Всё то, чего долго ждёшь, желаешь пережить, приносит при встрече минуты радости столь яркие, что кажешься себе сказочным персонажем, боишься спугнуть счастье неловким движением. А потом, когда всё завершается, хочется подольше сохранить послевкусие. И память, как умный и добрый собеседник, услужливо помогает в этом, по крупицам восстанавливая пережитые мгновения, давая возможность прикоснуться к недавнему, уже ставшему историей.

…Когда замечательный поэт Андрей Грязов пригласил меня принять участие в киевском поэтическом фестивале «Каштановый Дом-2008» и прислал программу фестиваля, я согласилась сразу. Среди мероприятий значилось:

 26 сентября, пятница

17.00–19.00, Дом Кино (синий зал)

Вручение премии имени Тарковских, просмотр фильмов лауреатов

Марина ТАРКОВСКАЯ, Александр ГОРДОН, Вячеслав АМИРХАНЯН, Владлен КУЗНЕЦОВ, Ольга САМОЛЕВСКАЯ, Александр ЗАКУРЕНКО, Станислав МИНАКОВ, Роман ЛЮБАРСКИЙ и др.

Ведущий: Андрей Грязов

19.30–20.30, Дом Кино (красный зал)

Творческий вечер Беллы АХМАДУЛИНОЙ…

 Одной из причин моего немедленного согласия явилось следующее. Недавно я столкнулась с тем, что имя необыкновенно талантливого сценариста и прозаика Фридриха Горенштейна на Украине мало кто знает. Он родился в Киеве, а после окончания Днепропетровского горного института, где учился на кафедре у моего деда, уехал в Москву. Там окончил Высшие кинематографические курсы. По его сценариям поставлены фильмы. В том числе «Солярис» Андрея Тарковского. Однако прозу его публиковали мало, известность догнала его к концу прошлого века. А вот ныне его талант литературные критики сравнивают с талантом Достоевского; его уникальной прозе посвящены прекрасные исследовательские работы. Но это в Москве, Германии, США. Юрий Нагибин писал о нём: «Фридриха Горенштейна справедливо считают на Западе самым талантливым и самобытным писателем той части русской литературы, которая волею обстоятельств оказалась разлучённой с родиной».

Мне же очень хочется, чтобы на Украине, Родине Фридриха, его имя не оказалось забытым. Поэтому у Марины Арсеньевны Тарковской, дочери поэта Арсения Тарковского и сестры режиссёра Андрея Тарковского, которую год назад я благодарила за неоценимый труд по сохранению памяти об отце и брате, мне хотелось узнать, не доводилось ли ей встречаться с Фридрихом. А если доводилось, то поговорить об этой встрече, убедить написать о ней воспоминание. Тарковская должна была приехать на фестиваль с мужем – известным режиссёром Александром Гордоном, чтобы на сцене киевского Дома кино вручить поэтам и кинематографистам премию имени Тарковских, учреждённую на фестивале «Каштановый дом» в прошлом году. Уже тогда, увидев её впервые, я была покорена исходившими от неё добротой и светом. А вот побывать на вечере Беллы Ахатовны Ахмадулиной была давняя мечта.

 Накануне пронёсся слух, что Ахмадулина не приедет. «Не волнуйся, – утешил меня московский поэт Сергей Брель, – я сам брал им билеты. Приедут». И я погрузилась в предвкушение встречи.

Сейчас, следуя за воспоминаниями, хочется вновь прочесть всё, что знала о ней раньше, почерпнутое из книги судеб и из того, что она рассказывала о себе.

