Дождь по  обе  стороны стены

                        (Рассказ основан на реальных событиях)

                     Имена и фамилии заменены вымышленными.

Мелкий  дождь, моросящий с самого утра, окрасил город в темно-серый, сиротский цвет.

Море, далекое и неспокойное,   недовольно ухающее волнами об осклизлые камни волнореза, где-то там, за лонжероном,  невольно добавляла в скучные  запахи  дождя  тоскливые нотки одиночества и беспросветной безнадеги, заставляя редких прохожих втягивать шеи в плечи и торопливо перебегать пустылые, серые улицы.

Отчетливо пахло цветущей акацией.

Высокая, сложенная из серого камня стена женской тюрьмы возвышалась передо мной,  одним своим видом вызывая в душе моей чувство необъяснимой тревоги и  подавленности.

Я, зябко ежась,  вот уже с четверть часа топталась около высоких железных ворот, передав недовольному, заспанному сержанту из охраны свой паспорт и путевку общества «Знание», согласно которому я должна была провести среди заключенных и  сотрудников тюрьмы цикл бесед о религии и вреде оной...

Наконец-то ржаво щелкнул замок, и небольшая калитка в воротах приоткрылась, проем которой полностью заслонил необычайно полный старший лейтенант, мундир которого напоминал шкурку переваренной шпикачки, готовой лопнуть при первом прикосновении к ней.

- Здравствуйте, Елизавета Петровна.

Неожиданно высоким, чуть ли не женским голосом поприветствовал он меня.

- Давно ждем...Прошу вас следовать за мной...

Паспорт мой, однако, он передать мне не спешил, а внимательно сверив мою личность с фотографией на нем,  впихнул его в карман кителя.

Я проследовала за ним, испуганно осматриваясь по сторонам.

Калитка за моей спиной захлопнулась и из мирной, хоть и промокшей Одессы я попала в совершенно иной доселе неизвестный мне мир: мир колючей проволоки, сторожевых вышек и натасканных псов, мир уголовниц и вертухаев, мир страха и одиночества...

                                                                  1.

 Обширный тюремный двор по периметру огораживала натянутая на частые, бетонные столбы какая-то своеобразная, невиданная мной до этого, серебристо-блестящая, словно вырезанная из жести   колючка, поверх которой тонкими струнами чуть слышно дребезжала тоненькая струна, натянутая на белые, фаянсовые изоляторы. Отчего-то мне подумалось, что струна эта, скорее всего под напряжением...

- Скажите, - я поспешила за офицером...

- Зачем такие предосторожности? И забор и колючая проволока...Они же женщины...

- ...А еще вышки, собаки и высокое напряжение...- подхватил тотчас старший лейтенант,  оборачиваясь...

- Да. Они женщины, но они к тому, же еще и уголовницы, а многие из них и рецидивистки.  Убийцы и налетчицы, аферистки и квартирные воровки...Да что я...Вам о нашем контингенте лучше всего расскажет начальник тюрьмы полковник  Краснов Иван Титович. Он с ними уже около сорока лет общается...Спец в своем деле. Можно сказать МакарЕнко....

Я фыркнула, а он или, не расслышав или не поняв, продолжал с воодушевлением, все так же коверкая фамилию знаменитого педагога:

- Да, да. Именно МакарЕнко, никак не меньше...Он этих марух насквозь видит, что твой рентген...  Любую мастырку найдет, любую заначку...А как глянет в глаза (тут мой провожатый совершенно серьезно перекрестился), так у многих из наших подопечных чистая истерика случается...И это все притом, что он женщин никогда не бил...

- А что, у вас женщин бьют? - быстро спросила я и тут же осеклась...

- А как же иначе?

Совершенно серьезно ответил офицер и вытер мокрое, багрово- красное  лицо толстой пятерней, с  фиолетовым якорем-татуировкой на тыльной ее стороне.

- Конечно бьем... Но об этом вам кум расскажет, полковник Краснов то бишь...  Кстати мы уже почти и пришли...

За разговором я и не заметила, как мы обогнули  кирпичное здание тюрьмы как таковой  и вошли в подъезд, украшенный  жестяным, полукруглым  козырьком, укрепленном на старинной ковке металлических прутьях.

