Дмитровский автовокзал, недавно отстроенный, напоминал собой разворошенный муравейник. Красные, распаренные на жарком июльском солнце пассажиры, с негодованием носились от одной билетной кассы к другой. Автобус на Сергиев Посад безбожно задерживался. В справочном никто толком ничего не знал. Билетеры, истекая потом, с ненавистью в голосе и с вымученными улыбками на злобных лицах терпеливо отвечали особо назойливым, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на мат.- Граждане дорогие, ну, что же вы так орете, вашу мать? Слушайте радио. Его специально для вас повесили. Обо всех изменениях в расписании будет объявлено дополнительно. Да не плюйтесь вы мне в лицо, вашу мать! А еще, наверно, интеллигент, книжки, небось, читает. Вон шляпу какую одел. Ковбой, твою мать....
Какая-то дама, в платье горошком, наступила на ухо спящей в блеклой тени дворняге. Бедная, ни в чем не повинная псина, встрепенулась всем своим лохмато-пыльным существом, и, не разобравшись, цапнула за потную ляжку торговку пирожками. Та в это время, близоруко поднеся к глазам пластмассовую тарелку с мелочью, отсчитывала сдачу юной пионерке в мятом, красном галстуке. Получив от укуса определенный заряд бодрости, торговка резко дернула вышеуказанной тарелочкой, отчего вся мелочь с веселым звоном взлетела над головами пассажиров, и с не менее веселым звуком посыпалась на разогретый асфальт. Юная пионерка с готовностью бросилась собирать деньги, ловко ползая на коленках среди леса людских ног, не забывая при этом наиболее крупные монетки складывать в свой кармашек на белом передничке. Торговка обиженно плакала и причитала, а люди радостно и счастливо смеялись - хоть какое-то развлечение среди скучного и нудного ожидания автобуса.
В это самое время к автовокзалу подошел, скрипя всеми своими сочлениями, оранжевый, пропыленный Икарус. Остановившись, он открыл все свои двери, словно капитулирующий бастион, отдающийся на милость победителей.
Толпа с ревом бросилась на штурм автобуса. Никакой, даже самый предвзятый режиссер, не смог бы заявить - Не верю! - Это была настоящая атака.
Любу- девчушку лет пятнадцати, словно водоворотом какая-то мощная сила затянула в салон автобуса, сжала со всех сторон, выпрямила, словно кремлевского курсанта, стоящего в почетном карауле возле мавзолея. Ей еще повезло, что ее формы, бедра и грудь пока не сформировались, в автобусе не было ни миллиметра свободного пространства, и эти ее излишества просто бы не вошли.
Откуда-то спереди раздался зычный крик кондуктора - Кто вошел, передавайте деньги за проезд.
Люба с трудом засунула потную ладошку в карман и с удивлением обнаружила в нем чью-то, судя по размеру мужскую руку, пытающуюся вытащить ее, Любину, кровную трешку. Онемев от такой наглости, она начала, как могла в этой давке, бороться с дерзким карманником. Она щипала эту бессовестную чью-то руку, своими длинными, острыми ногтями царапала, выкручивала захваченную двумя пальцами податливую кожу ворюги и, заметьте, все это в полной тишине. Люба подняла свой взгляд, и увидела рядом с собой лицо какого-то мужика, искаженное гримасой боли.
- Слово вякнешь, все всем расскажу, нахал - пообещала она, и в это время почувствовала, как мужская кисть ослабла, и ее заветная трешка оказалась у нее в руке.
Кое-как подняв над своей головой купюру, она громко, и даже несколько злорадно крикнула на весь автобус - Мне до конца - и ее трешка перекочевала в чужие руки. При этом она посмотрела на посрамленного мужика и даже показала ему язык, опьяненная своей победой.
Примерно через час, совсем обессиленная, вывалившись из автобуса, она зашагала к своему дому. Случайно опустив руку в карман, она обнаружила в нем свою трешку, заметную по измазанному зеленкой уголку. Пораженная, она остановилась прямо перед подъездом. В ее голове зазвучал на разные лады странный, риторический вопрос - А чей же тогда это был карман?