В Севастополе сразу по приезду бабушку вызвали в НКВД, где провели с ней беседу, суть которой сводилась к следующему: она, мать «врага народа», несет полную ответственность за правильное воспитание ребенка и, с этого момента, будет находиться под их пристальным вниманием.

Их «пристального внимания» долго ждать не пришлось. Вскоре к ним пришел мужчина в штатском и, предъявив документы, приступил к «работе». Он обошел квартиру, то и дело, задавая бабушке вопросы. Затем он сел на диван и переключил свое внимание на мальчика. Его интересовало, в основном,  кто к ним приходит, с кем он дружит, что ему рассказывает бабушка.... Кажется, последний вопрос интересовал его больше всего. Рэм стоял перед ним и отвечал, боясь сказать что-то не так. На последний вопрос он ответил, что бабушка ему больше читает, чем рассказывает.

Рядом с диваном, на котором сидел гость, стоял обеденный стол, c забытым на нем длинным кухонным ножом. Мужчина взял в руки нож и, разговаривая, вертел его в руках. Вдруг, с каким-то противным звуком, «крржик», он сделал выпад ножом в сторону мальчика. Кончик ножа остановился в двух-трех сантиметрах от живота ребенка. Рэм не отскочил, он стоял, как вкопанный, в глазах его застыла обреченность, губы были белыми, как мел. По ножке потекла предательская струйка и спряталась в носочке.
Бабушка, которая чудом не упала в обморок, первая пришла в себя, и бросилась к внуку:

        - Не бойся, мой мальчик, это дядя так шутит.

Странно, но в момент опасности, перед глазами мальчика пронеслась вся его коротенькая жизнь. Но самой яркой картинкой, остановившейся в мозгу малыша, была сцена в комнате девочек, а в ушах стоял резкий голос воспитательницы: «ЭТО БЕЗНРАВСТВЕННО!»

                                                                                                                                                              2.Бабушка 

     Бабушка  Мария Львовна  рано вышла замуж. Муж ушел из жизни совсем молодым, заболев свирепствовавшей тогда испанкой. На руках у нее осталось четверо маленьких детей: трое сыновей и дочь, которая в то время была совсем малюткой, еще не начала ходить. Всех она вырастила и всем дала образование. Чего ей это стоило, трудно себе представить.

Ничего не смыслящая в торговых делах, она в самое тяжелое для ее семьи время открыла маленькую скобяную лавчонку. И, к удивлению всех, кто знал о полном несоответствии ее характера с коммерческой деятельностью, не только не села в долговую яму, но и вывела свою семью из очень тяжелого материального положения.

Вторично она вышла замуж, когда старший сын уже начал работать.

Эта маленькая, хрупкая женщина обладала недюженной внутренней силой. Ее беспокойство, сильное волнение можно было в какой-то момент уловить по выражению глаз. В следующее мгновение она сжималась, и была готова к действию. Она не позволяла себе расслабиться,  всегда стараясь делать только то, что нужно было делать, по ее мнению, в данный момент.

Рэм был для нее воздухом, которым она дышала, хотя она старалась никогда не показывать этого ни ему, ни окружающим. Дотронувшись до его лба и определив, что у него температура, она впадала в панику, но, обернувшись к находящимся в комнате людям, она спокойно говорила: «ничего, такое бывает...». Но, не теряя ни минуты, организовывала вызов врача.

Мальчик платил ей такою же любовью и привязанностью, хотя до конца еще в глубине души не был уверен в ее безграничной преданности. Просто в его подсознании затаилась боязнь обмана. Он столько повидал в этот короткий период жизни без родителей, что доверчивость его почти испарилась. Мир поблек, утратил красочность, а вместе с ней и безусловную веру в добро и справедливость. Его коротенький жизненный опыт не позволял ему полностью доверять внешней доброте и искренности людей.

Однажды в трамвае, где было много народа, бабушку оттеснили, и он потерял ее из виду. Лицо мальчика исказилось страхом, и в его зове шепотом звучал ужас. Этот шепот в самое сердце ранил бабушку.

По дороге домой она ни на секунду не выпускала руки мальчугана. Дома она спросила его, придав своим словам спокойный и даже безразличный тон:

   - Мне показалось, что ты чего-то испугался там, в трамвае. Что произошло?

     - Я испугался, что ты меня бросишь... и я опять останусь один....

Нужно ли говорить, что творилось в душе этой чуткой, доброй и горячо любящей женщины, ввергнутой в нечеловеческие страдания свалившимся на нее горем.

   - Запомни, мой мальчик, никогда не смей так думать. Ты самый родной и близкий мне человек. Поэтому, что бы ни случилось, я всегда найду тебя, и сделаю все, чтобы тебе было хорошо. Потому что, если тебе будет плохо, то и мне будет очень плохо.

