Сирень!
Она была повсюду. Каждый год бывает лишь крошечный отрезок времени, когда она расцветает, и тяжелые грозди, как разноцветные фонарики, гирляндами украшают улицы и скверы. А этот чудесный запах! Москва стояла окутанная дивным ароматом, утопая в зелени и была похожа на невесту, которая готовилась к торжеству. Такое бывает лишь один раз в году. А потом... Потом сирень исчезает, чтобы появиться вновь только через год.
И еще через год, да и то на очень короткий срок. Наверное, в этом ее загадка, очарование и прелесть...

Я пробегал мимо этой весны. Сейчас она меня совершенно не интересовала. Было много дел. Завтра переезд. Еще нужно успеть забежать в квартиру, откуда прошлые хозяева должны были съехать и увезти вещи. Поэтому мчался по весеннему городу, не глядя по сторонам и не замечая ничего вокруг.

Открыв дверь в свое новое жилище, был приятно удивлен. Комнаты были пусты, полы сверкали чистотой, и даже пыль с подоконников была стерта заботливой рукой. Оставалось только переехать.  Пройдясь по квартире в последний раз и собираясь уйти, мое внимание привлек один предмет. Это было старое, нет... станинное бюро, которое скромно стояло в углу. Прошлые хозяева видимо решили от него избавиться, а выкидывать было жалко - вот и оставили. Бюро и бюро, пусть стоит, - решил я, - много места не займет. И тут я вспомнил, что такую же вещь уже видел раньше. Где? Когда?... В детстве. У нас стояло точно такое же бюро, и принадлежало оно моей бабушке. А еще в нем был маленький тайник. Не задумываясь, я подошел и сдвинул заветную створку. Там что-то было... Клад! В старину в таких местах обычно прятали фамильные драгоценности! Семейная реликвия! Через мгновение у меня в руке оказался конверт, а в нем какие-то бумаги. Не скрывая разочарования, я собрался выкинуть его за ненадобностью, но было некуда, а что с ним делать я не знал. И все-таки я достал содержимое конверта. Там было письмо и несколько пожелтевших от времени черно-белых фотографий, с которых на меня смотрели незнакомые лица. Снова взглянул на письмо. Оно было написано карандашом на листике в клеточку, вырванном из школьной тетрадки. Многие буквы были стерты, а бумага на сгибах поврана. Письму было много лет. Я долго смотрел на этот крошечный, легкий, как паутинка,  кусочек бумаги, потом зачем-то начал читать:

Начинаю писать на одном из разъездов где-то между Пензой и Рязанью. Пока поезд стоит, писать легко, но во время движения - почти невозможно - да ты и сама это сейчас увидишь. Вот уже 3 дня, как я уехал из Ташкента, 3 дня трясусь в поезде. Как ты сейчас живешь, что делаешь? Я здорово соскучился. Первые 2 дня ехать было скучно, никакой интересной публики в вагоне не было - ты это сама видела, когда провожала. А та тетка, которая тебя так взволновала - глупейшая особа. 2 дня спал и читал роман, который ты мне положила в дорогу. 2 дня была страшная жара - вагон еще отапливают. А за окном степи и степи. Полустанки. Дальше места пошли интереснее,  сейчас мы проезжаем густые рощи, пробираемся сквозь чащи лесов. На земле сплошной массой лежит весенний, плотный, темноватый снег. Погода прекрасная...

Дал тебе, Тоська, телеграммы из Туркестана и Актюбинска. Буду писать с каждой станции. В Актюбинске - на твоей родине - были вчера. Я долго стоял на подножке поезда, смотрел на проходящий мимо твой городок, и какое-то тоскливое чувство овладело мной. Ты была рядом... Тосенька, ты будешь смеяться, если я скажу, что много думаю. О чем? О ком? О тебе..."

Какая-то чужая жизнь, - подумал я, оторвавшись от чтения, - чужие, почти стертые буквы. Они прыгали неровными рядами, и я услышал, как стучат колеса о рельсы, как покачивается вагон, а чья-то рука старательно выводит эти слова. Но письмо, словно, притягивало, и оторваться от него я уже не мог, а поезд все ехал. Дальше человек рассказывал о пассажирах, которые входили и выходили, о городах, мелькающих за окном, о реках, о лесах...

