ВЫШКА.

Дрожащий, робкий, майский рассвет, застал запойного, бессменного сторожа садового кооператива ‘' Червячок '', Забодайко Василия  Семеновича за странным занятием. Кое-как поправив прохладным, капустным рассольчиком, подорванное еще  в битвах за урожай на целинных землях, хилое свое  здоровье, он с удивлением взирал на свои потные, разукрашенные подозрительными пятнами ноги. И не просто взирал, а  добросовестно, насколько позволяло ему  его состояние здоровья и его, не полное среднее образование считал и пересчитывал свои пальцы, на вышеупомянутых уже  ногах.

Сколько Забодайко не бился, к каким только способам подсчета не обращался, у него постоянно получалось странное, какое-то безликое число двенадцать. Ладно бы двадцать - это было бы вполне объяснимо. Обыкновенное двоение в глазах в связи с низким качеством выпускаемого нашей промышленностью алкоголя. Так ведь нет же! Двенадцать....

Но Василий Семенович не зря  в молодые годы женихался с дочкой колхозного счетовода. Ох, не зря....

- Во всем должна быть система,- пробормотал он и начертал на каждом своем пальце черным маркером число, от единицы,  до..... двенадцати. С ужасом, он выскочил, как был в трусах и майке с линялой надписью ‘' Пахтакор'', на улицу и тут взгляд его упал на высокую башню в красно- белых тонах - принадлежащую какой-то телефонной, сотовой компании, поставленной в прошлом году на территории садового кооператива. Ходили слухи, что председатель кооператива  господин Блохин, от этой компании получил недурственный презент. Но что это за презент, и  что это, за слово  такое вообще презент, Забодайко не знал.

 Но слухи о вредном влиянии вышки на здоровье  человека мимо ушей сторожа пройти ни как не могли, что ж тут сделаешь, служба такая.

- Аааа  твою мать! Стоишь, радиоактивная.  Ну, сейчас я тебя сделаю.

Василий Семенович вернулся в свою сторожку, из кучи ржавой рухляди и инструмента вытащил ножовку по металлу и тяжелую, килограммов на десять кувалду, с криками и всхлипываниями бросился в сторону злополучной вышки.

Дон Кихот в борьбе со своими ветряными мельницами имел больше шансов на победу, чем несчастный Василий Семенович в схватке со своим, красно0полосатым, металлическим телефонным монстром.

Прилепившись к одной из четырех опорных ног вышки, опухший от рассола  Забодайко  со всей дури долбашил по мощным металлическим уголкам своей кувалдой держа ее в левой руке. А правая его длань, вооруженная  пилкой по металлу начала монотонными и однообразными движениями свою справедливую борьбу за всеобщую экологию. На голые, пронумерованные пальцы  ног  сторожа, посыпались первые, серые крошки металла  из миллиметрового   распила.

Толпа собравшаяся под набатный стук кувалды, молча взирала на старанья  Забодайко, но на помощь ему особенно не спешил никто, видимо опасаясь мести председателя кооператива, господина Блохина , стоящего чуть поодаль, и что-то быстро, но солидно говорящего в ярко зеленую телефонную трубку с тоненькой антенной.

А вскоре приехала и карета спец. мед. помощи.

Дородные медбратья, покачиваясь, надо полагать от долгой дороги по подмосковным дорогам и весям, постоянно икая, прикрывая при этом свои пасти ладошками, быстро вникли в суть дела, и вооружившись зачем-то стетоскопом, отогнав любопытствующий народ от вышки с притихшим  сторожем у ее основания, приступили к основательному пересчету Забодайковских пальцев. Часто ныряя в свою машину с матовыми стеклами,  и выползая из нее со слезящимися  глазами и влажными, безвольными губами, они уже примерно через час с уверенностью констатировали следующее. Сторож, Забодайко Василий Семенович, совершенно здоров, но страдает излишней скромностью, так как у него, этого самого Забодайко на самом деле  не двенадцать, а четырнадцать пальцев. А что касается попыток завалить эту  вышку, то дело это не медиков, а скорее внутренних органов. Поставив свой диагноз, психиатры не спеша, уехали, причем машина их виляла своим запыленным задом, почему-то даже на ровных участках дороги.

Не успели медики уехать, как  ржавое полотно ножовки по металлу  с тихим звоном лопнуло посередине, а кувалда слетела с рукояти, упала в песок, чуть не сломав  все четырнадцать( по утверждению медицины) пальцев Забодайко. Сторож опустился на истоптанный босыми отпечатками ног песок и горько, обиженно заплакал. Из его рта, вместе с перегаром вырывались привычные возгласы - Мать вашу, - и таинственно научное - Радиоактивное влияние и естественно последующие за ним мутационные изменения  организма человека.

О как скрутило бедолагу....

- Так вот,- господин Блохин  ответственно постучал карандашом по столу,- Либо ты, твою мать Забодайко, перестанешь будоражить народ своей дурацкой радиацией и нисколько не менее дурацкой мутацией и продолжаешь спокойно, как и раньше работать, либо пиши заявление и ты, Василий Семенович, с сегодняшнего дня свободен, как ветер. Думай.

Забодайко потоптался своими босыми многострадальными ногами с двенадцатью- четырнадцатью пальцами, и понуро кивнув буйной своей головушкой, пошел к себе в сторожку нести службу.

А председатель правления господин Блохин, незаметно оглядевшись по сторонам, снял с головы  свою соломенную шляпу, и с наслаждением почесал освободившиеся, удивительно выросшие в длину  за этот год, поросшие серым, курчавым мехом,  уши.