Лейтенант коротко постучался в дверь темного дерева,  приоткрыл  ее,  и нелепо изогнувшись (голова с правой рукой в кабинете, а левая и толстый зад в коридоре)  сквозь щель доложил:

- Товарищ полковник, лектор  Елизавета Петровна Воропаева  по вашему приказанию доставлена.

После чего отпрянув от двери, пропустил в кабинет меня, а сам коротко козырнув, исчез в полумраке коридора.

Кабинет начальника одесской женской тюрьмы поражал своими огромными размерами. В моем родном педагогическом институте, где я провела не самые плохие пять лет своей жизни в таком помещении вполне могла уместиться целая аудитория вместе с лаборантской ... Над широким, багрового сукна столе, на стене висел тканый гобелен, изображающий Феликса Эдмундовича полу анфас. Прямо под гобеленом, на резном, антикварном кресле восседал тот самый кум, начальник тюрьмы полковник Краснов, простецкого вида мужик с неожиданно умными и живыми глазами. Такие мужики частенько встречаются среди русских мастеровых, пьющих в усмерть,  но в дни завязки, умудряющиеся и блоху подковать и жену ублажить...Перед ним лежала раскрытая канцелярская папка, пухлая от вшитых в нее разнокалиберных листков и справок.

Полковник поднялся мне навстречу и оказался неожиданно высокого роста, худощавым и сутуловатым.

- Присаживайтесь, чувствуйте себя как дома. Через полчаса обед, это святое...А вот после обеда мы всех, кроме караульных в актовом зале соберем, там и выступите...

Я села напротив него на жесткое, словно чугунный радиатор деревянное полу кресло и успела прочитать надпись на обложке папки:

Анна Смоленская. ( Анюта с майдана). 1938 г 08.12 Ст.УК СССР №158 ч.2...

- Скажите...- нарушил затянувшуюся тишину внимательно наблюдающий за мной полковник.

- А вы и в самом деле совершенно не верите в бога? Осознанно так сказать...

- Естественно!- удивилась я и даже приподнялась от неожиданного вопроса...

- А вы что верующий?

Иван Титович неопределенно пожал плечом и тут в кабинет постучали и мужеподобная, грубо вырубленная девица неопределенного возраста, в  форме, с погонами сержанта внутренних войск вытянувшись доложила громко и четко:

- Товарищ полковник, заключенная Анна Смоленская  по вашему приказанию доставлена. Разрешите завести?

 Полковник недовольно поморщился, но взглянув на меня, отчего-то повеселел и ответил, сдержанно улыбаясь:

- Да, да, введите, товарищ сержант. А вас я попрошу подождать окончания разговора в коридоре.

Сержант в юбке, четко козырнула и исчезла в дверном проеме, а вместо нее в кабинете появилась совсем еще молодая женщина с удивительно красивыми чертами лица, короткой стрижкой пепельных волос и тонкой, высокой шеей, красоту которой не смог испортить жесткий, грубый воротник темно-синей, рабочей робы.

Женщина упрямо глядела на полковника, ее красиво очерченные губы презрительно закривились. У меня сложилось странное ощущение, что между этими, столь различными людьми,  на моих глазах происходит нечто странное, быть может неоконченный спор или разговор...

- Ну что, гражданин начальник, кто из нас оказался прав? Вот мы снова и встретились... А вы говорили...

- Ну что ты за дура, Анна? Тебе что здесь, медом намазано....

- Воровка никогда не станет прачкой! Не могу, как все спину гнуть, не могу и не хочу...- Она высокомерно вздернула подбородок и вдруг совершенно неожиданно подмигнула мне, словно говоря:

- Ну, как я его, а!

Я смотрела на все это представление во все глаза - мне, маменькиной дочке все происходящее передо мной казалось чем-то нереальным, словно и не в жизни это происходило, а в театре, и в театре каком-то провинциальном, заштатном....

-Ой!- Расхохотался полковник Краснов и даже вроде бы прослезился...

- Не делай мне смешно, Анюта... Украдут кулек каштанов на привозе, а туда же - воровка! Дура ты, а не воровка...Ты на себя посмотри...  Ты же красавица...Да ты могла бы настоящего мужика на всю его жизнь осчастливить...А ты воровка.... Это ты можешь нашу гостью пугать...Она, таких как ты, судя по всему еще не видала...Воровка....Дура ты набитая, а не воровка...