"Еду уже целую вечность, смотрю в окно и думаю, какая же у нас огромная, прекрасная страна! Завтра утром - в 10.30 мы будем в Москве! Не верится! Завтра же начинается совещание. Не знаю, как встретит меня столица. Я увижу Шурика, увижу тузов альпинизма, Третьяковскую галерею, метро... Сегодня несколько часов готовился к конференции, проверял материалы. Завтра буду выступать...

Ну, Тосенька, хорошая моя, пока. Не скучай, ладно? Эта поездка очень важна для меня - ты это знаешь. 2-3 недели, может быть месяц, и я к тебе вернусь. Как раз к своему дню рождения и успею. ОДНАЖДЫ ВЕСЕННИМ УТРОМ я соскочу с подножки вагона, а ты нарвешь охапку пахнущей сирени и будешь меня встречать. Только ты и знаешь, как я люблю сирень и ненавижу все эти розы, гладиолусы, тюльпаны и прочие сорняки...

Целую. Всегда, Твой.

28 марта 50г."

Письмо закончилось, поезд остановился, колеса перестали стучать, а шумный столичный ветер ворвался в вагон. Люди стали собирать вещи, торопясь на выход. Какое-то мгновение я смотрел на этот лист бумаги, заметив ниже еще несколько строк. Написаны они были другим почерком:

12 мая 50г. - День твоего рождения. Нарвала охапку сирени, но ты не приехал... Задержался. Не успел.

Немного ниже была следующая надпись:

Уже 54 год!!!

Еще несколько клеточек школьной тетрадки были пропущены, а под ними:

57 год!!!

И тут в моей голове опять застучали колеса. Этот поезд снова был в пути. Он возвращался назад или ехал в другом направлении. Но он не стоял на месте:

59 год!!!

65 год!!!

Этих пустых клеточек теперь было великое множество, а невесомый листик бумаги на глазах превращался в бесконечное полотно, где помещались минуты и часы, дни, месяцы и годы. И вдруг:

1969г. Встреча!!! Москва!!! Это сон...

Но снова пустые клеточки, а под ними:

1980 год!!!

1991 год!!!

2006 год!!!

2010 год!!!

Наконец последняя строчка в самом низу странички:

19 мая. 2014-й - страшный год... Мы расстались навсегда... Боже мой! Тебя нет... Я не переживу... А сирень цветет...

Надписи закончились. Я перевернул письмо. На другой стороне ничего не было, только на сгибах бумага была порвана и зияла прорехами.

Потом достал из конверта фотографии. На одной из них были два человека - он и она, юные, влюбленные, улыбающиеся, счастливые лица. Вот фотография этого же мужчины на вершине горы, а рядом отряд альпинистов. И снова удивительное лицо чудесной, красивой девушки. Вот еще несколько фотографий счастливых юных созданий. Дальше шли вырезки из газет:

На одной из них взрослый мужчина занимает место в президиуме, в зале, где собрались тысячи людей. А вот он на палубе ледокола, который во льдах пробивает себе дорогу. Мужчина стал намного старше. Взгляд его волевой, и он уверенно смотрит вперед. Вот он выступает с высокой трибуны. На следующей - уже человек весьма почтенного возраста. Находится он  в Георгиевском зале, где на лацкан пиджака ему прикалывают орден. И, наконец, последняя фотография, вырезанная из газеты. Эта была совсем свежая. И могила тоже свежая. Величественный холм, над которым возвышался огромный портрет, а вокруг цветы. Их были сотни, тысячи - розы, тюльпаны, гладиолусы. Они огромным пушистым покрывалом укрывали последнее прибежище заслуженного человека, а рядом золотились купола Новодевичьего Собора. А неподалеку росли густые кусты сирени с набухшими гирляндами, свисающими с ветвей.  Но некому было их сорвать и принести сюда. Такое и в голову никому не могло придти из толпы почтенных, уважаемых, всем известных граждан, собравшихся здесь. И снова цветы, цветы, цветы... "Сорняки". А где-то на далекой станции стояла юная девушка с охапкой сирени в руках и встречала поезда...

Я аккуратно сложил письмо и фотографии в конверт, спрятав его в тайнике - это была не моя тайна и не моя весна.  Перевел взгляд в окно, где повсюду была видна дивная сирень, и сквозь стекло словно почувствовал ее удивительный аромат.
Сирень. Почему такое бывает лишь раз в году? А что потом?... Потом она исчезает, чтобы появиться вновь только через год. И снова через год, да и то на очень короткий срок.
А для кого-то уже никогда...
            *  *  *