Из книги судеб. Белла (Изабелла) Ахатовна Ахмадулина, русский поэт. Родилась 10 апреля 1937 в Москве. Школьницей работала внештатным корреспондентом газеты «Метростроевец». Стихи писала с детства, занималась в литобъединении при ЗИЛе у поэта Е. Винокурова. В 1955 в газете «Комсомольская правда» было опубликовано её стихотворение «Родина». По окончании школы поступила в Литературный институт им. А.М.Горького. Стихи, поданные на творческий конкурс при поступлении, удостоились высокой оценки И.Сельвинского: «…поразительные по силе, свежести, чистоте души, глубине чувства»… Во время учёбы в Литинституте Ахмадулина публиковала стихи в литературных журналах и в рукописном журнале «Синтаксис». Занималась журналистикой, писала очерки («На сибирских дорогах» и другие). В 1957 сказала в «Комсомольской правде»: искусство «призвано не веселить людей, а приносить им страдания». В 1959 Ахмадулина была исключена из института за отказ участвовать в травле Б.Л. Пастернака, но затем восстановлена. В 1960 окончила институт с отличной оценкой дипломной работы.

26 сентября, сразу после вручения премии в кинематографической номинации московскому режиссёру Вячеславу Амирханяну, другу Арсения Тарковского и автору двух документальных фильмов о нём («Его фильмы сохранили нам образ живого поэта»,— заметила на церемонии Марина Арсеньевна), а также известному киевскому режиссёру документального кино Ольге Самолевской, состоялось вручение премии Тарковских в литературной номинации. Её был удостоен ещё один представитель Украины ― известный харьковский писатель, поэт Станислав Минаков, с которым меня связывают тёплые дружеские отношения и которого недавно я представляла в литературно-музыкальном проекте «Современная русская поэзия мира». Затем удалось поговорить с Мариной Арсеньевной. Оказалось, что она встречалась с Фридрихом Горенштейном в Германии за месяц до его смерти. От её слов «Фридрих – это гений» сразу стало тепло на душе.

Меня всегда радует в людях умение увидеть и по достоинству оценить талант. И в этом мне близка позиция Ахмадулиной, сказавшей:

«Я за собой внимательно слежу и замечаю, что сразу чувствую талант другого человека. Поэта, артиста… Словно яркая вспышка в глазах, в разуме происходит. И я люблю этот чужой талант. Воспринимаю его как собственную удачу, собственный приз. Он на меня действует как собственное возвышение. Мне кажется, любовь к таланту другого человека ― обязательный признак собственных способностей. И если ты любуешься талантом другого, тебе надо рукой благославляюще махнуть. Это пушкинская черта. Сам состоящий из одной гениальности, как он чувствовал, как любил, как понимал всякий чужой дар!»

Я постаралась убедить Марину Арсеньевну написать воспоминания о встрече с Горенштейном, услышав смущённое «Надо ли?». Думаю, что надо. Ведь ни один талантливый человек не должен быть забыт. Тем более на Родине. Я спешно подписывала Тарковской сборник стихов, который Александр Гордон торопливо вложил в портфель, когда подошедший Андрей Грязов пригласил в зал. В дверях уже стояли замечательный театральный художник Борис Мессерер и легендарная Белла Ахмадулина. Хочется задержать дыхание.

Снова листаю страницы книги судеб… В 1962 стараниями П.Г. Антокольского была издана первая книга Ахмадулиной «Струна». Высоко оценивая поэтический дар Ахмадулиной, Антокольский впоследствии написал в посвящённом ей стихотворении: «Здравствуй, Чудо по имени Белла, / Ахмадулина, птенчик орла!»

Поэтический сборник «Озноб», в котором были собраны все стихи, написанные в течение 13 лет, вышел в эмигрантском издательстве «Посев» (1969, ФРГ). Несмотря на это «крамольное» событие, книги Ахмадулиной, хотя и подвергались строгой цензуре, продолжали издаваться в СССР: «Уроки музыки» (1969), «Стихи» (1975), «Свеча» (1977), «Метель» (1977) и другие. В 1977 она была избрана почётным членом Американской академии искусства и литературы. В 1988 вышла книга «Избранное», за ней последовали новые поэтические сборники.