Я услышала в его словах скрытую горечь и уже более внимательно стала вглядываться в действо, разворачивающееся рядом с собой...

Полковник вышел из-за стола и, подойдя вплотную к девушке, взял пальцами ее подбородок, приподняв голову воровке,   и глядя ей в глаза,  тихо спросил...

- Ты, Анна,   в витрину на кой хрен кирпичом саданула? На кой ляд ты себе еще двести шестую, хулиганку приплюсовала? Неужто ради Жоркиной? Зачем тебе это, она же аферистка, сука прожженная?  К тому же стукачка... Зачем тебе лишних два года за забором торчать?

- Не смейте, гражданин начальник!- в голос вдруг закричала заключенная девушка. Не смейте Иван Титович, нельзя так о ней! Я люблю ее!

Она вдруг резко отскочила от него, бросилась спиной на пол  и, выхватив обломок бритвы, полоснула левое запястье несколько раз...

- Вот же блядь,  дура чертова! - Полковник уже стоял перед ней на коленях и заматывал своим носовым платком израненную руку бьющейся в истерике Анны. Лезвие отброшенное сапогом полковника матово поблескивало под креслом, на котором я все еще сидела...Я оторопев, не могла отвести взгляд от этого жалкого обломка, с тремя крупными буквами - НЕВ- который только что на моих глазах послужил  страшным орудием самоубийства...

- Нестерова!- крикнул полковник, поднимаясь, и сержант, ожидающая окончания беседы перед дверью, тут же ворвалась в кабинет.

- В медсанчасть ее... Лепиле передашь, что б понаблюдал там за ней...Бромом покормил что ли...Мне еще сейчас суицида для полного счастья перед ноябрьскими не хватает... А вам за плохо проведенный  личный досмотр заключенной трое суток ареста, с вычетом премиальных естественно...Идите.

-Есть! Уже более грустно, чем в первый раз отсалютовала сержант и приобняв Анну Смоленскую вывела ее за дверь.

Раненную увели, а я все еще не могла прийти в себя от потрясения.  Все также четко перед глазами стояла жуткая картина: истекающая кровью молодая женщина, с крупой выколотой внизу живота бабочкой на фоне темного распятья и стоящий перед ней на коленях полковник, начальник женской тюрьмы...

- Ну и как вам, Елизавета Петровна нравятся наши будни?

Голос полковника вновь обрел прежнюю интонацию, да и сам он вновь заняв свое кресло, казался совершенно спокойным и безмятежным...

- Зачем она так с собой?- с усилием сдерживая нервную дрожь, спросила я его,  - И кто, позвольте полюбопытствовать такая  Жоркина, о которой вы намекали, говорили с ...

Я окончательно растерялась и замолчала,  а  офицер, подождав некоторое время, словно ожидая продолжения этой моей незаконченной тирады, закурил, и шумно выдыхая в сторону от меня сизый, табачный дым наконец-то начал...

- Я вам, Елизавета Петровна, во время вашей лекции Жоркину эту покажу, естественно, а все то, что вы сейчас здесь у меня в кабинете увидели, это поверьте не что иное, как попытка самым примитивным шантажом вновь разрешить Жоркиной и этой дурехе Смоленской жить семьей...Решила дурочка меня как последнего фраера провести...

Вы, Елизавета Петровна  на сленг мой особо внимания не обращайте. Я обычно старюсь феней не пользоваться, но за столько лет общения воленс-неволенс, да приобщишься...

- Как семьей?- ахнула я,  недослушав его,   и тут же зажала себе рот ладонью.  Смысл слов полковника упрямо не желал  доходить до моего сознания  в своей страшной, неприкрытой  нелицеприятности...

- Да вот так, семьей...-  полковник погасил сигарету и, пододвинув к себе папку - дело Смоленской, заговорил, изредка бросая взгляд на мятые, истертые бумажки, в которых сухо, канцелярским языком изображалась помятая судьба молодой женщины...

                                                               2.

Мы шли по безликим коридорам, стенам  которого выкрашенным в синий цвет казалось, не будет конца, шли вдоль вереницы распахнутых дверей в камеры, а полковник  Краснов,  шедший впереди меня, с видом завзятого гида выкладывал и выкладывал тонкости и мелкие секреты тюремной  жизни, жизни в заведении,  которое он, на мой взгляд, несомненно,  по-своему очень любил.   

