У нас был длинный цикл педиатрии, и я примерно три недели не появлялся в Областной больнице и, соответственно, не общался с доцентом Миляевым. Он мне не звонил, поэтому я был уверен, что у него всё в порядке, по крайней мере, всё, что связано с нашим засекреченным астматиком. Были у меня для этого веские основания.    

И вот, цикл закончился. Отправив группу на обход с врачами отделения, Семён Лазаревич, с которого жирным шрифтом читалось нетерпение срочно поделиться важной новостью, попросил меня задержаться.           Да с удовольствием, учебная рутина никуда не денется. И мы зашли в кабинет шефа.   

— Марк, скажи честно, что вы с ним сотворили? Да, вы. Я своими глазами видел, как она садилась к нему в его чёрную “Волгу”. И не один раз видел!   

— Ну, видели. И что с того? С каких пор ездить на “Волге” — это криминал? Что-то случилось? Что именно?   

— Ещё как случилось! Поэтому я тебя спрашиваю: что вы с ним сотворили?   

— Семён Лазаревич, вы-таки не делайте мине инфаркт ужасом неизвестности. У вас такой вид, как будто вы получили грин-карт за победу в социалистическом соревновании. Так уже все мои уши давно висят на гвозде внимания. Колитесь, шеф.   

— Я бы тебя зацеловал, если бы не боялся, что ты меня неправильно поймёшь. Но ты почти угадал. Слушай по порядку. Когда я дал ему твой телефон с адресом, а его соседа по палате попробовал перевести в кардиологию, он устроил жуткий скандал с криками и матами. Куда-то он назвонил, оттуда тоже позвонили, и дежурный врач его выписал рано утром в воскресенье. И всё, стало тихо. Я сильно переживал, но мне передали, чтоб я всё забыл и не дёргался.   

Я уже всё понял, и меня разбирал смех, но я держался стойко.    

— Так вот, в прошлую среду этот поц вдруг ворвался в мой кабинет. Марк, я его не узнал! Потом присмотрелся. Лицо — оно то же самое, а человек, человек другой.  Ты видел лордов в кино? Вот так он выглядел. Он разговаривал, как лорд. У него осанка, походка. Он говорил, как лорд! Он мне так выражал благодарности, что я хотел стать смирно и сказать: “Служу советскому Союзу”! С ним был ещё какой-то человек. Они поставили мне тут киевский торт — в полстола величиной — и бутылку настоящего французского коньяка. “Наполеон”, представляешь? Не представляешь. Три литра! Я ещё не открывал, но потом пробку проверю у ювелира.   

Он сделал драматическую, прямо мхатовскую паузу.   

— Дальше, Семён Лазаревич, я сейчас умру от любопытства.   

— Торт я отнёс в ординаторскую. Я сладкого терпеть не могу, а жене нельзя. Так они там уже распечатали вот такое шоколадное ассорти. Марик, слушай, я спросил: “За что мне это всё?” Я же ему ничего не сделал. И что он ответил? Угадай.   

— Теряюсь в догадках. Ну, откуда мне знать.   

— Он сказал: “За того парня”. Ты понимаешь? И сказал, что постарается исправить тот вред, что он причинил мне по своей глупости. Так и сказал.   

— Сказал, должен исправить. Он не похож на болтуна.   

— Уже! Уже исправил! И как исправил.   

— И как?   

— Вчера мне позвонили из профкома. Вот, смотри: две путёвки в Чехословакию. В мае. Бесплатно.   

— Поздравляю. Видите, не такой уж он поц. Вы мне того торта оставили хоть кусочек? Я таки сладкое очень хорошо терплю, и мне можно.   

— Какой кусочек, о чём ты? Ты бы знал, какое сейчас выражение на твоей смазливой роже. Ладно, не темни. Что вы всё-таки с ним сделали? Или это уже тоже государственная тайна?   

— Почти, Семён Лазаревич. Правда, извините. Но всё хорошо же кончилось? Как говорится, всем хорошо, кто хорошо кончает..   

— Да ну тебя. Хоть намекни.   

— Он человек очень непростой и неоднозначный, но вполне порядочный. Вы поставили очень точный диагноз, и это я ему растолковал. Нам остались сущие пустяки: наша с Эллой техника. Больше ничего, ей- богу.   

                                        ***   

Элла так натурально изобразила истинно шляхетскую спесь, что даже я сам в какой-то момент поверил. Ну, артистка! Не зря Оля не перестаёт ею восхищаться. Голые перси гордой шляхтянки бурно взымались. Как же она хороша, чёрт меня задери!   
Дыхание нашего пациента снова резко изменилось. Но это уже было бесконечно далеко от астматического хрипения. Это была нормальная реакция здорового мужчины на такую вот роскошную чертовку.   
Немая сцена несколько затянулась, но я читал Старикова и не спешил вмешиваться. Ещё несколько секунд, и он рухнул в своё кресло, сотрясаемый безудержным хохотом, истинно гомерическим, хотя и с некоторым истерическим оттенком.   

                                                  ***   

Элла метнулась в спальню. Хотя на все сто процентов справедливо  утверждение о том, что бесконечно долго  только Вселенная развивается и женщина одевается, Элла управилась моментально.  