…Впервые я оказалась от неё в двух шагах. Поразили глаза, показавшиеся настороженными. В строгом чёрном платье, сосредоточенная или отстранённая, она выглядела несколько устало. Там, у двери, вспомнилось, как на вопрос: «Ваш образ словно нарисован тушью. Это траур по Серебряному веку?» она ответила: «Если бы я имела в виду чёрный цвет только как траурный цвет, мне бы из него не вылезать. Чёрный цвет я люблю как наиболее скромный костюм для меня. Но я иногда переодеваюсь».

Я знала, что Белла Ахатовна на фестивале – впервые, что прибыли они с мужем в четверг, накануне мероприятия, что до этого Ахмадулина приезжала в Киев ещё при Советском Союзе, а после его распада была только один раз ― выступала в театре имени Франко. Андрей Грязов успел рассказать, что Борис Мессерер подробно расспрашивал, где она будет выступать и как: «Это действительно важно, чтобы она могла отдохнуть и была в форме. После самолёта она устала». В прошлом году Белла Ахатовна отметила 70-летний юбилей, и сейчас ездит она нечасто.

Прошмыгнув в переполненный зал, я обрадовалась, когда предупредительный Анатолий Лемыш предложил место рядом с собой во втором ряду. Белла Ахатовна поднялась на сцену. Зал, рукоплеща, встал и долго не мог успокоиться. «Я буду стараться вам угодить», – скромно сказала Ахмадулина зрителям. Хрупкая женщина перед замершим в ожидании залом казалась мне встревоженным воробьём. До этой встречи я видела её выступления по телевизору. Запомнился её силуэт с чуть откинутой назад головой. После нескольких вступительных слов Бориса Мессерера началась сказка. Именно аллегорической и фантастической поэмой «Сказка о дожде» (1963), с показательным для её ранней лирики образом дождя, постоянного спутника героини, знаменующей романтический бунт против мещанского благополучия и «сухости» и начала она свой вечер:

 И – хлынул Дождь! Его ловили в таз.

В него впивались веники и щётки.

Он вырывался. Он летел на щёки,

прозрачной слепотой вставал у глаз.

 Стихов было много. Она читала наизусть, несколько нараспев. Иногда сбивалась, забывала текст и тогда взмахивала руками, словно пыталась в дрожащем воздухе поймать ускользающие строки. Из зала охотно подсказывали. И чтение продолжалось.

Сейчас, когда заново переживаю те минуты, мне вспомнились её слова:

«Сложность всякого поживания для человека… Оно многотрудно. А я понимаю… сумму лет, которую прожила. И что она должна значить. Поэтому поживаю я с чувством некоторой жалостливости. Всё-таки привыкла – ещё недавно! – быть довольно молодой. Я привыкла быть! Но надо себя учить отвыкать. Это очень грустно»…

Если бы можно было поддержать её, процитировав Андрея Вознесенского:

                 Нас много. Нас может быть четверо.

Несёмся в машине как черти.

Оранжеволоса шофёрша.

И куртка по локоть – для форса.

Ах, Белка, лихач катастрофный,

нездешняя ангел на вид,

хорош твой фарфоровый профиль,

как белая лампа горит!

В аду в сковородки долдонят

и вышлют к воротам патруль,

когда на предельном спидометре

ты куришь, отбросивши руль.

Люблю, когда, выжав педаль,

хрустально, как тексты в хорале,

ты скажешь: «Какая печаль!

права у меня отобрали...

Понимаешь, пришили превышение

                скорости в возбуждённом состоянии…

                А шла я вроде нормально...»

Не порть себе, Белочка, печень.

Сержант нас, конечно, мудрей,

но нет твоей скорости певчей

в коробке его скоростей.

Обязанности поэта―

не знать километроминут,

брать звуки со скоростью света,

как ангелы в небе поют.

За эти года световые

пускай мы исчезнем, лучась,

пусть некому приз получать.

Мы выжали скорость впервые.

Жми, Белка, божественный кореш!

И пусть не собрать нам костей.

Да здравствует певчая скорость,

убийственнейшая из скоростей!

Что нам впереди предначертано?

Нас мало. Нас может быть четверо.

Мы мчимся –

   а ты божество!

