся. Заглянем куда-то. Помянем.

- Растёшь. Жорку цитируешь, - кивнул Володька.

И молчал, пока не спустили в шашлычную (22 ступеньки, У тёти Ути, - называли по-разному). После гибели Вовчика Шубина, Володька бросил курить. «Платить за это - надо быть идиотом. А стрелять у других стыдно». Да и пил он уже «для памяти». Не бежал к шоферам, не кричал «Добавим!» Избегал споров. Будто боялся слов. Мудростью засветился, мне непонятной. Т.е. пока ждали заказ, только я разглагольствовал.

- Кому дело, как ушёл Константиниди? Дурак, что раньше Грасису (бригадиру) мозги не отшиб. Мог и потом, чтобы не посадили. А что толку в записке? Бугор выкупит её у ментов, концы в воду! Была, не была? А как детям теперь? Папа самоубийца. Детям дальше хлебать? Главное, теперь эти козёлы у гроба стоят и обсуждают. А что? Ты хочешь жрать - жри! А у него свой аппетит. Это, как водка, сама в рот не течёт! Хочу - пью, не пью. Без «ты меня не уважаешь». Он... сделал своё. А ты не хочешь, не делай! - Примерно такое я нёс. - Вёз недавно в такси одноклассницу. И вдруг она говорит: Давиденко Наташа повесилась. Дети есть. А муж - пьяница. Понять можно. Но с ней за одной партой сидел, списывал; а на физкультуре косился, как гульками проявляется грудь. И уже не толкнёшь её! Отличница. Школу закончила - ясно. Замуж - понятно. Дети - обычное дело. Но и алкаш - не редкость! А последнее - катастрофа. Наша. Будто в школе не подготовили к жизни. Знаешь, - Володьке говорю, - ещё подвозил нашего преподавателя по истории, Алексея Борисовича. Страшно идейный был! Ребята из класса, который он вёл, потом ежегодно встречались. Как семья! А впрыгнул он ко мне вечером. Спросил, - по дороге ли пассажирам. Верный знак: хочет подсадкой проехать. Смотрю, пальтишко, что в школе носил. Кепочка та же. «В Гороно, - говорит, - на собрание». На счётчик взглянул и занялся подсчётом монет. А я, - не поверишь, даже боюсь поздороваться! А что сказать? «3драсьте, зачем вы нас дурили? Почему правды всей не сказали, будто бросили в море дерьма? Или не знали? И, что теперь получили?» Но, тут разговор нужен долгий, а он ехал всего пару кварталов. Так что я кепку на нос надвинул и басом ему говорю:

- Там знак стоит, остановка запрещена. Так что плюньте на мелочь. В Отдел Народного Образования я бесплатно вожу. Из благодарности.

Так он и выскочил. Благодарил, будто я ему миллион подарил.

Лет через пятнадцать встретился с Алексеем Борисовичем в очереди; подавали документы на выезд. Прячься, не прячься, идёт перекличка. А учителя фамилии помнят всю жизнь. Он - ко мне. Пальто прежнее, а вопросы иные! Как очередь не потерять, как отправить багаж, чтобы не разворовали? И что, я должен ругать его за то, во что он сам верил? Тогда лучше прямо в Отдел Народного Образования! Там наш Владимир Андреевич Юнг - заведующим стал. Был учителем русского языка и литературы; в баскетбол вместе играли.

- Ладно, - сказал Володька, – угомонись. Жуй неспеша, пока не остыло. Выпьей за всех. Без тостов. Всему свой кусок сердца. Там разберутся, кто жил по какому закону. Он сдал свою смену. Сейчас по путям отчитывается. Не перед нами. Там бригадиру полтинник не сунешь. А мы пока ещё в деле.

Конечно, я тарахтел бодрячком, но это «жуй неспеша, выпей», поломало меня. Всё, - сказал себе, - надо заткнуться; с ним, как с родителями. Хоть в другую колонну беги. Вижу, как он за меня болеет.

Володька, будто мысли прочёл.

- Скучно без Жорки? Сломало его непонятно. Чужой жизнью зажил, лютует. А дальше? Кто на Бродвее с ним поздоровается, кто рюмку с ним выпьет, с кем молодость вспоминать? А если не с кем, тогда её вроде и не было.

- Какой Бродвей?

- Да мало ли. Не век же трезвонить по Дерибасовской? Впрочем, дурная тема.

Мы не засиживались. Володька всегда любил погулять пешком. Но теперь шагал, глядя под ноги, как дети по лужам топают. Спросил о делах в техникуме, о родителях, брате. Вспоминал, где на Соборке и в Городском саду играл духовой оркестр. Как стояли скамьи, как оркестры соревновались «кто кого передует». Как на улицах танцевали; как в 1961 году Хрушёв запретил громкоговорители на столбах, и люди уже не собирались послушать «Известия».

А я вспомнил, как при Хрущёве Одесса обукраинилась. В детский сад приказали ходить в рубашках с вышивкой на груди. Вышиванки, с пуговичками вовнутрь. Никак не мог научиться застёгивать. А воспитательница говорила:

- Это потому что у тебя еврейские пальчики.

До этого я думал, что мы все - одесситы, а тут оказалось…

Володька вдруг засмеялся

- Евреи счастливые люди! Дурни всего мира им помогают первыми обратиться к Богу с вопросом «За что?» И тебе воспиталка помогала, хотя думала, что сама очень козырная тем, что не еврейка. Сам поймёшь. Вот гонки есть, кубки, грамоты; весело! Хорошо, что ты за секундой бежишь. Только часы купи новые.

Я взглянул на «Командирские», которые в армии мне подарил майор.

- Да и эти прекрасно идут!

А Володька ухмыляется, нос трёт.

- Да я про те, которые время и жизнь иначе покажут. С той стороны, где всё и умно. Ведь ты и сегодня подрос. Товарищ ушёл. Он своё съел, и ты потихоньку хлебаешь. Твой характер такой: всё разжуй, всех построй, вперёд, заре навстречу! Но в светлое будущее колонной не ходят. Ты поехал на гонки, башку поломал, железку выиграл. Счастлив! А другому - плевать. И ты когда-нибудь сам не поедешь. Вдруг другое засветит? А прежнее всё твоё. Хотел – вошёл, захотел вышел. И хлопать дверью не стоит. Просто всё! Будто кино досмотрел и в другой кинотеатр пошёл. Твоя революция, как победа: важно, это кино смотреть до конца.  

Мы прошли до конца Дерибасовской. Вдруг Володька скомандовал: «Тачку лови. На троих!» А сам руки раскинул и попёр к мужику, еле стоявшему под гастрономом.

- Корефан, твою мать, куды же ты слился? Я сказал: стой, жди! Тут людей, как елок на лесоповале!

Я давно не видел его таким. Ну, думаю, кого-то из прежних увидел. Но, думал уже на бегу. Привычка такая: сделай, что сказал старший, потом спрашивай. Тем более, здесь знаки «Остановка запрещена». Значит, аллюр три креста, топать под «Театральный». Но, что-то смутило меня. Смотрю, мужик Володьку не узнаёт, а рядом мнутся какие-то мутные парни. Вобщем, стал на обочине; свои заметят, плюнут на знак. А Володька всё-таки в поле зрения. Тут и частник подъехал. Я влез.

- Спецобслуживание. И только не спрашивай про зарплату!

А возле Володьки те посторонние уже толкутся кружком. Я выскочил.

- Что за дела, начальник? Сказал бы, я бы автобус пригнал. А так все не влезут!

