Какая глупая луна...

рассказ

И сказать, чтобы я была сильно пьяной, так нет. Шла почти прямо, только иногда за стены хваталась. Кристинка и Бука набрались куда больше. Кудлатая  Бука (мы отмечали ее помолвку, между прочим) вообще лыка не вязала.  Блевала к подножью каждого костлявого фонаря на Бурбоне, мелко тряся головой. Словно молилась. Вика испуганно оглядывалась, но там особенно после Марди Гра такое не в новинку.

            - А слабо тебе, слабо! Ломает? - подначивала Кристинка.  Вика вытащила из сумки остатки Путинки, которую Бука приволокла из Москвы.  Прислонилась к чугунной исторической ограде и добавила прямо из горла, как в добрые старые времена: «За французский квартал!»

«За французов! - добавила нежная Кристинка и тоже хлебнула.  Утерлась рукавом замшевого пиджака и тут же выругалась. - Бля.. Пятно останется. Вашу мамашу... в Париже купила, кстати... Елка, ты была в Париже?»

Со стороны мы походили на бегство французов из-под Москвы, только без снега.

- Не была... отстань.

- Изверги и придурки! - Неожиданно завопила на всю улицу Бука и ринулась к очередному фонарю.  Видно, ее корежило по-черному, то ли от Путинки, то ли от грядущего жениха. Кучка черных, рэповавшая на углу затихла от неожиданности, но потом заголосили и застучали с новой силой.

            - Что, слабо! - опять завела Кристинка.  - А в Париже - это самое популярное занятие.  Chiken, ты Елка, chicken-liken. You don't have guts to do something outrageous...[1] - Она сильно обамериканилась за последний год и шпарила по-английски только так.

            - Чикен-ликен? Воннегута уже цитируем на х...?  «Нет, нет и нет! - говорит цыпа-дрыпа», - икнула начитанная Бука. Споткнулась о рельсы, ухватилась за Викин рукав. - Где моя колыбель для кошки, кошечки и бойня номер пять?

            - Бойня - это в Чикаго! - Вика брезгливо отодвинулась и уставилась на оранжевую луну. - Не вздумай вырвать шмурдяком на мое пальто!

            Мы уже дотепали до берега мутной Миссисипи и повалились на траву, рядом со скамьей. Вывернутые чугунные ножки перечеркивали перспективу. Горизонт розовел от городских огней.  Заката в тот день не было и в помине. Я выкатилась из-под скамьи. Швырнула пустую бутылку от Путинки в ленивые серые волны. Плюхнуло. Блеснуло и потухло. Улеглась на спину. Темные облака, бегущие по еще более темному небу, прикрывали бесстыжую луну то с одного, то с другого бока.

            - Не смущайся, Бука! Что пальто? Частная собственность, отрыжка капитализма... Плевай, Дунька! Я платю! - резвилась Кристинка. - Вика, уговори ее!  Это же будет смешно, бля.  Ну, какая тебе разница, Елка?  Ты же и так валяешься с кем ни попадя в мастерской. По вдохновению! А тут - общественной пользой. Заработаешь подругам на опохмел, - она заглянула в Викину сумку. -  Совсем ничего не осталось?

            - Осталось. Широкий ассортимент: польский дезодорант, арабские духи, американские противозачаточные таблетки... Будешь?

            - Да ну тебя, Вика.  Не жлобись, Елочка!  Хочешь, я тоже с тобой? На целый год смеху будет. Вику я даже не уговариваю, видишь? Но в тебе еще не погиб дух авантюризма, талантливая ты наша. Или боишься, что никто не клюнет?  Главное не набивать цену.  Пятерку за тебя дадут, не сомневайся. Даже десятку, бля, честное слово.  Ты еще ничего, если прислонить к теплой стенке... Я буду требовать за свои прелести сотню.  Она опять тряхнула грудью - новой игрушкой.