 Стариков устал хохотать и, утирая поданной ему салфеткой, слёзы и прочие, сопутствующие безудержному смеху, выделения, смог проговорить почти членораздельно: “Как просто! Боже мой, как просто! Ой, не могу... годы, годы мучений. Как просто всё... как щенка, мордой... Как просто, Господи!”. Придав, наконец, своему лицу мало-мальски нормальный вид и взглянув на окружаю действительность, он испытал очередное за этот вечер потрясение.   

За изящно сервированным чайным столиком сидела с безупречной элегантностью одетая аристократка с фарфоровой чашечкой в руке, и с холодным презрением взирала на то возмутительное зрелище, каковое представлял собой всклокоченный, потный и замурзанный вроде бы доктор каких-то там наук.   

— У вас абсолютно непристойный вид, сударь.  Вон там двери в туалет и ванную комнату, где вы найдёте всё необходимое. Извольте проследовать туда и привести себя в порядок. И пшепрошем пана, не задерживаться. Надеюсь, пан не ждёт от меня повторения моих слов?   

 На беднягу Старикова обрушилась вся сокрушительная мощь когнитивного диссонанса. На заметно дрожащих ногах он проследовал в указанном ему направлении, пару раз оглянувшись на этом коротком пути. Дышал прерывисто, но чисто, не насвистывал бронхами.   

Судя по звукам из ванной, он приобщился к  душу и не оставил без внимания бритвенные принадлежности с набором одноразовых лезвий. Моя чистая и отглаженная белая сорочка, оставленная на плечиках, ему  велика, но всё же лучше, чем его изрядно уделанная собственная. На его месте я бы сделал правильный выбор. И он — на своём месте —  сделал. К нам вернулся вполне приличный мужчина, чистый, гладко выбритый, причёсанный и благоухающий одеколоном. Внешне он был почти спокоен, но взгляд и ещё некоторые признаки выдавали его настороженность и готовность к новым сюрпризам.  
Элла, скептически поджала губки, внимательно обозрела нашего освеженного гостя и соизволила милостиво кивнуть, позволяя ему вернутся в наше очень светское общество.  
  
— Марек, чай совсем остыл. Принеси, пожалуйста, новый чайник. И, надеюсь, ты не забыл своё обещание угостить нас тем сладким лакомством, что ты готовишь по индийскому рецепту?  
— Повинуюсь, ясновельможна.  
  
Когда я вернулся с чайником и корзинкой пирожков, был удостоен похвалы.  
— Знаете, Олег Романович, Марк иногда балует меня творениями своего кулинарного таланта. Я не часто позволяю ему это, обычно придерживаясь умеренности в питании, компрене ву? Но иногда... Вы попробуйте, не стесняйтесь. Чувствуйте себя свободно, вы же среди друзей. Марек, кто тебя научил этому чуду? Чарна или Лалит?  
— Амрита. Олю она учила танцевать, а меня - стряпать. Олег Романович, берите ещё, без церемоний. Я же вижу, что вам понравилось. Я ещё свой кекс притащу. Вы потратили много энергии сегодня, надо восполнять. Вы и без того истощены. Ничего, постепенно восстановим ваши резервы и научим правильно управлять своей энергией.  
  
Стариков не удержался от ехидного замечания, которое меня, надо сказать, весьма порадовало.  
— Какой из энергий: тонкой, толстой или самой обыкновенной Цы? Или нет, вероятно, вы говорите о Пране. Судя по всему, вы новоявленный кришнаит, сейчас это модно. 
 
Не обнаружил ожидаемой реакции и продолжил:  
— Или сайентолог. Но ваше творение действительно выше всех похвал. Если оно действительно ваше.  
— Очень рада, что вместе со здоровьем к вам возвращаются способность к иронии и здравый смысл. И, очень надеюсь, способность осознавать свои ошибки и принимать их спокойно, без  демонстративных эксцессов. Уверена, то, что мы здесь наблюдали, случилось последний раз в вашей жизни. Мы ещё будем работать с вами, и сделаем всё, что бы не ошиблась я. Марек, ты что-то хочешь сказать?  
— Только дополнить. Вы, дорогой высокому начальству Олег Романович, сейчас явили банальнейшую непоследовательность. Только услышав про самого настоящего экстрасенса, так рванулись ко мне, что чуть всю больницу не взорвали своими эмоциями. Бедный доцент Миляев там уже наверно весь Корвалол в отделении выпил. А теперь, познав истинное облегчение, изволите насмехаться на нами, повелителями тайных сил и хранителями сакральных знаний. Такое поведение у вас самого никаких зоо-ботанических ассоциаций не вызывает? 
  