А Володька остальным заливает:

- О! Я же сказал, что забит корефан. Под охраной у государства! А вы, пацаны, другой транспорт ловите, а то этот - прямо на нары!

Втолкнули мы кореша в автомобиль, поехали. Те орлы только пастями щёлкнули.

- Обозначьтесь подробнее? - ворчит частник, - Я вообще пьяных - ни в жисть.

А Володька прямо заливается от счастья.

- Та я уже расшифровывал! Думаю, на Черёмушки. Дуй, зараз усё уточним. - Полпути выяснял у мужика адрес. А тот мычит и кулак показывает. Володька прислушался. - Ага, - кивает, - на Варненскую. Дом три? А кулачок? Ты скажи, я вставные повынимаю, на всякий случай.

Мужичок заулыбался, что речь его поняли, и кулачок сует Володьке под нос. Оказалось, сам хотел тормознуть «колесо», три рубля заготовил, с учётом личного антисанитарного состояния. Так Володька нам объяснил.

Довезли. Выгрузили.

- Теперь, - говорит Володька ему, - три рубля дядьке, а волю в кулак. Дальше рисуешься сам. Твой хутор. Если здесь тебя  грабанут, я не в ответе. И наука будет тебе: не нажирайся в приличном виде. Волчата любят пушистую публику.

Развернулись обратно. Я интересуюсь:

- Дядя Вова, что за особа, приближённая к императору?

Он смеётся:

- Или я знаю? Смотрю, босота с флангов прикид его оценила. А я щипачей нюхом чую. Ну и решил увезти мужика. Не при мне! И шо, в дом его заводить? А вдруг там стол нам накроют, а мы уже емши и пимши? А так, ворьё потревожили, мужика в порт приписки доставили. Весело! Дальше его судьба! Мне сказали: сними мотылька с крючка! Снял. А вдруг последний шанс на дело благое! А? Вобщем, не знаю я шерстяного, прости.

Тут и мы с водителем расхохотались.

- Да он же в стельку готовый! И толком наверняка ничего понять не успел!

- А мине, шо за дело? Я же не «Красный крест». А шо, ишо лекцию почитать, или ворью кости ломать, чтобы медаль получить? Нет, дорогуша! Ни к хозяину, ни в газету я светофор себе не включаю. Не Мичурин и не Макаренко. И твоих кулаков на всех не хватит! А так, грека Константиниди в путь снарядили, воздуху хапнули, и даже козлоте обедню подпортили. Мало? Они другого надыбают; это завхозу понятно. Но тут воля не наша. – Володька вздохнул, хрустнул пальцами. - Я и сам мандражировал. Думаю, я же не Мирцев, - гонять шантрапу. Тем более, он тенором листья с деревьев косит, а баталией дирижируешь ты. Но это потом я подумал, когда отправил тебя. И чего вообще впрягся? Что за напасть в этом Бермуде! Всегда кто-то… традицию портит. Во поколение! Они мне уже: «Вали мужик, пока валится!» И отпихивают. И ладошки в карманы. Нет, я помню, как ты того без штанов оставил, но у меня-то руки при деле, я человека от штукатурки отклеиваю. А он вяка не лычет. Нет, песню запеть, - «Жили у бабуси три весёлых гуси!» Молчит, мычит. Тогда я им: «Вы шо, пацаны, нюх потеряли? Откуда залётные? Хутор мой! Бригада работает без обеда. Наш корефан! Только откинулся, а вы его в чистку?» Вобщем, притупил гонористых! Но точно не молдаванские. Те меня знают. Ох, сердце кольнуло. От смеха. Так мы Жорку обгоним. Дурное дело не хитрое. Ладно. Завтра «толчок», дело норму задаст. Рано на кладбище с красными флагами.

Всё это время водитель молчал. А когда приехали (получил десятку без сдачи), спросил:

- Нее, я таки хотел бы спросить для приличия и всеобщего интересу, как за компанию в редком случае. Это вы по-узбекски калякали? Лично я ничего не понял! Ориентир только есть: в машине чисто, в кармане светло. Так что и вам светлого пути.

ТОЛЧОК

Для специалистов, знающих, что по-русски «толчок» - в туалете, мы поясняли: Одесский толчок это базар. Нужны ещё пояснения? Правда, этот толчок, после истории спасения алкаша от воров, я вспоминал месяца через два. Когда совершил рекордную для себя (на то время) прогулку: шагов на сто, к воротам больницы, что на Пастера 5. И этот рекорд - тоже не шутка! Потому что на следующий день после прогулки с Володькой, утром Жигулик мой наотрез отказался пыхтеть. Я и сам виноват: забыл в гараже подпаять клемму аккумулятора; отвлекли похороны, и Володька ждал у машины. Т.е. к дому приехали, а утром забастовала. Вобщем, потопал я Тираспольскую, где всегда ждали таксисты. Таксист - старичок. Всю дорогу кряхтел, возмущался.

- Сто лет не работал ночами, а тут бугор приказал.

- Как так приказал! - водителю говорю, - ну и послал бы бугра, пока солнышко не проклюнется. Я-то моложе, и то ночами деревья пассажирами кажутся.

А он мне:

- Я на тебя посмотрю, как начальство пошлёшь в мои годы.

Так мы и ехали. Предпоследний поворот, с Московской в Солонцеватый переулок, дед проехал нормально. Но придавил на прямой! Вот, думаю, ругает  бугра, а сам чешет, как гонщик. Я еду тут шагом, потому что через 30 метров улица Богатого, главная, - а там из-за дома «не видно ни зги». Впрочем, водителю под руку говорить не принято, я и молчу. А дед прёт. Будто забыл, что по главной, односторонней, как скоростной, леваки летят, как на танцы в женское общежитие! Нет, думаю, этика, этикой, но лучше напомнить: суббота, толчок. Смотрю, а дед спит. Я часами ворочаюсь, а он - пять секунд и сразу баиньки. А я сердцем чую, прёт по Богатого что-то большое по левому ряду, чтобы не пересчитывать люки. Гудит, как самолёт.

- Стой, дед, тормози! - ору. А он посапывает. И мне до педали не дотянуться. Тогда навалился на руль, влево крутнул, а тут здрасти-пожалуйста, летит автобус, как трамвай на Фонтане. Ну и всадил нас в бочину! Уже по касательной, но прямо в дверь мою. Стёкла летят, вроде пшеница на жениха и невесту! Стучат, как шрапнель. А я правым боком, будто устройство автобуса рассмотрел: каждую гаечку на колесе, каждый изгиб бампера и крыла.

Дед, конечно, проснулся, когда нас метров десять уволокло налево; встрепенулся и начал вроде как восхищаться:

- Всё... всё! А как это всё…? А что теперь, всё…? - Будто во сне требует под конец любимую песню «Утро красит нежным светом».

Я, само собой, его вытолкал, чтобы выползти с его стороны, и говорю:

- Батя, похоже на то, что вы уже смену закончили? Значит, знакомьтесь с автобусником, думайте о плодотворном отдыхе, а я в гараж. Вызову ваших БД (безопасность движения) и тележку буксирную. Своих ходом вам явно уже не доехать.

Бегу в гараж, метров 200 осталось. Не чувствую, что левой ноги будто нет. Мысль одна: мне пора выезжать; толчок - именины сердца таксиста!

Звякнул, свою коровку завёл прогревать, и опять к деду бегу: себе встрепенуться, его обрадовать. Дед уже бодрячок: на звёзды смотрит, считает, во что сон ему обойдётся. Ведь и ПАЗика морда набок!

- Ну, - говорю, - батя, хвост пистолетом! Ваши выехали. А я вперёд - толчку навстречу!