            - При нынешней финансовой панике?  За таких, как мы - доллар пучок в базарный дань, - констатировала Вика, презрительно растягивая слова. Поднялась. Села на лавку, скрестила руки. Толстенькая, короткая, стриженная - дама-Наполеон. Груди почти нет, и взгляд значительный скользит по, предположительно, синим волнам океана очень вдалеке. Только треуголки не хватает. С реки потянуло холодом.  Тоскливо загудел пароход в далеком тумане дельты. - Не валяйтесь на траве, застудите яичники к е...й матери.  Нам еще рожать.

            - Кому - как! Моему желанному жениху, козлу рогатому я черта лысого рожу! - встрепенулась Бука.

            Клочья тумана путались под ногами, переливаясь перламутром в бледном свете  - волосы седых утопленников. Отраженный свет ушедшего солнца.  Тоже мне - светило из камня, выстуженного космическим холодом. Справедливо заметил Александр Сергеевич: Какая глупая луна на этом глупом небосклоне! Еще раз пошарила в Викиной сумке, для верности, я ничего не обнаружила.  Замечательная сумка была у Вики, с блестками, слона вместит. Не то театральный редикюль-переросток, не то карликовый рюкзак.  Викуша таскала в ней множество полезных вещей.  А свою сумку я бросила еще в той пивнушке, где мы трепались о проституции.  Лень было волочить за собой. И жить - лень. Пивнуха гадкая такая - кривой коридор с длинным баром, кишка, червяк. У входа - игральные автоматы. Возле них примостилась бездомная старуха в шляпе и загаженных, описанных кружевах. В дальнем углу - вонючий нужник.  Выцветшие фотографии забытых знаменитостей пришпилены на всех стенах - рай для клопов и самоубийц.  От розового неонового света удавиться хочется. И мысли в этой клоаке приходили гадкие. Бармену - сто лет в обед, морда лешего, мятая, поросшая мхом. Накурено травой, не продохнуть, голова раскалывалась. И пилы мы какой-то ю-эсовский шмурдяк. Самогон и то лучше.

«Бабы не умеют пить, их от выпивки всегда на панель тянет» - философствовала серьезная Вика, и набычившись смаковала виски. «Баб всегда на панель тянет! - Кристинка погрузила свой хорошенький подрезанный нос в очередной, шоколадный мартини. - Все мы - бляди!  И ты, ты Вика...»

Бумбакс заиграл «Welcome to the hotel California». Кристинка привычно задрыгалась на высоком табурете, сотрясая обновленную грудь. Интересно, кто ей оплачивал операции?  Сама бы она скорей повесилась, чем копейку выложила. 

- Каждая из нас в своем неуникальном роде - блядь! - неожиданно легко согласилась наша полководец. - С годами я буду успешным продажным адвокатом. Пока у меня только расходы. (Не у тебя, Вика,  а у твоего бывшепартийного папочки - мысленно вставила я.) И ты Елка, со своими картинами - на сэйле ежедневно, счастлива, если кто позариться. И Кристинка на рынке со своим хирургическими улучшениями, и Бука со своим номенклатурным женишком, свернувшая со стези порока... За тебя, Бука, девочка, за твою не существовавшую невинность, загнанную по дешевке за материальные блага! Хватит тебе наливаться.

Поеживаясь, вышли на улицу.  Луна, круглая как идиотка, и тяжелая, словно совесть убийцы висела над мутным горизонтом.

- Что мой жених?  Он хер... хур.. хор... хор-ро-шший!  Он через год будет га...  гу... гу-бер-на тром! - Выпалила замызганная Бука. Протрезвела на секунду, проверила на месте ли кольцо в два карата и опять помутнела. Аккуратно распахнула норковый жакет, с которым не расставалась, и стравила очередную порцию патриотической водки и зарубежного пива на историческую брусчатку.

Теребя светлые волосы, будто выкорчевать хотела, Кристинка завистливо покосилась на жакет:

- У твоего жениха на морде банда прыщей, на лапах - бородавки, а на душе...

