"БЛАГОВЕЩЕНИЕ". Сандро Боттичелли, 1485. Метрополитен музей.

Ури пристегнул велосипед к металлической решетке запертых ворот, сунул ключ в карман и огляделся. Хотелось есть, а ему сказали: «Рядом пиццерия». Да он и сам еще помнил, где должен стоять этот неприхотливый ресторанчик. Последний раз он был в Иерусалиме лет пять назад и сидел в уютной маленькой пиццерии «Сбарро». А потому Ури уверенно повернул к пересечению улиц Яффо и Кинг Джордж. 

    Вот и она. Он вспомнил, что на этом углу, под окошками пиццерии, раньше сидел виртуоз-балалаечник, русскоязычный хабадник. Ури всегда останавливался напротив его. Парню нравилась зажигательная игра и хасидские мелодии, когда ноги сами готовы пуститься в пляс. Он лез в карман и бросал пару шекелей в плетеную корзинку музыканта. Но сейчас того на месте не было. Ури толкнул стеклянную дверь и вошел внутрь. Ничего не изменилось за пять лет. Те же вкусные запахи чего-то только что испеченного. Тот же интерьер, те же стены, расписанные, как если бы на них рисовали дети. Обязательное лучистое солнышко, детские рожицы, деревья, кошки и собаки.

    Время было обеденное. В полуденный час небольшой зальчик был полон
 посетителей. За немногочисленными, круглыми столиками сидели семейства
 израильтян. У стойки с кассой стояла небольшая очередь. Человек семь,
 десять. Ури, вдыхая вкусный запах, прошел между столами и стал последним.      

    Вчера поздно вечером он закончил велопробег. Остался им доволен. Исколесил почти всю Западную Галилею. Прекрасно отдохнул, посмотрел новые интересные места, которые раньше проезжать не доводилось. Получил удовольствие оттого, что сейчас чувствовал упругость, силу накаченных ног и всего тела натренированного в долгих кроссах.            

      -Вы последний?-неожиданно сзади тронул его за локоть какой-то парень. Спросил по-английски.

      - Yes, I last. I always last. But on a bicycle I always the first , - ответил ему Ури тоже по-английски.

      -У тебя, наверное, и велосипед особенный,- перебил его собеседник, иронично улыбаясь.

      -Я катаюсь на сверхлегком туристском хардтейле, который называется «Titanium

       -Класс!-видимо парню ничего не пришло в голову кроме этого слова.  

       Между тем очередь быстро продвигалась. На вопрос Ури, где работает он, чем в жизни увлекается, тот ответил, что коллекционирует редкие картины живописи, что в настоящий момент занят поиском репродукций картин Сандро Боттичелли. 

        Теперь очередь удивляться наступила для Ури. Его недоуменный взгляд парень понял по-своему. Решил чуть-чуть просветить велосипедиста. Сказал, что это художник представитель итальянский живописец тосканской школы.
Представитель Раннего Возрождения. Был близок к гуманистическим кругам
Флоренции.                 

      -Не знаю, насколько он был близок к кругам, но мы еще ближе к кассе,-оборвал его Ури. Когда улыбающаяся, симпатичная девушка готова была принять у него заказ, он вдруг со страшным выражением лица выпалил ей:

        -Ах, ты про свой велосипед?-сообразил парень.-Так чего же ты стоишь? Беги быстрее проверь! Где ты его оставил? Беги, проверь, а мне скажи, что тебе взять! Израиль, я слышал, страна похитителей велосипедов!

           Ури выскочил из пиццерии. Не обращая внимание на красный свет светофора, бросился через дорогу. За спиной слышал скрипы тормозов и ругательства водителя автобуса. На ходу захлопал себя по карманам джинс, пытаясь нащупать в них ключ от замка, которым он застегивал велосипед. Ключ был на месте. «На месте ли мой «Титаниум?» Неужели я забыл его пристегнуть! Идиот!-клял он себя последними словами. Но страхи его оказались напрасны. Велосипед он увидел издалека.
           Он, как ни в чем не бывало, стоял и нагревался на солнце. И был пристегнут. Ури подбежал, рукой коснулся горячего черного седла. Дзинькнул звонком. Готов был расцеловать свой хардтейлей. Перевел дыхание, вытер с лица пот, полез в карман за пачкой сигарет. Закурил. 

         «Затмение какое-то. Почему я вдруг решил, что оставил его не пристегнутым? Что за черт меня дернул лететь сломя голову?»- подумал он, затягиваясь. Радость, что тревога напрасна и велик на месте была так огромна, что ему даже есть расхотелось. Хотелось только попить чего-нибудь. Он взглянул на часы. Был почти час дня без каких-то минут. В этот момент как будто раскололось небо! 