Они крепко прижались друг к другу, и с этих пор между ними установилось  полное доверие. С этих пор и до конца жизни бабушки они понимали друг друга без слов. Но мальчик еще не оттаял, нервничал. Цепкая память ребенка удерживала трагические события нескольких месяцев, в том числе и время,  проведенное в детприемнике. Иногда у него бывали нервные срывы. В такие моменты он становился опять тем отчужденным,  загнанным мальчишкой, единственным оружием обороны которого была брань. Из уст маленького нежного создания сыпался тяжелый мат. Трудно вообразить состояние бабушки в такие минуты. Но она и в данной ситуации нашла, должно быть, единственно верную тактику. Она замолкала, и не произносила ни слова, пока он полностью ни успокаивался. Потом она подходила к нему и тихо говорила:

     - Ты знаешь, я ничего не могу понять, что ты говоришь. Ты же не сомневаешься в том, что я сделаю все для тебя. Ты мне просто скажи, что ты хочешь. Но ты кричишь, а я не могу понять ни одного слова. И мне становится очень обидно, мой мальчик.

Вскоре Рэм начал понимать, что он сейчас находится совсем в другом мире, где властвуют не злоба и холодное безразличие, а любовь и доброжелательность.

За плечами бабушки было всего четыре класса гимназии, но ее начитанность и большое любвеобильное сердце всегда подсказывали ей педагогически верный подход к внуку.

Все, кто общался с Марией Львовной, относились к ней очень уважительно. И этого не мог не заметить наблюдательный мальчик. У него вообще сложилось впечатление, что бабушку знает весь город, потому что, когда они гуляли, с ней беспрерывно здоровались прохожие.

К воспитанию мальчика приложили руки его тетя и дяди, у которых не было разницы между ним и своими детьми. Тетя со своей семьей жила в Севастополе, а оба дяди  - в Симферополе. Поэтому большую часть времени Рэм находился в обществе тети, которая окружила его нежной заботой и вниманием. Вскоре мальчик проникся к ней большой любовью. Он почувствовал в ней родного человека. Муж тети был хорошим человеком, в раннем детстве лишившимся родителей. Он был морским офицером, или командиром, как тогда говорили.

Рэм всегда с восторгом смотрел на его морскую форму, расцвеченную блестящими пуговицами, золотыми нашивками на рукавах, на форменную фуражку с крабом. Но в восторженном взгляде мальчика часто появлялась безысходная тоска, которая не могла укрыться от глаз бабушки. Однажды бабушка не выдержала, и, улучив момент, тихо сказала ему:

     - Ну,  что ты так смотришь, мой мальчик? Твой папа не хуже.
Он вскинул голову, в глазах его был стальной недетский блеск:

- А если не хуже, то почему он там, а не здесь?!

Это была еще одна иголка в сердце бабушки, и без того кровоточащее, загнанная любимым и любящим внуком.

                                        3. Двор

        Приехав в Севастополь, Рэм окунулся совсем в другой мир. Этот мир ему был мало понятен, но уже нравился. Здесь было другое солнце, другие растения, здесь было море. Здесь и люди выглядели иначе. Может быть потому, что одевались более легко, и в одежде превалировали светлые тона. Чувствовался юг. Кроме того, здесь не было высоченных заводских труб, из которых валил разноцветный дым. Дымили только трубы мощных и грациозных военных кораблей. Здесь были великолепные бульвары - Приморский, Исторический, Матросский, где воздух был напоен историей и героизмом севастопольцев. Рэм подолгу стоял у бронзового памятника матросу Кошке на Матросском бульваре. Он знал, что этот моряк погиб очень давно, и радовался. Радовался тому, что этот герой уже не сможет стать «нехорошим человеком», как это происходило с современными героями. А четвертый бастион на историческом бульваре! Неизгладимое впечатление на мальчика произвела панорама Обороны Севастополя. Его воображение было потрясено предметным планом, уходящим в пространство полотнищ картин. Видя его восторженность этим художественным творением, тетя старалась периодически водить его туда.

Очень понравился мальчику двор, в котором ему предстояло жить. Собственно это был не один двор, а соединенные широким проходом три двора, каскадом спускающиеся с Большой морской (тогда она называлась ул. Карла Маркса) на Очаковскую улицу. Верхний двор был самым большим и нарядным. В его середине располагалась круглая красивая клумба. Средний двор был, по сути, закрытой со всех сторон волейбольной площадкой. Нижний двор был небольшим затененным двориком, в котором дети никогда не играли. Их основным местом обитания был верхний двор.