- Нет у него души - горестно икнула Бука. - Пропил.

  - Дайте ей вытереться, она норку изгадит.  Вся рожа измызгана. Бэ-эээ...

Мы долго сидели, отмораживая задницы и уставившись на сонную Миссисипи. А луна глядела на нас, бледнея, пока не задернулась тучами. С грохотом прокатил мимо освещенный трамвай.

- Трамвай «Желание»!

- Почему желание? Загадай желание и оно исполнится? - живо поинтересовалась Кристинка.

- Желание, desire... Street car named Desire. Тенесси Вильямс - лениво пояснила Вика, закуривая. -  Все в Нью-Орлеане охвачены этим самым дизаером, как лихорадкой.  От болот, наверное, ползет.  Когда-то все окна и двери ночь на пролет были распахнуты настежь.  Музыка, джаз, пьянки, веселые девочки, артисты, художники.  Вроде Елочки нашей. Сейчас после урагана они тут поутихли, не так как в былые, беспечные времена. Правда, Еленка?

- Пережили Катрину, уцелели, и слава Богу, дальше будем жить...

Но Кристинку не интересовала история Нью-Орлеана, ее другое коило. Ядовитые пары трясин заползли в душу жадной гремучей змеей и трещали хвостом:

- Ну, давай вдвоем, Елка-палка! Спорим, что меня первой снимут?  Вика с Букой свидетели.

- Возродим традиции веселых девочек? - я тоже закурила, но и меня притравил шальной болотный туман. Хотя, казалась бы, могла выработать стойкий иммунитет к вечному дурману Луизианы.

- А что?  Будет классно! - обрадовалась Кристинка, а Вика только головой покачала. - Через час встретимся на том же месте, даже через полчаса, хватит с них, за полтинник.  Доберем бухла и продолжим наши игры...

- Требую продолжения банкета! - встряхнулась Бука.

- Сиди-сиди.  Мы с Елкой быстро. Где встанем? Ты город лучше знаешь, где тут злачные углы?

- Возле Джонни-на-пони, рядом с Французским базаром.  По сколько берем за продажную душу? По сотне?

- По полтиннику хватит, в виду рецессии.  Потом поделимся впечатлениями.  Смеху будет...

- Осторожно с полицией - лениво предупредила грамотная Вика. - Если тебя, Кристинка, посадят - выкинут из страны вместе с тяжело заработанной грин-картой.  Елке ничего - у нее гражданство.

- Хорошо тебе, Вик, ты вообще тут родилась! Наша юристиха - полноправная, штатовская. Made in USA. (Что правда, то правда.  Викин дальнозоркий папаша прислал ее беременную мамашу рожать в Америку, к подруге. Так она и родилась гражданкой.)

Полиция, опасность!  Возбуждающая темнота и запах, неповторимый запах французского квартала: неистребимый запах влажной затхлости и порока, подвальных лавочек, где варят приворотное зелье и лепят магические фигурки «вуду».  В меня тоже вселился бес:

- Что, задний ход даешь, Кристя? Не волнуйся, тебя никто не снимет все равно. Хрен с полицией, они тут привыкли и Вика постоит на шухере... Спорим, что меня первую...

- На что спорим? - не удержалась заядлая Кристинка.

- Ого, азартен, Парамоша!  На твою тачку спорим!  Пить, так шампанское, е...ть так королеву!

- Ты ох..ла! Моя Порша? А этого не хочешь? - она сделала выразительный жест. - Что ты можешь поставишь против моего Порша?  У тебя же ни хрена нет, кроме голого зада и грязных холстов?

- Слабо, чикен-ликен?  Дрейфишь?

- Не ссорьтесь, девочки.  Залоги в споре - серьезный деловой вопрос... -  вмешалась справедливая Вика. Задумалась и нашла выход. - Порша перейдет к Елке, но только на год, если она выиграет.  А если продует - будет Елена у тебя, Кристинка год в горничных служить. Идет?