Стариков заметно покраснел и попытался вскочить. Элла тут же велела ему сидеть, и он, скрипнув зубами, остался на месте. Я же продолжил.  
— Ваши ошибки. Первая. Я не индуист, не кришнаит, не сайентолог. Мы с Эллой Феликсовной самые обыкновенные атеисты. Мы так же далеки от любой мистики, как вы — от теории вечного двигателя. Мы самые обыкновенные медики. Элла Феликсовна — врач уже дипломированный, а я — скоро. Вторая, проистекающая из первой. Никаких фантастических энергий не существует. Я говорил о реальной, измеряемой в джоулях. Вы физически истощены. Не дистрофик, конечно, но слабак. Третья. Вели идиотский образ жизни. Горели на работе. Ваша авария, или что там у вас стряслось, подпалила вас с другого конца. Вот именно с того, о котором вы сейчас подумали. "Светя другим, сгораю сам". Ах, какой красивый кретинизм! А на хрен кому нажен огарок? Вы об этом хоть раз думали? Нет. Так думайте сейчас, тем более, что лумать — это ваша профессия.  
  
После долгой паузы снова подключилась Элла. Привстала с дивана, ухватила Старикова  за уши и повернула лицом к своей великолепной персоне, выведя его из того транса, в котором тот утонул совершенно самостоятельно, без малейшего моего содействия..  
  
— Хватит нам тут демонстрировать вселенскую печаль. Мы вам профессионально сочувствуем, но слёз жалости не дождётесь. Сами виноваты в своих проблемах. Но мы взялись за эту работу и мы её сделаем. Марк перечислил только главные ваши ошибки, остальные ему просто лень. Сам пан о тым помысли. Лечить вас не от чего. Вас надо исправлять. Исправим. Но при одном условии.  
  
Стариков моментально насторожился. Щас как начнём его шантажировать и его секреты буржуинам выдавать! Но ведь не дурак же он, очень не дурак.  
— При каком условии, позвольте спросить?  
— Отвечу вам вопросом на вопрос: как вы думаете, почему я не применяю к вам гипноз, которым владею отлично? Завтра бы сдал заказчику готовую продукцию. Без малейшей астмы. Но и без гарантии, что  при первой же новой неудаче вас не переклинит на какую нибудь — тоже новую — жуть.  
— Догадываюсь. И всё же: что за условие вы мне решили поставить?  
Элла неторопливо допила свой чай, промокнула губы салфеткой и осведомилась с чарующей улыбкой:  
— Что вам известно об анонимных алкоголиках?  
Он среагировал мгновенно. Такой скорости мышления я даже не ожидал. Вот же интеллектище!  
— Принимаю ваше условие. Всё признаю и твёрдо намерен во всём с вами сотрудничать. Я — такой, как сейчас, нуждаюсь в исправлении, и я очень хочу, я жажду исправиться.  
— Марк?  
— Не врёт и не играет на публику. Будет работать.  
Сквозь ласковую улыбку Эллы совершенно отчётливо проступила злобная стерва.  
— Будет-будет. Он у меня пахать будет, как конь на целине. Я из него человека сделаю.  
Стариков снова расхохотался. На этот раз — весело, с облегчением человека, сбросившего с плеч непомерную тяжесть.  

— Готов на всё прямо сейчас. — его глаза увлажнились. — Со мной ещё никто так… Ребята, какие же вы… — он не смог подобрать эпитет. — ...какие же вы человеки.  

— Только без сырости умиления, пшепрошем пана. Говорят, бог посылает человеку испытания по мере сил его. Мы — тоже. Марк, на сегодня хватит. Отдыхаем. Тащи свой обещанный кекс. И, что там у нас ещё есть? Мы же так и не пообедали. Ну, так хоть нормально поужинаем. Составите нам компанию, Олег Романович? Поедим, поболтаем. Марек, я тебе помогу, только сниму с себя весь этот пуц-парад.  
  
Наш гость мгновенно насторожился, переводя тревожный взгляд с меня на Эллу и снова на меня, пытался определить, кто из нас огорошит его на этот раз. Это выглядело так забавно, что на этот раз уже мы не смогли сдержать смех.  
  
Я поспешил его успокоить.  
— Олег Романович, на сегодня — всё. Программу мы полностью отработали и результатом довольны. Никаких лечебно-психологических сюрпризов больше не будет. Ну, кроме совершенно не женской способности Эллочки мгновенно переодеваться.  
— Марек, я быстренько, милый.  

Я демонстративно засёк время. Стариков тоже посмотрел на часы. Чмокнув меня в щёку, она исчезла за дверью спальни. Минута и двадцать секунд. За это время она ещё успела навести там порядок. Элла вышла в том же самом синем спортивном костюме. Молния была расстёгнута ровно настолько, чтобы правильно нацеливать  мужской взгляд и воображение..  
  
— Мы немножко повозимся на кухне, а вы пока не скучайте. Можете всё посмотреть. У нас тут интересно. Марек, бери поднос, а я всё остальное.  
  
Конечно, самым интересным "у нас тут" была сама Элла. Стариков никак не мог прийти в себя от потрясения, вызванного её мгновенными превращениями: из стройной спортсменки — в бесстыжую бестию, из бесстыжей бестии — в чопорную аристократку, из чопорной аристократки — в рассудительного психолога и вот — в такую милую обаяшку.  