Двор был поистине интернациональным. Здесь жили русские, татары, евреи, украинцы, крымчаки, караимы. Двор был разноголосый, разноязыкий и разноакцентный. И очень дружный. Здесь все знали всё обо всех. О радостях и горестях. И все были готовы прийти на помощь друг другу. Если материальное положение соседей не позволяло послать учиться сына, хорошо окончившего школу, - двор собирал деньги, и юноша  ехал поступать в желаемое учебное заведение.

Когда Марию Львовну постигло  это горе, она старалась, как можно меньше контактировать с соседями, чтобы не навлечь на них беду. Ведь дружба с матерью «врага народа» могла обернуться для них большими неприятностями. А соседи всеми силами старались морально поддержать ее, относились к ней с большой теплотой и вниманием. Своим отношением они подчеркивали, что не верят во враждебность действий ее сына, выросшего у них на глазах. Мария Львовна всей душой была им благодарна за то, что они, как и она, не верят в виновность ее сына. Она сама была добра и ценила добро.

В нижнем дворе жила средних лет женщина, красивая и стройная с печальными глазами. Одевалась она всегда в темные облегающие платья и выглядела очень эффектно. Но во всем ее облике чувствовалась грусть. Жила она одна. Изредка она приходила к Марии Львовне. Просто так, поговорить. Рэм любил, когда тетя Шура приходила. Ему нравилось смотреть на нее, слушать ее тихую беседу с бабушкой, особенно после одного случая. Как-то в выходной день она пришла изящная, строгая с покрасневшими глазами.

       - Наревелась я сегодня с утра, Мария Львовна.

       - Что случилось? - вскинулась бабушка.

      - Да ничего и не случилось... Утром по радио передавали песню «дан приказ ему на запад... ей - в другую сторону». Известная песня, а вот душу всколыхнула. Я решила непременно сегодня зайти к вам.

      - И правильно сделали. Давайте пить чай.

Видно, за плечами тети Шуры было немало невзгод, и то, о чем пелось в этой песне, было для нее не просто словами. Может быть, поэтому ее печальный образ был таким притягательным для мальчика.

Рэм быстро сдружился во дворе со сверстниками и теми, кто был немного постарше.

В одной татарской семье было трое детей: Инвер - самый младший, Мая и Султан. С Инвером они были ровесниками, Мая была на пару лет старше, а Султан был совсем взрослый, он учился в четвертом классе. Мая была резвая, веселая девочка. Видимо, в школе или кто-нибудь из соседей, ей преподали урок вежливости, и теперь сколько бы раз на дню она ни повстречала одного и того же человека она непременно здоровалась. Соседи кивали ей с добродушной улыбкой. Однажды Вовка, старшеклассник, окликнул Султана:

      - Здравствуй, Султан! Ты чего такой насупленный, не здороваешься?

    - За меня Майка уже со всеми по десять раз перездоровалась, - ответил он хмуро.

Однажды Султан сыграл неблаговидную роль в жизни Рэма, когда он начал учиться в первом классе. Дело в том, что бабушка попросила учительницу информировать ее об учебе и поведении внука. Однажды Рэм получил несколько замечаний от учительницы, и на последнем уроке она написала записку бабушке, и попросила его передать. Это было перед выходным днем. Мальчик смалодушничал, и записку бабушке сразу не отдал. Решил передать завтра. Гоняя во дворе, Рэм все время ощупывал в кармане записку, которая очень портила ему настроение. На следующий день утром он опять не решился отдать бабушке записку. Днем, увидев, что на веранде своей квартиры сидит Султан, и что-то пишет, Рэм решил поделиться с ним своей неприятностью. Он подошел к Султану и тихо сказал:

       - Учительница написала записку бабушке.

Султан поднял голову от своей тетради:

- Ну и что? Дай-ка я прочту.

Записка была написана бледным зеленым карандашом. Да еще и изрядно потерлась в кармане. Султан и так и этак повертел ее, но разобрать почерк учительницы так и не сумел. Зато он увидел, что одно слово выглядит гораздо бледнее остальных. Он пошел в комнату и принес зеленый карандаш и резинку. Аккуратно проводя резинкой по этому слову, он добился того, что оно стало почти совсем незаметным. Притупив карандаш, который оказался более ярким, чем карандаш учительницы, он, подражая ее почерку, на месте стертого слова написал «отлично». Легонько потер это слово пальцем и, возвращая записку, сказал:

      - Отдай её бабушке вечером, когда зажгут свет. Она ничего не заметит.

