Каждый год в сентябре приходит осень. Так было при царизме, при советской власти, в перестройку и сейчас.
   Т/О «Экран» ЦТ, как и любое другое предприятие, работало по одним и тем же производственным канонам социализма.
      Осенью шла закладка урожая будущего года - составлялись тематические планы.
Попасть в темплан для любого сценариста считалось делом подвига, чести и отваги. И реальных перспектив на гонорар.
      О, эти проклятые два месяца четвертого квартала, когда верстался, стократно обсуждался и наконец-то утверждался план! Интриги, анонимки, подковерная возня, нужные звонки начальству, жалобы, наветы ... Коллеги по творческому цеху писали на своих же сотоварищей; жены сценаристов доносили на мужей - беглых алиментщиков; мужья изобличали жен, погрязших в богемной круговерти «сладкой» телевизионной жизни.
    Необходимо было пройти три круга дантевого ада, чтобы попасть в темплан: мясорубку сценарного отдела, худсовет Объединения и, наконец, «чистилище» у товарища Мамедова. Кабинет его располагался на десятом этаже, за двойными массивными дверями. Мы называли их «Вратами ада». Оттуда, точно из могилы, никогда не доносилось ни единого звука. Там-то, в мрачной тишине телевизионного сатрапа, ставилась окончательная точка тематического плана.

 Где-то в середине декабря утвержденный план с десятого «спускали» на шестой этаж в «Экран». Мы, точно коршуны, слетались на добычу, отыскивая в нем свои фамилии. Потом, перебежав дорогу (на красный свет!), мчались в парк имени Дзержинского и в шашлычной устраивали разнузданный алкогольный шабаш. Для кого-то - праздник (остался в плане!), для кого-то - тризна (из плана вылетел). Но напивался каждый - и победитель, и неудачник.

Это был единственный счастливый день в году, когда, вернувшись вечером домой разобранным по винтикам, я не встречал со стороны жены не только бунта (о, этот бунт жены - бессмысленный и беспощадный!), но примирение и взаимопонимание. Супруга страдальчески смотрела на меня и осторожно спрашивала: «Ты со щитом или на щите»?

    В тот вечер я вернулся «на щите». Жена вздохнула тяжко, помогла мне снять дубленку на искусственном меху, протянула шлепанцы, коротко спросила: «Кофе или чай»?

    Мы сидели за кухонным столом. Я жадно пил чай, костерил Мамедова, главного редактора «Экрана» Жданову, начальницу сценарного отдела Зину Ожиганову, замзавотдела Сашку Айзенбаха... Жена сочувствовала мне и повторяла: «Успокойся. Все они не стоят твоего мизинца». Я соглашался и, размазывая пьяную слезу, умиротворенно затихал. Жена вела меня к постели, укладывала спать...

   На следующий после вчерашней тризны день меня вдруг вызывает Айзенбах и кладет передо мной темплан:

 - Открой 9-ю страницу.

Я открываю и читаю: «Серия портретов наших современников». Двадцать шесть так называемых «бесхозок» - перечень профессий, которым нужно было подобрать героев. Мартиролог состоял из хлеборобов, сталеваров, партийных вожаков, профсоюзных лидеров, врачей, работников милиции, военнослужащих Советской армии, шахтеров, представителей вымирающих на Крайнем Севере народностей, чабанов и хлопкоробов Средней Азии, ну и так далее. Всех не перечислишь.

 - Выбирай любую тему, какую пожелаешь, - говорит мне Айзенбах.

Я был польщен вниманием редактора к моей персоне. С Айзенбахом мы числились в хороших отношениях, он считал меня крепким сценаристом и мог доверить ответственную тему.

 - Я подумаю и завтра дам ответ, - сказал я Айзенбаху.

 - Решать тебе, старик. Но учти, что завтра будет поздно. Темы расхватают, останутся огрызки. Столби сейчас.

Я задумался. Перешерстил в уме знакомых мне по журналистской практике имена приемлемых героев. Признаюсь, что спускаться в шахты, карабкаться на нефтяные вышки, лететь на Крайний Север к юкагирам и оленеводам, к рыбакам Камчатки или на погранзаставу в Кушку не очень-то хотелось. И тут я вспомнил родной Волоколамск, где в районной газете «Заветы Ильича» я намолачивал на круг до пятисот газетных строк в неделю. В памяти всплыла главврач местного роддома Татьяна Николаевна Залетова, женщина удивительной судьбы, мать троих детей (двоих из них она взяла из Лотошинского детдома), орденоносец, депутат районного Совета. Я сходу предложил Залётову.

Айзенбах спросил:

- Она член партии?

- Обижаешь, Саня. Я когда-нибудь беспартийных предлагал?