Можно было попрощаться и уйти, условившись о продолжении. Продолжении чего? Лечения? Меньше всего случившееся с ним в этой комнате, было похоже на медицину. Ещё меньше — на сеанс у экстрасенса, ради которого он, собственно, и приехал. Хотя, да, был момент, когда этот здоровенный красавец, не прикасаясь к нему, только указав рукой направление, буквально швырнул его в кресло и как будто приклеил там, лишив возможности хотя бы пошевельнуться. Это должно было насмерть перепугать, а вот надо же: было спокойствие и ясность. И шкал впечатлений потом.
Стариков вспомнил разгневанную полуголую красавицу и глубоко вздохнул. И поразился тому, как легко это у него получилось! Впервые за последние два года он так свободно дышал. Да чёрт побери, и до этой треклятой болезни ему не дышалось так легко.
Кто эта парочка: экстрасенсы, врачи или гениальные целители? А не всё ли равно. Пахать, как конь на целине? А чем он всю жизнь занимался? Чуть не сдох в борозде.
Профессора-академики, блин! Ему становилось только хуже. А эти устроили какой-то бурлеск, с ним в главной роли дурака, и вот оно — наслаждение дышать. А вот чёрта с два он отсюда уйдёт, пока они его в шею не вытолкают. Тем более — от таких ароматов.
Ой, как жрать охота! Да он забыл уже, что это такое: хотеть пожрать. Вот гады, утащили все пирожки. Придётся терпеть. Не переться же к ним на кухню. Мало ли чем они там… У неё даже лифчика под этой штукой нет. Да он ей и нахрен не нужен, и это при таком-то размере. Штаны бы эти с неё стянуть. Вот там бы... Размечтался, огарок. 
Ладно, что у них тут интересного? Ого, целая выставка. Искусствовед он тот ещё, но всё же, но всё же…  Стопка отпечатанных листов рядом с пишущей машинкой. Интересненько. Похоже на какую-то научную статью. Что-то медицинское или биологическое. Терминология жуткая, но, если вдуматься, то можно добраться до. смысла. "Активизация антиноцецептивных систем через потенциально травмирующую стимуляцию"... Вот они чем занимаются. Дальше идут непролазные дебри. А вот пролезем, не дураки-с... Тут даже до середины не доведено.  Абракадабра какая-то, от руки. Черновик, наверно. Жаль.
Что-то ещё. Что-то зацепило, но он увлёкся этой бумагой. Да, поразительное сходство. Никогда не верил, что бывают абсолютные двойники. Близняшка?  
  
Мелодичный голос Эллы вернул Старикова в реальность.  
— Правда, Марк талантливый фотограф? Этот портрет был на международной выставке. Его даже купил какой-то миллионер. "Портрет в белой майке" — так он обозначен в каталоге.  
— Да, прекрасная работа! Но, знаете что, Элла... гм... Феликсовна, меня тут привлекло нечто другое. Очевидное - невероятное. Просто поразительное сходство.  
Элла рассмеялась:  
— Фотографии с оригиналом? Есть и карандашный рисунок. Ольга Николаевна позировала одновременно Марку и его кузену, Юрию. Вы тоже с ней знакомы?  
— Да, по работе. Она очень красивая женщина, но позировать фотографу в таком виде. Не ожидал. Никак не ожидал. Признаться, даже шокирован.  
— Чем? Красотой? Или чем-то несовместимым с вашими заскорузлыми представлениями о приличиях? Какой же вы после того бабник, если испугались портрета полунагой красавицы?  Ладно, мы ещё вернемся к этой теме, вправлю вам мозги.  
— А что, вы тоже снимаетесь полуголой, ясновельможна пани?  Или... Кстати, куда вы дели ваш шикарный акцент?  
— Туда, куда вы сейчас заткнёте ваш великолепный сарказм. Да, я тоже снималась так, даже не полу, а совсем голой.  Зайдите в спальню, полюбуйтесь. И это моё фото было на той выставке. И да, я ясновельможна. Я настоящая шляхтянка. Оба мои деда были из дворянских родов и служили офицерами Армии  Ржечи Посполитой. Можете проверить. Ладно, шляхетской спеси вы у меня уже отведали. Теперь отведаете другого. А ну, маршжеровач до кухни! Лень тащить сюда и убираться потом. После поболтаем.  
  
Стариков повиновался безропотно. А Элла мигом превратилась в радушную хозяйку. Ласково потчевала дорого гостя и делилась с ним секретами гармоничного сочетания польских и еврейских кулинарных традиций. Чёрт понёс её в медицину! Она же прирождённая актриса, и её настоящее место на сцене, а не в больничной палате. Все эти народные и заслуженные кикиморы не стоят даже её... Ну, грешен, грешен я, Господи. Но в этом ты сам виноват, сотворив это чудо.  
  
Распрощались мы уже довольно поздно вечером. Элла объявила нашему пациенту, что дальше заниматься им будет только она.  
— Вы свалились на нас совершенно неожиданно. Марк очень занят. Ему нужно закончить сложную работу к приезду в Москву важных гостей из Индии. План расписан по часам, приглашены люди для участия в опытах. Отменить. ничего нельзя. И ещё два дня в неделю работа в профилактории химкомбината, где Марк трудится массажистом.  
— Так вот вы откуда знакомы с Черниковой!  

