АЭЛИТА

1.

Как-то решил смотаться на Марс…

— И на кого ж ты меня оставишь? — белугой выла супруга моя и потенциальная вдова Алина Борисовна.

— Заткнись, мать! — как от зубной боли я морщился. — Харе отпевать… Ведь ты меня нисколько не любишь.

— А за что тебя любить? Но все-таки 30 лет в одной упряжке. Притерпелась, принюхалась. И теперь кем я буду? Соломенной вдовой? Подлец ты, Юра!

Отправиться на красную планету я задумал с патриархом всея Руси, отцом Филаретом, полным, кстати, генералом ФСБ инкогнито.

Поначалу он, конечно, кобенился. Выдвигал свои немыслимые требования. Но потом я положил перед ним компромат, мол, смирись гордый человек, вспомни, что ты всего лишь госслужащий, все свои инфернальные понты выноси за скобки.

— И что вы, господин президент РФ, хотите на Марсе увидать? — по-иезуитски щурился на меня гендир Первого канала ТВ Константин Хэрст. — Ведь там же, к бабке не ходи, жизнь не обнаружена. Пустыня-с! Космические Каракумы.

— Это еще бабушка надвое сказала! — басом прорычал отец Филарет.

— Мы, как Александр Матросов, грудью бросаемся на пулеметное гнездо, — поддержал я государева слугу. — Либо пан, либо пропал.

— Либо зад в кустах, либо грудь в крестах! — с ноткой истеризма расхохотался Костя. Иногда он выглядел слегка придурковатым.

— В наше судьбоносное время от шуток лучше воздержаться! — ударил я ладонью по полировке студийного стола. Ладонь же у меня как из легированной стали.

— Повинную голову меч не сечет… — склонил свою породистую голову Хэрст.

Молодец парняга, свое место знает.

Перед взлетом я еще раз встретился с гендиром «Наноракета», Коровкиным Михаилом Сергеевичем. Этот русский самородок, левша, всегда был под шафе, голубые глаза его метали искры природной гениальности.

— А эта ракета не того? — пощелкал я ногтем по обшивке капсулы.

— В смысле? — выкатил бараньи глаза Коровкин.

— Долетит до Марса? Она будто из картона.

— Ни-ни! Это особый материал. Выглядит чмошно, а в космосе — лучше любого титана.

— Смотри, брат… Если что, голову тебе оторву. И долго лететь-то? Год? Два?

— Два часа.

— Врешь! Быстрей, чем из Москвы в Питер?

— Именно! Нынче Марс поразительно близко подлетит к матушке-земле. За всю историю астрономических наблюдений первый случай.

— Ошалела планета… Слушай, а давай-ка со мной?! С этим отцом Филаретом разве поговоришь? А с тобой и поговорю и выпью.

— Не могу… — вскручинился Коровкин. — Дома детей мал-мала. Теща со вставной челюстью. Жена давеча огрела меня сковородкой.

— Раскаленной сковородкой?

— Мое счастье, холодной.

— Впрочем, как знаешь… Жаль! А скажи, бродяга, какая-такая система у двигателя?

— Двигатель работает по принципу «я вас умоляю». Зверь машина!

— То есть?! — я всерьез испугался.

— Сам изобрел. Моя гордость! Америкосы с китаезами не доперли.

— Говори яснее. Без околичностей.

— Использует термоядерную энергию черных дыр. Работает бесшумно. Доберетесь до Марса будто на электричке в Калугу.

2.

Странные дела творятся на свете! Выросший в ленинградской подворотне, среди уркаганов с финками и фиксами, я видел в деньгах эквивалент власти, славы, народной уважухи. А вот здесь, на Марсе, всё встало с ног на голову. Точнее, наоборот, с головы на ноги.

Ведь что такое наша юдоль, Земля, с Марса?

Голубая крупинка, плевочек…

Кажется, я преувеличивал свою власть над глупыми русаками. Зачем-то их то и дело взбадривал войнами. Зачем-то нырял в жерло вулкана и парил с вороньем…

Пустое!

В липкой паутине страстей прошла вся моя жизнь.

Прямо скажу, не жизнь, а холостой выстрел.

И какое счастье, какая удача, что я встретил именно здесь свою принцессу, Аэлиту!