         Взрыв страшной силы потряс все вокруг. Как по мановению волшебной палочки с разных сторон улиц одновременно завыли, засигналили невесть откуда взявшиеся машины пожарной службы и скорые помощи. Они появились так внезапно, как будто ждали взрыва за углом. 

      Улицу заполнили обезумевшие, искаженные страхом лица людей. Они метались со стороны на сторону, и их сдерживала полиция. «Где взорвалось? Что это? Где это? Теракт!» - обрывки фраз доносились до Ури. Вдруг он услышал слово «Сбарро» и страшная мысль пронзила его: «Пиццерия! Там же незнакомый парень держит мне очередь!». В два прыжка Ури долетел до входа. 

      Над местом, где стояла пиццерия, где он только что был, в синее небо вырывались черные столбы дыма вперемежку с языками пламени. Сердце сжалось, задрожали колени и учащенно забилось сердце от увиденного. Алая кровь на осколках разбитых витрин. Кровь на развороченных стенах стекала по детским рисункам. Перевернутые, горящие столы, дым, огонь и черная копоть кружилась и оседала на белые одежды людей, лежащих на полу. Изнутри этого ада раздавались вопли, громкий плач и крики о помощи. Полицейские, оттесняя зевак, опутывали желтой лентой район взрыва, разматывали ее вдоль прилегающих улиц до самой пиццерии.                     

       На следующий день страна оплакивала 15 своих граждан, погибших в этом жутком теракте. Пять человек из одной семьи: мать, отец и трое их детей. Несколько грудных детей. Также погибли: беременная 30-летняя туристка из США и турист из Бразилии.

       -Куда его повезут? Это мой брат!-схватил он санитара за руку. 

       Санитар внимательно взглянул на Ури и сказал, что амбуланс из больницы «Шаарей Цедек», что состояние брата критическое.

        Ури повернулся и пошел прочь, куда глаза глядят, забыв о пристегнутом велосипеде. Долго бродил по каким-то улицам, ничего не соображая, пока интуитивно не наткнулся на свой велик. Сел прямо на асфальт, прислонившись спиной к зеленому ограждению, курил, и до него стало доходить:

        «Меня могло разнести в клочья, как всех этих несчастных,  кто сидел за столиками или стоял со мной в очереди. Этот незнакомый парень спас мне жизнь, а сам погиб. Или он остался жив? Я не имею права покидать Иерусалим  пока не буду знать точно, что с ним». 

        Ури увидел проезжавшее такси, вскочил, поднял руку и бросился к машине.           

       Госпиталь «Шаарей цедек» в Израиле, находился в удобном и красивом районе Святого  Иерусалима. Ури никогда не был в этой части города. Он слонялся по приемному покою среди многих скорбных, плачущих и потерянных лиц, прислушивался к их разговорам, надеясь хоть что-то услышать о своем невольном спасителе. Не мог придумать, что спросить у медсестер дежурного поста, как объяснить им о ком хочет получить хоть какую то информацию.

       Почему не спросил его имя, почему они не познакомились? Оранжевая
спортивная куртка, черные волосы и красивые, ровные белые зубы, когда он
улыбался. Ури смотрел, как не молодой человек в кипе подошел к доске
объявлений и прикрепил список поступивших в больницу жертв. Доску тут же
обступили люди, читали, кому-то звонили, кричали и плакали. Ури стоял сзади и тупо смотрел на длинную колонку фамилий. Рядом стояла худенькая, похожая на подростка девушка. Морщила лоб, щурилась, и все время промокала белым платочком сухие глаза.

      - Извините. Не угостите сигаретой?- спросила она.

       Девушка ответила, что однокурсник, с которым она сегодня собиралась пойти в кино. Ни на что, не рассчитывая, просто чтобы не молчать Ури спросил:
        - «Однокурсник черноволосый?». Девушка улыбнулась: «В Израиле много
    черноволосых». 

         - «Зубы у него белые?»- глупее вопроса Ури придумать не мог.

         - «В Израиле много белозубых»,- девушке это начинало нравиться.                     -«Спросите  что-нибудь посущественнее. Я знаю, где у моего однокурсника пигментное пятно,- кокетливо сказала она и широко улыбнулась. -Но пятно можно увидеть только на пляже.

    «Благовещение»?- переспросил Ури. Девушка то ли не расслышала, то ли не
    захотела отвечать.