Рэм не стал дожидаться вечера и, собравшись с духом, войдя в дом, сразу отдал записку бабушке. Бабушка прочла записку, иронично улыбнулась и, ничего не сказав, положила ее на стол. Рэм возвратился во двор, прекрасно понимая, что совершил подлость. Настроение у него было отвратительное. Позже пришла тетя. Она каждый день, хоть ненадолго, забегала к ним. Бабушка дала ей прочесть записку. Тетя расхохоталась. Мальчик готов был сквозь землю провалиться. Щеки его пылали. Фрагмент получившейся записки: «...ваш внук отлично разговаривает на уроках...»

       - Мама, ну и что ты ему на это сказала?

       - Ничего. Он прекрасно все понял сам.

        - Кто же тебе оказал эту медвежью услугу? - спросила тетя.

Рэм стоял, потупившись, с багровыми щеками, и молчал. Тетя не настаивала на ответе. Это был хороший урок, который он запомнил на всю жизнь. Быть может, это событие в немалой степени повлияло на формирование его отношения к нечестности.

Инверка научил Рэма есть цветки акации и зеленые абрикосы. Они много времени проводили на высоких деревьях акации, растущих во дворе. Что же касается зеленых абрикос, то их надо было воровать, потому что они росли только в маленьких палисадниках, огражденных низкими заборчиками, возле квартир одноэтажных домиков. Ближе всех к такому заборчику росло абрикосовое дерево в палисаднике квартиры, где жила девочка Софа. А у Софьиной мамы была одна особенность:  она не выговаривала многих букв русского алфавита. Дочку она называла Чофа. Но это бы не страшно. Курьез заключался в том, что, произнеся слово, она не могла остановиться и повторяла его много раз. Например, увидев, что рвут зеленые абрикосы, она выходила и громко отчитывала ребят:

-Не понимаю, почему желеные, почему? желеные, почему желеные, почему? Почпеют - тогда. Почему желеные, желеные почему?

Вечером наступала самая интересная пора во дворе. Мама Софы выходила звать дочку домой. По двору неслось зычное:

            - Чо-о-фа-Чофа-Чофа-Чофа!

Она делала паузу, и тогда вступал хор малышей, которые сразу бросали свои игры:

        - Чо-о-фа-Чофа-Чофа-Чофа!

Малыши замолкали, и наступала очередь мамы:

        - Чо-о-о-фа-Чофа-Чофа-Чофа! Софа, со всех ног бежавшая к дому с выкриками «да иду, мама», не могла быть услышанной мамой из-за отсутствия интервала в этом диалоге. В эти минуты соседи с улыбками затихали у открытых окон. Казалось, что этот ежедневный спектакль не надоедал им. Он превратился в нечто вроде дворового ритуала.

Бабушкина квартира располагалась на втором этаже двухэтажного дома. Хозяйка одной из квартир нижнего этажа, пожилая женщина, содержала несколько кур, которых откармливала к праздникам. Всего бывало не более четырех - пяти кур, и находились они в маленьком сарайчике под открытой лестницей.

Однажды Рэм увидел, что соседка держит курицу за голову и в открытый клюв засыпает ей зерно, после чего своим толстым коротким пальцем проталкивает его в глотку. Мальчик был возмущен таким обращением с живым существом. Однако эта экзекуция проводилась очень часто. Дверь сарайчика закрывалась не на замок, а прижималась к притолоке большим чугунным утюгом. Чтобы хоть как-то скрасить жизнь бедных кур, Рэм, улучив момент, когда никто не мог видеть, отодвигал утюг и выпускал их во двор. Он думал, что автора этого деяния вычислить будет очень трудно. Но соседка почему-то сразу догадалась. Встретив бабушку во дворе, она ей сказала:

      - Вы знаете, Мария Львовна, ваш внук все время выпускает моих кур во двор. Когда-то это делал ваш сын, теперь это делает ваш внук, чтоб они были здоровы. Неужели это передается по наследству?

     - Хорошо, что вы мне сказали. Это больше не повторится. - Ответила бабушка,  и тепло распрощавшись, они разошлись.

Придя домой, бабушка сказала:

  - Мой мальчик, пожалуйста, никогда больше не делай этого. Не выпускай соседских кур. Мне вообще не понятно, почему ты это делаешь - доставляешь столько хлопот пожилой женщине.

     - Потому что она над ними издевается. Она насильно заталкивает им зерно в глотку. Им больно и они задыхаются!

   - Нет-нет. Ты просто не знаешь. Таким способом быстро откармливают кур. Скоро майские праздники. Она хочет приготовить праздничный обед. Хочет, чтобы курица к тому времени набрала вес и была жирной.

В душе Рэм не был согласен с таким  варварским кормлением, но открывать сарай больше не стал, чтобы не огорчать бабушку.   