Да-да… Хоть в свои закатные дни, рядом с ней, широкоскулой, монголоидного типа, конопатой, я вновь ощутил себя живым, эдакой стоваттной лампочкой горящей в полный накал.

Но все по порядку…

Долетели хорошо. На старте шуму было много. Телекамеры. Растяжки. Ошалевшие от счастья сопричастности с историческим событием глаза русаков.

До Марса добрались за 1 час 48 минут. Не обманул забулдыга и гений М.С. Коровкин.

А Марс знаете что? До красноты выжженная планета. Огромные пауки, кактусы, ящерицы, мирные марсиане, хоронящиеся от губительных лучей солнца в катакомбах.

— Не нравится мне здесь! Ой, не нравится!.. — с одной марсианской кочки скакал на другую отец  Филарет, он обстрекался кактусом, его чуть не укусил пробегавший рядом паук.

— Побудем здесь пару часов и вернемся домой, — сквозь зубы произнес я.

И тут я увидел ее, Аэлиту. Она шла под ручку с каким-то дородным мужиком в костюме «с иголочки», причем лицо этого чела я где-то видел.

Отец Филарет их троекратно перекрестил их полупудовым крестом, промурлыкал напевно:

— Здравствуйте, люди дорогие! Низкий вам поклон, марсиане!

— Президент и патриарх? — смешливо подмигнул дородный муж.

— Откуда вы знаете? — ахнул я.

— Ваше появление предсказали штабные астрологи, — серебряным колокольчиком рассмеялась девчушка.

— Да кто вы такие? — нахмурился Филарет.

— Я — Аэлита, принцесса Марса. А это мой отец, Толстой, Алексей Николаевич.

— Как отец? — сжал я кулаки. — Он же похоронен в Кремлевской стене. Барышня, не считайте нас за стопроцентных лохов.

Девушка улыбнулась:

— А я не считаю. После реинкарнации А.Н. Толстой оказался на райской планете, на Марсе. И здесь он успел родить меня. Назвал же в честь нагремевшего в 1923 году романа.

— А матушка, я извиняюсь, у вас есть? — сурово спросил отец Филарет.

— Матушки нет, — скрестил руки Толстой.

— Как так? — ахнули мы в унисон с отцом Филаретом. — Вы из пробирки?

— Я все объясню… — потерла глаза принцесса. — Матушку мою, Ассоль Альбертовну, по осени загрыз паук. Вы и представить себе не можете, какими злыми и коварными становятся марсианские пауки именно осенью.

— В ноябре, сволочь, загрыз… — Толстой уточнил по-бабьи тонким голосом.

3.

— Мама дорогая… — сокрушенно чесал себя за ухом отец Филарет. — Я только здесь, на Марсе, начинаю верить в Бога.

— А на Земле что же? — обалдел я.

— На Земле я просто приставлен к русакам дабы не шалили.

— И что сподвигло?

— Господин президент, вы только гляньте в эту кошмарную пасть космоса. И вот я вас спрашиваю, может ли эта бездонность существовать без альфы и омеги?

— Всё может быть… — смешался я.

— Нет! Бог обязательно есть. Это точно!

Стали мы Филаретом приглядываться к марсианскому быту. Как же прост, незатейлив. Из живности только гигантские красные пауки. На них охотились, на них, приручив, пахали, сея живоносные кактусы. А из кактусов пекли хлеб, лаваши, оладьи, из его высушенных волокон ткали материю, шили одежду, из бражного сока кактуса мастырили водку и бренди.

— Не догоняю… — хмурился я на Алексея Толстого. — Костюмчик на вас явно из лондонской ткани. Да и на дочурке наряды из Парижа.

— Могу объяснить, — классик раскурил вишневую трубку. — У нас есть спецподразделение гонцов. Силой своего духа, типа йогов, они научились протыкать пространственно-временной континуум.

— Нет, Бог все-таки есть… — желваки на мощном лице отца Филарета так и ходили.

— Конечно, в наличии! — солнечно улыбнулась Аэлита. — Без его подмоги континуумные гонцы разве бы добрались до Земли?

— Зачем вы морочите нам голову? — взорвался я.

— Не вешайте лапшу на уши! — сжал пудовые кулаки отец Филарет. По молодости он занимался боксом, был чемпионом Олимпийских игр в Афинах, подумывал даже прейти на профессиональный ринг в Чикаго, сам Майкл Тайсон ему давал протекцию, да вот судьба уготовила совсем жребий иной.