- Вы видите, товарищ Воропаева, что в нашем заведении, в отличие от ему подобных, принятие пищи происходит не в камерах, а в специально оборудованной столовой, и это не случайно, уж поверьте, мне не случайно...

Если б вы знали, сколько порогов я оббил, сколько кабинетов обошел, пока выбил подобное разрешение...Теперь во время обеда, или допустим ужина, девицы мои могут парой слов с подругами из других камер переброситься, поболтать наскоро... И им приятно, и нам полезно: они  за болтовней своей лишний пар выпустят, а мои работники, в случае необходимости или положим какого-то сигнала от стукача за это время самым наилучшим образом шмон в камере проведут,  сами видите, все двери раскрыты...

Я еле поспевала за ним и почти не вслушивалась в то, что говорил тертый

Иван Титович, так и эдак переосмысливая  ранее услышанные страшные откровения начальника одесской женской тюрьмы, или крытки, как ласково называл ее Краснов.

...Возле зарешеченного окна, в  углу камеры  возле двухъярусных металлических коек, полковник остановился и присев на табурет стоящих рядом , подождав, когда я запыхавшись подошла к нему, небрежно проворчал, брезгливо поглядывая на прикрученный к полу стол, захламленный самодельными картами, разбросанными костяшками домино и засаленными конвертами и обертками дешевой карамели:

- Вот семейное гнездышко этой самой Жоркиной,  полюбуйтесь...

Я с сомненьем остановилась возле этого двух ярусного сооружения, пытаясь найти,  отыскать, увидеть в нем ответы на то множество не разрешаемых пока еще  вопросов, которые поставил передо мной всего лишь один этот дождливый день.

...Два одеяла, заправленные под матрас верхней койки, свисая, образовывали  некое подобие стен у нижней, огораживающих небольшое пространство прокуренной, пропахшей дешевой парфюмерией и стойким женским потом камеры.

Я  слегка отодвинула байковый балдахин и с нездоровым интересом осмотрела « комнатку». К стене, возле которой стояла койка, отливая залапанным глянцем, поблескивали картинки, вырезанные из журнала и пришпиленные крупными кнопками. Жан Море и Юрий Гагарин,   улыбаясь белозубыми ртами, затравленно взирали на меня из похотливого полумрака.

На несвежей наволочке плоской подушки, чья-то талантливая рука вырисовала синей ручкой плачущую обильной росой колючую, увядающую розу, а  к полосатому матрасу верхней койки,  пришпиленная булавкой застенчиво смотрела на эту синюю розу небольшая фотография Анны Смоленской. И все...И ничего более... 

Полковник слегка щелкнул пальцами,  и на пороге камеры с готовностью вышколенного халдея из дорогого ресторана появилась почти точная копия той женщины сержанта, уже виденной мною в кабинете начальника тюрьмы, разве что у нынешней женщины на погонах было одной лычкой меньше.

- Я, Елизавета Петровна  вынужден вас оставить до вашей лекции...Дела знаете ли...А на все вопросы, если таковые возникнут вам ответит товарищ младший сержант.

Женщина щелкнула каблуками и, выпятив внушительные груди вперед, отчеканила: - Так точно товарищ полковник, обязательно отвечу.

- Ну-ну.- Улыбнулся Краснов и, собрав карты в колоду, вышел из камеры.

Младший сержант тут же присела на стул и, закурив папиросу, хмыкнула, отчего-то презрительно глядя на меня.

- Что девушка, не ожидали здесь такого увидеть?

- Да уж. - Протянула я и присела на краюшек кровати...

- А что вы думаете,- она сплюнула себе под ноги стремительно-быстрым плевком.

- Шекспиру, небось, подобные страсти и не снились...Аньку вот уже с две недели как в чистую, по звонку отпустили, срок, значит, у нее закончился. Ее помню,  за ворота мы насильно выкинули. Не желала никак уходить, любовь, мол, у них с Катюхой  Жоркиной.

- Да как же такое, может быть!?- промямлила я, отчетливо чувствуя, что краснею все сильнее и сильнее...

- А что такого?- прикуривая вторую папиросу, бросила надзирательша.

- Коль есть пальчик, не нужен и мальчик...