Мы сплели ладони, Кристя царапнула меня острым ногтем.

Золотая Жанна Д Арк гарцевал на своей кобылке в неверных бликах фонарей. Будто перед боем. По лицу бежали тени: она то улыбалась, то кривилась, глядя на наш дикий квартет. Огни отражались в черной мостовой.  Глупая луна потонула в облачном болоте. Мы пристроились у подножья девственницы.  Вика вытащила из сумки красную помаду, честно и щедро намазала нас обеих, уравнивая шансы.  Кристинка тут же попыталась сместить равновесие в свою пользу - повозила пальцем по губам и нарисовала на щеках два ярких пятна, эдакая чахоточная Травиата в последнем акте. Послюнила брови, подвела глаза черным карандашом.  Живопись по лицу. Содрала блузку и осталась в одном черном лифчике. Пахнуло потом и дезодорантом. Не первой свежести бельишко, но в темноте сойдет.  Не в театре!

Я бы сделала то же самое, но под полосатой футболкой и лифчика-то не было. Пришлось поддернуть повыше юбку. Чтобы смотреться профессионально.

Бука дремала на лавочке, свернувшись в норке. Побрызгав наши волосы лаком, Вика критически осмотрела свои творения: «А вы друзья, как ни садитесь, все в музыканты не годитесь...» И стали ждать клиента, патрулируя французскую святую воительницу с двух сторон. С реки дуло. Выла пароходная сирена. Никого, кроме черных и белых бездомных и респектабельных семейных пар. Из ближнего кафе доносились тоскливые звуки орлеанского джаза. Бухал барабан. Саксофон высказался нецензурно и горько. Внезапно мне стало скучно.  Я вспомнила не к месту, что на моих полотнах («грязных холстах») конь не валялся, а выставка через месяц. Домой я почти не заглядывала, с тех пор как девчонки приехали. Накопилась гора немытой посуды и стирки.  В холодильнике пусто - мышь повесилась...

- Тут - дохлое место, пошли на площадь! - предложила Кристинка. 

- Оживись, а то продуешь, - подтолкнула меня Вика. - Что, сдохла уже?  Работай бедрами, шевели попой.  Смотрела «Pretty woman»? 

- Смотрела, много раз.  Думаешь, мы с Кристей подцепим по миллионеру каждая? Миллионеры давно повывелись в Нью-Орлеане, их смыло в болото после Катрины.

На площади я встряхнулась.  Не хотелось ишачить на Крысю в горничных.  Она и в подругах изрядная стерва, а как хозяйка - вообще убой, наверное.  Куда лучше год кататься на ее Порше.  Зрение обострилось.  Обнаружился эффект стрекозиного глаза: на многих экранчиках в 360 градусов обозрения регистрировались движущиеся разнообразные объекты. Собака, задрала у столба лапу, пожилая пара хромает важно, мужик... еще один бездомный, немецкие туристы, все пьяные, лошадь с пролеткой. Кучер весьма ничего, я с ним когда-то пила пиво в соседнем баре.  Но для данного случая - не подходит. Пятьдесят долларов из него даже клещами не вытянешь.

Шуршали вечнозеленые дубы, сбивая с толку. Показался на углу, возле собора импозантный бородатый старикан с сигарой.  Сзади ковыляла астматическая жена, но Кристя не заметила ее и сунулась.  Старик, из тех, что всегда нам ласково улыбались, брезгливо отодвинулся, заслоняясь супругой. Шляпка с блестками и телеса затянуты в трикотажные рейтузы, отвисшие на заду.  Шарман! А та даже веером прикрылась от отвращения.  Многие туристы бродят с дешевыми веерами, из местных сувенирных лавочек.

- Козел вонючий! Убирайся на х... со своей жирной, старой стервой! Не очень то и хотелось! - заорала ему вслед по-русски обиженная подруга, тоже входя в роль. 