И всё-таки нас большинство.

…А тогда она продолжала читать со сцены плавным, тягучим голосом, отдав должное Петербургу, озвучив несколько вещей из цикла «Побережье». И от её стихов, и от её голоса нельзя было оторваться.

Беллу Ахмадулину называют «поэт эстрады» – как и шестидесятников Роберта Рождественского, Андрея Вознесенского и Евгения Евтушенко, который в антологии русской поэзии «Строфы века» написал:

«Когда в 1955 году первые стихи Ахмадулиной появились в журнале "Октябрь", сразу стало понятно, что пришёл настоящий поэт. Поступив в этом же году в Литинститут, она была там королевой, и в неё были влюблены все молодые поэты, включая и составителя этой антологии, который стал её первым мужем. Её талантом восхищались и поэты старшего поколения – Антокольский, Светлов, Луговской, а вот Пастернака она только однажды встретила на тропинке, но постеснялась ему представиться. Усвоив ассонансную "евтушенковскую" рифмовку, она резко повернула в совершенно другую сторону – в шёпоты, шелесты, неопределенность, неуловимость». И тут же он продолжил: «Однако я не согласен с точкой зрения Вольфганга Казака, который называет её поэзию "аполитичной". Аполитичность как бы подразумевает политическое равнодушие. Поэзия Ахмадулиной, да и её поведение, скорее, антиполитичны. У её стихов "Елабуга", "Варфоломеевская ночь", "Сказка о Дожде" не отнимешь её особой, я бы сказал, интимной гражданственности, проникнутой презрением ко всему тому, что есть политика, унижающая и уничтожающая людей. Хрупкая, нежная рука Ахмадулиной подписала все письма, которые только можно припомнить, в защиту диссидентов и многих других попадавших в беду людей. Ахмадулина ездила в ссылку к Сахарову, найдя мужество пробиться сквозь полицейский кордон. Ахмадулина пишет элегантную прозу, выше сюжета ставя тонкость языка, как, впрочем, и в поэзии. В 1989 году ей, убеждённо антиполитическому поэту, присуждена Государственная премия СССР».

А сама Белла Ахатовна на вопрос: «Какие чувства вы испытываете к нынешнему времени? Что в нём принимаете? Что вызывает отторжение?» однажды ответила так:

«Сознание, что позади по-настоящему жуткие времена, делает взгляд на сегодняшний день менее драматичным. Однако истребление духа, культуры, светлого разума, которое педантично совершалось в России с семнадцатого года, бесследно не проходит. Я радуюсь, когда вижу невинную раскрепощённую молодежь, очаровательных мальчиков и девочек на роликах. Счастье, что они не знают прежнего устройства. Но знают они его или нет ― генетический слом остаётся в человеке. Чтобы возродить нацию, нужно огромное время. Дух, разум, грамотность души быстро не восстанавливаются. Вы спрашиваете, что у меня вызывает отторжение? Отсутствие былого времени. То есть непререкаемой культуры. Убыль нации неисчислима. Конвоир остался. Он жив. У него орден на груди или медаль. И потомство у него есть – дети, внуки. А зэк где? Никто не знает. Даже такой именитый зэк, как Мандельштам. Истребление нации разными способами, включая уничтожение дворянства, священников, раскулачивание крестьян, ― это и есть вырождение народа. Именно народа, а не нации, потому что у нас всегда была огромная многонациональная держава. Кто они такие, эти жестокие люди? Кто? Вырожденцы и есть. Увы, это вырождение – оно заметно. Такая рана оставлена на судьбе. И это не может не причинять боль и не печалить.