 - Ни разу, - согласился Айзенбах.

 - Притом учти, что Залетова работает в глубинке, в ста десяти километрах от Москвы.

- Тоже мне, глубинка, - усмехнулся Айзенбах.

 - А ты поживи в Волоколамске. Хотя бы с месячишко. Я поглядел бы на тебя. Супруг Залётовой - директор передового леспромхоза. Непьющий. Любящий отец и муж. Одним словом, образцовая советская семья.

Айзенбах задумался. Почесал в затылке.

- А знаешь, старина, Волоколамск - это то, что нужно. Там погибли легендарные панфиловцы.

Я с недоумением взглянул на Айзенбаха и добавил:

 - А в селе Петрищево повесили Космодемьянскую.

- Но ведь Петрищево находится под Рузой?

Я пояснил, что Руза и Волоколамск - соседние районы.

 - Отлично! - загорелся Айзенбах. - Эстафета героического подвига: на фронтах и в мирной жизни.

- По масштабам замысла - не меньше, чем «Война и Мир». Ты не находишь?

Айзенбах меня одернул:

 - Напрасно иронизируешь. Да, «Война и мир». Но на современном документальном материале.

 Он порывисто поднялся, подошел к окну. Горячим лбом прижался к холодному стеклу, разглядывая торчащую напротив телебашню, и, наконец, сказал:

 - А знаешь, вытанцовывается очень даже неплохой фильмец. Давай, варгань сценарий.

    Вечером я пришел домой навеселе. На этот раз жена встретила меня уже без всякого взаимопонимания:

- Сколько может продолжаться тризна?!

Я, находясь под впечатлением от разговора с Айзенбахом, попытался закружить жену по комнате, но она меня довольно грубо отпихнула. Я обиделся:

 - Погоди сердиться. Ты сначала выслушай.

- Что на этот раз?

 - Я получил заказ!

- Что, на телевидении уже дают предновогодние заказы?

 - И еще какие!

- Снова шпроты?

- А вот и нет!

- Сервилат?

 - Да при чем здесь сервилат? Напряги фантазию! Смелее!

 - Неужели красная икра? - неуверенно произнесла супруга.

- Еще смелее!

 Жена растерянно смотрела на меня. Мне стало жаль ее.

- Я получил заказ на трехчастевую документалку!

- Не может быть...

- Представь себе. Фильм-портрет об акушере-гинекологе Залётовой.

 - Какой еще Залётовой? Из Волоколамска?

- О ней.

- Почему Залётова? Что общего у тебя с акушером-гинекологом?

- Садись и слушай. Так как час был поздний, мы перебазировались в спальню.

- Теперь можешь исповедаться, - позволила жена.

- Только не жди подробностей интимного характера.

 - Ты рассказывай, а я сама определю... И я приступил к рассказу.

В газете «Заветы Ильича» на мне были культура, быт и медицина. Район готовился торжественно отметить День медицинского работника. Мне поручили написать статью о родильном доме. Так я познакомился с Татьяной Николаевной Залетовой.    

    Узнав, что я из районной газеты, Татьяна Николаевна первым делом повела меня на крышу показать течи в проржавевшей кровле (деньги на ремонт райздрав не выделяет) и гнилые водостоки. «Пятый год ругаюсь с областным начальством, а толку - сами видите. Скажите, может женщина лечь на родильный стол, если на нее с потолка стекает ржавая вода? Ей что, прикажете под зонтом рожать?!». 

   Мысль о родах под зонтом меня, признаюсь, позабавила. Перехватив мою улыбку, Залетова обиделась: «Вы не улыбайтесь, а лучше напишите об этих недостатках». Грохоча каблуками по железу, Залетова увлекла меня на крышу боковой пристройки, где располагалась прачечная. Здесь дела были еще плачевнее. В нескольких местах зияли черные провалы, сквозь которые виднелись доски чердака, уставленные тазами и корытами. Затем, спустившись вниз, Татьяна Николаевна повела меня в свой кабинет для деловой беседы. Я первым делом обратил внимание на потолок. Он был сухой, без протеков (наверное, сказалось то, что кабинет располагался на первом этаже, и дожди сюда не проникали). В кабинете - рабочий стол, два телефонных аппарата, мягкое кожаное кресло, диван, на окнах тюлевые занавески. Миниатюрная скульптура «Мать и дитя» (подарок местного ваятеля, у которого жена здесь разрешилась тройней).