Это замечание было пропущено мимо ушей.  

— В любом случае: Марк занимается почти исключительно женщинами. Вы исключением не являетесь. А мужчинами занимаюсь я. И здесь вы тоже не исключение. Я сама дам вам всё, что нужно, чтобы сделать из вас человека.  Марка подключу, если понадобится. Марек, здесь или в "Школе"?  
— Завтра решишь сама. А дальше видно будет.  
Сказать, что Стариков остался недоволен таким положением дел — это не сказать ничего. Он был в восторге. Или я не умею читать людей.  

Из окна отделения функциональной диагностики, где после сложных административных интриг мне удалось получить разрешение на свои опыты, мне отлично были видны ворота главного входа в Областную больницу. Ровно в 16-15 к ним подкатила блестящая чёрная «Волга», к которой быстро, но с достоинством, подошла стройная фигурка в спортивной болоньевой куртке и и вязанной шапочке с помпоном. Водитель «Волги» сделал приглашающий жест рукой. Фигурка осталась неподвижной. Прошло несколько секунд. Водитель — Стариков — по лицу было видно, что про себя чертыхаясь, покинул своё место и, обойдя машину, распахнул перед дамой дверь. Дождался, пока она устроится на сиденье и, закрыв эту дверь, вернулся за руль. Как только машина тронулась с места, ожил неприметный болотного цвета «Жигуль» и пристроился следом.  

Ну, с дебютом тебя, главная гетера!  

— Куда пани доктор изволит следовать? — вежливо осведомился Стариков.  

— На Театральную площадь, если это не затруднит пана пациента. — так же вежливо ответила Элла и, заметив удивление на лице пана пациента, добавила:  

— Подъедем ближе, там я покажу.  

Внутри двухэтажного флигеля было тепло, но не жарко. Двадцать градусов показывал большой термометр в зале с зеркальной стеной, но без ожидаемого у такой стены балетного станка. Зато имела место стопка каких-то ковриков в углу и несколько толстенных томов на столе. Зачем-то большие глиняные кувшины. Две полированные стальные трубы от пола до потолка. «Гимнастический пилон» — вспомнил Стариков. Разнокалиберные гантели, гири и эспандеры. И несколько странных механизмов: не то физкультурные тренажёры, не то орудия пыток. Стариков заглянул в слегка приоткрытую дверь. Там всё было похоже на медицинский или, скорее, на массажный кабинет. Два стола, точнее сказать — ложа, накрытых белыми простынями, с лежащими на них продолговатыми подушками, явно предназначены для массажа, но были гораздо шире и ниже обычных. Рядом с ними — стеклянные столики, уставленные какими-то стеклянными же и керамическими посудинами.  
  
— Олег Романович, я обещала, что будете работать тяжело, как лошадь на пашне, и вы согласились. Вот и начнём — прямо сейчас.   

— Вы ещё грозились сделать из меня человека.  

— Не грозилась, а обещала. Свои обещания я выполняю всегда. Вот для этого и будете пахать. Ладно, ещё поговорим. За этой дверью раздевалка и душевая. Вы пока раздевайтесь, я сейчас вернусь.  

Обычная раздевалка, обычная душевая на восемь кабинок. Очень всё аккуратно, удобно и чисто. Бутылочки с розовым содержимым в блестящих держалках, фены.  

«Ну, прямо, как не у нас» — подумал Олег Романович и быстренько переоделся в новенький импортный тренировочный костюм и мягкие спортивные туфли, предусмотрительно захваченные с собой. Уже забыл, когда ему всё это подарили. Надо же, пригодилось.  

Он обозрел себя в зеркале, расправил плечи и, мужественно выпятив грудь, вышел в тренировочный зал. И тут же чуть не упал — в самом прямом, физическом смысле слова. Пришлось ухватится за притолоку, чтобы сохранить равновесие.  

Широко раскрытыми глазами на него уставилась ослепительно обнажённая Элла. Несколько секунд она, не мигая, таращилась на элегантно-спортивного мужчину и согнулась пополам в приступе неудержимого беззвучного хохота.  

— Ой, не можу!  Мамо боза, оцаль мнье, умьерам! Пан Спортсмен, вылитый пан Спортсмен. — с трудом выдавила она из себя, медленно выпрямляясь. — Всё-всё, пока ещё жива. Дайте отдышаться. Всё. Один - ноль в вашу пользу.   

 С трудом, и не вполне успешно, вернув своему лицу серьёзное выражение, она проговорила сквозь всё ещё прорывающийся смех:  

— Олег Романович, вы же интеллигентный человек. Вы понимаете разницу между «раздеться» и «переодеться», да ещё так шикарно? Я же велела вам раздеться, то есть снять с себя всю одежду, а не напяливать другую. Вы даже не представляете, что скоро с вами будет. Это всё не нужно. Полотенца, да, вот я принесла. А эти тряпки… снимайте прямо тут, все, все снимайте. А то опять перепутаете и напялите смокинг, горе вы моё. Всё, я сказала, вот как я. На меня смотрите! Вот так. Идите сюда.  