Что же до экономического неравенства, то если в человеке разум светлый, он на богатстве зацикливаться не станет. Он будет стихи писать, картины рисовать… Или выдумывать какое-нибудь такое хитроумное устройство. Всякое художественное состояние личности избавляет её от близости к преступлению. Я называю это "скованность культурой". Она не позволяет человеку воровать не от того, что он боится, а потому, что не может. Скованность культурой – это дисциплина цивилизации. К сожалению, в какой-то (а может, в очень значительной) мере у нас она утрачена. Но всё-таки определённая попытка улучшения жизни сегодня ощущается. Хотя уйма несчастных людей и теперь не в силах претерпеть затруднения. Им вовсе не кажется, что нынешние времена счастливей. Тот, кто с оптимизмом увещевает: "Надейтесь на лучшее", ― обманывает живущего плохо».

…Ахмадулина продолжала читать стихотворения памяти Блока, посвящения Ахматовой, Цветаевой, Мандельштаму, а голос сидевшего сзади прозвучал разочарованно: «Жаль, старые стихи…» Мне подумалось, что на поэтический фестиваль съехалось множество поэтов со всех сторон бывшего СССР. Все ли относились к ней одинаково? А как она сама относилась к друзьям и недругам? Припомнилось «К предательству таинственная страсть». Что побудило её написать эти строки? Оказалось:

«Эти слова впрямую связаны вот с чем. Я была молода, училась в Литературном институте, когда шёл разгром Пастернака за «Доктора Живаго». Я отказалось подписать обличительное письмо, за что и была изгнана из института. В 20 лет осознала, что не могу делать такие вещи».

Ещё – в двадцать? Уже – в двадцать!..

Листаю книгу судеб… Героями стихов Ахмадулиной становились русские поэты – от А. Пушкина и М. Цветаевой («Тайна», 1983) до друзей и современников А. Вознесенского и Б. Окуджавы, а также простые люди: «кривая Нинка» («Побережье», 1991), «электрик Василий» («Стихотворения», 1988). Ахмадулину не пугают уродливые черты действительности, о которой она пишет в своём «больничном цикле» («Воскресенье настало…», «Был вход возбранён…», «Ёлка в больничном коридоре» и другие):

Я видела упадок плоти

и грубо повреждённый дух

…весь этот праздник некрасивый

был близок и понятен мне.

Однажды прочла её исповедь:

«Моим ближайшим другом был Булат. Я не могу смириться с тем, что его нет, и мысленно часто советуюсь. Такая дружба ― награда человеку, если он ведёт себя прилично. Мне очень не хватает Володи Высоцкого, Жоры Владимова. Но у меня остались Войнович, Аксёнов, которые всё чаще здесь. И, конечно, счастливейшая из дружб ― с Андреем Битовым. У нас много посвящений друг другу. Одно ― там что-то про одиночество ― заканчивается словами: «Беда лишь в том, что всяк из нас — один: и я, и Битов. Кстати, Битов, где ты?» У него совершенно пушкинский склад ума. В Пушкине что замечательно? Абсолютно свободный гений всего, да? И при этом изумительно стройный и строгий ум. А Андрей во всё это восхитительно врос. Он чудесно мыслит, по-пушкински игриво. И одновременно точно, здраво. И это ненавязчиво и не заунывно. Ибо видали мы умника, с которым рюмку нельзя выпить!»

И до и после того памятного вечера я обращалась к особой книге – книге судьбы Беллы Ахмадулиной… Как писал в 1977 И.Бродский, её искусство «в значительной степени интровертно и центростремительно. Интровертность эта, будучи вполне естественной, в стране, где живёт автор, является ещё и формой морального выживания» («Зачем российские поэты?..»)

Бродский считал Ахмадулину «несомненной наследницей Лермонтовско-Пастернаковской линии в русской поэзии», поэтом, чей «стих размышляет, медитирует, отклоняется от темы; синтаксис ― вязкий и гипнотический ― в значительной мере продукт её подлинного голоса.

Ахмадулина много переводила грузинских поэтов: Н. Бараташвили, Г. Табидзе, С. Чиковани и других. Журнал «Литературная Грузия» публиковал её стихи в годы, когда из-за идеологических запретов это было невозможно в России.