Бабушкин муж, Абрам Маркович, (Рэм называл его дедом) был человеком ироничным и даже несколько саркастичным. В этом же дворе жил с женой его давний друг, которого тоже звали Абрам. Тандем этого человека со своей женой казался каким-то нереальным. Это были два антипода. Он - вальяжный, всегда чисто выбрит, красиво одет. От него веяло свежестью и здоровьем. Она же наоборот была похожа на серенькую мышку, робкую и не очень опрятную. Умом она тоже не блистала.

Ее муж, когда приходил к деду, четко дважды стучал в дверь квартиры, которая днем никогда не запиралась, потом распахивал ее на всю ширину и басом спрашивал:

       -Можно?!

Она же скребла тихонько дверь, чуточку приоткрывала ее, только чтобы можно было просунуть нос, и тонким писклявым голоском нараспев спрашивала:

       - Мозня-а-а-а?

Деда она почему-то называла Аврум, а своего мужа -  Убрам. Вообще у нее все было на  «У». Например «кустюм» или «мне так убидно, мой Убрам не купил мне дикалону».

Однажды она пришла с каким-то электрическим прибором и обратилась к деду, как обычно, на распев:

      - Аврум, что-то не рабо-о-тает. Моего Убрама нет дома. Может быть, ты сможешь что-то сделать?

У деда, видно, было игривое настроение. Он глянул на нее очень серьезно и сказал:

       - Хорошо. Только ты должна отгадать загадку. Слушай внимательно. В квартире: крутится, крутится, становится в уголок, веник. Что это?

  - Ну, я должна хотя бы подумать!

  - Хорошо. Садись, думай.

Она знаками подозвала Рэма:

  - Что это? - спросила шепотом.

  - Веник. - Так же шепотом ответил он.

    Тогда она взорвалась.

       - Веник?! Так что он крутится, что?!

Дед довольный копался в приборе. Шутки вообще были приняты во дворе. Здесь люди откликались на все смешное, если оно не задевало их самолюбия. Отдельные выражения и высказывания соседей Рэм запомнил на всю жизнь. Во дворе жила очень древняя старушка, возраста которой никто не знал. Многие старики полушутя утверждали, что когда они поселились здесь в молодости, она уже была старой. Видя, что она сильно простужена, соседка-врач ей как-то сказала:

       - Вы так сильно простужены, Фаина Аркадиевна. Надо поберечься. В вашем возрасте уже нельзя так простужаться.

       - Ой, не говорите. К моему слабому здоровью не хватает мне только умереть.

Это выражение стало крылатой фразой, которой жители двора с удовольствием пользовались.

В те времена в Севастополе в армейских частях, а особенно во флоте, было принято поощрять отличников военной службы приходом в их родной двор и рассказом соседям о достижениях парней. Это была прекрасная традиция. Во дворе жил очень хороший мальчик Ваня, который только год прослужил на корабле, а уже удостоился такого поощрения. Как-то вечером во двор пришли командир, несколько матросов и маленький оркестр. Всех жильцов попросили выйти во двор. Проиграл оркестр, после чего выступил командир с хвалебной речью в адрес Ивана. Ваня был очень смущен. Он даже как-будто стыдился этих похвал. Начальник поблагодарил родителей и соседей за то, что воспитали такого хорошего парня - отличника боевой и политической подготовки, хорошего матроса и чуткого товарища. А закончил он свою речь фразой, которая тоже стала крылатой: «лучший из лучших - Ваня Титаренко!».  С этих пор, когда кто-то хотел сказать о ком-то в превосходной степени, говорили примерно так: «в общем, лучший из лучших - Ваня Титаренко».

                                           4.Война

       Время летело быстро. В конце 1938 года маме, осужденной на пять лет «по делу мужа», разрешили переписку. Теперь из подробных писем бабушки она знала многое о своем сыне. Это было счастьем. Рэм получал мягкие наставления от своей мамы, и тоже был счастлив. Он вновь поверил в то, что через какое-то время они снова будут все вместе с папой и мамой. И, конечно же, рядом всегда будет бабушка, к которой мальчик очень привязался.  Но... на все запросы бабушки о сыне ей отвечали, что он «осужден на десять лет без права переписки».

Такие сообщения она продолжала получать и после того, как в феврале 1938 года его не стало. Но это станет известно уже после его реабилитации.

Вскоре грянула война. Рэму только исполнилось девять лет. Начались невзгоды и лишения. С первого дня войны Севастополь методично, в определенные часы с немецкой пунктуальностью подвергался жестоким бомбардировкам. Все мужчины семьи ушли воевать. Через три-четыре месяца после начала войны бабушка, Рэм и тетя с двумя маленькими детьми эвакуировались. Дед категорически отказался ехать. Он был твердо убежден, что Севастополь никогда не будет отдан врагу. Когда немцы вошли в город, он был расстрелян.