— Ах, дорогие мои москвичи… — А.Н. Толстой отложил вишневую трубку в сторону. — Значит, мое появление на планете Марс вас не удивляет. А какие-то жалкие шмотки приводят в ступор?

— Папа, — Аэлитушка свела к переносью чудные брови, — насколько я понимаю, джентльменов волнует вопрос массы. Как сквозь континуум протащить что-то?

— Именно так! — стал я фертом.

— Бог все-таки есть! — до купоросной зелени почернел о. Филарет.

— Если Бога нет, — веско обронил Толстой, — то все погружаемся в океан паранойи. И на счет шмоток, вы просто поверьте.

— Вспомните Маленького Принца! — засмеялась Аэлита. — «Главного глазами не увидишь. Зорко одно лишь сердце».

4.

Я и не подозревал в себе такие вулканические силы. Вот уж точно, свеча пред тем, как погаснуть, ярко, даже ослепительно вспыхивает.

Словом, влюбился в Аэлиту.

О, как же она танцевала буги-вуги и ча-ча-ча! Вровень Михаилу Барышникову… А какие писала стихи, соперничая с Цветаевой и Ахматовой! И любая одежда была ей к лицу. И бальное белоснежное платье, и охотничья куртка из шкуры леопарда.

— Милая, — спрашивал я, — скажи откровенно, это у тебя грудь или силикон?

— Дурачок! Все естественное.

— Диво дивное… Даже не верится. С такой тонкой талией и узкими запястьями такая выдающаяся грудь. Не грудь, а бомба!

— Пусть так. Расскажи мне о себе. Ведь ты женат?

— Увы и увы… Рассказать какая она выдра и стерва?

— Зачем?

— Вот-вот, — чуть не зарыдал я.

— Будет… — Аэлита огладила меня по седеющей голове. — Тогда расскажи, как там у вас на Земле? Все довольны?

— Куда там! Зависть, агрессия, тупость…

— Господи, помоги!

— Лично я свое счастье обрел именно здесь. И это чудо! Вдруг среди пауков и кактусов — ты!

С Аэлитой я сошелся на короткой ноге на охоте. Вооруженные лазерными берданками, мы прыгали с одной песчаной кочки на другую, беря в оптический прицел омерзительных пауков. Правда, пауки эти столь огромны, что промахнуться в них сложно. И к чему, спрашивается, этот оптический прицел?

С нами увязался и отец Филарет. Хотя, казалось бы, совсем не дело священников охотиться на восьминогую тварь. Однако в прошлом Филарет был чемпионом Москвы по стендовой стрельбе из арбалета и вот привязался как репей.

— Скажи, отец Филарет, — мрачно спросил я, — любишь ли ты меня?

— В каком смысле?

— И как президента РФ, и как человека?

— Как президента РФ люблю. Как человек вы мне ненавистны.

— Это расщепление личности.

— У нас вся страна такая. Желудком любят, головой ненавидят. Глядите, паук! Вон за тем кактусом.

Отец Филарет эдаким сайгаком поскакал к дичи. Я же, сам себя не помня, привлек к себе Аэлиту, знойно поцеловал ее в губы.

Выяснилось странное…

Марсианские женщины устроены точно так же, как и земные. И пока отец Филарет свежевал заваленного с одного выстрела паука, мы за ближайшим кактусом испили сок любви.

5.

— Юрочка, а давай нашу свадьбу устроим на Земле? — Аэлита кошечкой ластилась ко мне, хотя была на две головы выше.

— Так я же женат? — недоумевал я.

— Дай в Москву SMS, мол, нашел единственную.

— Ход сильный. Но не будем спешить. Давай для начала я коротке сойдусь с твоим папой.

— Впрочем, делай что хочешь.

…— Папа! Можно я буду называть вас именно папой? — спрашивал я А.Н. Толстого.

— Ну и?

— Я на правах будущего зятя. Так вот… Не могли бы вы рассказать историю создания романа Аэлита?

— Знаешь, сынок, это позор всей моей жизни.

— Неужели?