Ахмадулина – автор многочисленных эссе – о В.Набокове, А. Ахматовой, М. Цветаевой, Вен. Ерофееве, А. Твардовском, П. Антокольском, В. Высоцком ― крупных творческих личностях, которые, по её словам, «украсили и оправдали своим участием разное время общего времени, незаметно ставшего эпохой».

…А стихи продолжали звучать. Она читала «Варфоломеевскую ночь», «Сад» (посвящённый Аксёнову), «Дачный роман», и сквозь пульсирующие строки всё явственней проступала её героиня.

И вновь прямая речь Поэта:

«Лирическая моя героиня, она происхождения более раннего даже, чем двадцатый век. Вот всё это, что я люблю, старинный слог, это же не просто шуточки. У меня всегда действуют какие-то старинные образы, господа… Так что лирическая героиня не то чтобы проснулась, открыла календарь и давай жить, соблюдая нынешние денёчки. Я родилась в Москве, будем считать, что это не самый печальный случай. Конечно, родина моя здесь. Но всё-таки я тоскую по родине так же, как Бунин, как Набоков. Потому, что я росла, а потом заметила, что мне что-то подменили. Что-то говорят не так и поступают не так. Мысль о пылкой, насущной современности, она мелка, понимаете? Нет, это важно для того, кто изобретает новый пылесос. Но я же – нет».

…В зале всё чаще раздавались взволнованные аплодисменты. Чувствовалось, что вечер подходит к концу. Люди толпились у сцены, щёлкали фотоаппараты. Она произнесла: «Хочу пожелать вам радости... Умения преодолевать печаль». Мне очень хотелось спросить её о планах, о новой книге, а главное о том, что она считает наиболее важным в поэзии. И, словно угадав мой вопрос, она сказала:

«Я никогда не готовила своих книг. Никогда! Недавно вышла книга моих стихов с акварелями Бориса Мессерера. Она называется "Таруса", там стихи, посвящённые Тарусе и, конечно же, Марине Цветаевой. Это раритетное малотиражное издание, которое было трудно выпустить: дорогая бумага, дорогая полиграфия. Я ничего от неё не получила. Книга вышла благодаря спонсору Вадиму Солоду. Я сказала ему: "Или вы сделали это от большой любви, или вы просто расточительный человек". Мне нетрудно сейчас издать книгу, но я не думаю об этом. Когда-то я была запретным поэтом, и это меня тоже мало интересовало. А самое важное ― надо быть чистым перед диктатом свыше. Надо думать не о книгах, а о том, чтобы не провиниться перед своей совестью, перед чистотой звука».

Спасибо, Белла Ахатовна, за этот вечер, за возможность прикоснуться к чистому звучанию настоящей Поэзии.

…И всё же меня что-то мучило. Это была неизбывная жажда продолжения праздника. А когда узнала, что днепропетровский литературно-музыкальный проект «Современная русская поэзия мира» стал лауреатом Национальной литературной премии ЗОЛОТОЕ ПЕРО РУСИ, решилась и позвонила Ахмадулиной, чтобы пригласить Беллу Ахатовну принять участие в проекте. И сразу получила согласие! Детали обговорила с Борисом Асафовичем Мессерером. Он поблагодарил за приглашение, но объяснил, что 31 октября прийти в ЦДЛ на вручение премии они не смогут: его тетушке в этот день исполняется 99 лет, и они должны будут быть у неё. А вот участвовать в проекте ― не против. Он сразу же продиктовал мне адрес, по которому следует высылать диски с записями, просил по электронной почте прислать ссылки на публикации. Было бесконечно приятно слышать, с какой теплотой он говорил о жене, как трогательно заботился обо всём, что было с ней связано. А значит, празднику быть! Как славно, что живёт на земле не только чистая Поэзия, но и настоящая Любовь.

…Поговорила по телефону и с Мариной Арсеньевной Тарковской. Она обещала написать воспоминания о Горенштейне. Ура!

От Администрации сайта:

По теме публикации рекомендуем-
Портрет вне интерьера (Фотографии)--Малкиель Иосиф- 11.10.2005 г.
 (кликнуть на название для перехода на работу)