«Кузина, полно... Всё изменится!

Пройдут года, как нежный миг,

Янтарной тучкой боль пропенится

И окропит цветник»

(Ходасевич В.Ф. «Стихи о кузине»)

 Познакомились мы в Ленинграде зимой 1948 года, когда моя кузина была ещё школьницей, кажется, ученицей 8-го класса, а я уже студентом первого курса Кораблестроительного института. Пробыв с родителями, служившими по медицинской части в оккупационных войсках в Германии, они, вернувшись, жили затем в одном из домов для офицеров  на Суворовском проспекте. Туда я, однажды вечером и постучался с тем, чтобы познакомиться с родственниками по совету из писем моих родителей и близкой родни кузины, проживавших в Виннице. 

Очаровательное и нежное существо с лукавой улыбкой, во время которой глаза превращались в щёлки, с вьющимися каштановыми волосами, встретило моё появление с доброжелательным любопытством. Взаимная симпатия была обусловлена отнюдь не только пробуждением родственных чувств, хотя именно родственные отношения и определяли более лёгкое возникновение контактов и тем для бесед, исключали скованность, напряжение и смущение впервые увидевших друг друга молодых людей. Эта девушка не могла не понравиться.

 Родители наблюдали возникшую взаимную симпатию, свойственную  юному возрасту, и, естественно,  не придавали этому большого значения. Я гостил в этой семье ещё несколько раз, где меня -студента, жившего в общежитии, тепло принимали и вкусно кормили. Но мы с кузиной никуда не отлучались и в обоюдном общении привыкали к новым для нас родственным контактам. Почему я тогда не покупал по два билета и  не приглашал кузину в театр, куда я , как одержимый бегал на все спектакли,  убейте меня,  не помню, но думаю, что её родители не приветствовали бы такой вариант из осторожности, опасаясь  возвращения детей в позднее время на окраину города. А может быть, у меня тогда ещё не было таких рефлексов или просто не хватало денег.

   Вскоре я бросил неправильно выбранный мною институт и, вернувшись в Винницу, стал студентом мединститута. А кузина с родителями  перебрались в подмосковные Мытищи. И наша связь прервалась до неожиданного появления моей ещё более расцветшей и повзрослевшей кузины  летом во время очередных  каникул в Виннице, в городе моей юности, где всё было так романтично и располагало к появлению новых впечатлений и увлечений девушками, каждая из которых казалась лучше предыдущей. Чаще всего это был очередной обман чувств, и скоропреходящее увлечение внезапно замирало и оказывалось пустышкой. Тем более, что у меня была в это время девушка, которую можно было считать первой любовью, и перед которой я не раз провинился своей ветреностью в поисках идеала.

  Увидев кузину, я понял, что мои родственные чувства вдруг куда-то пропали, и вместо них появилось знакомое чувство влечения, томления и желания быть с ней, уединяться с ней, прикасаться к ней. И  самой опасной оказалась, как мне казалось или хотелось думать, взаимность с её стороны, некоторая податливость. Она даже разрешала целовать её, не отвечая, впрочем, на прикосновения моих губ. Возможно, что я уже забыл, как целуются в юности, но страсти в тех робких поцелуях не было, хотя они были восхитительно приятны. Мои поползновения были очень скромны, но её декольте летнего, довольно открытого по тем временам, бежевого с яркими коричневыми цветами, платья, всё же треснуло. Она с укором и со слезой в глазах посмотрела на меня, но тут же простила, ласково улыбнувшись и призывая к сдержанности. Мы остановились на достигнутом, чтобы не испортить наши отношения, в том числе, всё же, и родственные. Никакими словами наши встречи не сопровождались. Все чувства проявлялись и реализовались по умолчанию.    

  Для меня это была некая игра в любовь или очередное увлечение. А для кузины, по-видимому, это были первые опыты в отношениях с юношами,  где я оказался подходящим и безопасным  подопытным кроликом. Она вскоре уехала, сделав нежные подписи на подаренных мне на память фотографиях. Потом были редкие письма и снова любимые ею собственные снимки на фоне видов курортов, чаще Рижского взморья или Сочи, где она предпочитала отдыхать, возможно, по решению родителей, чем ездить в какой - то там Воронеж. В подписях на обороте фотографий читались обнадёживающие нотки по-русски и на латыни. Я сожалел о том, что  её летний маршрут пролегал мимо нашего города, где жила её тётя, но переносил  разочарование от разлуки без излишнего драматизма. Она сама, а иногда  позднее тётя, приглашали меня в гости, но я так и не собрался.

Очередной любовный порыв мы ощутили как-то в Москве во время зимних студенческих каникул. Я был одет как денди (не Лондонский, а совковый) усилиями моих родителей. В шляпе с белым шёлковым шарфиком и недешёвым цветком в руках появился у родственников кавалером, пригласив кузину в Большой. Уже потом, когда мы вернулись, послушав оперу «Князь Игорь» по цене 60 рублей за билеты с рук (почти все мои деньги),  тётя здорово меня отругала за эти барские замашки провинциала, когда узнала о способе приобретения билетов и об их цене. Зря ей рассказал, по глупости. А на следующий день мы сфотографировались с моей очаровательной кузиной, которая мне снова нравилась, и я уже почти был влюблён. И она, вроде, была уже не против. Но никто нам не сказал, что это плохая примета. И остались в наших альбомах очень по - мещански красивые снимки напыщенных преуспевающих молодых самодовольных людей. Моя кузина в шикарной чернобурке и я. В память о нежной встрече в столице нашей Родины. Эх, зачем только мы это сделали? Но я не жалел потом о нашей промелькнувшей любви, оставившей на долгие годы приятные мимо пролетавшие, как «deja vu»,  воспоминания. 

  После окончания института я отработал в Казахстане свои три года, успел жениться, выбрав, наконец, свой идеал, вернулся в Воронеж и снова уехал из города моей юности уже навсегда на Донбасс. О кузине я узнавал из рассказов моих родителей: что она вышла замуж, сменила фамилию, родила сына, но не была счастливой в браке. Как-то  раз, будучи на какой-тот конференции в Москве, я заехал в Мытищи, где жила кузина, навестил её и даже провёл ночь в её доме, так как мы засиделись в воспоминаниях и рассказах о прошедших годах каждого далеко заполночь. Муж был в отъезде, а сын уже заснул. Если быть честным, то не могу сказать, что в моей голове не промелькнула нехорошая мысль о представившейся возможности освежить прежнее влечение к этой женщине, оставшейся со мной наедине ночью. Но этого не произошло, хотя сын спал глубоким крепким детским сном, и мы по-родственному утром распрощались, чтобы никогда больше не увидеться.

  Память о моей «любовной истории» с кузиной, к сожалению, омрачена одним телефонным звонком, когда я попросил её приютить на пару дней в своём доме мою дочь, поехавшую поступать в московский институт. Она мне отказала, сославшись, как мне показалось, на бытовые неурядицы, не убедившие меня достаточной обоснованностью. И я обиделся на все оставшиеся годы. Хотя мы с ней не виделись долгие годы и не переписывались, став теперь уже просто родственниками. Но если бы в моей просьбе отказал другой человек, то я бы его понял, с ним согласился. Но как она могла отказать мне? Неужели она  всё забыла или в её памяти не осталось и следа от наших встреч? Значит ли это, что мои чувства были сильнее, а возможно они только у меня и были?  Либо я их вообще придумал. Такое бывает в юности.