— Я ведь в 17-м грозовом драпанул из революционного Петрограда. Оказался на чужбине. Стамбульский барак для прокаженных, Париж, Берлин. Сначала мне жилось ничего. Я даже одно время был распорядителем в эмигрантском казино. Потом с деньгами стало ой как плохо. И я решил вернуться в Совдепию. Гонцы Ленина обещали мне баснословные тиражи, признание, славу.

— Что же здесь постыдного?

— Сразу же после бегства из отчизны я говорил своему дружку, Ване Бунину, что готов целовать сапоги любому царю, а Ленину с Троцким готов выковырять шилом их глазки.

— Прямо так и сказали? — невольно прикрыл я ладонью очи. — А вы человек горячий. Спонтанный!

— Очень… И этот горячий и спонтанный человек пишет прихлебательский роман о пролетарской революции на Марсе. В Москве это, понятно, оценили. Я получил карт-бланш. Вернулся триумфатором. Въехал в особняк миллионера. Свой золотой ключик я отыскал. Зажил, что и говорить, советским графом.

— Признаться, ваша марсианская революция производит комическое, даже фарсовое впечатление.

— А я о чем? Зато я предсказал телевидение, интернет, айфоны…

— Кто спорит? Но если роман — ваш позор, зачем вы дочурку назвали его именем?

— Хочу, чтобы жизнь поправила мой подлый вымысел.

— Милый! — подошла к нам Аэлита, взяла меня под локоток. — Я написала новый стих о бренности времени.

— Так читай же!

— Нет… Я хочу исполнить стих в некоем фривольном танце, под музыку, а батя меня смущает.

— Идите-идите! — нахмурился А.Н. Толстой. — Поэзию я не люблю. Хотя по молодости ею и баловался.

Мы ушли.

Аэлита шла первой. Все-таки дурно, что она выше меня на две головы. Ощущаю себя с ней эдаким сыночком. Лучше бы к ней испытывать отцовские чувства.

6.

Я пристально приглядывался к Аэлите.

Вымахала дурища под два метра. Сочиняет стихи. Танцует краковяк. К тому же, она заурядно неграмотна. Слово «несовершеннолетний», например, она писала с двумя пробелами «не совершенно летний».

Ужас!

— Отец Филарет, пора возвращаться домой! — повернулся я к батюшке, ловко изготовлявшему из паука чучело. Руки его воняли какой-то едкой жидкостью. В химии я не силен, названия не знаю.

— Пора, брат, пора! Мне эта марсианская хроника ой как обрыдла. Да и кактусовой водкой сжег все нутро. Болят почки.

— А как вам, отец Филарет, Аэлита?

— По-моему, дура… Вы бы, господин президент, помирились с женой.

— Как помириться? Однажды она в меня плюнула.

— Кто без греха?

— Это так. Вся жизнь прошла бок о бок. Срослись на молекулярном уровне. И дети у нас, кажется, есть.

— Целых три штуки.

— Что ты говоришь?! А я плодовитый!

Отец Филарет отодвинул паука, властной от Бога рукой троекратно осенил меня крестом.

— Отпускаю тебе грехи, сын мой!

— Аллилуйя! — ответил я. — Я тоже на Марсе обрел Бога.

— И прошу вас, по возвращению, не бузите. Стопорните все войны. Ведете себя, ей же ей, как понтярщик подросток.

— Самому стыдно.

— Понимаю, охотно понимаю, это для пиара. Но стоит ли потакать жлобью? Научитесь играть на благородных струнах. Не всё же трещать на балалайке?

— Попробую…

— Начнешь опять бузить, отлучу от церкви.

— Баста! С войной завязываю.

Понурившись, я пошел проверять нашу капсулу. Она была в норме.

Простился с А.Н. Толстым и его дочуркой. Заверил, что отправляюсь на Землю для разговоров с женой, для развода.

— Секс на дорожку? — Аэлита подмигнула мне бархатным глазом.

— А почему бы и нет?

— Идите и резвитесь, дети мои! — благословил нас полупудовым крестом отец Филарет.

Вернувшись на родную планету, я упал на землю и стал ее целовать в засос. В ноздрю мне даже попала какая-то мурашка-таракашка.

— Здравствуй, матушка-земля! — горячечно шептал я. — Как же я по тебе соскучился…

В толпе встречающих стояла моя постаревшая жена, Алина Борисовна.

Глаза ее, кажется, светились по-доброму.

          *  *  *