Порш уплывал из-под нее. Из лиловой сени романтических дубов выпростался мужчинка средних лет. Усатый, в чистой светлой рубашке, казавшейся в свете фонарей неоново-голубой. Начал выписывать вокруг нас петли, плотоядно шевеля усами.  Местный сумасшедший. Безвредный, даже симпатичный, ищет христианского подвига, слушает на улице джаз и не брезгует любовью нью-орлинских побирушек.  Его любимая героиня Евангелия - Мария Магдалина, которая много любила и ей многое простилась.  Он тоже старался любить побольше, в надежде на аналогичный результат.   Но Кристина по незнанию клюнула, и начала его охмурять, призывно трепеща тощими боками. Я промолчала. Обмен информацией в контракт, состряпанном Викой, и подтвержденным рукопожатием, не входил.  Ссадина от Кристиного ногтя до сих пор чесалась.

Ветер дунул в лицо, набив мне рот собственными волосами и песком с площади. Помнила, что все это только игра, девочки нализались и шалили. Не ждали меня дома голодные дети. И альфонс с ножом не караулил в чернильной тени за углом, чтобы содрать выручку, но все равно, все равно... Сердце бухало, как давно уже не бывало. Приняв правила, я старалась играть по-честному.  Жадно и униженно вглядывалась в прохожих.

Из ресторана «Мюриэл» вывалился приличный мальчик в кожанке.  Огляделся.  Оценив его на расстоянии, решила, что подойдет.  Взгляд на мужчин изменился в соответствии с профессией.  Совсем не так было в барах, когда мы с девчонками сканировали мужескую толпу, на предмет «снять на ночь» или «выставить на бухло». Теперь от странного азарта чесались ладони и ныла спина. Или это от холода и выпитой отравы?

Шагнула к мальчику решительно в круг фонарного света.  Он сначала шарахнулся, а потом подошел, заплетаясь в кроссовках.  Чистый мальчик и вроде не сильно пьяный.  Кристинка была занята - слушала про Христа.  Мальчик, прищурясь, оглядел нас двоих, отметив взглядом и толстую Вику, мыкавшуюся возле витой ограды. Глаза блеснули. Пробили часы на башне.  Черные чугунные балконы заглядывали сверху, грозя оторваться от шершавых красных стен.

Нерешительный клиент!  И я применила запрещенный прием - задрала футболку.  Шкет уставился на мои груди, белевшие во мраке ночи, будто не мог оторваться.  Не видел никогда, что ли?  И опять было совсем по-другому. Не так как во время Марди Гра, когда мы со смехом задирали футболки, чтобы нам бросили нитку ярких бусин с праздничного «плота».  Холодно и противно, соски затвердели от ветра:

- Бери или проходи!  Просмотр не бесплатный.

- Сколько? - заторопился малец, облизнувшись от волнения.

- Сто!

- Семьдесят пять! (Видно поднаторел в уличных торгах.)

- Дил! Пошли! Пойдем пешком или поедем на собаке?

Кристинка злобно пихнула меня локтем.  Вика кивнула.  Пари было выиграно. Мальчик ошалел: «На какой собаке? Зачем собака?»

- Шутка такая.  Что одна блоха говорит другой, выйдя из бара?

- Пойдем пешком или поедем на собаке? - догадался он.

- Молодец, остроумный бэби, хвалю. (Он приободрился, выпятил грудь.) Возьмем экипаж? 

- А нужно?  Куда мы едем?

Тут только я сообразила, что у меня не было никакого плана.  Пришлось импровизировать:

- Если в закрытой карете, то можно прямо там пообщаться, на сиденье...  Как в Париже, в фиакре! (Вспомнила романы Мопассана).  А так - придется на холодной темной улице, под луной... романтика!

- Fuck you, а если полиция?

И этот полиции боится: родители узнают, из колледжа вышибут, или из школы.  Сколько ему лет интересно?  Не больше двадцати. Нет, наверное, двадцать один, если вышел из бара.

- До фака еще далеко, подождешь.  Тебе сколько лет? 