- Давай, - вздыхает дедок, - гутен морген. Хорошо, что я успел вывернуть влево! А то был бы тебе полный… - махнул рукой. – Да, а зачем ты счётчик мне оторвал?

- Какой счётчик? Копилку с царскими червонцами? Этой предъявы мне ещё не хватает!

- Да вот, смотри: таксометр набок, кронштейны оборваны. Это ты как? Там рамка из уголка, да и болты на 6-ть.

Смотрю, и вправду. И понимать начинаю.

- Прости, дед! Я так понимаю, что нога моя левая - бронебойная. Главное, не сломал, раз уже бегал. И ты не горюй! На фоне ближайших выхлопов на ремонт счётчик - копейки. А если бы меня автобус прибил, то и вообще: тюрьма центральная, казённый дом. О, а вот и тележка приехала! Грузись. Приедешь, выпей за нас.

В гараж прибежал, ногу потёр, вроде массажа, прыгнул в машинку. Поехал на выезд. Красиво врулил на яму к механику и... всё. Картинка пропала. Но другая пришла! Будто сплю дома, но слышу: портовый маяк и поезда дудят. Как бы будят: в гараж пора ехать: долги отрабатывать. Но почему паровозы воняют нашатырём? Мне этот сон не понравился. Тогда я решил: айда на другой бок, досмотрю вторую серию и... Нет, чувствую, будто ноги и рёбра мне спеленали и - опять нашатырь! И старик Хотабыч в воздухе плавает, вроде джина. Нет, чушь, это гаражный медбрат. А остальное всё настоящее: спирт, кушетка, бинты.

- Ладно, - брата прошу, - Хотабыч ты или нет, дай ещё хоть минутку поспать! Или я вроде выехал? Или в яму упал? Чего тут?

- Нет, - говорит брат-Хотабыч, - на яму попал и даже ручник затянул. А вот механик ругался! Из будки пришлось выходить и тебя сюда выволакивать, бо ты отключился.

- Понятно. В смысле, сегодня толчок без меня и деда? А чего ты мне набинтовал?

- Ну, в общих чертах, без рентгена. Чёто ты левой ногой забодал капитально. Потом - правый бок: ушиб рёбер, рука. Уже синие. Да, и сотрясение мозга должно быть. Тоись, он вроде как есть, но где ты успел за 20 минут так обстучаться, не представляю. Рассказывай.

- Ааа! - вспомнил я, - так это дед задремал, а я думал, срулю левее: он поспит, я выеду, разбужу. А тут автобус вне расписания. Влепил, без уважения к спящим товарищам! Правда, теперь дед считает, что вовсе не спал и сам вывернул, так что…

- Ага, - медбрат скрестил на груди руки, почесал подбородок, - понятно. Тогда спи. Только громко не пой, когда шок пройдёт.  

В 9-ть утра нюхнул я ещё нашатыря и похромал к начальнику. Дышу через раз. Размышляю. Не потянись я к рулю и, будь ростом сантиметров на десять ниже, дал бы автобус мне не по боку, а прямо в башку. Вовчика Шубина вспомнил; пониже он был.

Качало меня. Туманило. Ввалился к начальнику; а у него бугры на планёрке.

- Простите, - прошу, - мне срочно в больничку надо. Дайте отпуск.

А они - компания эта - в хохот!

- Палкой тебя не добьёшь, хитрый жук! Захотел почти летом в отпуск смотаться? То гонки тебе подавай. То техникУм. И на отпуск губу раскатал? А кто план возить будет!

- А что я, против плана? И все мои освобождения - по закону: право на труд, учёбу и отдых. И спортивные достижения, кстати, в копилку гаражную. Я же не на Доску почёта прошусь. А отпуск положен: два года уже отстучал, без обеда.

Тут я должен сказать, что былого начальника колоны Бор. Ефим. Юзефпольского к тому времени посадили. А новый пришёл - Криворучко.  Ну и, видать, решил показать себя в крутизне обхождения. Тем более, очень был на Хрущёва похож. Сжился в роли!

- Ты, - говорит мне, - сопляк, мозги конституцией нам не пудри. Я тут решаю! Пшёл вон на работу! Всё!

И по столу ладошкой, будто я пионер, а он ЦК КПСС. А у меня в голове кавардак! Будто дед, таксист пострадавший, смеётся:

- А вот я посмотрю, как ты на начальство  попрёшь!

Плюс, за сопляка закипела во мне володькина злость. И, опять же, Жоркина Школа: с согласия безголосых «здесь они всё решают», как когда-то Лайков на дороге. Ну и, самое главное: чувствую, рухну сейчас навсегда. И Константиниди припомнил. Значит, думаю, раз уже подыхаю, терять нечего. Взвейтесь соколы орлами! За рабов отомщу! Тем более, не унимается Криворуко! Командует бригадирам:

- Ну-ка, товарищи, вышвырните его!

Ладно, подвожу свой итог: сейчас тебе мавзолей устрою. И, пока бригадиры не подскочили, шагнул к столу, вздёрнул его, с прицелом Криворучку в кресле приплющить, но… молнией пронзила незнакомая боль: левая пятка, сердце, мозг.

Нашатырь. Медпункт. Шамиченко рядом, хотя моим бугром был тогда Григорий Яковлевич Грасис. Впрочем, я сразу вспомнил; когда Шубина хоронили, Жорик сказал: «Шамиченко – лиса». Значит, что-то хочет схитрить, уладить. А что?

- Я убил Криворучку? - спрашиваю.

- Это как? – побледнел Шамиченко.

- Ну, столом.

- Значит, счастье, что вырубился! Все подумали, что ты начал падать, за стол ухватился. Но грохнулся. Медбрат прибежал, дышал в тебя. Сюда перетащили. Перепугались все! Так что ты полежи, а потом доставим домой. Больничный, отпуск запишем. Сам знаешь, с нас требуют план. Всем деньги нужны. Так что ты не дури. Отлежись и в строй возвращайся.

- А что, дядя Петя? – ехидничаю. - Вот дед бабахнулся утром. Ему за 60, а бригадир его после ТО в ночь поставил. А кто будет коровку и автобус латать? Кто бабки внесёт? Кто ответит? Дед. А начальство – на партсобрание.

- Ладно, - хмурится Шамиченко, - не бухти, отдыхай. Поедешь, или ещё отлежишься?

Я позже узнал: бригадир и Криворучко, начальник, до смерти испугались тем, что у меня получалось: травма на производстве. А он наорал на меня, насмехался, гнал на работу. Значит, скандал. А кому это надо? Поэтому: больничный, отпуск, всё, как положено. Даже напарника другого пообещали дать, вместо Борьки-мента.

БОРЬКА-МЕНТ. ВКРАТЦЕ

Клички в гараже не дают просто так! Борька (лет на 6 старше меня) был стукачом. Писал на всех, будто общаются с наркоманами и ворами. А тут я получил новую Волгу – 24, и Борьку напарником. Но не сработались. Пустяк вроде бы. Обычно машину всегда ставят проверить и подтянуть; но «горел» план. Сразу выехали на смену, а остальное делали «по нужде». Расходы, конечно, в текущий список. В конце месяца, после ТО, производили расчёт.

Борька каждый день привозил расходы: крепил глушитель, двери обтягивал, карбюратор регулировал. Но всё делал в других гаражах, «по ходу». И долг мой безмерно рос: 5 рублей, 10, 15. Мы с Жоркой на старую столько не тратили! И вот при первом ТО мент побежал на собрание, а я остался возле машины. Потом подошёл «дверник». Я говорю:

- Прости, брат, мент уже всё обтянул.