Семья из двух женщин и троих детей добралась до Сталинграда. Тогда еще это был глубокий тыл. Там их приютили друзья отца Рэма. Но вскоре оттуда пришлось бежать на Кавказ.

                                             5.Мама

       Связь мамы с бабушкой прерывалась на долгие сроки. Маме разрешали переписку во время войны гораздо реже, а после эвакуации из Сталинграда повлияла еще и смена нескольких городов на Кавказе. Мама отсидела не пять лет, а шесть, так как во время войны нелегко шли на освобождение политических заключенных. Да и даровая рабочая сила лагерников во время войны была далеко нелишней. Но в 1943 году ее актировали по состоянию здоровья. Здоровье ее было подорвано, помимо прочего, выкидышем, случившимся во время ночного допроса еще в тюрьме. Очнувшись в тюремной больнице, она спросила у врача, тоже политической заключенной:

            - Кто у меня был?

      - Девочка, - ответила врач и, видя каким страданием исказилось лицо больной,  продолжила, - не переживай ты так, Тамара. Тебе сейчас надо последить за своим здоровьем. Все это дало осложнение на почки, а сердце итак не из крепких. Ты уж постарайся, милая. Надо выздороветь. Постарайся здесь, в больнице, набраться сил.

Все это говорилось отрывочно во время уколов или других подходов к больной, так как врачам запрещалось разговаривать с больными.

К моменту освобождения мама знала только, что бабушка с внуком находятся где-то на Кавказе. Она попросила направить ее в те края. Ее послали работать на чайные плантации Грузии. Наконец, на один из запросов пришло сообщение, что семья проживает в городе Ереване на улице Орджоникидзе, 4. Надо сказать, что по существовавшим тогда законам она обязана была безвыездно отработать на этом месте полгода, находясь под надзором НКВД, прежде чем получить временный, месячный паспорт. Но разве могла мать отложить свидание с сыном на такой долгий срок?! Накопив пару отгулов за сверхурочную работу (работала почти без выходных дней), она решилась на очень рискованный шаг: поехать в Ереван без документов. Риск был огромный. Во-первых, могли хватиться, что ее нет на месте. Во-вторых, она могла попасть в постоянно проводившиеся облавы в Ереване и в дороге, где часто устраивались проверки документов. В любом из этих случаев финал был один: тюрьма и лагеря, но уже на более длительный срок. И, все-таки, она рискнула. По приезде в Ереван тут же отправилась по полученному адресу. Но... видимо, жизненный круг этой женщины был заколдован. Придя на место, она с ужасом увидела, что в доме под этим номером находятся детские ясли. Что делать?! Идти в милицию нельзя - могут потребовать документы. что бабушка во всех городах всегда получала письма на почтамте до востребования, она, расспрашивая прохожих, добралась до главной почты. Подойдя к нужному окошку, измученная женщина узнала, что бабушка действительно здесь получает письма, и, что сегодня утром она заходила, возможно, зайдет и завтра. Тогда мама оставила записку бабушке в этом окошке. Дальше нужно было где-то спрятаться до утра. На вокзал идти нельзя - там ночью обязательно проверяют документы. Всю ночь она простояла в каком-то подъезде.

Что же произошло? Бюро выдало неправильный адрес? Нет, правильный. Просто к несчастью, и без того натерпевшейся женщины, в Ереване было две улицы Орджоникидзе. Только нужная улица находилась далеко от центра города, в поселке ферментационного завода, и о ней не знали даже в почтовых отделениях.

Утром бабушка пришла на почту. Трудно описать встречу этих двух женщин. Когда встречаются две изболевшиеся души, радость и горечь образуют сложный и запутанный клубок. Слова становятся мелкими и никчемными, - разговаривают души.

Приехав домой, они не застали Рэма. Он где-то гулял с друзьями. Ведь были летние каникулы. Встреча мамы с сыном произошла тогда, когда маме уже нужно было отправляться на вокзал, чтобы вовремя поспеть на работу. На вокзал поехали втроем. Свидание мальчика с мамой в общей сложности продолжалось два часа. Сквозь непрерывно накатывающиеся слезы мама рассматривала своего повзрослевшего сына. Боль и радость одновременно заполняли ее сердце. А перед глазами мальчика стояли картинки детства, в которых всегда присутствовала мама, его нежная и ласковая мама. Как много он хотел ей сказать и не находил слов. Просто у него не было слов, которые могли бы выразить его радость и его любовь к ней. Сидя с ней рядом в трамвае, он только гладил ей руку. Но маме этого было достаточно. Она наяву ощущала своего сына рядом. И это было счастьем. Бабушка сидела сзади, неотрывно смотрела на них, часто поднося платок к глазам. Как она жаждала такой же встречи с сыном! И сейчас ей казалось, что встреча реальна. Она даже не допускала сомнений на этот счет. Просто надо пережить еще несколько лет... Легко сказать.