Элла вытащила голого, до запредела шокированного Олега Романовича на середину зала и внимательно осмотрела со всех сторон, потом тщательно ощупала.  

Подвела итог обследованию.  

— В общем, лучше, чем ожидалось. Я изучила утром вашу историю мнимой болезни, и Марку вполне доверяю, но мне нужны собственные впечатления. Человека из вас мы сделаем. Да уберите вы руки. Марк назвал вас бабником. С чего это он взял? Жмётесь, как монашка на групповушке. Руки, я сказала! Руки мне на плечи. Можно и ниже, тут есть на что.  

 Элла отступила на шаг и критическим взглядом художника оценила.  

— Вооот, так совсем не плохо, будет толк. Мужчину я из вас сделаю. Да, кстати. Марк умеет на расстоянии, а мне с фонендоскопом привычнее. Идите сюда.  

 Она выдвинула ящик стола, достала блестящую штуковину с резиновыми трубками. Прикосновения холодного металла вдруг оказались удивительно приятными.  

— Да, абсолютно чисто. Вот, что такое некурящий индивидуум! Руки мне на грудь. Олег Романович, знаете, мы с вами сейчас похожи на кадр из порнофильма про медсестру. Попрошу Марка нас так сфотографировать. Это будет эффектно! Эээй, хватит! Это вам не эспандеры.  

Красавица вдруг подмигнула и улыбнулась так, что ему до сумасшествия захотелось схватить эту голую ведьму, повалить на пол и… Она ему не препятствовала. Даже почти не изменила позу. С таким же успехом он мог накинуться на статую. До него дошли смысл выражения «бронза мускулов» и — сквозь звон в ушах — спокойный, ровный голос.  

— Этот виноград для тебя ещё зелен, Олег. Вон там стул, сядь, отдышись.  

Сама она непринужденно уселась на край стола и продолжила спокойно и доброжелательно:  

— Подумай сам, ещё позавчера в такой вот ситуации ты бы помирал от удушья и заплевал бы всё кругом своей стекловидной мокротой. А сейчас, ну хоть бы похрипел немножко для приличия. Замечательный прогресс. Сиди, я сказала! Ты не симулянт, ты жертва обстоятельств. Уточнять сейчас — шкода часу. Потом, может быть. И собственной глупости. Ни разу не слышал такого? Так сейчас слушай. Ты безобразно запустил себя: физически — это ещё полбеды, главное — морально. И тебе в этом старательно потакают. Сдуру или преднамеренно — не наше дело.  
  
Стариков изрёк с изрядным сарказмом:  
— Кстати о морали.  
— Ага, о ней. Сидит на столе голая баба и рассуждает о нравственных материях.  
Так вот, чтоб ты знал: мораль — она не в длине юбки или её отсутствии. Вообще — не там. Она — в отношении человека к себе, к людям, и в соотношении этих отношений, выраженная в происходящем из этого поведении. Для тебя женщины — это только безотказные спермоприёмницы и утирательницы твоих мужественных соплей. В наилучшем случае — красивые игрушки для забав, перед которыми ещё можно повыпендриваться, понадуваться, покрасоваться силой твоего величия. Подпиралки твоей самоутверждалки. Привык к безотказности и безответности. А как же? Гений!  Суперхрен! Сильнее всех! А когда жизнь показала тебе настоящую козью морду, ты лопнул. Слабак. Ты спрятался в дурацкую хворобу, тем более что одна баба не дала, а на другую не встал. Это тебя достало круче, чем те четверо покойников. Правда, же? Согласен. Можешь отрицать. Согласен. Ты, если честно, довольно поганая личность. В гробу я таких видала. Но! Ты интересная задача, а я люблю такие решать.  
  
Польский акцент пропал совершенно. Элла вещала размеренно, как метроном, чётко, внушительно, как будто вколачивала гвозди в гроб поганой личности.  

 — Перевоспитывать тебя поздно. А вот вытащить на свет божий, от поганства отмыть, научить правильной жизни и обратно вставить— это реально. Ты в своём деле талант с задатками гения. С другим бы так не цацкались и во все места не лизали бы. А талантам нужно помогать. — Элла вздохнула. —  Проблема в твоей слабости, физической и эмоциональной. Вот и будем всё это укреплять и налаживать. И учить уменью властвовать собою. Не всякий вас, как мы, поймёт и, уж тем более, спасёт  
  
Стариков слушал, не перебивая, не шевелясь, с бесстрастной, как посмертная маска, физиономией. Элла сделала паузу, ожидая хоть какой-нибудь реакции. Не дождалась и продолжила.  