          Прошло пять дней. На шестой день им сказали, что Даниеля можно увидеть. Его переводят  из палаты реанимации в палату отделения нейрохирургии. До обхода врачей их продержали в коридоре, но вот обход закончился, и они подошли к кровати у окна. Прислонили к тумбочке пакет с напитками, с фруктами. Увидели Даниеля. Много капельниц, свисающая рука, в вену которой капает антибиотик, какие-то трубки исчезали под одеялом, рядом прибор с какими-то датчиками. Он повернул голову в их сторону. Бледное, не бритое лицо с темными кругами под глазами, но сами глаза очень живые, показалось даже с веселым огоньком!          

        -Пришли, друзья. Здравствуйте,- сказал он на иврите. Губы были сухие,
    потрескавшиеся. Севан наклонилась и щекой коснулась его лица, подержала за руку.

* * *         

       Ури сдержал слово. Даже спустя месяц, когда Даниель, самостоятельно катался на инвалидной коляске, а чуть позже скакал на костылях и даже когда приехал его старший брат неотступно с Даниелем всегда был Ури. И уже вдвоем с братом они гнали его от себя, напоминали о родителях в Ерухаме, о работе, в конце концов, о велотреках, которые пустуют без него. Ури был непреклонен.  Его переполняло даже не чувство долга, но необъяснимое влечение к этому  искалеченному красивому парню, который, невесть откуда черпает силы и находит мужество так стойко с иронией к себе переносить свалившееся горе. И только может быть потом чувство бесконечной благодарности, которую он не  состоянии выразить для Даниеля. 

        Сколько километров больничных коридоров исколесил Ури, катая целыми днями американца. Он спускался с ним на лифте на свежий воздух, садился на лавочку напротив коляски Даниеля и закуривал. Даниель рассказывал ему что-нибудь из жизни Флорентийских художников.  Например, про какого-то Филиппо Липпи, который был нормальным мужиком, но вдруг принял монашеский сан и стал жить в монастыре во Флоренции. Ко всему был пойман на воровстве. Таскал для монашеской знати кувшины с вином, выпивал их по дороге, потом ложился в лесу спать, а утром бежал в монастырь с криком, что на него напали бандиты и разбили кувшин. Потом все-таки был осужден за какой-то подлог. Получил наказание: был сослан в женский монастырь, где без устали совращал монашек, а с одной бежал. По дороге та родила ему двоих детей. В перерывах между всем этим успевал очень грамотно рисовать. «Как тебе нравится такое наказание- жить в монашеской малине и ежедневно срывать свежую ягодку?» - смеялся Даниель и смеялся Ури.           

       Еще Даниель рассказывал ему об одной грязной сплетне. Она была о Леонардо да Винчи. Ему приписывали, что он якобы был склонен к мужеложству. «Не больше, не меньше, Ури! - восклицал Даниель. - Мало того! Его обвиняли в том, что он занимался любовью с семнадцатилетним натурщиком в художественной мастерской. Ты можешь представить Леонардо да Винчи гомиком? Я нет!». Ури тоже не мог представить рыжебородого великого живописца, каким он его помнил по старинным гравюрам гомосексуалистом.

      Но с этим то бог с ним! Более все Ури не мог представить, чтобы человек лишившийся ноги так спокойно, не заламывая рук, не причитая над судьбой, не проклиная Израиль, с таким вдохновением рассказывал о флорентийских художниках! Но, тем не менее, каким бы сильным не казался Даниель расспрашивать и говорить с ним, к  примеру, о Севан, Ури не решался. В тот первый день, когда они навестили его, она убежала из палаты и больше ни разу не появилась. Просто подмывало узнать, звонит ли Севан, говорит ли какие-то теплые, примирительные слова, устранили ли они недоразумение между ними? Обо всем этом Ури не спрашивал. Чувствовал Даниелю говорить об этом тяжело.

       Однажды наступил такой день, когда с присущим ему юмором, стоя у посреди терминала аэропорта им. Бен-Гуриона, Даниель сказал, что, наконец, улетает домой, в Америку. Он стоял на костылях. Одна штанина джинс была завернута выше колена, которого не было. Рядом стоял брат и держал под мышкой несколько белых папок-медицинские заключения, история болезни, большая отдельная папка рентгеновских снимков  и еще кучу всяких бюрократических бумаг для американских коллег-докторов.
    Из багажа - спортивная сумка на плече. От Ури не ускользнуло то, как
    Даниель беспрестанно бросал взгляд то на часы, то на вход, то на
    многочисленную толпу улетающих и провожавших. Крутил головой во все стороны и не слышал, что говорил ему брат. Кого напряженно искали глаза Даниеля, Ури догадывался. Наконец Даниель бросил это бесполезное занятие.