Она заперхалась смехом-кашлем и откинулась на стол. Глаза ее при этих словах странным образом увлажнели, а ярко накрашенные губы зашевелились, словно багрово-красные жирные гусеницы.

- Любовь, она любовь и есть. Вы то еще положим молоденькая, да к тому же и домашняя...А пожили бы здеся с годик-другой, так кто знает, может тоже в кентовку бы кинулись... Ну так вот - продолжала женщина выбросив окурок под койку.

- Вышла наша Анюта на волю, пошла к центральному универмагу и кирпичом витрину и раскурочила. А сама села на скамейку и стала дожидаться наряд...Ее взяли и естественно сразу же к нам...А что ты хочешь, двести шестая, часть вторая в чистом виде...До двух лет...

Зато у нее теперь шанец появился вновь с Катькой вместе зажить...Хотя у той срок через восемь месяцев заканчивается...Но Жоркина ради Аньки обратно в крытку не полезет. Нет, не полезет...Она, Катька сука, конечно, та еще, сука, но не дура...

Женщина посмотрела на часы,  и поднимаясь бросила, словно подводя черту нашему разговору:- Ну ладно, заболтались мы с вами, а народ в актовом зале уже минут десять как собрался. Пошли.

И мы пошли по коридорам и невесть куда ведущим лестницам в полной тишине, лишь иногда мне слышалось негромкое пение моей новой знакомой...

«...Женишок мой, бабеночка видная,

Наливает мне в кружку тройной,

Вместо красной икры булку ситного,

Мне помажет помадой губной...»

...Полковник как и обещал, показал мне эту самую Жоркину, вульгарно накрашенную, хотя по - своему и красивую какой-то неправильной, нервной, испорченной красотой яркую шатенку лет сорока. Я нет-нет да и бросала на нее жадные свои взгляды, пытаясь мысленно приблизить этих двух, столь различных между собой женщин: утонченную Анну Смоленскую, готовую отдать свою жизнь и красоту ради любви, хотя и порочной любви,   и Жоркину Катерину, явно опытную и холодную аферистку.

... Кое-как отбарабанив  загодя отрепетированную лекцию и получив в благодарность жидкие, недружные хлопки из зала я с тяжелым сердцем покидала стены этого страшного заведения.

...Видит Бог, что я не лгу, но мне отчего-то показалось, что там, за высокой каменной стеной дождь казался много пакостней и противней чем здесь, в моем родном, промокшем городе...

«Пусть на вахте обыщут нас начисто,
и в барак надзиратель пришел,
мы под песню гармошки наплачемся
и накроем наш свадебный стол.

Женишок мой, бабеночка видная,
наливает мне в кружку "Тройной",
вместо красной икры булку ситную
он намажет помадой губной.

Сам помадой губною не мажется
и походкой мужскою идет,
он совсем мне мужчиною кажется,
только вот борода не растет.

Девки бацают с дробью цыганочку,
бабы старые "Горько!" кричат,
и рыдает одна лесбияночка
на руках незамужних девчат.

Эх, закурим махорочку бийскую,
девки заново выпить не прочь -
да, за горькую, да, за лесбийскую,
да, за первую брачную ночь!

В зоне сладостно мне и не маятно,
мужу вольному писем не шлю:
все равно никогда не узнает он,
что я Маруську Белову люблю!»

Подборка  некоторых терминов и слов,  встречающихся в рассказе.

• 1. Босячка- Заключенная, живущая в заключении по « понятиям».
• 2. Жить по «понятиям» - следовать воровской и блатной этике.
• 3. Лепила - тюремный врач.
• 4. Фраер - наивный человек не знакомый с воровскими обычаями.
• 5. Кентовка - семья.
• 6. Крытая.- ИТУ тюремного типа. В России 15 крытых.
• 7. ИТК РСФСР - исправительно-трудовой кодекс РСФСР.
• 8. Вертухай - охранник, надзиратель.
• 9. Кум - Работник правоохранительных органов в тюрьме и лагере.
• 10. Татуировка: крест или распятие - знак воров.
• 11. Татуировка: бабочка внизу живота - знак вечности.
• 12. Роба - тюремная одежда обычно синего или черного цвета.
• 13. Шмон - обыск.
• 14. Стукач - доносчик, получающий за информацию либо послабление в режиме, либо продовольственные премии.