- Не твое дело.  Чего пристаешь? 

- Если нет двадцати одного, то я не могу отпускать тебе товар. - выпендривалась я. - Законом запрещено обслуживание малолетних!  Предъяви водительские права или удостоверение!

Мы уже отошли на приличное расстояние, и я рассудила, что могу его и потерять, не велик убыток.  Сбегаю домой, принесу деньги из своих. Но он, хоть и обиделся, но не отставал.

- Еще чего, удостоверение! Странная ты какая-то... Мне сегодня двадцать один, если хочешь знать!  Мы с друзьями отмечали...

- Большая радость! Поздравляю! Happy Birth Day! Покажи деньги! - потребовала я, все больше входя в роль.

Он нервно захихикал, оглянулся. Дрожащими пальцами стал рыться в новеньком кошельке. Небось, на день варенья получил подарок, поганец. Показал пучок зеленых.  Сойдет. Пролистав несколько черных улиц, остановились у фонтана.  Вызолоченная Орлеанская девственница скакала на битву между туч в черном небе, и никак не могла доскакать.  Дальше, за порочными французскими кварталами шли какие-то совсем сомнительные улочки с подслеповатыми домишками.  Как по мне, так ничего, но мальчику туда соваться не хотелось. Мозгляк.

- Слушай, я хотел тебе сказать...

- Что ты девственник и не знаешь чего и куда совать?  Покажу и расскажу как по телевизору: что, где, куда, в лучшем виде.  Разберешься в две минуты... Ты - способный... на все.  По зрачкам видно!

- Нет не это.  С чего ты взяла? Я уже давно... и все знаю... Я  много раз... Нет, я хотел тебя... попросить о другом... Понимаешь... мы с ребятами поспорили...  (Ну-ну, и они о чем то поспорили? Это уже становилось забавным!  О чем же спорят такие положительные американские ребята, когда нахрюкаются? Я плюхнулась на край фонтана. Скрестила ноги, поддернув юбку «до самого немогу» и уставилась на него с любопытством. Клиент явно маялся.) Мы поспорили, что я смогу, что я сниму... девочку...

- Ну, снял... девочку. Выиграл?

- Нет, мы поспорили... что я... что у меня...

- Да что, что там у тебя? Не тяни кота за хвост?

- То у тебя собака, то блохи какие-то, то кот... При чем тут кот? 

- Давай, рожай, натужься! Чего телишься? О чем спорили?

- Что я буду так... хорош... что девочка мне вернет деньги и еще доплатит! - выпалил он с отчаяньем.

Я чуть не свалилась от смеха в фонтан.  Парнишка потел всеми порами, и активно обижался. Даже куртку расстегнул. Футболочка «Мичиган Юниверсити».  Образованный. Отсмеявшись, спросила:

- Это кто ж до такого додумался?  Ну и подставили тебя, как лоха последнего!  Много продул?

- Еще не продул...

- Неужели ты думаешь, что проститутка вернет тебе деньги, даже если у тебя член из чистого золота?

Парень хихикнул и почесал в затылке, сдвинув бейсбольную кепку козырьком назад.

- Из чистого золота ты мне откусишь, если зубов хватит.  Слушай, я тебе заплачу еще сотню сверху, а ты мне ее вернешь при друзьях и скажешь... ну, всякое такое, про меня, а? Как тебя зовут? Елена Троянская?  Ну, хорошо, пусть Елена. Идет? По рукам?

- Жулик! Приятелей надуть хочешь?

- Подумаешь.  Как ты, согласна? Тебе не все равно? Может и доплатишь еще, если попробуешь, - он криво усмехнулся.

- Размечтался! Нет, не все равно - у меня свои профессиональные принципы, гордость гильдии, амбиции нации, социальная совесть и код чести, черт возьми! Значит так - ты платишь мне двести, мы выкуриваем по сигарете, я возвращаю сто... Нет, полтинник! (Демон стяжательства бушевал в моем пропитанном алкоголем кишечнике.) Я пою тебе дифирамбы, в присутствии публики. И мы с тобой, пудель, с дружеским рукопожатием расходимся в разные стороны. 