А дверник (это же его живая зарплата!) походил вокруг, постучал по обшивке…

- Какую дверь он обтягивал?

- Да все, говорил, так что…

- Дай открою, бесплатно проверю! – Раскрутил обшивку, а там всё на клею. - Врёт мент, - говорит, - зуб даю!

Тут и Жорка пришёл, был тогда ещё в нашей колоне.

- Ну, козлище ментовское! - возмущается. - А что там ещё по списку? Давай проверим!

Запустили под коровку других слесарей. И всё всплыло! Машина с завода, в масле. Нет следов, чтобы кто-то копался, подтягивал.

- Ша! - командует Жорик, - Разберёмся! А ты отвали, позову, когда надо.

Борька пришёл с собрания, поднял переднее колесо на домкрат, и полез под крыло крепить антенну для радио (вместе купили). Тут и Жорка возник. Нашёптывает ему:

- Ты гонщика проверяй. Замечено было: бабки в список заносит, а ремонты не делал.

Ну и, конечно, вокруг нашей машины собрались водители, кто на ТО. Вот Жорка и выступает.

- А что, надо молодого проверить и наказать, если врал. Не хрен панькаться, пусть вдвойне возвратит, если козлил! И нам поляну пусть накроет! Согласен, Бориска? Слесаря пусть проверят, а я, если не прав, сам оплачу!

Напарник, конечно, рад нахаляву стакан опрокинуть; отдал список расходов, опять полез под крыло. Пришли слесаря. А Жорик стал возле машины так, что Борька из-под крыла не вылез. И, когда слесаря сказали, что обтяжки в машине не сделаны, - Жорка приспустил домкрат. Башка мента под крылом, а задница снаружи. Так вытащил Жорка у него деньги, зачитал список и отсчитал на всё. Поднял домкрат. Борька вылез и соколом полетел к начальнику.

Был тогда Юзефпольский; из таксистов и автогонщиков, - не котлета, как Криворучко. Прибежал в боксы, а мы все на местах; трудимся, без признаков непредвиденного веселья.

- Вы мне не придуривайтесь! - кричит начальник. - А ну быстро деньгу на капот!

- А что мы, Борис Ефимович? - удивляется Жорка. - Мент сам согласился. И сам козлом оказался! Вписал на полтинник, а сам ничего не делал. Слесаря подтвердили! Нее, так не честно! А если бы Дорман наврал, тогда всё путём?

Грохнул начальник кулаком по машине, меня с Жоркой затребовал в кабинет.

- Вы меня подставляете! У него свояки в «конторе». Ночами на такси по милицейским рейдам катается, а мы даже за план сказать ничего не можем. Да он и на тебя уже рапортов наложил! – это он мне говорит.

А Жорка кричит:

- Его вообще не было! Борька сказал: проверить! А сам приписал! Люди свидетели!

- Он приписал, а ты влез в карман! И под крылом придавил! Всё, хоть застрелите!

Борька и дальше пакостил. А тут Шамиченко вдруг обещает:

- Сменим мента, если в профсоюз не настучишь. Тем более, - намекает, - по болячке твоей на гонки дорогу закроют. Мало ли, какой поршень в голове твоей прогорел?

Это, конечно же, аргумент. Я обещал молчать и попросил Петра вызвать Жорку. Тот вскоре примчался.

- Как было, что помнишь, что чувствуешь? Я узнал, что приписано, но тут весёло всё! Завотделения в Москве на симпозиуме. Лечащий врач повёз студентов-медиков в колхоз на уборку помидор. Дежурят практиканты. А им лишь бы затащить медсестёр в бельевую! Но, по-любому, кажись инфаркт у тебя. А начальство трясётся, потому что вышел какой-то Указ: если в рабочее время, начальство должны судить. Как бы рабочая обстановка не та. Поэтому Криворучко в штаны наложил, что ты расскажешь, как он орал на тебя, гнал на работу после аварии. Понимаешь? Они толком и про аварию не знали! Вы бахнулись около четырёх, а они пришли в восемь. Потому и Петра заслал Криворучко, когда узнал, с чем пироги.

- Ну да, - начинаю я понимать, - Петро и сказал: если в мед. карточке будет авария, могут на гонки не допустить.

- Правильно! Лиса знает, чем тебя придушить! Наверняка обещал больничный и отпуск.

Нет, я ещё верил, что весёлые виражи от меня не уйдут. Но, в сумме, из больницы меня раз пять выпускали; я очухивался, а потом опять будто падал в тёмные пропасти. Но всё это позже; а тогда, после аварии, меня повезли домой. Думал: тресну сейчас кофе, подкормлю Вегу, собаку мою, и отсыпаться улягусь. Впрочем, раз уж Вега меня спасла через пять минут, вкратце о ней расскажу.

ВЕЛОСИПЕД, НАША КВАРТИРА, ВЕГА

Месяцев восемь назад, когда «лечился» у шарлатанов-медиков, решил купить велосипед, чтобы двигаться больше, а то засиделся! Но велики в магазине по записи: очередь года два. И опять: концы ищи, переплачивай, чтобы очередь обойти. А потом новый велик сопрут! Вот и решил я купить невзрачный, чтобы подладить и ездить без риска. Пошёл на базар, Староконный; там можно и атомную бомбу купить в запчастях; и даже просто погулять – услада слуха, сердца и глаз. На базар заходил со стороны, где продают собак, кошек - всё, что шевелится. Мы с детства любили собак; фильмами про пограничников и четвероногих друзей наше общество изобиловало! Вот и тащили с братьями в дом бездомных дворняг, и слёзно просили родителей их оставить. А куда? Коммуналка: четыре семьи. Наша комната - 12 квадратных метров. Иногда отец начинал толкать стены. Объяснял: опрокинем на бок, комната станет больше. Вместе считаем! Ширина три, на длину четыре, это 12. А если набок завалить, это уже 4 на 4,5 метра высоты. Целых 18 квадратных метров! А три метра высоты нам достаточно! После этого мы с братом тоже толкали стены. А папа кричал:

- Стоп, не так сильно! Мебель должна плавно сползти, а не упасть нам на голову.

Вобщем, на ночь родители раздвигали обеденный стол; мы с братом спали на нём. Тогда о собаке не могло быть и речи. Нам разрешали покормить блохастика и - на волю.

Чтобы не оставлять «приёмыша» под дождём, мы искали крытую трамвайную остановку или парадную. Здесь - слезы, визг, ласки обездоленных беспризорников. Так что, пробираясь в «собачнике» Староконного рынка я всегда вспоминал нашу мечту. И вдруг кто-то дёрнул меня за брючину. Оказалось, драл меня белый боксёришко: почти альбинос; только чёрные точечки вокруг глаз, и одно ухо коричневое. Он (или она?) смотрел на меня, будто девчонка с крашеными глазками; натягивал поводок и грозно размахивал лапой, приглашал играть. Я присел к забияке, погладил и потрепал смешное ухо. А хозяева взяли меня в оборот.

- Всего 80 рублей! Породистая, с паспортом.

- Да куда мине собак? – отвечаю, - Сдохнет от голода, или взорвётся. Кто с ней будет гулять? Как писал Антуан де-Сент Экзюпери, - мы ответственные за тех, кого приручили. А я сам вроде того! Всегда на колёсах: работа, гонки, друзья, а тут и больничка случилась. Дышу с перерывами на обед. Значит, не до собаки!

Бродил по базару, а великов - ни одного! Иду назад. А тут белобрысая тявкнула на меня, будто запомнила.

- Надо же, - ей говорю, - с паспортом, красота, а никто не купил. Волкодава им подавай.