  
— Ничего, я тебя переделаю. Укреплять начну с физики, с организма. Истероиды — это обычно слабые люди, физически и эмоционально недостаточные. Холостые патроны. Пули там нет. Вся энергия уходит на вспышку и грохот, сильнее, чем у боевых, и — всё. Поражения цели нет, отдачи тоже нет. Неплохо стреляла когда-то, знаю. Всё, начинаем работать. Кстати, меа кульпа, забыла тебя предупредить насчёт тренировочной — как бы это сказать? - раздежды. Это имеет большое значение. Забыла.  
— Да ничего вы не забыли, Элла Феликсовна! Всё заранее продумали, просчитали и исполнили. Как вы сказали? "Вытащить и отмыть"?  
Стариков вдруг довольно ехидно улыбнулся.  
— Чтобы что-то, крепко засевшее, вытащить, надо это сперва расшатать. Вы этим со вчерашнего дня занимаетесь. Надо сказать, успешно меня развлекаете. Прогнозировать ваши выходки пытаюсь, но не получается. Мне даже очень интересно, что дальше будет. Приступайте к моей "реморализации". Есть такой термин?  
- Есть "рефрейминг", но это не совсем то.  
- Так давайте начинать совсем то, Элла Феликсовна. Что со мной будете делать?  

— Протестирую вас на вон том потенциометре, а потом будете делать, что скажу. Мало не покажется.  

Стариков аж заржал от восторга.  

— На чём, на чём протестируете? На потенциометре?!  Я не ослышался? Нет?  

— Не ослышались, нет.  

— Так вот вам: я слушал, как вы со страшно умным видом вещали все эти ваши благоглупости и думал: когда же эта надутая шмара ляпнет не благо, а просто глупость. Дождался. Тестировать на потенциометре! Вон та херовина — потенциометр, по-твоему. И что ты им меряешь, потенцию? Ха-ха-ха!  

Элла осталась невозмутимой.  

— Я ещё не позволяла обращаться ко мне на ты. Если бы речь шла о твоей половой потенции, я бы применила разновидность пневмоплетизмографа. Только пришлось бы его калибровать по минимальному градиенту давления.   

— Что?! Ах, ты… Нахваталась, научных слов, б… Ты хоть их смысл знаешь, дура-баба? Так скажи.  

— Уффф… Только и всего. Я уже испугалась, что ты меня зверски изнасилуешь, Олежек. Со второго подхода. Ты уже от дуры-бабы по морде наполучал.  Она тебя не просто так, вежливенько, распоперла.  Если мало показалось, я добавлю. Только попроси.   

Стариков, сжав кулаки, рванул со стула, но натолкнулся на такой выразительный взгляд спокойно сидящей женщины, что тут же рухнул обратно  

— Вот так, отдохни. Силы тебе скоро понадобятся. Продолжим о научных словах, о потенциометре, в частности. Это не наука, Олежек, это школьный радиокружок. Такая радиодеталька, переменный резистор с тремя выводами. Его включают в схему так, что он работает как управляемый делитель напряжения без изменения тока. Я хорошо училась в школе, физику ещё помню. Если для тебя это Наука, то я ей сочувствую. Вон та “херовина”, как ты интеллигентно выразился, это тоже потенциометр, Первый, что хоть как-то работает. Есть длинное корявое название, но нам так проще. Вот он как-раз меряет. Определяет энергетический потенциал организма. Ну и рожа у тебя! Ты опять ошибся. По механическому сопротивлению, по миограмме, кардиограмме, потреблению кислорода, выделению це о два и ещё по каким-то параметрам определяет, какую пиковую нагрузку способен выдержать данный организм без фатальных  повреждений. Грубо определяет, прикидочно, но хоть какая-то объективность. Можно набрать массив данных, пригодный для мат. обработки. Вот такие мы бабы — дуры. Въехал, интеллектуал?  

В лепёшку раздавленный Стариков сидел на своём стуле дряблой кучей, жалкий и неподвижный, погрузившись в свою галактического масштаба скорбь.  Элла дала ему на это несколько минут. Понаблюдала и решила: достаточно. Увесистую порцию психологического дистресса он получил. Пора переходить к физическому.  

— Всё, Олег, кончай упиваться печалью. Мы людей из таких ужасов вытаскивали, что твои проблемы — это просто так, опоздание на трамвай. Давай туда, к зеркалу. Так, стал прямо. Смотри на меня и на своё отражение. Я показываю, ты повторяешь. … Так, быстрее... плевать на точность, успевай за мной... разогрелся?... темп!... быстрее, успевай, не сдохнешь, быстрее... Стоп! Вдохи носом, выдохи ртом. Пей!  

— Что это?  

— Не отрава. Глюкоза с электролитами. Возмещает потери. Стоп, хватит. На беговую дорожку! Руки на рычаги. Бегом! Я задаю темп. Упадёшь — останешься без морды. Руками работай! Я даже не запыхалась, баба - дура, а ты суперхрен... Стоп.  

Мгновенно промокшими полотенцами Элла быстро обтёрла отчаянно пыхтящего Старикова, с которого лило ручьями.   

— Пей. К зеркалу. Держи. Всего по три кило. Повторяй за мной, не отставай! Я, дура-баба, могу, а ты... темп! Не сдохнешь, пока я жива. Давай сюда, убогий. К той стене.  Сел. Крути. Стоп. Сиди.  

В очередной раз обтирая свежими полотенцами загнанного Старикова, Элла ласковым голоском поинтересовалась:   

— Ну как, милый, понравилось? Хочешь добавки?  

Стариков попытался ответить, выталкивая слова между судорожными вдохами.  