Уехала мама. Она успела в срок выйти на работу. И, слава Богу, никто не заметил ее почти трехдневного отсутствия.  

Отработав положенное время, мама получила первый временный паспорт и мгла уже покинуть это место. Она просила ее кураторов из НКВД, чтобы ее направили на какой- нибудь завод для работы по специальности. Она была специалистом в области пирометрии. И ей дали направление на один из заводов Грузии, где производились специальные сплавы для военных целей. Бедная женщина решила, что ее жизнь скоро войдет в колею, хотя бы отдаленно напоминающую ее прошлые годы. Но она не дошла даже до проходной завода, потому что получила отказ, едва войдя в административное здание. Разве мог первый отдел пропустить только что освободившуюся политзаключенную на секретный объект? Ей пришлось с благодарностью принимать любые черные работы в поселке этого завода. Но она уже получала хлебные карточки и кое-какие деньги. Ради перспективы забрать к себе своего мальчика она была готова на любую работу и любые лишения. И мечта ее сбылась. Вскоре она забрала к себе сына. Бабушка в это время жила с дочерью и двумя ее детьми в Поти, и приезжала к невестке и внуку, как только появлялась возможность.
Находиться в длительной разлуке с любимым внуком она была не в силах.

Прошло немножко больше года, и закончилась война. Рэму уже исполнилось тринадцать лет.

Детство осталось позади.

  Вместо эпилога

                                                                   Встреча с прошлым

       Рэм приехал с женой в Севастополь, в город, где он прожил несколько детских лет до Второй Мировой войны и проучился два класса в школе; город, в котором родился и вырос его отец.
Они остановились у женщины, знавшей отца Рэма с самого детства.

Отец сгинул в сталинских лагерях. Мать вышла на свободу через шесть лет с подорванным здоровьем, что и привело к ранней ее кончине.

Сразу после войны Рэм побывал в этом городе. Построенный из белого известняка, город превратился в каменный хаос. Он побродил, насколько это было возможно, по развалинам своего дома, по развалинам школы, и уехал  оттуда со щемящим чувством потери. Потери того, что было таким родным и близким в раннем детстве. Ему до боли хотелось пройти по тем, врезавшимся в память, местам, которые были связаны с его воспоминаниями. Поэтому он так стремился в давно отстроенный город. Отстроенный, благодаря энтузиастам–архитекторам, сохранившим план и фотографии улиц и домов, таким, каким он был раньше. Было и еще одно обстоятельство, которое тянуло его сюда - незабываемая природа окрестностей Севастополя. Когда он думал об этом городе, перед его глазами неизменно всплывали МАКИ. Эти необыкновенные алые цветы с нежными примятыми лепестками, трепещущие от ветерка на фоне белой известковой почвы, не могли не проникать в самую душу и оставлять равнодушными даже огрубевших в своем восприятии людей. Сейчас они специально ездили в Орлиное и Красный Камень любоваться природной красой этих мест, и, конечно же, маками, росшими здесь в изобилии.

Итак, он в Севастополе. Он водил жену по памятным местам, показывал ей детский сад, школу, в которой учился. Здание школы было точно такое же, как и раньше, только теперь в нем располагался магазин. Но внешне в этом замечательном городе выглядело все, как и прежде.

По утрам и вечерам они обычно купались в море на Приморском бульваре, где в те годы было выделено специальное место. Большой современный городской пляж только строился.

Однажды вечером, когда они пришли к месту купания и Рэм начал раздеваться, он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Подумав, что это ему показалось, он подошел к краю пирса и нырнул в воду. Жена его решила не купаться. Она сидела недалеко от места, где разделся Рэм. Выйдя из воды, он опять почувствовал, что его кто-то разглядывает. Промокнувшись полотенцем, он начал одеваться. Жена тихо сказала ему, что за его спиной стоят две пожилые женщины, которые все время смотрят на него. Когда он оделся, одна женщина отошла от подруги и приблизилась к ним.

       - Здравствуйте, извините, пожалуйста, вы Рэм?

       - Да., -  растерянно ответил он.

       - Я вчера встретила Галину Борисовну, у которой вы остановились, и узнала от нее, что вы здесь. Я – Нина Алексеевна Соколовская. Может быть, вы слышали это имя от своих домашних.

       - Как же, знаю о вас со слов бабушки. И знаю, что вы в молодости встречались с моим отцом. Рад с вами познакомиться.