Хозяева уже собирались. И, пока мы выбирались из поредевшей толпы, вновь возвратились к моей мечте заиметь друга: собаку. Но! И цена. У меня 20 рублей - на велосипед! Т.е. смешно. Хотя вышло так, будто мы уже торговались.

- Да мы не продали бы ни за что! – убеждали хозяева. - Просто завербовались работать за рубежом.

Я рассмеялся.

- Принимаю 50% информации. В смысле, валите заграницу. А остальное не моё дело. Я спинным мозгом чую, кого шлют заграницу, а кто по воле своей рискует.

Так, болтая, подошли мы к «Запорожцу» старой модели: «горбатый». И вдруг мой язык, при полной противоположности мысли мелет:

- Дома у меня в копилке 20 железных рублей. Есть и четыре подшипники для Запорожца. Дефицит! Сам с него начинал. Надеюсь, Запорожец за границу вы не везёте? Значит, есть 40 рублей и подшипники по 12 рублей. «Горбатого» будете продавать, подшипники припишете.

Сел я в Запорожец уже владельцем красавицы Веги. Выросла в корытце между передними сидениями моего такси. В столовых и ресторанах познакомилась с официантами, которых я возил; а они «для подруги» всегда припасали «человеческую еду». Кормил в багажнике. Гулял, пока не было пассажиров, можно сказать «без отрыва от производства».

Командам я её не учил. Просто разговаривал. Она понимала. В первую ночь постелил ей возле двери коврик: место. Ночью она перетащила коврик к дивану, ближе ко мне. А утром потащила зубами под дверь. Когда подросла, если на смене я видел клиента, говорил: «Запрячь морду!» Вега моментально ныряла на полик. Но в Одессе народ разговорчивый, любят ездить рядом с водителем. Тогда я объяснял, почему заблокировал переднюю дверь. После этого Вега важно усаживалась на сидение и, только если к ней проявляли внимание (а иного и быть не могло), поворачивала свою шкодливую физиономию.

Однажды в городе мы познакомились с пожилыми кинологами. Они нас затащили к себе и показали массу свидетельства, что Вега моя уникальна. Чистюля, а размер должен быть - почти дог. Вскоре пришлось её оставлять дома. Приезжал, кормил, выгуливал. В квартире она никогда, ничего не драла. Один раз погрызла очки, но я с ней просто поговорил. Удивительно смекалистая была девушка!

Однажды приехал с ночной смены, а Вега - на моём лежбище. Конечно, я возмутился!

- Я же не валяюсь на твоём коврике! И что, я теперь по науке должен отколотить тебя газетой, а потом оставлять газету на постели, чтобы ты боялась там лазить? А может, обойдёмся без этого? Ты не идиотка, и я не люблю дрессировать!

Она поморгала, сползла на пол и задумчиво потопала на своё место. Улеглась мордой на лапы и завздыхала, поглядывая на меня. Взгляды её были – нечто. Хоть на колени падай и извиняйся, что нагрубил. Но ведь я прав! Поэтому, вывел её гулять, потом разделся, откинул покрывало, одеяло и завалился спать. А следующим утром, - не поверите! Она подбежала к постели, без обычных танцев перед прогулкой, лапами отгребла покрытие, легла головой на подушку и – цирк: зубами натянула на себя одеяло! Закрыла глаза. И открыла, как бы с вопросом: «Правильно?» Я схватился за голову.

- Прекрасно! Всё красиво, мадам, но, давайте по-взрослому! Тут сплю я. А ты – там.

И опять этот вздох, рвущий сердце на части! Слезла, пошла к двери, но возвратилась; зубами натянула одеяло и покрывало на место; а потом пошла на свой коврик. Конечно, натянула не ровненько, символически, тем не менее, подобное действо я обязан отметить.

ВЕГА В ГАРАЖЕ

Машину я мог не закрывать. Однажды, ради шутки, попросил гаражного богатыря Женю Бурименко взять там отвёртку. Тем более, Вега знала всех гаражных ребят с детства; играли с ней, гладили. Но тут, как только Женька приблизился, она выдала такой рык, что Женька пулей отлетел от машины. Даже обиделся. Начал отчитывать Вегу!

- Люблю тебя и уважаю, а ты, зараза, думала, что я могу что-то тырить в машине друга?!

Мы подсматривали эту сценку из-за ворот гаража, и катались от смеха! Представьте. Вега слушает Женьку, стеснительно машет хвостом, но рычит, как только он вновь пытается влезть в машину. А потом опять машет хвостиком. Дескать, прости, друг, дружба дружбой, а машина - дом родной. Положено охранять.

Только однажды Вега меня не послушалась! Приехали с товарищами к морю, на 12-ю Фонтана. Поставил машину на стоянке, вышли, выскочила и Вега. Увидела море и помчалась к воде, будто она водоплавающая! Кричали ей, звали, ноль внимания! Влетела на берег и, как бульдозер, по всем подстилкам и телам отдыхающих, прямиком в воду. Плавает, как чемпион, людей из воды носом выталкивает: спасает. А потом вышла к нам, виновато голову опустила и… встрепенулась всей тушкой, всех вокруг брызгами окатила и начала валяться в песке, лапами разбрасывая во все стороны. Потом песок тем же макаром с себя стряхнула, к нам подошла, улыбается. На море поглядывает, скулит, нас купаться зовёт. Пришлось нам перед людьми извиниться. Правда, повторю, ей, красавице всё прощали.

ПОСЛЕ АВАРИИ

Теперь вас не удивит, что мой ранний приезд домой встревожил Вегу? Я объяснил:

- Меня хлопнуло. Сейчас гулять не пойдём; мне надо выспаться «в полный рост». Поэтому и перекус походный. Что мне, то тебе. В доме капитальный ремонт, газа нет, вода с «перерывами на обед». Потом в ресторан заскочим. - Развёл холодной водой растворимый кофе, накрошил туда бисквиты, - Кушать подано!

Вега понюхала, тяжко вздохнула и начала есть. А я, - кофе производило во мне обратный эффект, - на сон грядущий замесил 300 граммовую чашку. Глотнул и, кофе ещё не упало в желудок, - опять, будто нож, - боль пронзила пятку левой ноги, сердце и мозг слева.

Гораздо позже я смеялся над всякими кино,- театральными сценами падения без сознания. Там, - ах, схватился за сердце, голову, стул, стол, тянет за собой скатерть, а потом только падает. Лично я этого не вытворял; просто пропало сознание. На минуты или часы? Очнулся от воя и лая Веги. Сюрприз! В доме она никогда не шумела. Я ей в детстве сказал:

- В комнате - нехрен, на хрен. - Этим дрессура закончилась. И даже если мой брат ей командовал «Голос!» - она лишь фыркала и делала «страшное лицо». Дескать, чувак, не устраивай цирк! А тут - вой, лай! Я подумал, что она будит меня на работу. А гаражное приключение стёрлось из памяти. И то понял не сразу, что лежу на полу, а Вега толчёт меня лапами. Кстати, можно это считать массажем сердца, который привёл меня в чувство. Я промычал, - В комнате. Что ты творишь! - и перевернулся на бок, чтобы переспать плохой сон.