- У меня нет двухсот.  Сто семьдесят пять, и еще три доллара... Вот! - со вздохом вытащил деньги. - Вернешь сотню.

- Не торгуйся, сквалыга, не на базаре! В подобных обстоятельствах торг не уместен!  - отсчитала при свете фонаря пять двадцаток и сунула в чулок. Ого, у меня уже появляются профессиональные замашки! - Вручу тебе семьдесят, и ни копейки... ни пенни сверху, с комплиментами и реверансами. Трешку оставь себе на конфеты.

- А фак?

С ног до головы оглядела я его.  Стройный мальчик.  Спортивный, деловой. Плечи широкие. Даже хорошенький. Морда почти без прыщей, видать и вправду не впервой ему, с девочкой. Небось, капитан футбольной команды у себя в школе, или бейсбольной, хвастун и задира. Homecoming king у которого гёрл-френд homecoming queen, популярная в школе блондинка. Из тех, что все лето играют в теннис, в гольф, плавают в бассейне и забывают оставить официантке чаевые. Я работала в клубном ресторане, знаю. Со своей стороны он прав - деньги плачены.  Трахнуться с ним, что ли, по-быстрому? Поддержать профессиональную честь.  Были у меня и хуже чем он. Тоже не впервой, не шестнадцать... Но настроения не было, ну совсем никакого.  Может быть, это и называется проституция, когда не хочется, а нужно?  Тогда - половина моей жизни - проституция, если не две трети...

Пока я рассуждала, он забрался под полосатую футболку и влажными пальцами жадно мял грудь, но не возбуждало.

- Обойдешься! - оттолкнула его руку, но он как прилип изнутри. - Убери грязные лапы!  Выкурим по одной и пойдем к твоим лошакам.  Они в «Мюриэл» сидят?

- В кафе «Де Монде»...Сильно быстро, если по одной, не поверят.  Куда спешить?  Чего ты ломаешься? - он попытался задрать юбку и получил по рукам. - Кончай невинность строить, швабра! - дернул подол вверх так, что ткань затрещала и начал сдирать трусы.  Разозлившись, я вывернулась и двинула мальца локтем под дых. Рубанула, (не сильно, честное слово!) ребром ладони по кадыку и заломила привычно руку за спину.  Четыре года каратэ. Правда, без черного пояса. Без этого в Нью-Орлеане не выживешь. Клиент взвизгнул от неожиданности и боли, задергался, захрипел.

- Ты ведешь себя кое-как, мой мохнатый друг! Будешь действовать по-хамски - вообще ничего не получишь.  Женщины и звери любят ласку... - поучала я его, сильнее выворачивая локоть.

- Fucking bitch!

- За fucking bitch снимаю с твоей доли десятку.  Будем наказывать за грубость рублем, то есть долларом!

- Stupid fucking bitch!

- Еще десятку долой с твоего быстро тающего банковского счета!

Неожиданно он затих и заплакал.  Серьезно! Слезами заплакал, хлюпая носом и жалостно подвывая.  Обиженный щенок. Еще подержала его руку и отпустила, но он продолжал реветь.  Пацан! Пух на щеках. Нет, не был никогда капитаном футбольной команды. И бейсбольной тоже не был.  Сидел на асфальте, маленький и жалкий, скрючившись, и плечи уже не казались широкими. Точно, собачонок, побитый за плохое поведение, за лужу на паркете.

- Не скули, получишь свою «капусту», я пошутила... (Но он продолжал хлюпать.)  Нечего было зарываться... Тебя что, не били никогда?