     - Галина мне сказала, что утром и вечером вы бываете здесь. Я приходила сюда утром, но не нашла вас. Зато сейчас мне повезло. Мне очень хотелось поговорить с вами. Вы не очень спешите?

        - Мы в отпуске, спешить нам некуда.

    - Тогда уделите мне несколько минут. Давайте присядем на той скамеечке.

Они отошли к стоявшей неподалеку скамейке, а жена Рэма осталась разговаривать с приятельницей Нины Алексеевны.

       - Большое спасибо вам за то, что вы согласились уделить мне время. Я понимаю, что вам намного интересней побродить по городу или пойти на вечерний сеанс в кино, чем сидеть и разговаривать с пожилой и незнакомой женщиной.

    - Нина Алексеевна, во-первых, пожалуйста, говорите мне ты. Во-вторых, поверьте, что мне приятно пообщаться с женщиной, которая в далеком прошлом была с моим отцом, пусть даже, просто в дружеских отношениях. А мне кажется, что ваши отношения  были гораздо глубже.

      - Спасибо, дорогой, ты все прекрасно понял. Я любила твоего отца. И он меня любил. Мы были счастливы вдвоем…. Мне легко разговаривать с тобой, хотя я и очень волнуюсь. Ты понимаешь, твой папа был необыкновенным человеком. Он, в отличие от меня, был горячо предан Советской власти, восторгался всем новым. Его манили новостройки, потому что его манила кипучая жизнь, героика строительства новой жизни. И, когда объявили комсомольский набор на строительство Сталинградского тракторного завода, он одним из первых записался, и стал готовиться в дорогу. Он звал меня. Он настаивал, чтобы я поехала с ним…. Рэм, пожалуйста, пойди на улицу Суворова. Там есть дом 42. Это один из очень немногих домов в Севастополе, который удалось восстановить после войны. Это был дом, где мы встречались с твоим папой. Я его до сих пор называю “нашим домом свиданий”. Внутри в этом доме, конечно, все переделано, но снаружи он остался тем же.

      - Нина Алексеевна, а почему вы не поехали тогда с отцом?

     - Мне тяжело об этом говорить. Не хотела уезжать из родного города; может быть, боялась трудностей. Ведь я же не была так фанатично предана новому строю, как он. К тому же надеялась, что он скоро вернется назад. Были моменты, когда я без оглядки побежала бы к нему. Но он меня больше не звал. Он был очень сердит на меня. Может быть, даже считал мое поведение предательством. Я была глубоко не права. Это мучает меня всю жизнь. Потом я узнала, что он женился. Вскоре родился ты. Только тогда я поняла, что я натворила. Я вышла замуж за нелюбимого человека, и вскоре ушла от него. Я прожила ничем не примечательную жизнь. На склоне лет особенно чувствительно, оглядываясь назад, не видеть ничего, кроме серости. А ведь я могла быть счастлива. Я до сих пор не могу себе простить, что тогда не поехала с твоим папой в Сталинград!

       - Не казните себя. Не забывайте о папиной судьбе и о том, что вас могла бы постигнуть участь моей мамы.

       - Да! – Воскликнула она горячо. – Да! Но я прожила бы несколько счастливых и ярких лет с любимым человеком… А это стоит того, чтобы разделить с ним его страшную судьбу.

Она быстро встала со скамейки, не желая показывать своего искаженного страданием лица, и, боясь разрыдаться. Рэм тоже поднялся, наклонился и поцеловал ей руку. Она припала щекой к его груди.

       - Будь счастлив, мальчик. Пожалуйста, сходи на Суворова, 42.

       - Обязательно пойду.

            - Нина Алексеевна, а как вы меня узнали здесь, на пляже?

            - По фигуре. И волосы у тебя такие же… и голос.

Следующим утром Рэм стоял напротив дома, в котором бывал его отец. Фасад дома сохранился полностью. На нем даже остались следы от пуль и осколков. Он вспомнил, как Нина Алексеевна назвала его “дом наших свиданий”.

Мысленно он вернулся к вчерашнему разговору с ней. Как остро она сейчас ощущает серость прожитой жизни и глубину ошибки, совершенной в молодости, и как сожалеет об этом. “Зато я прожила бы несколько счастливых и ярких лет с любимым человеком”. На ум пришла старинная притча, вложенная Пушкиным в уста Пугачева: “… чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью”.

Рэм был рад встрече с Ниной Алексеевной. Рад, потому что узнал о существовании этого дома, узнал женщину, с которой когда-то встречался его отец. А главное, что есть еще один человек, который с любовью вспоминает и думает о нем, вырванном много лет назад из этого мира.

.