Остальное рассказали соседи и моя тётя. Когда Вега завыла, они удивились, прибежали, чуть приоткрыли дверь. Вега топчет меня на полу, тычет носом в бока. Когда мы купались в море, она всегда так «спасала». А соседи подумали, что взбесилась, загрызла меня. Но крови не видно! А вход в комнату, - они знали, - только если скажу: «Морду расслабь, это свои!» Но тут Вега всё поняла и начала носом катить меня им навстречу. Но, я же не мячик, валялся мешком. Тогда она ушла в дальний угол, легла мордой к стене и заскулила. Соседи поняли. Вытащили меня в коридор, облили водой, сунули под нос нашатырь, вызвали «Скорую помощь!» Очухался в больнице, под капельницей. С первой мыслью, что делать с Вегой? Ведь всё моё «оздоровление» длилось более года! Первые «выпадения из сознания» я заметил на похоронах Вовчика Шубина. Потом обратился к медикам. Конечно, к левым, потому что правые ничего толком не определили. Впрочем, сейчас центральная героиня – Вега, поэтому всё излагаю, как было в период, пока она была у меня.

«СЕРНЫЙ» ПЕРИОД

Случайно, если можно считать беседы таксиста и пассажиров случайными, - нашелся подпольный лекарь. Законный, как диетолог, но даже венерические болезни лечил уколами серы. Сказал, так «встряхивать организм» метод известный, дедовский: организм чистит до хрустального блеска! И вот всадил он мне первый укол у меня дома. Дождался, когда температура пошла вверх, и уехал домой. Т.е. температура делает главное дело! А у меня началась такая тряска, что я выдержал лишь пару часов. Брат отказался скрывать мои дела от родителей и, хотя медик страшно боялся огласки, брат решил сдать меня маме. Вызвал такси из нашей бригады, и так мы с Вегой покатили к родителям.

После укола страшная боль почти парализует сторону укола на четыре дня. Потом я ехал к себе, там доктор «поддавал жару» и, простейший расчёт: 8 уколов, заряд по четыре дня, всего 32 дня с температурой 40. Как работал, как ездил – не важно. Важно, что мама и папа гуляли с Вегой. Полюбили её. А как иначе? Однажды пошли в кино, а её оставили в ванной. Потом им показалось, что в ванной может она задохнуться. С полсеанса побежали домой. Забыли, что в ванной есть вентиляционное окошко. Так что, цирк - цирком.

Потом мамка, гуляя, решила Вегу дрессировать. Бросила палку: «Апорт!» - принеси. А собачка моя к играм таким не приучена и, вместо палки, принесла из кустов дохлую кошку. Я услышал мамины вопли, выбрался на балкон, смотрю, - Вега, с кошкой в зубах мчится за мамой, а она убегает с криками: «Фу! Гадость! Брось! Пиль!» Я крикнул иначе: «Брось это гавно!» И всё уладилось. А мама шумела, - собака не понимает команды! Тогда я объяснил:

- Вега речи обучена, не командам. «Фу» ей понятно; но ты выдала пулемётную очередь лишних слов!

- Так ты и сам ей говорил: Пиль!

- Да, говорил. Только «Пиль» это «взять, принести». А бросить «Тубо». Вобщем, ты Вегу запутала. Пиль так пиль, - притащила кошку. И нечего на умную девочку бочку катить!

ЧУМКА

Кошка заразила Вегу чумкой. Рвота, понос. Она болезненно переживала, если не успевала попроситься во двор. Потом отказали ноги; первый признак чумки. Лежала, тихо скулила и смотрела на нас, извинялась. Я пересилил боль, сел в машину и повёз Вегу к ветеринару. Но в коридоре больницы Вега начала рычать и, конечно, врача к себе не подпустила. А ошейник надеть у меня не поднимались руки. Ушли. Вынес её в машину. Задумался.

Трудно передать средства нашего общения. Я вдруг понял, что нужно ехать туда, где гулял в первый день. Прежние опекуны сказали, что её надо хорошенечко утомить, дать побегать, тогда у меня дома она уснёт и расставание будет не трудным. Вот и повёз я её в Дюковский (Парк Победы), где в детстве она резвилась и купалась в пруду. На руках донёс на полянку; на солнышке положил, сел рядом, глажу. Скулит под рукой, глаза закрыла. Думал, умрёт сейчас, как хотела, на воле.

Через полчаса Вега встала. Лапы дрожали, но побрела по полянке: вынюхивала и жевала какие-то травки. Дюковский - на Слободке, травы там дикие. Вижу, лучше ей стало. Возил я Вегу на эту полянку почти месяц. В этой заботе перестал навещать «серного доктора». И Вега окрепла без медикаментов! Радости было, будто ребёнка выходил! Правда, вскоре я опять запорхнул в больницу. Родителям соврал, чтобы не волновались излишне: отпуск, поеду куда-нибудь. Но им с Вегой хлопотно, поэтому отвёз Вегу к старушке - кинологу. Обещал забрать, когда отлежусь.

В больнице, через неделю не выдержал, позвонил старушке. А она говорит:

- Вега в доме погрызла обувь, рвёт книги, со стен срывает обои, лезет в постель и ванную. А ест только шоколад.

- Ужас! – удивился я. - У меня только однажды сжевала дужки очков. С тех пор даже нитки не трогала. Или теперь она всё специально так обставляет, чтобы её возвратили ко мне? Знаете, приезжайте с Вегой ко мне. Я с ней поговорю. Товарищ на машине заедет.

На следующий день в больничном дворе Вега от радости свалила меня наземь. Прыгала, визжала и фыркала, недовольная тем, что я закрываюсь от её «поцелуев». А потом я устроил лёгкое представление! Вега прыгала через скамьи; по моей просьбе отнимала (с улыбкой) у зрителей газеты или журналы, - и несла мне читать. Даже на задних лапах прошлась, хотя этот номер мы никогда не отрабатывали. В продолжение концерта Вега, глотая слюну, сидела над куском шоколада, хотя мы с бабушкой умышленно отворачивались. Дальше. Кусочки шоколада я клал ей на нос. И она так сидела! Только после команды «Пиль» кусочек подкидывала, ловила, съедала.

- Браво, Вега! -  аплодировали все, кто был в больничном дворе.

Старушка спросила, чем болен, как лечат? А что я скажу?

- Не знаю. Трудно понять, отдыхаю или жду, когда помру. Из 85 килограммов, при росте 185 см. во мне осталось 60. Мудрость, - что нервные клетки не восстанавливаются, - воспринимаю уже на той границе, когда одна мысль, что больничная котлета несъедобна, выбивает сознание. Значит, ага, - нервных клеток уже не осталось. Чихнул - упал. Подумал о будущем, отключился. Резко поверну голову, всё уплывает. Вот с Вегой немного взбодрился, а эти вопросы и мысли опять меня давят.

- А что доктора говорят?

- Да ничего толком! Покой, говорят, нужен, и капают что-то. Витамины колют, - задница уже окаменела. Знаете, я понимаю, что с Вегой вам тяжело. Бастует она нарочно. А если я надолго застрял? Вот здесь у меня номера телефонов, кто давно хотел её выкупить. Если не выйду, продайте. Окупите тапочки, обои, шоколад. А если выкручусь, заберу её и сам ремонт у вас сделаю. А пока, извините, мы на минуту тет-а-тет.

Повёл Вегу по больничным дорожкам. Рассказал свою ситуацию, попросил у старушки не пакостить. Обещал, если выкручусь, обязательно заберу её. Вега вроде послушалась. Но видели бы вы, как она уходила! Без ошейника. Опустила голову почти до земли, украдкой оглядывается. Потом начала падать, дрожать, как при чумке, даже лапы тянула. Будто уговаривала меня, забери! Я с трудом её успокоил. А у самого земля под ногами качается.

Забегая вперёд, скажу: Вега попала к соседу по улице Островидова (Новосельская). Он прежде служил на границе проводником-кинологом. Я однажды её навещал. Гуляли весь день! А прощание лучше не вспоминать. Она опять начала дрожать, падать. И опять я её уговаривал. После этого, чтобы не травмировать, прекратил встречи. Приходил, но смотрел только издали.