- Еще как били! - он вытер нос рукавом и уставился на кровавый след.  Кровь черная в ночном свете. Его нос я даже не трогала. Видно с перепуга пошла кровь. - И в школе били и потом, в общежитии, в колледже... меня все... все ненавидят. Все. (Он горестно раскачивался как змея заклинателя.) Я... меня гёрл-френд бросила, сказала, что я противный, зануда... И даже шлюха не хочет со мной, когда заплатил...

- Вставай, штаны замочишь.  Прямо в луже сидишь... Ничего ты не противный, нормальный парень. Грубиян только и занудный... немного, - пожала я плечами.

Но щенок не слушал, и скулил, скулил, заунывно, будто на луну выл.  Что никто не любит его, не жалеет. Только повеситься и все... Жизнь к черту пошла... Бормотал бессвязно:

- Я думал, когда мне двадцать один - все будет по-другому, совсем взрослый.  И все равно... приятели дразнят и девочки... ни одна... динаму крутят... думаешь - ничего, а потом - мордой об стол... будто я прокаженный какой-то...

- Ты больной?

- Нет здоровый, здоровый! Только со мной что-то не так, если даже за деньги не хочешь... Одна студентка, на курс старше... на Хэллувин из своей койки выставила. Прямо без трусов... и одеться не дала. Потом выбросила все в окошко... - перечислял, задыхаясь, захлебываясь соплями, свои злоключения. - В общежитии ночью измазали пастой, связали, сволочи! Раздели и кровать вынесли на улицу. Все смеялись утром.  И когда посвящали.. заставляли воду из унитаза... В раздевалке, в бассейне побили... Что-то не так со мной... - Несчастный салага задрал битую измазанную морду к луне. Огласил французский квартал новой безнадежной руладой.

- Все с тобой - так, только не вой. На, вытрись. Ладно, пошли!

Он нерешительно поднялся, отряхнул штаны и поплелся за мной, пугливо оглядываясь.  Ужас в мокрых телячьих глазах с длинными слипшимися ресницами: заведет, ограбит! удушит! Но шел, шел, спотыкаясь.  То ли хотелось очень, то ли уплаченных денег было жаль.

Мы свернула в аллею за Французским рынком. Туда где разные литые фигуры в человеческий рост. Туристов привлекают днем. А сейчас - мрачно, пусто, гулко.  Галереи и магазины закрыты в поздний час.  Рядом дребезжал трамвай «Желание», мелькая освещенными окнами.  Звенели наши одинокие шаги на мокрой пустой брусчатке. Устроились на скамейке, где сидела бронзовая квакерша с невинной корзиночкой на коленях.  В металлическом плетении блестели вечные несъедобные фрукты. Безвкусные как поцелуи проститутки.

Мальчик живо содрал куртку. Я свернула ее и сунула под голову, чтобы не биться затылком о жесткие колени квакерши. Та стыдливо отвернулась, придерживая трясущуюся корзинку. Внутри все дрожало в ритме толчков, а может, далекого джаза. В горле царапало и жгло, от выпивки, наверное.  Луна бледнела.  Как локомотив неумолимо приближалось тяжелое похмелье:  головная боль, резь в глазах; белесое утро; аспирин и дешевое пиво. Отвращение ко всему на свете... Ни есть, ни рисовать, ни читать... Задернуть шторы, огородиться от вчерашнего дня!

Кажется, Куприн писал, что нет никого жалостливее русской проститутки. Орлеанская луна-девственница уставилась прямо в мое задранное лицо. Мутная спутница высунула опухшую щеку из разорванных клочьев тумана и с интересом жизнерадостной дебилки, уставилась на нашу деятельность. Клиент увлеченно старался и пыхтел, будто всхлипывал. Доплачивать ему я бы не стала, но были у меня и хуже... Поправила сползающую куртку под головой. Скамья была здорово жесткая, холодная и скользкая. Смотри, смотри, Селена, царица ночи!  Любопытство сгубило кошку, но жалость может угробить даже пантеру.

В. ЛеГеза

2009-03-25

[1] Слабо сделать что-нибудь из ряда вон выходящее. (Англ.)