  Главврач распорядилась принести нам кофе и ванильные сухарики. Я достал блокнот. Приготовил фотоаппарат. Залетова начала рассказывать:

 - Несмотря на временные трудности и недостатки, роддом функционирует, при том неплохо. План по роженицам выполняем и даже перевыполняем. Женщины рожают много и активно. Особенно зимой, в период спада сельскохозяйственных работ. Хорошо налажена просветительская деятельность. Организация родовспоможения в районе считается одной из лучших в области. Но главное, чем мы гордимся: почти на нет свели аборты. По этим показателям в стране мы занимаем второе место, после Ямало-Ненецкого Округа. Там женщины вообще не делают абортов.

   Тут распахнулась дверь, и в кабинет влетела молоденькая девушка, в халатике, открывающем симпатичные коленки, и в марлевой повязке на лице.

 - Татьяна Николаевна, вас ждут в родильном зале! Полозкова, кажется, надумала рожать.

 - Ну, наконец-то!

Залетова сорвалась с места. Обернулась на ходу:

 - Простите, вернусь - договорим. Очень трудный случай. А, впрочем, я забираю вас с собой.

- Куда? - не понял я.

 - В родильный зал.

- Зачем?! Да ни за что на свете!

 - А я вам говорю - идемте, - тащила меня за руку главврач. - Вам приходилось видеть роды?

 - Не видел, и видеть не хочу.

 - Вы журналист, вы обязаны. Идемте! Девочки вам подберут халат. Только фотоаппарат оставьте... Пока мы поднимались на второй этаж, Залётова конспективно рассказала мне о роженице Полозковой:

 - Случай исключительный. У роженицы узкий таз. Рожать ей противопоказано. Мы ее не раз предупреждали: можно ждать летального исхода. И для нее, и для ребенка. Не послушалась. Три года назад она уже рожала. Ребенок получил серьезные родовые травмы черепа. Теперь опять рожает.

Что я мог ответить?!

На ходу на меня набросили халат.

 - Только не говорите роженице, что вы корреспондент, - предупредила Татьяна Николаевна. - Я вас представлю консультантом из Москвы. Роженицы консультантам верят больше. Приведешь ей консультанта, а у нее, дурёхи, от одного его присутствия, глядишь, и плод пошел. Так что я на вас надеюсь, товарищ консультант. Не подведите...

На негнущихся ногах я вошел в родильный зал. Женщина лежала на спине, с обнаженным громадным животом, и отчаянно стонала. На лбу ее выступили капли пота. У меня внутри все похолодело. Татьяна Николаевна представила меня как известного специалиста из Москвы, которого вызвали для консультации. Роженица с мольбой посмотрела на меня, схватила мою руку (я не успел увернуться) и прижала к животу. Мне показалось, что он вот-вот лопнет.

 Скажите, доктор, я рожу?

- А куда вы денетесь, голубушка? Обязательно родите!

 Почему я ляпнул про «голубушку»? Наверняка, начитался Вересаева. Я попытался высвободить руку, но не тут-то было. Полозкова ухватилась за нее, как утопающий за своего спасителя. И тут ее тело жутко напряглось. Родильный зал огласился воплем.

- Плод пошел! Головка показалась! - закричала ассистентка. Татьяна Николаевна с большим трудом выпростала мою руку: - Теперь уходите...

Не помню, как я покинул родильный зал. Я вышел в полисадник, повалился на скамейку, закурил. Через час меня позвали. Я вернулся в кабинет Залётовой. Главврач счастливо улыбалась.

- Поздравляю! Полозкова родила. Мальчик. Два девятьсот. Молодая мама просила передать вам благодарность.

- А мне за что?

 - Она уверена, что если бы не вы... Так что, поздравляю с первенцем.

  Я растерялся и не знал, что ей ответить. У меня было такое чувство, как будто бы не Полозкову, а меня только что сняли с родильного стола.

 - Ну что, товарищ журналист, продолжим разговор? - спросила Татьяна Николаевна.

- Да нет уж, на сегодня с меня хватит...

Я торопливо покидал родильный дом. В торце роддома увидел покосившуюся дверь, оббитую линялым дерматином. На двери фанерная табличка: «Отделение выдачи младенцев», и чуть ниже, на картонке объявление - «Уважаемые папы! За получением младенцев являться только в трезвом виде. "Не дышать в ребенка перегаром!".

P.S. Ровно через девять месяцев состоялась телевизионная премьера документального цветного фильма «Человек родился!». Картина получила вторую категорию, я - гонорар. Фильм рассказывал о главвраче Волоколамского роддома Татьяне Николаевне Залетовой, о ее супруге и соратнике по общественной работе Василии Петровиче Залётове. В фильме были три синхронных интервью: с руководством Волоколамского района, с бывшим командиром партизанского отряда и с беременной дояркой совхоза «Холмогорка». О проблемных роженицах с узким тазом, о родильном зале, об абортах, о сгнивших водосливах и дырявой крыше фильм не рассказал. Потому как эти темы, от греха подальше, я в сценарий не включил.