    - Теперь время и мне сделать официальное заявление перед посадкой в самолет!- улыбаясь, перебил брата Даниель.

     -Ури! Не слушай этого янки! Ева не ела яблоко, Ван Гог не отрезал себе ухо, а Колумб никогда не был в Америке! Все! Давайте прощаться! Регистрация закончилась.          

        Он неловко потянулся к Ури, костыль выскользнул из-под мышки, сухим выстрелом упал на пол. Но никто не обратил на это никакого внимания. Они стояли, прижавшись, друг к другу, похлопывали по плечам и молчали. Потому что Ури давили слезы, а Даниель уже все сказал. Ури давили слезы, но он все-таки не утерпел, шепнул:           

        -Может что-то Севан передать. Она вчера звонила мне.

         Даниель медленно отстранился от Ури, взял в руку костыль, поднятый братом:

* * *            

        Много времени спустя, когда друзья почти ежедневно общались по телефону, писали друг другу коротенькие письма и виртуально встречались в Интернете, Даниель получил однажды от Ури уведомление. В нем он писал о том, чтобы тот нашел обязательно время и приехал такого-то числа в аэропорт, встретил такой-то самолет из Израиля, в котором летит Урин знакомый. Человек этот должен передать одну желанную для Даниеля вещь. Сколько ни допытывался Даниель, о какой вещи идет речь и что имеется в виду, Ури был немногословен. 

       Говорил: - «Когда развернешь-сам увидишь». «Уж не нога ли моя нашлась?- смеялся Даниель, прижимая глухим ухом к плечу мобильный телефон.

      -Беру только протезы! У меня их восемь! Несу сильные убытки, покупая для них по одному ботинку!»     

         Наступила осень, сентябрь. В Сан-Франциско было по-летнему тепло. Город, как и вся  Америка, отметил недавно праздник День Труда. Праздник, посвященный общественным и экономическим достижениям американских трудящихся. Он  закончился, наступил день прилета Уриного знакомого с таинственным подарком, и Даниель приехал в аэропорт. Он уже довольно сносно управлял специальным автомобилем, который был оборудован для водителей с одной ногой. С прошлой работой пришлось расстаться. Пригласили на другую, ценя  его опыт и коммерческий склад ума во всем, что касается банковских операций. 

         Объявили посадку самолета авиакомпании «Эль-Аль» и вот очень скоро Даниель выделил из очереди выходящих в терминал человека, внешность которого, совпадала, с Уриным описанием. Человек тоже узнал Даниеля, помахал ему рукой, шустро стал толкать впереди себя тележку и вот они уже обменялись крепким рукопожатием.

          -Что это? - простодушно спросил Даниель.

    Терминал неожиданно пришел в движение. Взволнованные голоса со всех сторон, частое мигание света над куполом огромнейшего зала, голубые, прерывистые, яркие вспышки, рекламных щитов, блики мониторов над стойками регистрации. Какая-то тревожная, чрезвычайно важная информация по громкой селекторной связи аэропорта, суета полицейских и долгие сирены машин где-то далеко снаружи, заставили Даниеля оторвать глаза от ангела и девы...

          - Ури, дорогой мой израильтянин, знаешь ли ты, что сотворил?» Бледный, шокированный Даниель стоял в оцепенении, держа перед собой картину, а его толкали, задевали локтями, несущиеся, испуганные страшной новостью люди.

          «Благовещение»- благая весть! Благая весть получить подарок, привезенный с оказией! Твое благовещение спасло мне жизнь! Брат мой! Мы квиты! Я спас тебя, ты спас меня!». Непонятно почему, но вдруг Даниель вспомнил, что картина была заказана Боттичелли по случаю окончания поразившей город эпидемии. Больницы были переполнены горожанами, зараженными чумой.

          Было это 11сентября 2001 года. Электронные часы на стене показывали:10.час.49 мин. 50 минут назад рухнула Южная башня, получасом позже, как цветок осыпалась Северная.

* * *                   Историческая справка.          

        Террористический  акт 11 сентября 2001 года - цепь катастроф, вызвавших массовую гибель людей в Нью-Йорке, Вашингтоне и юго-западной Пенсильвании в результате захвата пассажирских самолётов и тарана ими Пентагона. В результате  террористического акта погибло 2973 человека, не считая 19 террористов, в  том числе 246 тех, кто летел на самолётах, 2602 - в башнях Всемирного торгового центра (из них 343 пожарных и 60 полицейских) и 125 - Пентагоне; кроме того, 24 человека считаются пропавшими без вести.