БОЛЬНИЧНЫЙ ПОКОЙ

Сна не было; забывался на час, просыпался от мыслей. Читал всё, что связано с психикой, сердцем, космосом, человеком. Ночью бродил по больнице, читал под настольной лампой дежурных. Подошёл дедок; улыбнулся хитро, подмигивает.

- Ага! Вы тоже заметили?

- Что?

- А то! Это моя личная теория. Слушайте, будете знать. Умирают обычно под утро. Солнце активнее, а сердце не хочет опять в дневные заботы! Тело тоже не дура! Вот и я сплю только днём! А ночь гуляю. И вот: жив! Я на своём опыте написал диссертацию, но эти балбесы не воспринимают. Говорят, запишитесь студентом, отсидите свой срок, защитите диплом, а потом диссертации выдумывайте. А ведь это минимум лет на десять! Идиоты! А ведь можно дать жить многим людям! И просто! Надо будить инфарктников ночью, находить им занятие или работу, а утром, после завтрака пусть топают спать.

- Хороша перспективка! Только пока я студент-заочник, а ночью заниматься удобнее. Тоже стараюсь не терять время. Ночью заниматься спокойнее. Продуктивнее. - Наврал я.

«Утешали» меня и другие инфарктники. (Есть рассказ, как я умер.) Не радуйся, мол, был звонок, второй будет. Мысль эта не отпускала. И мучительно не хватало Володьки. Почему не приходит? Правда, привезли меня в травматологию, потом в нейрохирургию, а теперь перевезли в кардиологию. Нет, все отделения на Пастера 5, но зданий, как целый район Одессы. Было ожоговое отделение, сделали детское; из него инфекционное, потом кардиология. Чёрт ногу сломит, сказал следователь, когда из Камеры предварительного заключения меня привезли в больницу для опознания. Впрочем, «преступления и наказания» - отдельная статья моей биографии, поэтому расскажу отдельно.

ПРОКУРАТУРА И СЛЕДОВАТЕЛЬ

Проспект мира угол Бебеля: бывшая Александровская угол Еврейской. В кабинет к Лысаку вошёл, даже не представляя, зачем вызвали. Думал, по угону мотоциклов. А вдруг нашли и хотят вернуть?! Приехал с ночной смены, увидел в почте повестку. Прибыл. Прошу побыстрее; спать хочется. А Лысак - с порога:

- Не спеши, пацан. Ты - уже сидишь крепко! Сколько, будем мы посмотреть. А пока читай. - И сунет мне удостоверение.

- Красота, - говорю, - с ужасом и кошмаром! Трепещу! Старший следователь по особо важным. Прокуратура. А я, с какой стороны?

Он мне карандаш и бумагу на стол.

- Тебе полчаса на явку с повинной. Сам не напишешь, я помочь не смогу.

- А в чём явка? - возмущаюсь. Но он вышел.

Два часа я искал в себе преступления. Кому в морду дал; или не дал двадцать копеек на сдачу. Но нет, думаю, тут надо что-то другое; особо важное. А что? Откинулся на стуле, думаю, подремлю. Но Лысак влетел, будто в замочную скважину подглядывал.

- Дурак, - кричит, - спасти тебя хотел, а ты дурак. Всё! Мотай полный срок!

И ещё один следопыт каждые десять минут в кабинет забегал. Полный дебил! Руками машет:

- Всё! Не о чём говорить. Ещё один с таксопарка пришёл, позвонил, только что письмо передал. Всё на него, всё уже ясно, что уговаривать! Пора закрывать!

А на меня от волнения хохот напал, чуть со стула не падаю. Говорю Лысаку:

- Зачем игрушки играем? Я сам из особых. В университет готовился, начитался, поступал на юридический. Работал в ГАИ. Знаю все штучки. Лучше скажите, где мои мотоциклы?

- Какие ещё мотоциклы? – удивился Лысак.

- Да те, что украли! Вы же для этого вызвали, - опознать, возвратить?

Я на Лысака моргаю, а он на меня.

- За взятки тебя привлекаем! В крупных размерах, должностному лицу. До семи лет!

- Какому лицу, простите за выражение? Бабе дал, чтобы трамвай подкрасила. Слесарям платил, чтобы машину быстрее доделали. Все в таксопарке платят. В ресторанах давал. А какое ещё особо опасное должностное лицо в памяти потерялось, хрен его знает!

- А Лайкову, - Лысак говорит, - Начальнику ОблГаи, сколько дал?

- Ах, Лайкову! Вспомнила бабка, как девкой была! Сказали бы сразу. Тем более, этому падле я и дать-то не мог! Он сказал «завтра приди», а сам в отпуск. И права мне потом не он возвращал. Так что, если это не по мотоциклу, тогда я домой. Мне на вторую смену сегодня.

- Нет, - говорит особый следователь, - не спишь, не ешь, не работаешь! Колись! Не бывает, чтобы начальник забрал права, а потом возвратили без взяток.

- Да, - соглашаюсь, - это я уже понял, чем начальники воду с хлебом перебивают. Но я не давал! А за что? Это они в меня чуть не врезались!

Запутался Лысак. Лицо, лоб трёт могучий. Пыхтит, будто штангу собрался поднять. А потом начал раскрывать и показывать стопки папок. Больше двухсот, сказал он. А там объяснения шоферов: Лайков на трассе их останавливал и по 500 рублей выколачивал. Это, когда зарплата была 120! Он, с водителем Вилем, который таранил меня возле Китобойного магазина, крепил на машину 02-10 липовые номера и выезжал дальнобойщиков «пощипать». Один (я читал объяснения) умолял Лайкова, что жена парализована, сын слепой. Не помогло. Содрал 500 рублей.

- Понимаю, - говорю Лысаку, - уплатишь, чтобы дальше поехать и опять что-то искать урвать. Ведь в аптеке даже клизму бесплатно не выдают. Ну, а что толку, если я ещё одно заявление напишу? Двести - мало?

- Раз уж дело твоё попало, - он говорит, - как подозрительное, я должен проверить. На тебя мне достаточно одно заявления, а с Лайковым сложнее. Меня проверят, не покрыл ли милиционера. И то, как ты здесь выкрутился без взяток. Такая система! Мог меньше дать, но не дать… - он отрицательно покачал головой. - Тоже мне, Колобок. А гонщик, не гонщик, - это нюансы. Вот и я не пойму, что тебе стоит?

- Что, вам взятку дать? А если проверят, лет через пять?

- Ты тут мне голову не морочь! Напиши, что злыдень и у тебя взятку скачал. А ты работу не хотел потерять. Простят, не посадят, на первый раз.

- Нет. Плевать на него, но... не давал, не буду писать.

- Ладно, - психует Лысак. - Тебе из подвала виднее. - Стукнул кулаком по столу, что-то сказал в телефон и... вдруг в кабинет вводят Лайкова. Оказывается, у них казематы прямо под боком.

- Итак, очная ставка. Узнаёте? - спрашивает Лысак Лайкова.

- А как не узнать, если я жизнь этому гаду спас! - влажу я.

А Лысак вдруг разорался!

- Не сметь, сопляк, говорить гад на полковника, коммуниста, фронтовика!

А мне терять нечего, тоже ору:

- Я знаю только своего отца - фронтовика, коммуниста и офицера! Войну прошёл, сына старшего десятилетним похоронил, из-за козлов антисемитов. Потом всю жизнь в 12-ти метрах; жена, двое детей! Слесарем работает, а не на трассе с водителей сотни сколачивает. Так что, вам он «товарищ полковник», а для меня тварь последняя.