— Тебе … это … ад ... даром … ссу... Аааа!  

— Не хами, оторву. Идти можешь?  Нет? Верю, наелся. Переходим к десерту. Руку мне на шею. Ну, встали, пошли. Удержу, не упадёшь, ну, идем в ту дверь.  

Как Элла помогала ему устроиться на массажном ложе, он ещё помнил. А потом странный, пряный и, почему-то текущий потоками блаженства, аромат погрузил его в невероятное, неведомое наслаждение. Или вознёс? И несёт, ведёт... “Это же рай” — он это совершенно ясно осознал. Самый обыкновенный рай. Он же умер.  Она загнала его до смерти, эта ведьма. Отняла волю и загнала. А куда? Ну да, в рай же! А эти дураки всю жизнь...  И он им верил, дурак. Это она сказала: дурак. Он ей тоже верит. Вот же он, рай. Она в нём ангел. На нём ангел. Какой тяжёлый ангел, надо же! Нет, невесомый. Он же ангел. Но он тяжелый. Такой милый тяжёлый ангел. Не улетай.  

 
— Всё, Олег. Теперь в душ и можете одеться, если хотите, конечно. Потом я вас хорошенько напою и накормлю. Потраченную энергию нужно вернуть с избытком. Начнём формировать резерв.  

— И всё-таки, Элла Феликсовна, что это было? Не беспокойтесь, я уже вполне пришёл в себя и способен всё понять.  

— Ничего особенного, небольшая экскурсия по аду и раю.  

— Опять вы шутите. Я серьёзно.  

— Сейчас вы идёте в душ. Смоете с себя всё это масло, его запах плохо сочетается с едой. Поедите, и будете отдыхать.  

— А вы?  

— Тоже немножко перекушу с вами за компанию и займусь своими упражнениями на пилоне. Не собираюсь из-за вас пропускать тренировку.  

— Однако, неужели вы совсем не устали? Я ж за вами только повторял.  

— В душ и сразу на второй этаж. Там кормёжка. Всё остальное потом. И быстро там. Мне тут от вас только голодного обморока не хватало.  

— А посмотреть на ваши упражнения можно?  

— Смотрите, от меня не убудет. Да идите уже!  

На этот раз Стариков открывал дверь своей машины с абсолютно искренней почтительностью и закрыл её, только удостоверившись в том, что его пассажирка устроилась удобно.  

— Куда, Элла Феликсовна?  

— Домой, конечно же, на Парковую.  

Пару минут они ехали молча. Нарушил молчание водитель.  

— Значит, автор этого метода — Марк?  

— Не совсем. Идея и первый опыт применения — доктор Амала Нандини, индианка. Марк по-своему развивает и совершенствует. И не только он. А вот теория, обоснование с позиций психофизиологии — да, это всё он. А наш с вами первый урок — это, по сути, только тест. Я вас изучала.  Обсудим с Марком, и завтра начнётся настоящий процесс. Не передумали продолжать?  

— Продолжение превращения меня в человека и мужчину? Только бы вы не передумали. Кстати, не совсем удобный вопрос, слишком откровенный, возможно.  

— С врачом и адвокатом не бывает слишком откровенного, если действительно нужен результат. А я — врач. Ваше “кстати” предусмотрено в программе. Но не сейчас, а когда я решу, что вы достаточно изменились. Учить вас ещё и учить.  Не трахать самку — на это способен любой барбос — а любить женщину. Научу. Холера! Когда они успели тут перекопать? Придётся объехать весь парк.  

— Не страшно, вы только подсказывайте дорогу.  

Несколько минут тишина нарушалась короткими репликами: направо, налево, прямо.  

— Отсюда я уже сам справлюсь. Я правильно понял, что в основе того, что вы делаете, лежит активизация рая и ада, образно говоря, и установление нового баланса между ними?  

— Правильно. Только не образно, а вполне материально. В мозгу есть зоны рая и ада, вполне себе анатомически обособленные, со своими специфическими нейромедиаторами.  

— Надо же, даже не подозревал.  

Элла пожала плечами.  

— Вы же не биолог. Всё знать невозможно.  

— А можно поменьше стимулировать ад? Очень уж неприятно.  

— Можно. Только толку будет мало. Или будет вред. У человечества в этом огромный поганый опыт.  

Стариков думал ровно одну секунду.  

— Хлопок одной ладонью. А если эта одна угодит не во вторую, а куда совсем не надо...  

— Правильно, но не только это. Если совсем коротко “Без праци нье бендзе колацзы”. Без труда не будет калача. Приехали, спасибо. Разрешаю последний вопрос.  

— Секундочку, подвезу вас ближе. Да, вот вопрос. Из вашего разговора с Марком я понял, что этот ваш тренировочный центр вы называете “Школой”. Ясно было слышно многоточие. Если не секрет: школа чего?  

— Секрет, но уже почти Полишинеля. Школа гетер.  

— О чём-то подобном я и подумал. В таком случае вы — лучшая из выпускниц.  

Элла обворожительно улыбнулась.  

— Ошиблись, Олег Романович. Я — главная гетера!