Тут Лысак ладошками мне приказал успокоиться и говорит Лайкову:

- Я так понимаю, Михал Петрович, что и вы узнали водителя. - Лайков кивнул. - Тогда, пожалуйста, объясните. Начальник Областного ГАИ забрал права. Они уходят в городскую ГАИ, потому что инцидент был в черте города. Так? - Лайков кивнул. - А потом права вдруг возвращают в областное и... водителю их возвращают. Он говорит: без взятки. Нет, честно, не для протокола; просто хочу парня спасти, а он артачится. Может ли быть такой разворот?

- Нет,- отвечает Лайков почти с гордостью. - В жизни такого не может быть! Мне он не дал. Дал бы в городе, получил бы в городе. Но ему возвращал Ивлев, значит Ивлеву дал.

Я опять не сдержался.

- Да, нервов мне ваша банда отмотала на километр! Но тебе, харя, не дал, и ему не дал. Даже если и он губу раскатал! Кстати, ты, фронтовик-козёл, если сам завалился, зачем других тащишь? Да за это тебя даже пацаны пятилетние...

Вобщем, поливал я его, а Лысак помалкивал. Только напомнил:

- Непечатное не употреблять.

- А мне, - говорю, - плевать! Они свободу, равенство, братство всю жизнь у меня отнимают под здрасти-пожалуйста, а я и заругаться не могу?! Работяги, как бы по чести и совести, а эти? Зачем вообще нас этой дури учили? Объяснили бы просто: власть и сила у чина, у барина! Паши на него! И понятно! Только, ага, когда барин дышать не даёт, опять революция будет! И понятно теперь, зачем игра в партию, в рулевых. Время тянут, хотя всё равно в жизни учат воровать и делиться с начальством. А теперь карта легла не так, за жопу взяли полковника! А кого обманул? Меня, государства чужие, жён своих, или детей? Всё равно время придёт, не смогут все жить по вашим правилам. А вдруг и вправду есть Бог? И вход к нему – без лампасов! Что тогда?

Не знаю, убедительно ли говорил. Слёзы душили, хотелось упасть на стол, на пол, - хоть минуту поспать. В это время в кабинет прибежала жена Лайкова.

- Мишеньку хочу покормить. И пожаловаться! На работу пошла диспетчером в автопарк. А водители на меня косо смотрят, ехидничают и матерят.

- Ну, - важно отвечает Лысак, - покормите. Дело житейское. А в гараж позвоню, пошумлю, уладим. А вы пока все, вроде на перерыв, перейдите в Актовый зал. Вас проводят.

Отсадили меня там в другой угол. Тут бы взремнуть, но смотрю на «дворянку» Лайкова. Уши растянуты тяжеленными серьгами; на руках светлые полосы, куда из-за колец, перстней и браслетов годами не попадали солнечные лучи. Конечно, в прокуратуру она пришла «голой». Но одна шайка-лейка, подумал я. Вспомнил водителя, у которого жена парализованная и сын слепой. Посадят водителя за взятку, или нет, - пока тут «обиженный судьбой» милицейской чин жрёт курочку жаренную, и чавкает на всю комнату, как боров в хлеву. Я не сдержался.

- Петрович, с «подельником» поделиться не хочешь? Я же на твою козлиную шею не повесил ещё одно дело, а ты? Не стыдно, бандит? Впрочем, бандит поделился бы.

Жена его толком не поняла, что я за тип, и начала оправдываться:

- Вы извините, курочка маленькая, а у Мишеньки язва. Но я обязательно передам в другой раз курочку и для вас.

- Ладно, - говорю, будто я главный тюремный пахан, - спасибо. Подожду. А если меня из-за Миши посадят, за курочку обещаю обязательно научить его кушать прилично. Будет жевать макароны с закрытым ртом! - А сам думаю: не зря оставили нас наедине. Наверняка прослушивают, будем ли договариваться. Надо проверить. И заорал, - Ещё раз чавкнешь, свинья, прямо здесь урою! Я слободской, детдомовский, мне терять нечего!

Тут «подельник» подавился, раскашлялся, захрипел, а в комнату мигом влетели охранники. Видят, не убиваю я Мишку, но потащили опять в кабинет. Лысак кричит:

- Угроза должностному лицу! Что себе позволяешь?

А я - на голубом глазу:

- Откуда вы знаете? Прослушки навешали? Так ведь Мишаня уже не «должностной», зэк зэком; а чавкает, как свинья. Почему я должен терпеть? Опять же, языком хоть в жопу, а рукам волю не дал! Уже два часа дня. Вы мне не дали даже стакан воды и в туалет не пускаете. «Быстро закончим, подпишешь, вольная птица!» Вобщем, хватит экскриментировать! Давайте бумагу!

Лысак тут же листок подаёт. А я сел удобнее, и вслух диктую себе.

- Так. Пишу. Лайкову дал… 10 тысяч. Хрен с ним! А где взял, спросите? Бабуля оставила с царских времён. Нет, плохо. Мишаня скажет, в отпуске был. На Ивлева свалит. Значит, пишу: деньги голубем послал прямо в Сочи. А Лайков голубя - к Ивлеву: приказал мне права - возвратить. Спас нас парень, - написал Мишаня Ивлеву. Но, пока голубь мира летал, прошло два месяца наказания. Так и вернули права. Впрочем, плохо опять! В моей карточке есть, что я экзамен в феврале пересдал. А зачем тогда взятку дал? А, гражданин следователь?

Лысак - кулаком по столу:

- Ты мне голову не морочь!

- А что морочить? - глазами хлопаю. - Не дал, плохо; дал, докажи. Вы бы Мишу уговорили, что он взял, а я хоть 20 тысяч впишу! - Не выдержал я, грохнулся мордой на стол, заревел; чуть сознание не теряю. - Только из больницы сбежал от инфаркта, а вы кровь пьёте за гада! Всё! Колюсь. Но пока в туалет не схожу, больше ни слова!

Позвал он кого-то. А мне - отдохнуть хоть минутку, подумать. Я же знаю, - в милиции всегда есть «понятые из народа». Если кто-то не хочет подписать протокол, они подпишутся за свидетелей: отказался. Многих наших приобщали к подобному. Давали освобождение от работы на три дня. День отсидел, три гуляй! Пару раз и меня вызывали. Но я к стукачеству не тяготел. И тут ясно, как день: я Лысака беспокою мало. Несколько раз уже переводили меня по коридорам из одного кабинета в другой. На измор брали: подожди там, посиди тут. И везде знакомые лица! Десятки водителей, автоинспекторов человек за двадцать. Они меня знали прекрасно ещё с тех пор, когда работал на агитационном автобусе в автоинспекции. Так что сейчас мои «походы» по коридорам имели смысл: следователь мог любому сказать, что я уже дал на них показания. Примитивно, но они так работают! И мне говорил дебил-следователь:

- Ага, там пришли, на тебя накатили; ты в гараже хвастал, что права выкупил за 200 рублей!

Брали на понт. Тем более, большая часть населения - стукачи. Как сказал капитан Иванов, когда сватал меня после  армий:

- Не хочешь стучать? Герой? Так знай, - другие стучат на тебя.

И вправду, в начале допроса Лысак шлёпнул мне перед такое, что могли знать только самые близкие друзья. Ну и что? Взятку я всё равно не давал! Но выхода нет. И нет шансов считать, что «суд всё решит справедливо». Опыт был уже в моей жизни, когда арестовали папу.
Я Лысаку рассказал…

                  (Продолжение следует)